ОСНОВЫ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ СПбГУ 2000 Б ПР. Учебное пособие Под редакцией дра филос наук Б. И. Липского

• Название: Учебное пособие Под редакцией дра филос наук Б. И. Липского
• Дата: 27.02.2019
• Размер: 1.66 Mb.
• Имя файла: ОСНОВЫ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ СПбГУ 2000 Б ПР.doc
• Тип: Учебное пособие; #68977
• страница: 12 из 17

не доказательства, а тезисы, выражающие специфический под­ход к решению мировоззренческой проблемы первоначала или исходного уровня абстракции.

Испытывает трудности и чисто нормативно-указательный подход, выхватывающий проблему указания сущности из теоретико-познавательного контекста. Существенные свойства имеются не в объекте самом по себе, а проявляются при анализе явлений. От рассмотрения такого анализа и уходят сторонники твердой десигнации, придавая своей концепции метафизический и одновременно неявный, интуитивный характер.

Современный спор в логической семантике во многом вызван, как представляется, философскими позициями спо­рящих сторон, уходящими корнями в средневековое проти­востояние реализма и номинализма. Поэтому построение формально-логических систем так же предполагает тщатель­ный философский анализ, как и современное философское рассмотрение проблемы сущности должно опираться на результаты логико-семантического анализа. «Изобретение все более тонких способов обойти логико-семантические труднос­ти не заменяет философского осмысления, имеющего большую историю».¹⁰ Поэтому необходимо рассмотрение не только и не столько различий, сколько соотношения и взаимосвязи между описательной и нормативно-указательной идентифи­кацией в контексте развития и совершенствования осмыслен­ного знания, его возникновения, уточнения и роста.

«Знание по описанию» и «знание по знакомству». В чем же различия видов знания, возникающих в результате осмысления на основе описательной и нормативно-указатель­ной идентификации объекта познания? Они улавливаются, например, в двух вариантах ответа на вопрос «Кто написал эту работу?»: «Профессор Иванов из Урюпинского универси­тета» или «Вот этот господин». В связи с подобными различиями Б. Рассел отличал «знание по описанию» от

¹⁰Попович М. В. Очерк развития логических идей в культурно-ис­торическом контексте. Киев, 1979. С. 240.
227
«знания по знакомству». Последнее он считал фундаментом познания, единственно гарантирующим адекватность иденти­фикации, поскольку оно предшествует любым характеристи­кам и описаниям. «Мы говорим, что мы знакомы с чем-либо, если это нам непосредственно известно, — без посредства умозаключений и без какого-то ни было знания суждений». Показательно, что этой фундаментальной для него идее теории познания Рассел не изменил на протяжении всей своей длительной и временами радикальной философской эво­люции.

«Знание по знакомству» Рассел связывает с некоторым «полным комплексом переживаний», образующим единое целое из зрительных, слуховых, осязательных и других восприятий и впечатлений. Такое знание апеллирует ко всему этому комплексу в целом без различения его составляющих. Именно знание по знакомству фигурирует при использовании имен собственных, а также указательных местоимений, необходимость в которых, согласно Расселу, «связана с нашим способом приобретения знания и исчезла бы, если бы знание было полным».¹²

Иначе говоря, необходимость в «знании по знакомству» возникает в тех случаях, когда нам неизвестны составляющие комплекса переживаний, когда наши знания неотдифферен-цированны в систему описаний. В этом плане Рассел принципиально противостоит Лейбницу, утверждавшему, что полное индивидуальное понятие (соответствующее индивид­ной сущности) всегда является конъюнкцией всех общих свойств объекта.

С установкой на «знание по знакомству» в качестве исходной точки роста знания фактически связана и концеп­ция твердой десигнации: употребление имен собственных не требует знания всей совокупности описаний объекта и обеспечивает» зачастую более точную идентификацию, более точно указывает на объект, чем целая система описаний и определений через род и видовое отличие. Однако ни Рассел,
¹¹Рассел (Рессель) Б. Проблемы философии. СПб., 1914. С. 35.

^1гРассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. М., 1957. С. 343.
228
ни современные логические семантики не идут дальше различения и противопоставления двух путей идентифика­ции. Между тем, несомненно, особый интерес представляет рассмотрение реального процесса идентификации, когда обе крайности оказываются не принципиально различными, противостоящими друг другу способами указания сущности, а сторонами, аспектами возникновения и развития знания.

Рост знания: динамика существенного и диалогичностъ осмысления. Развитие знания и осмысления ·— это не только путь от выделения свойств вещи к знанию вещи как комплекса этих свойств, но и встречное движение — от идентификации некоторой нерасчлененной целостности к постепенной дифференциации ее свойств. Так, человек пер­воначально имел дело с индивидной сущностью — водой, и лишь по мере развития научного знания постепенно форму­лировал знания о ее свойствах, химическом составе, т. е. о ее общей сущности. Аналогично ребенок впервые использует слова «стол», «собака» и т. д. фактически как имена собственные этих предметов и лишь по мере развития и усложнения своего опыта приходит к осознанию общих сущностей, указываемых этими словами.

Начинаясь со знания неполного, развитие знания и осмысления продолжается во все более дифференцированном указании общих сущностей посредством все более точных описаний и определений первоначально нерасчленимо целост­ной характеристики. Однако аналитическая истинность таких описаний и определений обеспечивается и подкрепляется всегда указаниями тождества вновь вводимой общей сущности (описательной идентификации) с сущностью индивидной (идентификацией нормативно-указательной), введенной ранее. Например, тепловые явления первоначально объяснялись через ощущение тепла. Затем выяснилось, что причина их заключается в движении молекул. Это знание следовало определить как необходимо истинное в самом строгом смысле слова, поскольку немыслима такая система описания, в которой тепловые явления не проявлялись бы через движение молекул. По этой причине термин «молекулярное движение»
229
составляет в паре с первоначальным твердым десигнатором «тепло» необходимо истинное утверждение тождества.

Описательная и нормативно-ценностная идентификация оказывается проявлением действия общего механизма осмыс­ления действительности, носящего принципиально диалоги­ческий характер взаимодействия его дискретно-дискурсивной и образно-целостной подсистем.¹³ Существо дела оказывается не в противопоставлении общих и индивидных сущностей и соответствующих способов их указания, во взаимодействии и взаимосвязи этих способов и соответствующих средств. Первая из подсистем осмысления обеспечивает накопление и развертывание описаний и других характеристик явлений, вторая — устойчивость и преемственность динамики осмыс­ления посредством отождествления вновь вводимых описаний с имеющимися твердыми десигнаторами, вводя тем самым новые указательные нормативы.

Эта динамика осмысления воспроизводится в развитии научного знания и в соотношении чувственного и рациональ­ного, эмпирического и теоретического. Так, раскрытие зна­чения и смысла эмпирических фактов и наблюдений, их объяснение дают гипотезы и теории, т. е. дополнительное знание, за счет синтеза которого с фактами и достигается осмысление данных опыта, возникает новое знание. Однако именно эмпирические данные позволяют контролировать развитие знания посредством установления соответствия гипотез и теорий фактам. Единство же теоретического и эмпирического посредуется логической связностью и непро­тиворечивостью единой системы знания.

Чрезвычайно показательно сопоставление двух видов ука­зания сущности и их взаимосвязи со специализацией полу­шарий головного мозга: правого, как хранителя индивиду­альной памяти в виде целостных образов, и левого, связанного с социализацией и словесной дискурсией. Может быть раскрыта и еще одна сторона взаимосвязи способов указания сущности и идентификации в процессах
¹³Ту л ьчи некий Г. Л. «Новые» теории истины и «наивная» семантика. Об альтернативных теориях истины в современной логической семантике // Вопросы философии. 1986. № 3.

230

познания и осмысления. Речь идет о соотношении индиви­дуального и социального опыта в динамике осмысления. Поскольку общие сущности как описания и определения выявляются по мере вовлечения объектов в сферу социальной практической деятельности, их практического и духовного освоения, то знание этих сущностей предстает знанием социальным, а сами они — социальными значениями. Одна­ко, в свою очередь, развитие социального знания и опыта предполагает наличие знания индивидуальной личности, реализуется в этом знании. Обычно человек не обладает «полным» знанием о каждом объекте. Носителем исторически определенной полноты знания общей сущности являются субъекты, профессионально занимающиеся определенным видом деятельности в силу общественного разделения труда, например ученые-специалисты. Человеку же, как правило, достаточно знания «частичных» значений, а недостаток знания общих сущностей вполне компенсируется твердой десигнацией индивидных сущностей личного опыта или отсылкой к нормативному авторитету специалиста.

Особый интерес представляет связь нормативной иденти­фикации с авторитетом, поскольку выводит анализ динамики роста знания в контекст социальной коммуникации. В этом плане может быть по-новому рассмотрена проблема «герме­невтического круга», а также и роль классических произве­дений в развитии художественной культуры, которые в историческом времени живут более полной и интенсивной жизнью, чем в культуре, их породившей. Очевидно, дости­гается это за счет богатства связей и ассоциаций этих произведений как с прошлыми, так и с современными культурами. Такие произведения ведут себя фактически как твердые десигнаторы, выполняя роль связующих нитей между культурами, обеспечивая преемственность в их развитии.

В основе динамики осмысления не могут лежать простые отступления от образца, ошибки, искажения нормы и закрепление их в практике наподобие игры в «испорченный телефон». Общество не могло бы существовать, если бы в каждом акте деятельности оно не воссоздавало бы свойствен­ную ему систему отношений, определенную традицию. Сле-

231

довательно, динамика осмысления реализуется лишь как выражение традиционного и нетрадиционного, сдвигов в осмыслении и сохранения преемственности осмысления в соответствующих нормативных системах. Традиционность нового нетрадиционного в осмыслении обеспечивается взаи­мосвязью рассмотренных способов идентификации и указания сущности.

Отождествление нетождественного или зашнуровываю­щая метафора. Между общими и индивидными сущностями, между описательной и нормативной идентификацией нет и не может быть пропасти, поскольку это не две различные формы осмысления действительности, а взаимодополняющие друг друга стороны единого познавательного процесса осмыс­ления, постоянное взаимодействие («диалог») которых обес­печивает поступательное развитие человеческого знания, рост объема стабильных истин. Их взаимоотношение проявляется как установление аналитически истинного тождества неиз­вестного с уже известным, как отождествление нетождест­венного, т. е. фактически как метафора.¹⁴ Такая аналити­чески истинная метафора как бы «зашнуровывает» сферу неизвестного с помощью уже известного, все более расширяя тем самым сферу осмысленного истинного знания.

Осмысляющая метафора реализуется как бы между двумя полюсами смысловой структуры: указанием предметного значения и переживанием как компонентом личностного смысла. Осмысление не сводимо к адекватному указанию только предметного социального значения. Абсолютизация такого указания, сведение к нему характерно для структу­рализма и аналитической философии. С другой стороны, осмысление не сводимо и к глубинным переживаниям субъекта. Подобная абсолютизация уводит в дебри самодо­статочности индивидуального сознания в духе футуристичес­кой «зауми» или сюрреалистических композиций. Осмысле­ние — всегда диалогическое столкновение смысловых струк­тур. Оно не сводимо к точному знанию некоторых значений,

¹⁴См.: Гусев С. С. Наука и метафора. Л., 1984; Кулиев Г. Г. Метафора и научное познание. Баку, 1987; Metaphor: Problem and Perspectives. Brigton, 1982; Quine W. ν. Ο. Word and Object.

232

так же как и к отсутствию этого знания. И в том и в другом случае осмысление просто не может возникнуть. Оно суть ориентация и «наведение» мысли в процессе диалогического столкновения смысловых структур.

Что же обозначают уподобляющие и аналитически истин­ные метафоры, «зашнуровывающие» поле осмысленного неизвестного? Что гарантирует предметность и содержатель­ность осмысленного знания? Меняется ли при отождествлении нетождественного предметное содержание знания и если меняется, то в чем это выражается?

Конструкты, модели и сущность. Решение проблемы, как представляется, связано с конструктивным характером чело­веческого познания, оперирующего своим предметом как некоторым конструктом, познание которого заключается в осознании его «сделанности». Именно такие конструкты — модели — выступают представлением о «скрытом схематиз­ме» (Ф. Бэкон) явления, о его существенных свойствах и отношениях. Именно в конструктах и моделях выражается абстрагирующая роль сознания в плане выделения свойств, существенных в определенных отношениях.

Адекватность познания действительности достигается не столько за счет описаний, «прикалывающих» знание к миру реальности, сколько за счет построения моделей (реальных и концептуальных) — они-то и подлежат описанию. Напри­мер, различия формализма и конструктивизма в основаниях математики заключаются именно в различиях установки либо на построение математических структур (конструктивизм), либо на их непротиворечивое описание (формализм).

Для науки вообще характерна установка на выявление объективных закономерностей возможного преобразования реального предметного мира. Самолеты и ракеты летают не вопреки естественным законам, а именно благодаря им и конструктивной деятельности сознания. При этом научное познание ориентировано не только на объекты, реально преобразуемые на основе уже сложившихся и освоенных способов производства, технологии и других форм практики, но и таких предметных структур, освоение которых может быть осуществлено лишь в будущем. В основе научных картин

233

мира лежат представления об абстрактных объектах — конструктах и их характеристиках, принципах оперирования ими и т. д. Именно с помощью этих представлений строятся научные теории, подвергаемые затем экспериментальной проверке. Данное обстоятельство характерно не только для научного познания, но и для других сфер духовно-практичес­кого освоения действительности: в искусстве это художествен­ные образы, в морали — представления об образцах поведения, в политике — представления об идеальном обществе. С гносеологической точки зрения все они — не что иное, как определенные модели, выступающие одновременно как опреде­ленные результаты познавательной деятельности и как образ­цы, ориентиры выделения существенных для целей общест­венной практики свойств и отношений.

К таким моделям — одновременно конструктам и образ­цам, реализующим представления о возможностях человечес­кой деятельности, — и апеллируют «тождества нетождест­венного». Эти модели выступают предметными значениями уподобляющих метафор, делая их аналитически истинными и обеспечивая необходимую общность опыта людей в различ­ных обстоятельствах. Такая конструктивность познания и осмысления гарантирует необходимую «технологическую трансформацию действительного мира» в соответствующие целям общественной практики специфицированные структу­ры, которые могут быть неоднократно повторены в случае необходимости. Соответствие моделей практическому опыту гарантируется с помощью непосредственных нормативных указаний, обеспечивающих одновременно преемственность и традицию в развитии знания и социального опыта в целом.

Нормативно-ценностный синтез знания. Существенность и необходимость. Соотношение нормативного и описательного указания сущности позволяет пролить дополнительный свет на традиционные и даже классические проблемы философии. Так, конструктивный (модельный) характер значения анали­тически истинной метафоры позволяет выявить рациональное зерно в кантовской идее ноумена — внеопытном представле­нии об умопостигаемой сущности «вещи в себе». С этих позиций ноумен — не что иное, как модельное представление

234

о познавательном объекте, его реконструкция сознанием. Однако, что составляет основу априорного созерцания и синтетического знания о нем? Априорное созерцание и синтетическое априорное знание предполагают возможность созерцания вне и до чувственного опыта, т. е. возможность мысленного эксперимента с конструктами (ноуменами — в терминологии И. Канта). Такую возможность и дает анали­тически истинная метафора типа «Н^О — вода», когда субъект априорно «созерцает» воду именно как Н₂О, вещество, молекулы которого состоят из двух атомов водорода и одного атома кислорода. Аналогично с помощью таких же аналити­чески истинных уподоблений теплота воспринимается как движение молекул, имеющее различную скорость.

Важно отметить, что при этом речь идет не столько о кантианском априорном созерцании или об эйдетической интуиции, против которой возражал сам И. Кант, а о конструктивном характере мышления, оперирующего с уже известным, познанным объектом на основе представлений о возможностях его преобразования в соответствии с представ­лениями о желаемом, должном и необходимом.

Осмысленное знание — это знание не только истинное, знание о сущем. Оно является также знанием о должном, необходимом, включая в себя представления о цели как нормативном образе желаемого будущего, определяющем существенность истинного знания для конкретных практи­ческих целей. В этом плане логическая семантика (и теория смысла как ее составляющая) не может ограничиваться рассмотрением механизма установления истинности знания в духе двуплоскостной семантики А. Тарского. Принципи­ально важным оказывается учет промежуточного звена концептуализирующей деятельности сознания при осмысле­нии действительности.

Существенность, сущность, так же как и смысл, имеют место только в целеустремленных системах. Именно пресле­дование определенных целей обусловливает характер и содержание концептуализации «в том или ином смысле». Поэтому осмысленность и существенность человеческого зна­ния фактически есть выражение великого многообразия

235

явных и неявных, в том числе и крайне сложно опосредо­ванных целей, задающих контекст смысловых связей и ассоциаций.

Традиционная формальная логика отвлекается от этого обстоятельства. Она строится как анализ объемных (экстен­сиональных) отношений (как отношений между объемами понятий) нейтрально к существенности анализируемых свойств. Последние предстают просто как основания отнесения предметов к тем или иным классам (множествам). Поэтому неспроста вопросы, связанные с идеями сущности и сущест­венности, их соотношения с проблемой истинности возникли именно при семантическом обосновании систем модальной (интенсиональной) логики, связанной с анализом смысловых отношений. Отрицание (Куайном) возможности такой логики является выражением традиционной установки на нейтраль­ность логического анализа к существенности, а значит — к целям и практическому контексту познания. Однако «эссен-циональность» модальной логики, ее апелляция к категории «сущность» принципиальна и функциональна: переходя от обычной кванторной логики к модальной, мы покидаем сферу отношений между объемами понятий исключительно и обязаны учитывать отношения между их содержаниями, т. е. между существенными свойствами.

и онтологизации смысла в виде ¹⁶ Между тем понятие необходимости

Основания такого рассмотрения носят не столько логичес­кий, сколько семантический характер. Но логическая семан­тика как «логика содержания» должна предшествовать «логике объема» понятий. Как показывает опыт, обоснование и философское осмысление модальной логики на путях обычной («объемной») логики и референциальной (указатель­ной) семантики затруднены. В лучшем случае оно дает сведение смысловых отношений к указательным, а смысло­вого значения — к предметному, что в конечном счете сводит понятие необходимости к идее всеобщности указания себе-тождественной вещи¹⁵ «возможного индивида».

¹³Sa]mon N. U. Reference and Essence. Oxford, 1982. ¹⁸ Б е с с о н о в А. В. Предметная область в логической Новосибирск, 1985.

мант:

семантике.

236

и связанные с ним понятия «сущность» и * существенное свойство» имеют важный деятельностный аспект: необходи­мость и существенность познаваемых свойств и отношений для целей практической деятельности: необходимое — это не только и не столько «везде и всегда сущее», но и необходимое для достижения определенных целей — то, без чего не обойтись.

Свойства вещей, и тем более существенные свойства, не порождены человеком. Они естественны и материальны, но их выявление возможно лишь в результате практической деятельности, преследующей определенные цели и распола­гающей конкретными возможностями их реализации.

В настоящее время можно утверждать вызревание новой ориентации в гносеологии и логической семантике. Тради­ционно главная проблема теории познания, логики и мето­дологии науки есть вопрос о гарантиях и регулятивах получения истинного знания. Соотношения знания и дейст­вительности при этом рассматриваются «однонаправленное — от действительности к знанию, как представленность дейст­вительности в формах знания. Но познание одновременно и активное воспроизведение действительности, обусловленное целями практической деятельности. Анализ знания как знания осмысленного ставит перед гносеологией, логикой и методологией комплекс проблем, связанных не только с обеспечением адекватной ·« представленное™» действительнос­ти в определенных формах знания или обеспечением непро­тиворечивости этих форм, но и ее встречным движением — от знания к предмету, т. е. с воплощением определенных знаний и идей в продуктах социальной деятельности по преобразованию мира.

Подобная ориентация принципиально важна для анализа философских и методологических проблем технического зна­ния, изучающего не столько предметы и явления в их «естественном» бытии, сколько возможности их преобразова­ния. Техническое знание преимущественно выступает как представления о необходимом конечном (деловом) продукте (вещи, энергии, информации и т. п.), а также о средствах и способах его получения, каждые из которых уточняются

237

в терминах реальных возможностей.¹ Иначе говоря, мы имеем дело с интегрированным единством знания о целях и средствах их реализации в процессе деятельности, упорядо­ченной на основе этого знания. В принципе подобную структуру имеет любое «технологическое» знание, связанное с обоснованием преобразовательной деятельности человека, преобразования им природы, общества и себя самого. Поэтому логические основания анализа такого знания принципиально важны для уяснения логико-методологического статуса наук об «искусственном» вообще,¹⁸ построения теории творчества, эвристики как науки о творческом, конструктивном мышле­нии.

Существенное как синтез истинного, должного и возмож­ного. Рассмотренный крут вопросов ставит проблему возмож­ности логико-семантического анализа, строящегося не только на традиционных критериях непротиворечивости адекватного описания действительности, но и на критериях целесообраз­ности. Познание объективных закономерностей в указанных сферах предполагает не только установление адекватных описаний действительности, но и соответствие конкретным целям социальной деятельности данных теорий, машин, проектов, программ и планов.

Поэтому обоснование указанных сфер познания нуждается в специальных средствах анализа. Эти средства должны давать возможность вести анализ не только в терминах соответствия знания реальности, но также и в терминах должного, возможного и нормативного. По крайней мере можно предположить, что в логико-гносеологическом плане такой анализ есть прежде всего осмысление существенности как единства фактов, оценки и нормативного предписания.

Структура осмысленной существенности как синтеза опи­саний, целей и предписаний аналогична структуре целевой программы- Можно утверждать, что логическая структура целевых, программ дает исключительные возможности пред­ставления и анализа осмысленного и существенного знания. В этой связи вполне обоснованно ставить вопрос об общена-/

¹⁷Фи лософи я. Логика. Язык. М., 1987. /'

¹⁸Саймон Г. Науки об искусственном. М., 1972. /^

238

учном статусе программно-целевого подхода наравне с дру­гими междисциплинарными стратегиями познания: фунда­ментальным, структурным, системным, комплексным подхо­дами. Программно-целевой подход есть обобщение и развитие теоретического и методологического потенциала указанных подходов, использует их как свою предпосылку и основание.

Познание предмета связано с раскрытием его объективных свойств, его сущности, что обусловливает характер и содер­жание полученного знания. Именно раскрытие сущности предмета определяет осознание его «сделанности» как цент­рального момента познания и осмысления. Только следуя логике этой сущности, человеческое сознание способно к формированию идеи — наиболее зрелой и развитой формы осмысления, в которой соединяются в едином интегральном синтезе знание, представление об идеальном (нормативном) образце и программа его реализации.¹⁹ Идея сущности предстает как синтез знания истины, должного и возможного.

Но какова логическая природа этого синтеза? Являются ли отношения указанных сторон осмысленного знания логи­ческими? Если нет, то анализ творческой деятельности, аргументация, управление и планирование и ряд других сфер научной и практической деятельности лишаются логических оснований. Если да, то каков может быть аппарат такого анализа? Достаточен для этих целей аппарат обычной логики или необходимо построение специальных формализмов? И самое главное — каковы семантические основания логичес­кого анализа указанного синтеза. Разумеется, привлекатель­ным выглядит тезис, что логика может быть использована не только для выяснения того, что имеет место, но и для указания того, что мы должны делать, однако его правомер­ность должна быть обоснована и раскрыта.

Истинность, целесообразность и осуществимость: логика существенности. Трактовка логики как науки о получении истинных следствий из истинных посылок все более уступает место более широкой концепции, связанной либо с обобще­нием понятия следования, основанного на традиционной

¹⁹Тул ьч и не кий Г. Л. Проблема осмысления действительности. Л., 1986.

239

истинностной оценке и на практических рассуждениях тоже, либо — введением для последних специальных аналогов истинности и ложности (как соответствия, например, идеалам добра, целям субъекта и т. д.). Разработка такой концеп­ции — один из наиболее острых вопросов философии логики. В свое время отказ неопозитивизма от учета нормативно-цен­ностных факторов познания и ограничение последнего ис­ключительно критериями логической непротиворечивости и эмпирической верификации привели ориентированную подоб­ным образом логику науки в методологические тупики. Не менее опасна и другая крайность — абсолютизация ценност­ных аспектов, поглощение ими идеала истинного знания как адекватного осмысления реального мира. Такая крайность ведет к полному релятивизму. Проявлением той же тенденции является и прагматическое толкование истины как целесо­образности, соответствия целям субъекта.

Задача, как представляется, заключается не в сведении оценок и норм к описаниям или в построении «новой теории истины», и не в изгнании аксиологии из гносеологии или построении аксиологической теории познания. Отправную точку решения проблемы можно найти у того же Аристотеля, который считал, что «сознательный выбор — это стремящий­ся ум, т. е. ум, движимый стремлением или же осмысленное стремление, т. е. стремление, движимое мыслью, а именно такое начало есть человек». Истина, по Аристотелю, «есть дело обеих умственных частей души, поскольку... для сознательной мысли, не предполагающей ни поступков, ни созидания-творчества, добро и зло — это соответственно истина и ложь; дело же части, предполагающей поступки и мыслительной — истина, которая согласуется с правильным стремлением». Поскольку «что для мысли утверждение и отрицание, то для стремления и бегство», то суждение должно

быть истинным, а стремление — правильным; в этом случае

on и «суждение утверждает то же, что преследует стремление».

Оценочные и нормативные суждения выступают как истинные или ложные в силу их соответствия или несоот-

²⁰Аристотелъ. Соч. Т. 1. С. 173-174.

240

ветствия определенным критериям и требованиям.²¹ В этом смысле проверка оценочного или нормативного суждения на истинность осуществляется соотнесением его не с эмпиричес­ким фактом, а с нормативно-ценностными установками (образцами, целями и т. п.), определяющими осмысление этих суждений. Такая трактовка семантической оценки нуждается в уточнении, поскольку истинность в этом случае получает излишне расширительное толкование.

Цели как вид знания оцениваются не с точки зрения их истинности или ложности как соответствия или несоответст­вия объективной реальности, а с точки зрения их правиль­ности или неправильности, т. е. соответствия или несоответ­ствия социально и интерсубъективно значимым образцам. Любая оценка означает наличие у предмета свойств, прибли­жающих его к некоторому нормативному образцу. Так, выражение «хорошая земля» выражает способность почвы давать высокий урожай, «хороший друг» — свойства чело­века, на которого можно положиться. Значение оборота «хороший» сливается со значением оборота «соответствующий достижению такой-то цели» или «соответствующий такому-то образцу или стандарту». Во всех этих случаях речь идет о соответствии определенного типа. Но если истинность — установление соответствия сущему, то нормативно-ценностная оценка есть установление соответствия потребностям и целям социального субъекта, т. е. должному, необходимому.

Так же как истина является металредикатом, применимым к любому знанию, соответствующему реальности, и выражает общую семантическую схему этого соответствия, так и оценочное выражение «хороший» является, по сути дела, «омонимом» (Аристотель), «псевдопредикатом» (Е. Холл), «метапредикатом» (Дж. Мур), «универсальным аксиологичес­ким квантором» (Р. Гартман). Конкретный ответ на вопрос: «Что есть добро (хороший)?», как и на вопрос: «Что есть истина?», зависит от предмета анализа и выбора методологии.

Указание целевого (нормативно-ценностного) соответствия по своему семантическому содержанию и механизму анало-

²¹Бакурадзе О. Я. Истина и ценность // Вопросы философии. 1966. № 7. С. 45-48.

241

гично установлению истинности, что также является морфо-логичным и предикативным, поскольку свойства цели (об­разца, стандарта) могут описываться вполне определенными предикатами. Так, о конкретном тоже можно говорить как о «хорошем» тогда и только тогда, когда оно имеет характеристики, требуемые стандартом и, главное, этим стандартом заданные. Семантика и описания, и оценки связана с отсылкой к некоторым образцам, имеющим нормативный характер. Для описаний это соответствие предметному значению, задаваемое с помощью единства описательной и' нормативно-указательной идентификации. Например, «красный автомобиль» истинно тогда и только тогда, когда цвет описываемого автомобиля соответствует традициям именования его как красного. Для оценок — это также соответствие нормативному образцу: «хороший авто­мобиль» истинно тогда и только тогда, когда автомобиль обладает определенным набором свойств.

В этой связи становится ясным общий характер перехода от описания к оценке и от описания к норме. В первом случае речь идет о задании (описании) свойств реального или идеального образца и установлении степени соответствия этим свойствам конкретных анализируемых вещей. Во втором на основании того же описания формируются требования («хо­роший нож должен быть острым», «хороший доклад должен быть кратким и ясным»), которые могут участвовать в оценке.

Итак, оценки, нормы и фактологические описания, будучи различными по семантической природе, едины в их меха­низме семантического оценивания — все они суть установ­ления определенных соответствий. Описания дескриптивны и объективны (суть описания объективной реальности), нормы и оценки дескриптивны и субъективны (суть соответствия описываемой реальности описаниям образцов и целей). «Истинностная» и «целевая» (нормативно-ценностная) оценки оказываются двумя полюсами — объективным и субъектив­ным — в установлении смысла знания. На этой основе уже можно решать вопрос о «логико-семантической» природе проблемы существенного.

Однако в какой бы степени ни соответствовала идея целями и потребностям, как бы юна ни была в этом плане «xoponia»,

242

если она не реализуема, то остается утопией и фантазией. Знание, интегрируемое в идее, не будет отличаться от представлений о чуде как о желаемом преобразовании сущего в должное вне учета реальных возможностей такого преоб­разования. Поэтому знание, содержащееся в идее существен­ного, должно пройти оценку не только на истинность как соответствие реальности. В этом случае оно не выходит за рамки потенциальной осуществимости, реализации идеи «в принципе». Интегрируемое в идее сущности знание должно пройти проверку и на возможность фактической реализации идеи, на соответствие имеющимся в наличии средствам.

Правомерной постановкой вопроса о логико-семантической природе синтеза осмысленного знания представляется не сведение друг к другу различных видов семантического соответствия, а их совмещение в едином семантическом схематизме. Следует различать как минимум три вида семантического соответствия:

1. 
   Адекватность целям, которая оценивается как соответ­
   ствие данного описания описанию желаемого результата,
   нормативного образа (нормативно-ценностная оценка и соот­
   ветствие).
   
2. 
   Адекватность реальности как истинность или ложность
   описания (истинностная оценка и соответствие).
   

3. Адекватность имеющимся средствам и возможностям
(оценка на реализуемость).

В принципе, можно выделить также четвертый вид соответствия — установление адекватности реализованной идеи предполагавшейся ценностной форме (результативная оценка).

Каждый из видов семантического соответствия (оценива­ния) соотносит знание, содержащееся в идее, с различными видами реальности. Для анализа этих соответствий вполне применим (с несущественными модификациями) обычный семантический аппарат в духе теории А. Тарского или ее развития С. Крипке и в «рефлексивной» семантике.²² Раз­личие — в характере действительности, соответствие с

²²Тульчинский Г. Л. «Новые» теории истины и «ааивная» семантика.
243
которой устанавливается. В первом случае это реальность целей (ценностных норм). Во втором — непосредственно материальная действительность. В третьем — реальные воз­можности, которыми мы располагаем. Синтез этих трех оценок-соответствий позволяет говорить об идее как не просто об истинном знании, но о знании, выражающем «истинное стремление», т. е. знании, берущемся в единстве модусов (абстракций) потенциальной осуществимости, практической целесообразности и фактической реализуемости.

Каждый из семантических аспектов (соответствий) идеи может быть связан со стадиями зрелости и воплощения идеи:

1. 
   Формирование цели как образа желаемого результата
   есть этап осознания потребности и формирования представ­
   ления о должном и необходимом. Однако должное и
   необходимое может быть и принципиально не осуществимым
   в действительности (как это может быть в случае со
   сказочными образами ковра-самолета, скатерти-самобранки и
   т. п.).
   
2. 
   Установление принципиальной (потенциальной) осуще­
   ствимости цели на основе объективного истинного знания.
   Однако истинное знание может быть еще нереализуемым,
   поскольку средства его воплощения еще не созданы в силу
   низкого уровня развития производственных сил. Это уровень
   научной идеи, художественного замысла и т. п. Ряд образов
   научной фантастики основан на таком знании потенциальной
   осуществимости.
   
3. 
   Установление путей и средств реализации идеи.
   

Предложенная семантическая трактовка знания одновре­
менно в модусах истинности (потенциальной осуществимости),
практической целесообразности и фактической реализуемости
есть, по сути дела, переход от двумерной, «плоскостной»
семантики, рассматривающей знание только в терминах
«истинно» -·- «ложно», к семантике «стереоскопической».
Семантическое обоснование практического рассуждения и
содержание идеи сущности «стереоскопичны» в том смысле,
что задаются не одной, а как минимум — тремя проекциями,
каждая из которых есть установление определенного вида
соответствия (оценки). , ^/

244

Воспользуемся традиционным для логической семантики представлением содержания знания в виде некоторого мно­жества описаний состояния («возможных миров»), непроти­воречиво описывающих некоторую предметную область. Среди описаний состояния выбирается одно — соответствующее реальному состоянию предметной области (выделенный «ре­альный мир»). Остальное суть описания его непротиворечиво возможных состояний. В терминах описаний состояния вводятся и определяются понятия выполнимости, логической истинности (выполнимости во всех описаниях состояния — «возможных мирах»), логического следования, доказуемости, формализуемости и т. д. С точки зрения этого логико-семан­тического аппарата обоснование содержания идеи существен­ности будет выражаться в последовательном вычеркивании описаний состояния («возможных миров»), не соответствую­щих реальности (семантическая оценка в терминах «истин­но» — «ложно»), цели или нормативному образцу (оценка в нормативно-ценностной проекции «хорошо» — «плохо»), имеющимся средствам (оценка в проекции реализуемости: «реализуемо» — «нереализуемо»). Каждое из вычеркиваний ость результат установления соответствия (несоответствия), проекции набора описаний на плоскости соответствующих характеристик-критериев. В результате такой стереометри­ческой процедуры оценивания происходит вычеркивание знания о нереальном, ненужном и невозможном в данных условиях, т. е. о не существенном. Оставшийся набор описаний состояния дает представление о содержании знания, осмысленного и существенного с точки зрения не только его истинности, но и целей, и возможностей практики.

Предложенный подход оставляет анализ в рамках семан­тики, что, однако, не исключает возможность специальных прагматических построений, примером которых могут слу­жить концепции Р. Монтегю и Р. Столнейкера.²³ Если в концепции Монтегю прагматический контекст совместно с системой «возможных миров» детерминирует значение ис-

²⁸Монтегю Р. Прагматика // Семантика модальных и интенсиональных логик. М., 1981; Столнейкер Р. С. Прагматика // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. Лингвистическая прагматика. М., 1985.

245

тинности утверждений, то, согласно Столнейкеру, эта детер­минация поэтапна: прагматический контекст определяет концептуальные системы, а те уже имеют определенные значения истинности или ложности. По крайней мере представляется заслуживающим внимания отнесение Монтегю понятия «смысл» к сфере прагматики, а не семантики, которую он связывает исключительно с понятиями истиннос­ти и выполнимости.

Логический анализ и синтез существенного знания на подобной семантической основе в принципе может осущест­вляться двумя способами. Так, каждое соответствие может рассматриваться как введение некоторого оператора над описанием. Пусть Т — оператор соответствия реальности, G — оператор соответствия целям, a R— оператор соответ­ствия практическим возможностям. Тогда выражение TGRρ будет означать не только истинность Р, но и его целесооб­разность и практическую реализуемость. Каждый оператор дает выражению соответствующую модальную квалифика­цию, поэтому логический анализ и синтез идеи в этом случае может строиться на основе комбинирования модальных операторов. С точки зрения семантики «возможных миров» это означает, что операторы Т, G, Rи вводят соответствующие каждому из них системы описания состояния («возможные миры»). Знание, представленное в каждой из этих систем, выражает соответствующие составляющие содержания идеи. Последняя предстает как инвариант преобразований систем описаний состояния, вводимых модальными операторами. Такой подход можно назвать «модальным». Он делает акцент на формальной стороне дела и предполагает построение специальных логических систем, исследующих отношения между модальными операторами, и последующую семанти­ческую интерпретацию этих систем.

Другой подход, назовем его «семантический», наоборот, строится на предварительном установлении соответствий (вычеркиваний описаний состояния) и лишь последующей формализации инвариантного знания. В этом случае для логического анализа и синтеза осмысленного знания (соот­ветствующего и реальному, и должному, и реализуемому),

246

т. е. содержания идеи, программы и т. п., вполне достаточен обычный аппарат логики предикатов.

Если допустить возможность противоречивых описаний состояния («невозможных возможных миров»), то логический переход от целей к средствам аналогичен релевантному следованию, когда импликация А —> В приемлема, если мы используем именно А для достижения В. Более естественным, однако, является использование обычной логической дедук­ции в ее стандартном выражении или с некоторыми модификациями, например в духе теории резолюции.²⁴ Возможна также интерпретация построения и анализа в рамках теоретико-игровой семантики, когда анализ рассмат­ривается в виде диалогической игры, участники которой защищают или оспаривают некий тезис.

Переход знания в идее или целевой программе из модуса практической целесообразности в модус физической реализу­емости подобен решению задачи, когда предполагается суще­ствование неизвестного (х), удовлетворяющего условиям, т. е. делающего их истинными. В этом случае решение задачи может быть ориентировано «на нахождение» — поиск пред­мета, удовлетворяющего некоторому описанию, либо «на доказательство» — поиск непротиворечивого описания этого предмета. Однако логический строй плана решения один — разрешение противоречия между возможным (идеальным) и действительным (реальным). Допущение о существовании цели (неизвестного) в случае установления непротиворечивос­ти плана решения устанавливает и реальный статус неиз­вестного. Аналогично и в техническом творчестве имеются два основных класса проблем: перехода от известного пред­мета к возможностям его использования и от представления о возможном назначении (свойствах и параметрах) — к предмету, его реализующему. Первая проблема сводится к задаче «на доказательство», вторая — «на нахождение»

Выражая единство анализа и синтеза, непротиворечивого описания и построения, логический анализ идеи сущности

²⁴Чень И-, Ли Р. Математическая логика и автоматические доказа­тельства теорем. М., 1983.

247

развертывается и как единство необходимого и возможного. Пронизывая и интегрируя различные модусы знания в рамках идеи, плана решения или целевой программы, он разверты­вается в одной плоскости «как бы реального». Логический анализ выражает само существо вопроса о семантическом обосновании идеи существенности. Выступая прескриптивной гипотезой, знанием, интегрирующим информацию о необхо­димых ресурсах и условиях достижения целей, идея суще­ственного выражает в конечном счете предписания по реализации этих целей. Важно, что как и любой план решения, представления о сущности могут проверяться и корректироваться только на основе их выполнения. Однако нелепо корректировать программу после ее выполнения. Поэтому в качестве проверки идей широко используются методы имитации и моделирования. Но именно подобного рода моделированием и выступает логико-семантический синтез знания. Он дает знание о непротиворечивом единстве знания истинного, должного и возможного, т. е. непротиво­речивую, «работающую» модель. Логический формализм дает информацию как о «скрытом схематизме», так и о его возможном развитии. Логическое единство задач «на нахож­дение* и «на доказательство» есть единство описательного и операционального компонентов модели: первый дает знание о структуре явления, второй — о множестве актов преобра­зования и построения этой структуры. Поэтому неверно, что «логическое следование зависит от понимания».²⁵ Логическое следование есть упорядоченная структура концептуализиро­ванного (уже понятого и осмысленного) знания.

В современной логической семантике необходимость и возможность трактуются фактически как квантификация по описаниям состояния («возможным мирам»): необходимо то, что истинно во всех описаниях состояния, а возможно — то, что истиннд в некоторых, хотя бы и в одном из описаний состояния. Такой подход, применяемый, например, в семан­тическом обосновании систем модальной и интенсиональной

²⁵Stroud В. Inference, Belief and Understanding // Mind. 197j>. Vol. 88.
N 350. P. 190. /

248

логики, по сути дела, является сведением содержания идей необходимого и возможного к идеям общего и особенного.²⁸ Однако, как мы уже отмечали, необходимость — это не только проявление универсальной общности (всегда и везде сущего), но и долженствование удовлетворения некоторой потребности, достижения цели. Возможность, в свою очередь, выступает как способность реализации этой цели, допусти­мость этой реализации. При этом речь идет не о возможных «вообще» описаниях, а возможных относительно необходи­мых целей при определенных условиях, и мы получаем перспективу логического анализа знания существенного (не­обходимого). Осмысленное знание как знание существенного выражается в синтезе знания, взятого в модусах истинности, целесообразности и реализуемости. И в этом плане предло­женная многомерная («стереоскопическая») семантика реа­лизует идею об оптимизирующей роли нормативно-ценност­ных регуляторов познания. Оптимизация состоит в обеспече­нии логического синтеза, рациональности осмысленного зна­ния.

Существенность и эффективность. Существенность явля­ется выражением единства анализа и синтеза, выявления расчлененности предмета познания, описания этой расчле­ненности («сделанности») и программы воссоздания в новом единстве, задаваемом целями практической деятельности. Истинность же достигается за счет включения нормативно-ценностных факторов образования и функционирования зна­ния в единую систему критериев, а не за счет абстрагирования от них, отказа от их учета.

Предложенная модель семантического оценивания как установления трех видов соответствия перекликается с видами эффективности целенаправленной деятельности как отноше­ний:

1. 
   выбираемых целей к потребностям (ценностным нор­
   мам);
   
2. 
   результата к целям;
   

²⁶Ивлев Ю. В. Содержательная семантика модальной логики. Сливвн Я. А. Современная модальная логика. Л., 1976.

249

3) результата к затратам ресурсов.²

Перекличка понятий не случайна. Она свидетельствует о глубокой фундаментальной общности управленческих и по­знавательных процессов, выражающейся в их обусловленнос­ти практической деятельностью. Так же как интегральным выражением эффективности является отношение потребностей к имеющимся возможностям и ресурсам, так и интегральным выражением идеи сущности является рассмотренный логи­ческий синтез знания об «истинном стремлении», представ­ляющий содержание идеи существенности как программу эффективного, т. е. реализуемого и результативного действия.

Сущность и целостность. Сущность и существенность связаны не только с целеустремленностью, но в конечном счете и с конечностью, ограниченностью выражения, описа­ния и отображения. Они суть не что иное, как проявление попыток конечной, ограниченной в пространстве и времени системы (например, человека) понять и выразить конечными средствами бесконечное разнообразие мира, включая беско­нечное разнообразие характеристик и свойств отдельной вещи. Эта ограниченность неизбежно проявляется в абстрагировании от ' одних свойств и выделении других, существенных в каком-то смысле (плане, цели) и образующих некоторую целостную выделенность вещи.

Помимо прочего, это означает и возможность за конечное число шагов построить, сконструировать, воссоздать данную вещь как единое целое. Поэтому, кроме инвариантности (везде присущности) и независимости, отмеченных в начале в качестве главных характеристик существенности, проведенное рассмотрение демонстрирует, что можно говорить еще об одном существенном свойстве существенности ·— целостности. Как писал Аристотель, «сущее и единое — одно и то же, и природа у них одна... сущность каждой вещи есть "единое" не привходящим образом, и точно так же она по существу