Главная страница

Кохановский ВП Основы философии науки. Учебное пособие для аспирантов ростовнадону феникс 2004 оглавление от


Скачать 3.38 Mb.
НазваниеУчебное пособие для аспирантов ростовнадону феникс 2004 оглавление от
АнкорКохановский ВП Основы философии науки.doc
Дата13.02.2017
Размер3.38 Mb.
Формат файлаdoc
Имя файлаКохановский ВП Основы философии науки.doc
ТипУчебное пособие
#2665
страница22 из 46
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   46
§5. Проблема включения новых теоретических представлений в культуру

Проблема включения новых теоретических представлений в культуру связана с обеспечением преемственности в развитии на­учной мысли. Она затрагивает две плоскости: во-первых, матери­альное воплощение и внедрение научных открытий непосредствен­но в сферу производственного процесса и, во-вторых, ее включе­ние в образовательные технологии, в практику воспитания, обу­чения и образования. Последнее происходит при помощи нарратива, т. е. рассказа о выдающихся научных достижениях и откры­тиях. Даже когда ученый-популяризатор научных идей говорит от имени своей конкретной дисциплины, его предметом являют­ся не сами физические поля, элементарные частицы, растворы, клетки и пр., а рассказ о них. Наука — это форма общественного сознания, направленная на адекватное отражение мира в поняти­ях и поиск закономерностей. Однако быть включенной в общий потенциал культуры и доступной сознанию людей она может лишь при условии адаптации специально-научного языка и научного аппарата к интерсубъективным способам трансляции и понимания.

282

На процесс включения новых теоретических представлений в культуру влияет микроконтекст и макроконтекст науки. Первый означает зависимость науки от характеристик научного сообще­ства, работающего в условиях той или иной эпохи. Второй гово­рит о зависимостях, образованных более широкой социокультур­ной средой, в которой развивается наука как таковая, — это и есть выражение социального измерения науки. В поисках ответа на вопрос, чем же обусловлен прогресс науки, следует выделять не только ее отношение к производству, но и множество других фак­торов, среди которых — институциональные, собственно интел­лектуальные, философские, религиозные и даже эстетические. Промышленная революция, экономический рост или упадок, по­литические условия стабильности или дестабилизации должны быть поняты как факторы, существенно определяющие бытие науки. Иными словами, каждое общество имеет науку, соответ­ствующую его уровню цивилизованности и развитости.

Исследователи указьшают на «внешнюю» и «внутреннюю» со­циальность науки. Зависимость от социально-экономических, иде­ологических и духовных условий функционирования того или ино­го типа общества и государства, определяющего политику по от­ношению к науке, способы поддержки ее развития или сдержива­ния ее роста составляют «внешнюю» социальность науки. Влия­ние внутренних ментальных установок, норм и ценностей науч­ного сообщества и отдельных ученых, окрашивающих стилисти­ческие особенности мышления и самовыражения ученого, зави­симость от особенностей эпохи и конкретного периода времени составляет представление о «внутренней» социальности.

Анализ понятия «культура» (от лат. cultura — культивировать, возделывать) показывает, что уже античность трансформирует его значение, указывая на воспитанность и просвещение. Основной задачей культуры становится воспитание и возделывание самого человека. В понятие культуры включаются основные признаки отличия образованных и воспитанных людей от «некультурных и диких варваров». В древнегреческом полисе (городе-государстве) культура была одновременно воспитанием и культом. Она спо­собствовала тому, чтобы несмышленый ребенок был образован в юношу, а затем в зрелого мужа, способного к осуществлению гражданских обязанностей. Речь могла идти о культурных наци-

283

ях и народах, отстающих от принятого общекультурного уровня, «в которых варварство и дикость шевелятся».

Исторически идея взаимосвязи культуры и науки прослежи­вается в греческом понятии «техне», которое указывает на мастер­ство и умение как технологию изготовления вещей, с одной сто­роны, и на качества, необходимые гражданину для его самореа­лизации — с другой. «Знаток» — это тот, кто обладает мастерством и умением, он — значимый субъект для общества. Ориентация на «техне» подчеркивает ремесленнический аспект жизнедеятельно­сти, ее принципиальную технологичность. Вместе с тем культи­вировать означает возделывать и предмет, и себя, свои деятель­ные способности. Культура, как образованность, просвещенность, наличие прекрасных манер, и «техне», как умения, как техноло­гия изготовления того или иного предмета, объединяются.

Примечательно, что корень античного понятия «техне» исполь­зовал отечественный мыслитель XX в. А. Богданов, назвав свой труд «Тектология. Всеобщая организационная наука» (1912). Пре­красное и совершенное мыслилось в тесной связи с полезным, правильно организованным, соразмерным естественному поряд­ку вещей, природной целесообразности.

Тенденция сближения научных ориентиров и культуры зак­лючается также и в первоначальном этимологическом значении термина, когда культура представала как агрокультура и толкова­лась как целесообразное воздействие на природу, ее обрабатыва­ние. Культура в этом ее аспекте прочитывается как совокупность попыток управления природными процессами на основе адекват­ных им свойств. Когда речь идет о целесообразном воздействии на человека, т. е. о воспитании, обучении и образовании, его ос­нову также составляют процессы, состоящие из совокупности при­виваемых норм, способов и приемов воздействия с целью получе­ния желаемого результата. Таким образом, культивирование со­держит в себе программу видоизменения объекта, предполагает и включает в себя операции и этапы возделывания, совершенство­вания системы, т. е. опирается на открытые наукой теоретичес­кие представления.

Со стороны интеллектуальной составляющей культура все­гда понималась как сфера прогрессивного развития способностей человеческого ума. Человек античной культуры гордился своей способностью жить правильно и «по природе», и «по установле-

284

нию». Установления же включали в себя определенные ценност­ные образцы и требования. Еще греками они расценивались как «мудрые изобретения» — «номы», законы. Необходимо быть вни­мательным к любому новшеству, любому усовершенствованию. Большой успех складывался из повседневных маленьких наблю­дений. Таким образом, культура основывалась на способности развить в человеке понимание законосообразности, искусства суж­дения и принятия решения, формирования умения оказывать вли­яние. Другим основанием сближения культуры и науки является общая направленность на созидание. Известно, что пафос под­линной культуры в созидании ценностей и в мире человеческих отношений, и в мире искусства, и в мире хозяйствования и эконо­мики — в этом суть аксеологической концепции культуры. Наука также ориентирована на упорядочивание представлений о разви­тии универсума.

Известный пример о том, как древнегреческий натурфилософ Фалес, предсказав обильный урожай маслин, дешево скупил все маслодавильни, а затем сдал их в наем втридорога, выручив ог­ромные деньги, подтверждает соответствие образованности (как результата культуры) и умения мыслить и прогнозировать (как продукта культурного развития) деловому успеху (как эффектив­ной управленческой акции). Таким образом, общая культура — всесторонняя образованность и теоретическое понимание являют­ся основанием для выбора правильной стратегии действия.

Проблема включения теоретических новаций и представлений в культуру, помимо общего расширительного, просвещенческого и когнитивного аспектов имеет еще и достаточно весомую этичес­кую компоненту, которая указывает на особое значение понятия «мудрость». В его объеме должны сочленяться все возможные преимущества и последствия, рождаемые из стремления широко следовать новациям науки, научным открытиям, широко приме­нять и пропагандировать их, делать каждодневной практикой. Муд­рость в этом качестве понимается как состояние, когда полнота теоретической осведомленности переходит в практическую, обна­руживает себя на уровне утилитарных наставлений, руководства в решении повседневно-жизненных вопросов, советов обыденно­му житейскому опыту. Гносеологические характеристики мудро­сти, которые образовались исторически, имеют огромное значе-

285

ние и оказывают влияние на процесс включения теоретических новаций в культуру.

В связи с этим следует обратить внимание на тот историчес­кий факт, что в рамках византийского аскетизма (XVI в.) возни­кают представления о существовании «внешних наук», трактуе­мых как мирская мудрость. К ним относят астрономию, матема­тику, учение о Земле и спрятанных в ней металлах и самоцветах, истины о море, движении и скорости и пр. Научное знание хотя и признается важным занятием, но квалифицируется как «шаткая мудрость». Традиционно считается, что возникновение прослой­ки, обращенной к «книжной мудрости» и интеллектуальному тру­ду, обязано своим происхождением реформам Петра Великого. Отсюда следует вывод о влиянии западной образованности, при­оритетов западноевропейской культуры на отечественные интел­лектуальные ориентации и о весьма сильном давлении «новой куль­турной петровской традиции».

Идея первоначальной ассимиляции научных и культурных вли­яний Запада весьма популярна в контексте размышлений над спе­цификой отечественной научной мысли. Так, по мнению акаде­мика Н. Моисеева, «до начала XVIII века общий уровень образо­вания, а тем более научной мысли в России был несопоставим с тем, что происходило в Западной Европе. И я не рискнул бы гово­рить, — подчеркивает ученый, — о существовании в России есте­ственнонаучных направлений, в какой-то мере аналогичных за­падным». Благодаря энергичным действиям Петра в Россию при­глашались иностранные ученые, и русскую науку представляли немцы, швейцарцы. Они оказались и первыми учителями рус­ских национальных кадров, поэтому «начальный слой по-настоя­щему русских ученых состоял преимущественно из добросовест­ных учеников своих немецких учителей»77.

Когда появились ученики русских учителей, стала формиро­ваться собственно русская национальная научная школа, которая приобрела ряд особенностей, свойственных отечественной куль­турной традиции. Открывались университеты не только в Моск­ве, но и в Казани, Киеве, Варшаве, Юрьеве (Тарту).

Поскольку «книжная мудрость» — явление универсальное, то приобщение к ней позволяло выйти за ограниченные рамки соб-

286

ответного мироощущения и размышлять в категориях универсаль­ных, а значит, от имени всего просвещенного человечества. Та­ким образом, книжная образованность, интеллект и ум с самого начала осознавались атрибутами любой научной деятельности.

Проблема «книжной учености» состояла еще и в том, что за исходное должны браться не все подряд книги, потому что чело­век в подобном случае может получить поверхностные или второ­степенные сведения, малопитательную пищу для ума, либо про­сто остаться не информированным в отношении важнейших воп­росов. Проблема заключается в качестве книжной продукции, ко­торая положена в основание развития интеллекта. Все прочитать невозможно, вторичную продукцию изучать бесполезно, остает­ся отобрать критерии для выделения того подмножества ученых книг, которые и обеспечат преемственное развитие научной мысли. Вместе с тем «книжная мудрость» не является окончатель­ным и исчерпывающим критерием. «Не тот мудр, кто грамоте умеет, а тот, кто много добра творит», — гласит известное изрече­ние. Исходя из этого, в фильтр критериев включения теоретичес­ких представлений в культуру входят и этические императивы и параметры. К специфике сугубо отечественной традиции, по мне­нию Н. Моисеева, следует отнести стремление к построению ши­роких обобщающих конструкций, системность мышления. Если наши первые немецкие учителя XVIII века приучали своих рус­ских учеников, прежде всего, к тщательности конкретных иссле­дований и дали им для этого необходимую культуру и навыки, то уже первые самостоятельные русские исследования вышли из-под опеки традиционной немецкой школы. Они оказались свя­занными с попытками построения синтетических теорий. Впос­ледствии этот процесс породил своеобразный культ науки, офор­мляясь в своеобразный научно-философский дискурс.

Включение новых теоретических представлений в культуру с точки зрения исторического экскурса в сферу отечественной фи­лософии науки показывает, что со стороны математики револю­ция в стиле мышления естествоиспытателей была произведена Н. И. Лобачевским (1792—1856). Он открыл миру дотоле неизве­стную истину, что помимо Евклидовой геометрии может суще­ствовать другая, реальная геометрия нашего мира, отвечающая всем критериям научности.

287

В сферу психофизики и физиологии выдающийся русский фи­зиолог//. М. Сеченов (1829—1905) ввел идеи рефлексологии, ут­верждавшей, что по способу происхождения все акты сознатель­ной и бессознательной жизни суть рефлексы, в которых выделя­лись два признака: быть орудием различения условий действия и быть регулятором последнего. Сеченов пытался вскрыть психо­физиологический механизм логического мышления. Согласно его представлениям, исходные логические операции заложены в чув­ственной деятельности организма и потому никакой априоризм в их объяснении не состоятелен.

По инициативе выдающегося специалиста по невропатологии, психиатрии и психологии В. М. Бехтерева (1857—1927) в 1918 г. был создан Институт мозга, который впоследствии возглавила его внучка Наталья Бехтерева. Бехтерев предлагал взглянуть на психические процессы с точки зрения их энергетического содер­жания, связать психические явления с реакцией на физические и социальные раздражители, обратить энергетический подход на сферу общественных явлений. По мнению ученого, в социальной жизни, в деятельности общественных движений и больших кол­лективов мы встречаемся с теми же рефлексами, с таким же их развитием и течением, какое находим в жизнедеятельности от­дельного индивида. Коллективы людей следует рассматривать как «собирательные личности», а основу общественной жизни искать в коллективных рефлексах, т. е. в реакциях коллективов людей на различные стимулы внешней среды. Энергетический подход заставлял обращать внимание на влияние космических фак­торов на исторические события.

Нобелевский лауреат, русский физиолог Я. П. Павлов (1849— 1938) — родоначальник объективного экспериментального изуче­ния высшей нервной деятельности — выразил свой подход в трех главных положениях: детерминизм, связь динамики с конструк­цией, единство анализа и синтеза. Следует особо подчеркнуть, что исследования в области кибернетических систем, моделирую­щих конкретные аспекты деятельности головного мозга, опира­лись на результаты естественнонаучных разработок Павлова. Вывод о сигнальной функции психического был основополагаю­щим для развития учения о высшей нервной деятельности. Су­щество принципа сигнализации состоит в том, что он определяет такие формы приспособления организма, когда последний в сво-

288

их ответных действиях предвосхищает течение будущих событий. Огромное значение для философии науки имеет и концепция воз­никновения второй сигнальной системы, понимаемой в качестве физиологической основы абстрактного мышления. Павлов был уверен, если наши ощущения и представления, относящиеся к окружающему миру, есть для нас первые сигналы действитель­ности, конкретные сигналы, то кинестезические раздражения, идущие в кору от речевых органов, есть вторые сигналы, сигналы сигналов.

Извечная философская проблема об отличии живого от нежи­вого упиралась в определение жизни, возникшее еще во второй половине XIX в.: «Жизнь — это способ существования белковых тел». Действительно, наиболее важными компонентами живого считаются белки, аминокислоты, нуклеиновые кислоты, а отли­чительной способностью живого является воспроизведение, рост и обмен веществ. В XX в. академик В. А. Энгельгардт указывает на чрезвычайно важную характеристику живых систем, а именно способность «создавать порядок из хаоса», т. е. на антиэнтропий­ный характер жизненных процессов. Живые организмы способ­ны творить упорядоченность из хаотического теплового движе­ния молекул.

Отечественный исследователь Я. К. Анохин (1898—1974), уче­ник В. М. Бехтерева и И. П. Павлова, ввел в современную куль­туру и научно обосновал потенциал идеи опережающего отраже­ния. Он исходил из того, что живая материя в процессе эволюции как бы «вписалась» в уже готовую пространственно-временную структуру мира и не могла не отразить на себе ее свойства. Воз­никла необходимость приспособления к существующим услови­ям, в процессе которого огромное значение имели внешние вре­менные параметры.

Примером опережающего отражения может служить следу­ющий: осень, опадает листва, физиологические процессы замед­ляются, деревья обезвоживаются, готовясь встретить зиму, одна­ко холода еще не наступили. Следовательно, изменение организ­ма (субъекта) произошло раньше, чем на него подействовали вне­шние обстоятельства (объект). Опережающее отражение — это реакция живого организма, подготовленная сериями прежних по­вторяющихся воздействий со стороны неорганического мира, ок­ружающей среды. Опережающее отражение возможно вследствие

289

разновременности физического (внешнего) и биологического (внутреннего) времени. Оно делает живые системы надежными и устойчивыми в мире, полном изменений. У человека способность к опережающему отражению перерастает в форму научного пред­видения и прогностики.

В отечественной науке после острого увлечения проблемати­кой бессознательного в ее психоаналитическом варианте новый интерес к ней возник благодаря деятельности Д. Узнадзе (1886— 1950) — грузинского психолога и философа, одного из организа­торов Тбилисского университета, который в качестве альтерна­тивной модели фрейдовского «бессознательного» предложил «те­орию неосознаваемой психической установки». Согласно после­дней, действия, реакции, поступки и мысли человека всегда зави­сят от особого психического состояния — готовности к данному процессу. Кардинальной формой бессознательного оказывается установка, связанная с направленностью личности на активность в каком-либо виде деятельности, общей предрасположенностью к деятельности. Установка возникает при встрече двух факторов: потребности и ситуации удовлетворения этой потребности. Она определяет направление проявлений психики и характер поведе­ния субъекта. Установка обладает сложной структурой, содержит эмоциональные, смысловые и поведенческие аспекты предраспо­ложенности к восприятию или действию в отношении социальных объектов и ситуаций. Д. Узнадзе экспериментально и теоретичес­ки доказал, что установка как неосознаваемая психическая дея­тельность является составляющим элементом любого акта чело­веческого поведения. Особенно велика ее роль в творческих про­цессах, в области межличностного общения, в сфере избиратель­ной целесообразной активности.

Говоря о проблеме включения теоретических представлений в культуру в контекст отечественной философии науки, невоз­можно обойти период деформации института науки в связи с то­талитарным режимом и системой репрессивно-террористическо­го контроля в истории нашей страны, установленного над всеми сферами общества. Угроза давления ненаучных, идеолого-политических принципов и ориентировок нависала над судьбой не толь­ко отдельных ученых, но и целых научных направлений. Широко известный в марксизме тезис о классовой борьбе в науке обер­нулся многообразными акциями разоблачения «вредительства».

290

Классический тип кабинетного ученого был назван чучелом и пу­галом и подвергался всяческой критике. Лозунги типа: «Догнать и перегнать природу!», «Борьба с природой!», «За революцию в природе!» — выдавали чудовищно агрессивный настрой лженау­ки. В контексте лженауки — евгеники планировалась и борьба за перестройку собственно человеческой природы.

Большой урон понесла археологическая наука: прекратили свое существование Русское и Московское археологические общества, были арестованы десятки выдающихся археологов, некоторые из них расстреляны. Широкую практику имели массовые репрессии среди музейных работников, места которых отдавались воинству­ющим невеждам, широко известно дело врачей-отравителей. Уничтожение культурных ценностей, икон, библиотек, повсеме­стное разрушение церквей, соборов и архитектурных памятников было атрибутом тоталитарной системы, стремящейся к реализа­ции механизма безусловного подчинения. В качестве критерия истины выступали идеи и замечания «корифея всех наук» и «отца всех народов» — товарища Сталина.

Примечательно, что когда научные конференции, прошедшие в 1947—1948 гг. в стенах МГУ, подвергли сокрушительной кри­тике взгляды Т. Д. Лысенко, его поддержал сам Сталин, и вся мощь научной критики стала недействительной. Бесконечный страх, переходящий в ужас перед государственной репрессивной машиной, делал науку угоднической лженаукой. «Отец всех на­родов» волюнтаристски определял правильность или ошибочность направлений многообразных научных исследований. Выдержки из письма Т. Д. Лысенко весьма убедительно иллюстрируют ме­ханизм развития лженауки: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Спа­сибо Вам за науку и за заботу, преподанную мне во время Вашего разговора со мной в конце прошлого года по ветвистой пшенице. Этот разговор я все больше и больше осознаю. Вы мне буквально открыли глаза на многие явления в селекционно-семеноводчес­кой работе с зерновыми хлебами».

Когда же перед Институтом генетики от имени того же «ко­рифея» была поставлена задача «критического пересмотра основ генетики», весь институт мучительно переживал этот период. Ди­ректор института Н. И. Вавилов отказался от подобной програм­мы, заявив, что при таком критическом пересмотре нужно сжечь всю мировую литературу на большом участке биологии, наиболее

291

тесно связанном с практикой. В 1940 г. он был арестован и на пост директора назначен Т. Д. Лысенко, который употребил все силы для выполнения поставленной задачи.

Кроме жесткого механизма насилия советская тоталитарная система использовала еще один специфический механизм — не­обходимость противодействия «вражеским проискам и элементам». Ситуация, сложившаяся в отечественной философии науки, от­личалась ярым идеологическим неприятием открытий квантовой физики и всех следующих из нее мировоззренческих переориен­тации, откровенным шельмованием ее сторонников. Причем ра­боты по созданию атомной бомбы, основанные на превращении вещества и энергии и вытекающие из новых теорий, всячески сти­мулировались, но в то же время готовилась крупномасштабная кампания по обличению новой физики как псевдонауки. То, что она не вылилась в массовые репрессии, объяснялось так: «Физи­ки отбились от своей лысенковщины атомной бомбой».

Однако идеологическая кампания была развернута. Она име­ла своей целью освободиться от самостоятельно мыслящих тео­ретиков, чьи выводы и исследования были малопригодны для под­тверждения ортодоксальных норм сталинизма и примитивно сфор­мулированных положений диалектического материализма. Основ­ная часть отечественных физиков разделяла представления ко­пенгагенской школы Бора и Гейзенберга. А философская реакция не скупилась на ярлыки и обвинения в космополитизме, рестав­рации махизма, отступлении к идеализму и агностицизму и т. п. Все открытия квантовой физики огульно именовались чертовщи­ной, провозглашавшей выводы о «свободе воли» у электрона. Усиление идеологического контроля приводило к отказу от дос­тижений мировой научной мысли, довлела атмосфера резкого неприятия идей новой физики.

Ликвидация урона началась лишь в 60-е гг. XX в., когда в изменившейся социально-политической ситуации, названной «от­тепелью», обнаружил себя подлинный интерес к проблемам фи­лософии науки в их новой, свободной от диктата идеологии фор­ме. Одновременно возникают и условия взаимодействия с труда­ми западных мыслителей. Рефлексия над реальными историчес­кими коллизиями включения теоретических представлений в куль­туру привела к выводам о социокультурной детерминации про­цесса научного познания и его теоретических компонентов. Для

292

современного уровня развития отечественной философии науки становится ведущей тенденция сопротивления идеологизаторскому подходу, стремление предоставлять решение конкретных воп­росов специалистам в области конкретных наук.

Проблема включения теоретических представлений в арсенал культуры имеет свой антропологический аспект. Человек, воз­главляющий научно-исследовательский процесс, предстает как структурный и системообразующий фактор культуры. По мне­нию современных исследователей, внимания заслуживают сле­дующие модели человеческой деятельности: модель Прометея, Колумба, Сизифа. Прометеевская модель выражает инновацион­ный, творческий характер научного поиска, полагает, что человек достигает своих целей при помощи рациональных и строгих ме­тодов; расхождения между замыслом и результатом не существу­ет. Модель Колумба представляет собой вероятностную и откры­тую модель деятельности человека с ее прогнозом удачи, стрем­лением к открытиям, принятием непредвиденных результатов. Сизифовская модель фиксирует невозможность выйти за рамки существующего порядка вещей, показывает, что все усилия по преобразованию той или иной сферы обречены на неудачу. В ней фиксируется разрыв между замыслами и последствиями.

В процессе включения теоретических представлений в куль­туру исследователи обращают внимание на наличие двух страте­гий: внешней и внутренней. Внутренняя стратегия объясняет ус­пехи и поражения научных новаций самим их содержанием. Она ориентирована на принятие решений среднего уровня риска, свя­занного с наименьшими потерями, проявление «мудрой осторож­ности». Ориентация на «внешнюю стратегию» объясняет успехи или неудачи воздействием совокупности внешних факторов.

Существует интересная корреляция типа руководителя и ха­рактерных признаков его поведения. Новаторы — поиск, разра­ботка, внедрение нового, отсутствие страха перед риском. Энту­зиасты — приверженность новым идеям, проектам, независимо от возможностей внедрения. Рационалисты — принятие нового после глубокой проработки, исключающей риск. Нейтралы — дей­ствуют по указанию со стороны, инициатива рискованных реше­ний не проявляется. Скептики — противодействуют новому и со­мневаются по всякому поводу. Консерваторы — активные при-

293

верженцы старого, не признающие никаких изменений. Ретро­грады — углубленные консерваторы, не признающие никаких за­конодательств.

Сфера культуры не остается безучастной к чистой теории, а предъявляет свои требования и, в частности, предполагает куль­тивирование в человеке таких качеств, как доброжелательность, деликатность, вежливость, толерантность. Эти качества выпол­няют роль механизма трансляции культурных образцов, способ­ствующего сдерживанию и снятию деструктивного эффекта не­определенности. Толерантность сочетает в себе сложное взаимо­действие эмоциональных механизмов и профессионально-твор­ческих способностей, которые помогают адаптировать ситуацию. Не истерика и психотравмирующий взрыв, а спокойный, трезвый и всесторонний взгляд на ситуацию с оценкой различного рода последствий и возможностей ее развития, — вот, что характери­зует позицию толерантности. Опора на толерантность становится особо значимой, если принять во внимание многообразие раздра­жающих факторов, сопровождающих процесс включения новаций в актуальный культуросозидательный потенциал. По мнению Э. Роджерса78, к их числу можно причислить следующие шесть факторов: новизны и нестандартности; экстремальности действий; целостности профессионального труда; постоянной включеннос­ти в управленческие связи; неопределенности.
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   46


написать администратору сайта