Г.Я. Солганик. Учебное пособие для студентов, абитуриентов, преподавателейфилологов и учащихся старших классов школ гуманитарного профиля Москва

• Название: Учебное пособие для студентов, абитуриентов, преподавателейфилологов и учащихся старших классов школ гуманитарного профиля Москва
• Дата: 01.02.2020
• Размер: 1.03 Mb.
• Имя файла: Г.Я. Солганик.doc
• Тип: Учебное пособие; #106719
• страница: 10 из 24

Глава и далее

Фрагмент— это крупная семантико-синтаксическая, речевая единица. Далее следуют глава, часть, целое предложение. Схему связной речи с точки зрения со­ставляющих ее единиц можно представить следующим образом:

Предложение  прозаическая строфа  фрагмент глава часть  законченное произведение.

Нижняя граница текста— одно предложение, верх­няя — неопределенное множество предложений. Спе­цифика всех этих единиц речи в их структурной и от­носительной смысловой законченности, что позволяет каждой из них при определенных условиях выступать в качестве самостоятельного речевого произведения.

Есть тексты, состоящие из одного предложения (ре­же двух). Это афоризмы, загадки, пословицы, сентен­ции, хроникальные заметки в газете и др. Есть тек­сты, равные прозаической строфе или фрагменту: за­метка в газете, стихотворение или басня в прозе. И есть, конечно, тексты значительной протяженности.

Не в каждом произведении могут быть представ­лены все компоненты схемы, но в каждом неизбе­жен хотя бы один компонент. Сама возможность для этих компонентов выступать в качестве законченно­го текста, самостоятельного произведения свидетель­ствует о том, что они являются важнейшими едини­цами речи.

Вот несколько примеров небольших текстов, со­ставляющих прозаическую строфу, из книги "Физи­ки шутят":

Давида Гильберта (1862—1943) спросили об одном из его бывших учеников.

— Ах, этот-то? — вспомнил Гильберт. — Он стал по­этом. Для математики у него было слишком мало во­ображения.

Эрнст Резерфорд пользовался следующим критери­ем при выборе своих сотрудников. Когда к нему при­ходили в первый раз, Резерфорд давал задание. Если после этого новый сотрудник спрашивал, что делать даль­ше, его увольняли.

Гансу Ландольту принадлежит шутка:

"Физики работают хорошими методами с плохими ве­ществами, химики — плохими методами с хорошими ве­ществами, а физико-химики — плохими методами и с пло­хими веществами".

Томсон (лорд Кельвин) однажды вынужден был от­менить свою лекцию и написал на доске: Professor Tomson will not meet his classes today (Профессор Томсон не сможет встретиться сегодня со своими учениками). Сту­денты решили подшутить над профессором и стерли букву "с" в слове classes. На следующий день, увидев надпись, Томсон не растерялся, а, стерев еще одну букву в том же слове, молча ушел.

(Classes - классы; lasses — любовницы; asses — ослы.)

Краткостью отличаются и произведения многих жан­ров юмора и сатиры, например знаменитые габровские уловки (анекдоты).

На рынке

— Тетка, эти яйца не свежие, в них, наверное, цыпля­та сидят.

— Цыплят — так и быть, — бери бесплатно.

Яблоко от яблони недалеко падает...

— Дедушка, у тебя есть зубы?

— Нет, мой мальчик.

— Тогда подержи бутерброд, а я поиграю во дворе с моим дружком

Щедрое обещание

— Папа, мне приснилось, что ты мне купил малень­кую шоколадку.

— Если будешь слушаться, тебе приснится, что я ку­пил большую шоколадку.

Многие заметки совпадают по своей композици­онно-синтаксической форме с прозаической строфой или фрагментом. Например:

Летающие ящеры некогда обитали на территории Северо-Восточнои Азии. К такому выводу пришли пале­онтологи, сделав уникальное открытие — под сорокамет­ровой толщей осадочных пород близ города Синыйджу ими были обнаружены окаменевшие останки крылато­го пресмыкающегося. По мнению ученых, это очень редкий вид представителей доисторической фауны... Возраст ис­копаемого животного — около 150 млн. лет.

Мнение англичан о том, что их почта чрезвычайно медлительна, вновь получило наглядное подтверждение. Как сообщила информационная служба телекомпании Би-би-си, на днях житель одного из городов Южного Уэльса получил открытку, которая была отправлена 64 года назад из города Тонтон.

По сравнению с приведенными примерами, уст­ройство текстов большей протяженности гораздо слож­нее. Фрагменты могут объединяться в более крупное речевое целое, составляющее произведение или зна­чительные его звенья (главу, часть и т. д). При этом основной способ организации крупных текстов — семантико-синтаксическая связь зачинов фрагментов. В прозаической строфе зачин — ключевое предложение, своеобразное подлежащее, тема. Во фрагменте зачин играет аналогичную роль, но объединяет уже, как пра­вило, несколько строф. Естественно поэтому, что, яв­ляясь ключевыми, опорными фразами, заключая в себе основные мысли-тезисы, зачины фрагментов образуют смысловой и синтаксический каркас текста, служат глав­ным средством его организации, выступают своеоб­разными двигателями сюжета, развития мысли.

Это обусловлено характером человеческого воспри­ятия, памяти, мышления и особенностями речи — прежде всего, ее прерывностью. Наша память не мо­жет удержать всю прозаическую строфу или тем бо­лее фрагмент и поэтому выделяет главное в тексте — зачин. Как установлено психологами, разбивка мате­риала на части, его смысловая группировка неразрывно связаны с выделением смысловых опорных пунктов, углубляющих понимание и облегчающих запоминание материала. Формы смысловых опорных пунктов — это тезисы, составляемые испытуемыми как краткое вы­ражение основной мысли каждого раздела.

Так как зачин несет в себе наиболее важную ин­формацию, которая получает в дальнейшем (в после­дующих предложениях) конкретизацию, развитие и углубление, то возникает вопрос: нельзя ли исполь­зовать эту важную особенность зачинов для практи­ческих целей, например для автоматического рефе­рирования? Ведь если зачины содержат основную ин­формацию, заключенную в строфах, фрагментах, то вполне естественно предположить, что совокупность зачинов — это не что иное, как краткое содержание, реферат текста.

Исходя из таких предположений, С.Д. Шелов и автор этой книги провели эксперимент — сопоставили тексты оригинальных статей из отечественных журналов и со­ответствующих им рефератов. Статьи и рефераты срав­нивались по предложениям, при этом фиксировалась, где это возможно, синтаксическая и смысловая бли­зость соответствующих предложений.

Сопоставление позволило сделать вывод, что при­близительно 60% всех предложений проанализирован­ных рефератов не что иное, как начальные предло­жения абзацев оригинальных статей. Иными словами, 60% текста вторичных документов составлены из первых предложений абзацев. При этом в чисто информаци­онном отношении роль начальных предложений аб­зацев в формировании текста реферата еще больше. Дело в том, что даже когда для предложения рефе­рата не находился его прообраз в оригинале, и тогда содержание данного предложения, как правило, по­вторяло содержание одного из начальных предложе­ний абзаца, и лишь совершенно различное лексико-синтаксическое оформление той же в принципе мысли не позволяло отождествить эти предложения.

Крайне интересно также, что начальные предло­жения абзацев научных статей сами по себе обычно образуют связный текст, близкий по стилю к рефе­ративному изложению. Этим свойством не обладают и, видимо, не могут обладать другие структурные части прозаической строфы. Выполняя роль детализации раз­вития начального предложения или его обоснования, последующие предложения семантически тяготеют к начальному. Следовательно, связи, например, вторых предложений соседних абзацев между собой значитель­но слабее их связей с соответствующими первыми пред­ложениями. В этих условиях естественно, что если вто­рые или последующие предложения абзацев и попа­дают в реферат, то обычно лишь в качестве сопро­вождающих начальные предложения соответствующих абзацев (80% случаев).

Составленный из начальных предложений абзацев текст наследует фундаментальные свойства оригиналь­ного текста. Материал весьма различных тематических областей подтверждает мысль об особой, организую­щей роли начальных предложений абзацев. И это ка­сается не только научной речи. Это закон любой ре­чи. Фрагменты соединяются в более крупные речевые целые (например, в главе) посредством зачинов. И убедительное доказательство этой закономерности — возможность передать с помощью зачинов строф и фрагментов содержание практически любого текста.

Выписанные подряд зачины фрагментов, как пра­вило, оказываются соединенными цепной или парал­лельной связью. Иначе говоря, синтаксическая (цеп­ная или параллельная) связь между зачинами фрагментов выступает в качестве главного способа организации тек­стов. Можно проверить эту закономерность на любом тексте.

Выпишем подряд зачины строф из "Степи" А.П. Че­хова:

Из N., уездного города Z-й губернии, ранним июль­ским утром выехала и с громом покатила по почтово­му тракту безрессорная, ошарпанная бричка, одна из тех допотопных бричек, на которых ездят теперь на Руси только купеческие приказчики, гуртовщики и небогатые священники. <...>

В бричке сидело двое N-ских обывателей: N-ский купец Иван Иваныч Кузьмичов, бритый, в очках и в соломен­ной шляпе, больше похожий на чиновника, чем на куп­ца, и другой — отец Христофор Сирийский, настоятель N-ской Николаевской церкви, маленький длинноволосый старичок, в сером парусиновом кафтане, в широкопо­лом цилиндре и в шитом, цветном поясе. <...>

Кроме только что описанных двух и кучера Дени­ски, неутомимо стегавшего по паре шустрых гнедых ло­шадок, в бричке находился еще один пассажир — мальчик лет девяти, с темным от загара и мокрым от слез ли­цом. Это был Егорушка, племянник Кузьмичова. <...>

Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взгля­нул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решетчатые окна, на крест, блестевший на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад, в день Казанской Божьей Матери, он ходил с мамашей в ост­рожную церковь на престольный праздник; а еще ра­нее, на Пасху, он приходил в острог с кухаркой Людмилой и с Дениской и приносил сюда куличи, яйца, пироги и жареную говядину, арестанты благодарили и крестились, а один из них подарил Егорушке оловянные запонки собственного изделия.

Мальчик всматривался в знакомые места, а ненави­стная бричка бежала мимо и оставляла все позади. <...>

А за кладбищем дымились кирпичные заводы. <...>

За заводами кончался город и начиналось поле. <...>

Далее следует разговор пассажиров с заплакавшим Егорушкой, который мы пропускаем.

И, думая, что оба они сказали нечто убедительное и веское, Кузьмичов и о. Христофор сделали серьезные лица и одновременно кашлянули. <...>

Между тем перед глазами ехавших расстилалась уже широкая бесконечная равнина, перехваченная цепью хол­мов. <...>

Сжатая рожь, бурьян, молочай, дикая конопля — все, побуревшее от зноя, рыжее и полумертвое, теперь омы­тое росою и обласканное солнцем, оживало, чтоб вновь зацвести. <...>

Но прошло немного времени, роса испарилась, воз­дух застыл, и обманутая степь приняла свой унылый июльский вид. <...>

Как душно и уныло! <...>

Летит коршун над самой землей, плавно взмахивая крыльями, и вдруг останавливается в воздухе, точно за­думавшись о скуке жизни, потом встряхивает крылья­ми и стрелою несется над степью, и непонятно, зачем он летает и что ему нужно. <...>

Для разнообразия мелькнет в бурьяне белый череп или булыжник; вырастет на мгновение серая каменная баба или высохшая ветла с синей ракшей на верхней ветке, перебежит дорогу суслик, и — опять бегут мимо глаз бурьян, холмы, грачи...

Но вот, слава Богу, навстречу едет воз со снопами. <...>

Здесь можно прервать выписывание зачинов. Зако­номерность уже ясна. Зачины последовательно и чет­ко передают содержание повести: событие за собы­тием, эпизод за эпизодом. Но самое интересное, что они оказываются тесно связанными по смыслу и син­таксически и образуют своеобразный рассказ в повести, четкий ее конспект. Конечно, он лишен многих ху­дожественных красок, деталей, нюансов, но суть со­держания передает. Несомненно, это смысловой и син­таксический каркас повести; фрагменты соединяют­ся друг с другом посредством своих зачинов. Но, может быть, такая четкая смысловая и синтаксическая ор­ганизация текста — индивидуальная особенность А.П. Чехова?

Обратимся к творчеству Л.Н. Толстого. Возьмем, к примеру, рассказ "Кавказский пленник".

Служил на Кавказе офицером один барин. Звали его Жилин.

Пришло раз ему письмо из дома. <...>

Жилин и раздумался: "И в самом деле: плоха уж ста­руха стала; может и не придется увидать. Поехать; а если невеста хороша — и жениться можно".

Пошел он к полковнику, выправил отпуск, простил­ся с товарищами, поставил своим солдатам четыре вед­ра водки на прощание и собрался ехать.

На Кавказе тогда война была. <...>

Дело было летом. <...>

Ехать было двадцать пять верст. <...>

Солнце уже и за полдни перешло, а обоз только по­ловину дороги прошел. <...>

Выехал Жилин вперед, остановился и ждет, пока по­дойдет к нему обоз. <...>

Остановился, раздумывает. И подъезжает к нему на лошади другой офицер, Костылин, с ружьем, и говорит:

— Поедем, Жилин, одни. Мочи нет, есть хочется, да и жара. <...>

Продолжение диалога пропускаем.

И пустил лошадь налево, на гору. <...>

А Костылин, заместо того чтобы подождать, только уви­дал татар, закатился что есть духу к крепости. <...>

Жилин видит — дело плохо. <...>

"Ну, - думает Жилин, знаю вас, чертей: если живо­го возьмут, посадят в яму, будут плетью пороть. <...>

А Жилин хоть невелик ростом, а удал был. <...>

На лошадь места не доскакал Жилин — выстрелили по нем сзади из ружей и попали в лошадь. <...>

Хотел он подняться, а уж на нем два татарина сидят, крутят ему назад руки. <...>

Один татарин подошел к лошади, стал седло сни­мать, — она все бьется, он вынул кинжал, прорезал ей глотку. <...>

Сняли татары седло, сбрую. <...>

Сидит Жилин за татарином, покачивается, тычется ли­цом в татарскую спину. <...>

Ехали они долго на гору, переехали вброд реку, вы­ехали на дорогу и поехали лощиной.

Хотел Жилин примечать дорогу, куда его везут, да глаза замазаны кровью, а повернуться нельзя.

Стало смеркаться; переехали еще речку, стали под­ниматься по каменной горе, запахло дымом, забрехали собаки. <...>

Татарин отогнал ребят, снял Жилина с лошади и клик­нул работника. <...>

Развязали Жилину руки, надели колодку и повели в сарай; толкнули его туда и заперли дверь. <...>

Здесь кончается первая глава рассказа. Как видим, зачины Л. Толстого также довольно точно и подроб­но передают сюжетную канву "Кавказского пленни­ка". Значит, текстообразующая роль зачинов не вы­зывает сомнений. Кстати, один из способов беглого чтения ("по диагонали"), к которому прибегают не­редко ученики перед экзаменом, — это, по-видимо­му, прочитывание именно зачинов — наиболее инфор­мативных частей текста.

Итак, фрагменты посредством связи зачинов объеди­няются в более крупные речевые целые — главы. Поэ­тому в чисто формальном плане главу можно опреде­лить как совокупность тесно связанных по смыслу и син­таксически фрагментов. Но что представляет собой глава как единица более крупного текстового целого — час­ти или законченного произведения? Возьмем для ана­лиза первую часть романа Л. Толстого "Воскресение".

Если раньше мы рассматривали поверхностную (син­таксическую) структуру, то сейчас для полноты ана­лиза обратимся к семантической (смысловой) орга­низации произведения.

Главные единицы анализа — высказывание и его семантические составляющие — субъект и предикат. Субъектами высказываний являются, как правило, пер­сонажи, центральные или эпизодические. Поступки, действия субъектов, их переживания, ощущения, опи­сания обстановки выражаются в предикатах. В зави­симости от функции, выполняемой в дискурсе, пре­дикаты можно подразделить на:

— акциоиальные (П_акц) — предикаты действия: субъект непосредственно участвует в событии;

— статальные (П_с) — предикаты состояния: субъект воспринимает событие;

— адвербиальные (П_адв) — описательные предикаты: описание обстановки, Персонажей, пейзаж и т. д.

Роман (I глава) открывается знаменитым вступле­нием — картиною весны:

Как ни старались люди, собравшись в одно неболь­шое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями зем­лю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали вся­кую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выго­няли всех животных и птиц, — весна была весною да­же и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зе­ленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и бере­зы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и паху­чие листья, липы надували лопавшиеся ночки; галки, во­робьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнез­да, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но лю­ди — большие, взрослые люди — не переставали обма­нывать и мучить себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ, — красо­та, располагающая к миру, согласию и любви, а священ­но и важно то, что они сами выдумали, чтобы властво­вать друг над другом.

Это — концепт, своеобразный камертон, настра­ивающий читательское восприятие, авторское объяснение развивающихся в романе событии, обобщаю­щее их, придающее им высший, религиозно-фило­софский смысл.

Второй абзац переводит изложение в конкретный план, иллюстрирующий общую мысль вступления.

Так, в конторе губернской тюрьмы считалось священным и важным не то, что всем животным и людям даны уми­ление и радость весны, а считалось священным и важ­ным то, что накануне получена была за номером, с пе­чатью и заголовком бумага <...>

Это подчеркивается вводным так и повторением ключевых слов (священно и важно), осуществляющим теснейшую связь абзацев. В результате художественное (семантическое) пространство резко сужается (от весны в городе, людей вообще к конторе губернской тюрьмы).

Далее в главе концептуальные элементы носят ха­рактер неназойливых вкраплений — художественных деталей описания, но в то же время косвенно они развивают тему вступления и таким образом выпол­няют художественную функцию. Так, далеко не слу­чайно подчеркивается темный вонючий коридор жен­ского отделения (2 абз.) или (из камеры) хлынул еще более вонючий, чем в коридоре, воздух (4 абз.). Концеп­туальные элементы пронизывают словесную ткань, за­ставляя звучать нравственную ноту и скрепляя пове­ствование единством модального отношения к описы­ваемым событиям. Таким образом, концепт выполняет важнейшую роль в семантической организации про­изведения.

Не менее важна роль других средств. Вернемся к началу главы. Второй абзац первой главы начинает кон­кретное изложение, тесно связанное с вступлением: накануне получена была бумага... Это первый акциональный предикат, открывающий повествование. Далее се­рия акциональных предикатов передает последователь­но действия персонажей, составляющие вехи пове­ствования.

Акциональные предикаты сопровождаются тесно связанными с ними адвербиальными и статальными предикатами, описывающими обстановку, персона­жей и в той или иной степени замедляющими пове­ствование. Они выполняют художественную, эстети­ческую функцию, наделяя персонажей теми или иными чертами (поступки, поведение, одежда и т. д.).

Таким образом, семантическая организация гла­вы держится на двух осях — вертикальной и гори­зонтальной. Первую образуют акциональные преди­каты. Они движут повествование, обозначают после­довательность действий, составляют каркас текста, организуют временное пространство произведения. Неакциональные предикаты организуют не время, а пространство произведения — как внешнее (об­становка, пейзаж), так и внутреннее (восприятие персонажами происходящего, речевой портрет, мыс­ли, чувства героев). Неакциональные предикаты рас­полагаются, условно говоря, по горизонтали — на одной линии с теми или иными акциональными пре­дикатами, дополняя их, конкретизируя, наполняя деталями и подробностями. Неакциональные преди­каты по природе своей не движут действие, они яв­ляются функцией художественного пространства (внешнего и внутреннего). В совокупности акциональ­ные и Неакциональные предикаты образуют един­ство времени и пространства— хронотоп. Схема се­мантической структуры I главы дана на с. 76.

Роль субъектов в анализируемой главе, как, видимо, вообще в художественном тексте, аналогична роли субъекта в высказывании: субъекты замещают в речи предметы действительности. Будучи источником дей­ствий, субъекты организуют внешний, событийный план художественного текста. Это своеобразные узловые точки, центры, вокруг которых развертываются со­бытия.

Однако при всей его важной роли в произведении субъект выполняет лишь внешнюю функцию — орга­низует сюжет. В принципе субъект лишен каких-либо свойств. Эти свойства возникают лишь благодаря со­единению с предикатом Роль субъекта в художествен­ном тексте двоякая: он выступает одновременно в фун­кции деятеля, организующего внешнюю структуру тек­ста, и в функции объекта художественного изображения. В последнем случае косвенно, через предикаты, субъект может рассматриваться как часть внутреннего, семан­тического пространства.



В целом I глава организована по вертикально-го­ризонтальному типу. Вторая глава организована семантически четко и просто, что, впрочем, характерно для всех глав романа. Первая ее фраза заключает в себе обобщающую мысль (История арестантки Масловой бы­ла очень обыкновенная история), которая последова­тельно раскрывается далее. Текст главы семантически организуют предикаты. Однако существенное отличие ее от первой главы заключается в том, что это не акциональные, а адвербиальные предикаты. Именно они выделяют периоды очень обыкновенной истории арестан­тки Масловой: была дочь незамужней дворовой женщи­ны...; шестой ребенок... была девочка; ребенку было три года, когда...

Адвербиальные предикаты создают описательно-ис­торический фон и выполняют повествовательную фун­кцию, т. е. ведут сюжетную линию, поэтому верти­кальную ось второй главы (ретроспективной) обра­зуют именно адвербиальные предикаты. Акциональные же предикаты оформляют эпизоды, составляющие по­бочную линию речи — повествовательную, иллюстра­тивную, поясняющую. И естественно, что они нахо­дят свое место на горизонтальных осях. Таким образом, при общей для обеих глав вертикально-горизонталь­ной организации семантики радикально меняется роль предикатов: адвербиальные предикаты принимают на себя функцию акциональных, а последние играют роль адвербиальных. Весьма не случайно в этом плане, что предложения с адвербиальными предикатами являются зачинами прозаических строф и фрагментов. Анало­гично построены главы VI, VII и некоторые другие.

Что касается субъектов, то уже в начальных гла­вах вырисовывается центростремительная тенденция: повествование сосредоточивается вокруг главных субъ­ектов — Масловой и Нехлюдова. Первые две главы по­священы Масловой, третья и четвертая — Нехлюдо­ву. Именно эти персонажи дают две главные сюжет­ные линии романа, которые движутся то параллельно, то отталкиваются, то переплетаются. Разумеется, в по­вествование включаются и другие персонажи, но они важны лишь постольку, поскольку попадают в сферу отношений главных героев. И даже в тех главах, в ко­торых эпизодические персонажи становятся центром изображения (сцены суда и т. п.), последние даны в восприятии героев или теснейшим образом связаны с их судьбами.

Итак, субъекты художественного текста имеют двой­ную направленность — внутрь произведения и вовне. Предикаты же полностью принадлежат внутреннему миру произведения. Поэтому именно предикаты вы­ступают как движители повествования.

Таким образом, для подавляющего большинства глав характерен вертикально-горизонтальный тип органи­зации семантики: серия "заглавных" (сквозных) пре­дикатов воплощает движение художественной мысли, развитие действия и т.д. (вертикальная ось). Эпизо­дические предикаты, располагаемые на горизонталь­ных осях, тесно связаны с "заглавными" и взаимо­действуют с ними. Они конкретизируют предикаты вертикальной оси, насыщают их плотью — художест­венными деталями.

"Заглавные" предикаты "возглавляют" микроэпи­зоды (внутри главы), в которых раскрывается обоб­щенная мысль "заглавного" предиката. Обычно пре­дикаты эпизодов другого качества, нежели "заглав­ные"- если сквозные предикаты— адвербиальные, то в эпизодах используются акциональные, и наоборот. При этом использование в качестве "заглавных" акциональных или адвербиальных предикатов определяет соответственно повествовательный или описательный характер главы.

Преобладание в тексте того или иного вида пре­дикатов связано и с авторской манерой; стилем. Так, большой процент статальных и адвербиальных преди­катов может свидетельствовать о тенденции к психо­логизму изображения, а высокий удельный вес акциональных предикатов — о стремлении к динамике рассказа. Ср.:

IV глава— акциональных 17, статальных 19, адвер­биальных 11;

V— акциональных 25, статальных 12, адвербиаль­ных 48;

VI — акциональных 26; статальных 3, адвербиаль­ных 63;

VII — адвербиальных 64, акциональных 17.

Цифры свидетельствуют о преимущественном вни­мании автора к описанию по сравнению с повество­ванием.

Вертикально-горизонтальный принцип лежит не только в основе организации глав, но и в основе ор­ганизации более крупных целых — частей произведения. Так, можно выделить главы, движущие романное дей­ствие (подобно акциональным предикатам), и главы-отступления, главы-ретардации (описательные, исто­рические, философские), подобные адвербиальным и статальным предикатам.

Например, I глава (вызов Масловой в суд) вво­дит в действие, имеет акциональный характер, II (ис­тория арестантки Масловой) — отступление от глав­ной линии повествования, IV и V представляют Не­хлюдова, VI, VII и VIII — описательные (обстановка в суде, начало заседания, начало судебной процеду­ры), IX (допрос подсудимых) продолжает главную сю­жетную линию, Х — снова отступление (чтение об­винительного акта).

При схематическом изображении получим тот же вертикально-горизонтальный принцип организации се­мантики, что и внутри глав: на вертикальной оси рас­положатся главы повествовательные, на горизонтальных осях — описательные.

Такому принципу организации "крупноформатно­го" материала соответствует дробное членение на гла­вы — незначительное художественное время главы. Каж­дая глава занимает, как правило, очень небольшое се­мантическое пространство. Так, I глава — описание перехода Масловой из тюрьмы к зданию окружного суда, II — историческая и, как отступление, занимает более протяженное время, III — пробуждение Нехлю­дова, IV— писание записки княжне и поездка в суд, V — Нехлюдов входит в здание суда и посещает комнату присяжных (временной отрезок — несколько минут) и т. д.

Главу можно определить как наименьшую относи­тельно законченную часть художественного произве­дения, выделенную графическими средствами. Глава подчеркивает, ставит в фокус читательского внима­ния тот или иной фрагмент мира, вычленяя его из непрерывного течения жизни. Поэтому любая глава — это своеобразное подчеркивание, выделение.

Членение на главы отражает особенности художе­ственного восприятия писателя. Один художник мыслит крупными целыми, большими временными периода­ми, и тогда в центре его внимания событийная сторона жизни. Другой писатель считает важными мелкие подробности, детали, и, естественно, такого пи­сателя интересует сам процесс жизни в его непре­рывном течении, его внутренние стороны, психоло­гия персонажей. Именно такой подход характерен для Л. Толстого. Дробное членение на главы характеризу­ет установку писателя на изображение внутреннего ми­ра персонажей, на психологизм.

Для структурирования семантики романа важно не только членение на главы, но и связь между ними. Анализируемый роман характеризуется теснейшей связью между главами, имеющей целью представить рассказ как сплошное, без перерывов, повествование, как цепь событий, выстраиваемых, за редкими исклю­чениями, в строгом хронологическом порядке.

Первая и вторая главы представляют собой тесней­шее единство. Обе они посвящены Масловой. Первая изображает ее в настоящем художественном времени рассказа, а вторая повествует о прошлом Масловой. Но связаны они не только единством изображаемого лица, но и непосредственно семантически, контек­стуально. Последняя фраза первой главы:

Она улыбнулась и потом тяжело вздохнула, вспом­нив свое положение.

А первая фраза второй главы непосредственно связа­на со словом положение:

История арестантки Масловой была очень обыкно­венная история.

Начало третьей главы возвращает к первой, так как вторая представляет собой экскурс в прошлое Мас­ловой и в то же время тесно связывается со второй:

В то время, когда Маслова, измученная длинным пе­реходом, подошла со своими конвойными к зданию ок­ружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблаз­нил ее, лежал еще на своей высокой, пружинной с пу­ховым тюфяком, смятой постели.

Устанавливается теснейшая связь между главами, причем временная связь дополняется пространственной. Но не менее тесна связь и между последующими гла­вами. Конец IV главы: [Нехлюдов] вошел мимо швей­цара в сени суда. Начало V главы: В коридорах суда уже шло усиленное движение, когда Нехлюдов вошел в него. Фактически между главами нет никакого перерыва. VIII глава заканчивается речью председателя. IX начина­ется: Окончив свою речь, председатель обратился к под­судимым. Ср. также конец Х главы: Так закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь... и на­чало XI: Когда закончилось чтение обвинительного ак­та, председатель обратился к Картинкину...

Для структурирования семантического простран­ства романа характерно заполнение всех его "кле­ток", непрерывность семантического движения. Это проявляется в семантической микроструктуре — ср. характернейшее подробное описание действий и мыс­лей Нехлюдова в III главе (...он вздохнул и, бросив выкуренную папироску, хотел достать из серебряного портсигара другую, но раздумал и, спустив с кровати гладкие белые ноги, нашел ими туфли, накинул на плечи шелковый халат ), — и в макроструктуре — в тес­нейшей связи между главами, в отсутствии лакун во временной цепи.

Теснейшая связь между главами — свидетельство вос­приятия мира как непрерывного сцепления событии в их взаимосвязи, предопределенного их внутренним смыслом, не всегда понятным людям, но очень важ­ным с какой-то высшей точки зрения. Отсюда при­стальное внимание и к мелким событиям и деталям, и к незаметным движениям души. С точки зрения Л. Толстого события (и внешние, и внутренние) обра­зуют такую тесную цепь, что ни одно звено ее нель­зя вырвать, не нарушив общего понимания происхо­дящего.

Важной характеристикой организации семантиче­ского пространства может служить степень сосре­доточенности авторского внимания вокруг тех или иных персонажей. С этой точки зрения характер из­ложения в "Воскресении" можно назвать центростре­мительным, о чем уже говорилось. В повествовании четко и рельефно выделяются две центральные сю­жетные линии — Масловой и Нехлюдова, которые притягивают к себе многочисленные второстепен­ные персонажи.

Какое практическое значение имеет вывод о том, что зачины фрагментов образуют смысловой каркас текста?

1. Подготовьте реферат любой научной статьи или краткий пересказ какого-нибудь художественного про­изведения (на ваш выбор). При подготовке обращай­те внимание на зачины фрагментов.

2. Подготовьте реферат на одну из тем: "Виды за­чинов в цепных строфах", "Виды параллельных строф" См.: Солганик Г. Я. От слова к тексту.— М., 1993. — С. 93-111; 111-130.