Самоуправство (2). Уголовная ответственность за самоуправство

• Название: Уголовная ответственность за самоуправство
• Дата: 10.06.2021
• Размер: 184 Kb.
• Имя файла: Самоуправство (2).doc
• Тип: Курсовая; #216179
• страница: 2 из 3

ГЛАВА 2. ОТГРАНИЧЕНИЕ САМОУПРАВСТВА ОТ СМЕЖНЫХ СОСТАВОВ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

2.1. Отграничение самоуправства от вымогательства

Уголовная ответственность за самоуправство, то есть самовольное осуществление своего действительного или предполагаемого права, была предусмотрена в ст. 200 УК РСФСР. Однако данное деяние считалось в 60 - 80 гг. малозначительным, виновному грозило максимальное наказание в виде исправительных работ. В судебной практике, как отмечают специалисты, подобные дела встречались крайне редко. В настоящее время ситуация резко переменилась. В 90-х гг. в связи с кардинальными социальными реформами, в частности процессом приватизации и его законодательным оформлением в виде конституционного признания многообразия форм собственности, сформировались предпосылки для возникновения криминальных способов разрешения имущественных споров. Именно этот способ порой оказывается более предпочтительным, несмотря на то что имущественные споры сторон, являющихся равными участниками гражданского оборота, согласно действующему законодательству разрешаются путем переговоров и взаимного рассмотрения претензий, а при недостижении согласия и нежелании вести переговоры – в суде. Специалисты указывают, что в последнее десятилетие конфликтующие стороны при поддержке организованных преступных группировок производят самовольные захваты спорного имущества (и движимого, и недвижимого), захватывается также чужое (несомненно, принадлежащее должнику или связанным с ним лицам) имущество, которое удерживается до погашения долга²⁰.

Практически любые имущественные споры могут привести к самоуправным действиям конфликтующих сторон и их представителей. В этой ситуации особенно важным является правильное разграничение смежных составов преступлений, которыми наиболее часто выступают кража, разбой, грабеж или вымогательство. Отказ граждан от урегулирования имущественных споров правовыми средствами зачастую сопровождается применением насилия или угрозами его применения, что в свою очередь создает трудности в отграничении указанных самоуправных действий от вымогательства.

Уголовно-правовой анализ рассматриваемых преступлений позволяет выявить некоторые критерии для их разграничения. А. Анненков, Н. Скорилкина, С. Дадонов полагают, что первым таким критерием является непосредственный объект.

В отличие от самоуправства, непосредственный объект вымогательства включает в себя иные группы общественных отношений: 1) общественные отношения собственности, независимо от ее формы; 2) общественные отношения, обеспечивающие физические и моральные блага личности. Таким образом, если действия лица не сопряжены с нарушением установленного определенным правовым актом порядка их осуществления, то они либо образуют состав иного (не самоуправства) преступления, либо вообще не преступны²¹. Не совсем понятно, почему указанные авторы принципиально противопоставляют общественные отношения, обеспечивающие основанный на положениях закона или иных нормативных правовых актов порядок совершения каких-либо действий по приобретению, изменению и прекращению прав, с одной стороны, и реализацию физическими и юридическими лицами своих обязанностей и общественные отношения собственности, независимо от ее формы, а также общественные отношения, обеспечивающие физические и моральные блага личности, с другой стороны. Систематическое и грамматическое уяснение содержания каждого из данных правовых понятий показывает, что между ними нет принципиального противоречия. Более того, применение логического анализа показывает, что первое понятие целиком поглощает два противопоставляемые ему понятия.

Далее Н. Скорилкина, С. Дадонов, А. Анненков отмечают, что в качестве факультативного признака состава преступления диспозиция вымогательства, в отличие от самоуправства, предусматривает предмет преступления. При этом они апеллируют к мнению Л.Д. Гаухмана и С.В. Максимова о том, что в случаях, когда деяние выражается в требовании передачи чужого имущества, вымогательство является предметным преступлением, а в случаях выражения притязаний вымогателя в требовании передачи права на имущество или совершения других действий имущественного характера – беспредметным. В данном случае трудно не заметить в рассуждениях ученых некоторого противоречия, которое еще раз подтверждает тезис о том, что качественная характеристика разграничительных признаков самоуправства и иных преступлений затруднена в силу размытости диспозиции ст. 330 УК РФ. Необходимо вместе с тем согласиться с рядом выводов указанных авторов. Во-первых, самоуправство, в отличие от вымогательства, далеко не всегда преследует имущественные интересы. Во-вторых, вымогательство, в отличие от самоуправства, возможно лишь в отношении чужого имущества, на которое посягающий не имеет ни действительного, ни предполагаемого права. В-третьих, объективная сторона вымогательства заключается только в активных действиях виновного, тогда как в отдельных случаях самоуправством следует признать и бездействие лица, когда виновный был обязан действовать согласно правовому акту, договору или иному решению граждан или должностных лиц, но воздержался от таких действий.

Наиболее исследованным разграничительным признаком составов самоуправства и вымогательства является предмет преступления. Октябрьским районным судом г. Владимира Л. был осужден за вымогательство с угрозой применения насилия. Преступление было совершено при следующих обстоятельствах. Как было установлено, Л. передал потерпевшему К. по договоренности во временное пользование магнитофон. В процессе эксплуатации К. испортил полученный магнитофон, за что Л. потребовал от него выплату его стоимости в определенный срок. Поскольку К. не смог уплатить назначенную сумму в установленный период, Л. совместно с другими лицами, угрожая применить в отношении его насилие, вынудил потерпевшего написать долговую расписку. При этом неустановленные сообщники Л. причинили К. телесные повреждения, повлекшие за собой кратковременное расстройство здоровья. По протесту заместителя Председателя ВС РФ Президиум Владимирского областного суда, рассмотрев данное дело в порядке надзора, приговор отменил и переквалифицировал действия Л. на ст. 200 УК РСФСР. Основным доводом надзорной инстанции стало то, что закон под вымогательством понимает требование передачи чужого имущества от потерпевшего, а в данном случае умысел Л. был направлен исключительно на получение денежной компенсации за его испорченный магнитофон, что не отрицалось и самим потерпевшим. Следовательно, в данном случае Л. совершил самоуправные действия в целях получения денег за повреждение своего собственного имущества, потерпевший хотя и признал его требования, но добровольно исполнить их отказался²².

Современная правоприменительная практика указывает на изменение масштабов и характера самоуправства. Одна из серьезнейших юридических проблем граждан – как вернуть свои деньги, отданные в долг. «Как правило, - указывает А.С. Феофилактов, - фабула здесь такова: гражданин дает ссуду, обратно ее не получает, сам оказывается в должниках перед партнерами и в итоге, попытавшись получить свои же деньги без обращения в суд, все-таки привлекается к суду, но уже как обвиняемый в вымогательстве. Должник же, обращающийся в РУОП с заявлением о вымогательстве, выступает в роли потерпевшего. Поскольку неудачливый кредитор, как правило, действует не один, то судят не просто вымогателя, а «организованную преступную группу». Так, например, Иванов, Перучев и Овчинников пытались получить 14 тыс. долларов США с сотрудницы туристической фирмы «Измайлово» Галицкой, которые та должна была Иванову, но отдавать не хотела. Галицкая заняла у Иванова 7 тыс. долларов США «на несколько дней». Иванов ее хорошо знал, а потому и не потребовал расписки. «Несколько дней» растянулись на несколько месяцев, а Галицкая денег возвращать не собиралась. При этом Иванов стал испытывать серьезные финансовые трудности.

Ему пришлось занять 7 тыс. долларов США у Перучева, пообещав возвратить долг после расчета с Галицкой. Перучев через месяц стал требовать с Иванова уже 14 тыс. долларов США, «накрутив» неустойку за задержку с выплатой долга. Понимая, что с Иванова этих денег не получить, пока Галицкая не вернет тому долг, Перучев решил разобраться с ней сам. В начале июня 1995 года в офис к неплательщице явились Иванов, Перучев и Овчинников. Они потребовали с нее 14 тыс. долларов США (с процентами за задержку). Галицкая заявила, что ничего никому не должна. Ей дали день на размышления, но и на следующий день Галицкая продолжала настаивать на своем. Тогда ей пригрозили расправой. Должница обратилась в РУОП, и в очередной раз явившиеся к ней Иванов, Перучев и Овчинников были задержаны. Всех троих обвинили в вымогательстве денег в составе организованной преступной группы. О том, что признаков вымогательства не имелось, говорили косвенные доказательства. Так, например, Джаши показал, что Иванов обращался к нему с просьбой дать Галицкой кредит в 300 млн. рублей. Значит, последняя действительно нуждалась в деньгах. Ее родной брат подтвердил, что сестра действительно брала у Иванова деньги. При этом адвокаты отметили, что факт угрозы убийством ничем, кроме слов самой потерпевшей, не подтверждается, а у обвиняемых при задержании не нашли ни оружия, ни каких-либо других предметов, которые могли бы быть использованы в этом качестве. Большие сомнения вызвал у адвокатов тезис об «организованной преступной группе», поскольку свидетели показывали, что, например, Овчинников и Иванов вообще виделись лишь три раза в жизни, когда ездили к Галицкой. Разобравшись в происшедшем, суд признал Галицкую должницей и переквалифицировал действия обвиняемых на самоуправство, освободив их из-под стражи сразу после вынесения приговора²³.

Таким образом, в данном случае отграничение вымогательства от самоуправства произведено по признаку предмета преступления, а именно в связи с отсутствием чужого имущества, завладеть которым пытался преступник, содеянное им является самоуправством, т.е. самовольным осуществлением своего действительного права, причинившим существенный вред гражданину. При вымогательстве требование обращено на чужое имущество, поэтому в подобных ситуациях нельзя говорить об обоюдности действительных или предполагаемых прав сторон. Исключительными правами на то или иное имущество обладает лишь потерпевший.

Состав преступления, предусмотренный ст. 330 УК, предполагает его материальный характер. В связи с этим самоуправство считается оконченным в момент наступления последствий в виде существенного вреда. Причем причиненный вред может носить как имущественный, так и иной характер. Состав вымогательства, напротив, сконструирован как формально-материальный. Это преступление считается оконченным с момента предъявления требования о передаче имущества под угрозой причинения вреда потерпевшему или его близким.

Субъективная сторона сравниваемых преступлений различается тем, что вымогательство – это корыстно-насильственное преступление, совершаемое только с прямым умыслом. Содержанием корысти при этом является побуждение и стремление вымогателя обогатиться путем завладения имуществом или правами на имущество либо в результате совершения потерпевшим выгодных виновному действий имущественного характера. Субъективная сторона самоуправства характеризуется в большем количестве случаев косвенным умыслом, при котором виновный осознает, что он самовольно, вопреки установленному законом или иным нормативно-правовым актом порядку, совершает действия или отказывается от обязанности совершения таковых, правомерность которых оспаривается, предвидит, что причиняет существенный вред, и сознательно его допускает либо безразлично относится к возможности его наступления.

Самоуправство от вымогательства отличают и возрастные характеристики субъектов этих преступлений, при этом уголовная ответственность за более тяжкое преступление – вымогательство наступает в возрасте 14 лет, за менее тяжкое – самоуправство – с 16 лет. На практике разграничение составов самоуправства и вымогательства по этому признаку имеет крайне важное значение в силу того, что оно напрямую связано с особой уголовно-правовой охраной прав и законных интересов несовершеннолетних, нарушение которых всегда вызывает тяжелые социальные последствия.
2.2 Отграничение самоуправства от кражи, разбоя и иных составов
В правоприменительной практике нередко возникает необходимость разграничения составов самоуправства и кражи. Например, Колпинским районным судом г. Санкт-Петербурга Б. осужден по ст. 144 УК РСФСР (кража личного имущества). Как было установлено судом первой инстанции, Б. взял ключи у своей несовершеннолетней дочери, проник в квартиру своей бывшей жены и тайно похитил ее личное имущество. Заместитель Генерального прокурора РФ принес протест на приговор по данному делу, где указал, что не доказано наличие у Б. умысла на совершение кражи. Как следует из материалов дела, осужденный проживал в одной квартире со своей бывшей супругой, после развода они раздел совместно нажитого имущества не производили. Однажды вернувшись домой, Б. обнаружил, что из комнаты, в которой он проживал, исчезла мебель, являвшаяся их общей собственностью, в связи с чем он решил, что жена ее продала без его согласия. Поэтому он проник в комнату бывшей супруги и завладел ее вещами, предполагая, что когда та вернется из командировки, то он в обмен на вещи потребует причитающуюся ему сумму за проданную мебель. Взятым у жены имуществом он не распорядился, а хранил его у знакомого. При таких обстоятельствах, как указано в протесте, суд принял ошибочное решение, усмотрев в действиях Б. кражу. Вместе с тем, пытаясь решить вопросы имущественного характера со своей бывшей женой путем изъятия имущества из квартиры и используя это обстоятельство для своего действительного или предполагаемого права, он действовал незаконно и совершил самоуправство, т.е. преступление, предусмотренное ст. 200 УК РСФСР (ст. 330 УК РФ). Судебная коллегия Верховного Суда РФ упомянутый протест удовлетворила, в результате чего осужденному было значительно снижено наказание.

В. и М. Ильичевы были признаны виновными в краже личного имущества Шалашовых по предварительному сговору группой лиц, причинившей значительный материальный ущерб при следующих обстоятельствах. 11 ноября 1989 г. Ильичев через балкон проник в квартиру Шалашовых, открыл входную дверь для Ильичевой, после чего похитил магнитофон «Весна», кассеты, покрывала, скатерть, одежду и обувь Шалашовых на сумму 1218 руб. Похищенное Ильичевы пытались перевезти к себе домой, но были задержаны работниками милиции. Президиум Нижегородского областного суда протест Председателя Верховного Суда РСФСР о переквалификации действий осужденных по статье 200 УК РСФСР по тем основаниям, что вещи Ильичевы взяли не с целью присвоения, а для того, чтобы заставить Шалашова вернуть долг матери Ильичева, оставил без удовлетворения. Таким образом, суд, установив противоправность действий Ильичевых, дал им неправильную юридическую оценку. По смыслу ст. 144 УК РСФСР необходимым признаком субъективной стороны кражи является намерение обратить имущество в свою пользу или в пользу третьих лиц. По настоящему делу наличия такого умысла не доказано. Обстоятельства дела (похищены были не самые ценные вещи, соседка Шалашова Спиридонова проводила Ильичевых к квартире Шалашова по их просьбе) подтвердили доводы осужденных о том, что они взяли из квартиры первые попавшиеся вещи, чтобы вынудить Шалашова вернуть долг.

Как видно из данных примеров, важнейшим признаком, который изменил неверную квалификацию деяния, стал предмет преступления – спорное имущество.

В судебной практике имеются факты, когда самоуправные действия лиц, применивших насилие для получения наследственного имущества и не преследовавших цели завладения чужим имуществом, были необоснованно квалифицированы как разбойное нападение. Например, Самаров и Пилипенко показали, что они по просьбе Кошелевой поехали к Козлову с целью помочь ей получить от него деньги и облигации, принадлежащие Кошелевой после смерти ее матери, они не преследовали другой цели, в том числе завладения личным имуществом Козлова. Как на предварительном следствии, так и на суде потерпевший Козлов, подтвердив обстоятельства по делу, вместе с тем показал, что после смерти Киракосьянц оставались облигации, примерно на 8000 руб., а также деньги от продажи хозяйства, которые он обещал Кошелевой отдать. По словам Козлова, под угрозой оружия осужденные заставили его написать расписку о том, что он обязался получить в сберкассе 15000 руб. и передать Кошелевой. По мнению Козлова, осужденные требовали от него сумму, значительно превышающую стоимость имущества, принадлежавшего умершей Киракосьянц. Самаров и Пилипенко не скрывали от потерпевшего своих фамилий. В процессе поиска денег и облигаций Самаров и Пилипенко обнаружили в кармане одежды Козлова 275 руб., принадлежавшие ему. Пересчитав деньги, они вернули их Козлову. Данное обстоятельство также свидетельствует об отсутствии намерения осужденных завладеть ценностями Козлова.

В ходе предварительного расследования потерпевший Козлов написал заявление с просьбой не привлекать Кошелеву, Самарова и Пилипенко к уголовной ответственности.

Таким образом, из материалов дела видно, что Кошелева вместе с Самаровым и Пилипенко прибегла к самоуправным действиям для получения наследства, на которое она имела право. В данном случае действия Самарова, Пилипенко и Кошелевой, связанные с изъятием облигаций у Козлова, содержат признаки самоуправства и должны квалифицироваться по ст. 200 УК РСФСР.

Серьезные проблемы на практике может вызвать и квалификация общественно опасного деяния по ст. 166 УК РФ «Неправомерное завладение автомобилем или иным транспортным средством без цели хищения». Несмотря на то, что основной состав данного преступления формальный, ч. 3 предусматривает возможность материальных последствий в виде крупного ущерба. В этом случае неправомерное завладение автомобилем содержит в себе признаки самоуправства, особенно в том случае, что право собственности на автомобиль имеет спорный характер.

Нетрудно предположить, что угон автомобиля может совершить родственник владельца (именно так и случается в большинстве случаев), который обоснованно считает себя его собственником (при спорном разделе имущества муж угоняет из гаража автомобиль, зарегистрированный на имя жены). Еще более осложняется ситуация, когда угон производится лицом, продавшим автомобиль без нотариального оформления. В этом случае лицо, юридически являющееся собственником автомобиля, избегает уголовной ответственности за совершенное им самоуправство, оставляя возможность потерпевшему оспаривать действия недобросовестного партнера в суде в порядке гражданского судопроизводства.

А.С. Горелик отмечает, что действия, внешне напоминающие хищение (кражу, грабеж, разбой) или вымогательство, фактически являются самоуправством (хотя грань здесь иногда довольно тонкая и отличия проводить нужно очень четко). Все это, считает он, вызвало необходимость изменения нормы об уголовной ответственности за самоуправство²⁴. Если причина реформирования уголовно-правовой нормы, предусматривающей ответственность за самоуправство, действительно такова, имеется возможность сопоставить цель и результат реформы в данном случае. Очевидно, что цель эта достигнута не была, напротив, созданы были определенные предпосылки для противоречий не только в научной, но и в практической сфере.

Противоречивые отношения складываются между уголовно-правовой нормой самоуправства и многими иными отдельными нормами и их системами. Кросс-анализ уголовно-правовых норм, содержащихся в различных главах

Особенной части УК РФ, и нормы ст. 330 УК РФ путем сопоставления их составов подтвердил гипотезу о том, что норма, содержащаяся в ст. 330 УК РФ, относится к так называемым пересекающимся классам норм, признаки которых совпадают, обладает при этом уникальностью формулировки диспозиции. Это создает ситуацию, при которой трудно разграничить самоуправство и иные преступления.

В силу того что правоприменительная практика эти трудности постоянно испытывает, можно сделать вывод, что самоуправство не есть уникальное преступление. Уголовно-правовую норму ст. 330 трудно отграничить от указанных выше норм, по всей видимости, в силу того, что они конкурируют между собой.

Такая ситуация в уголовном праве не уникальна. А.А. Герцензон определял конкуренцию как «наличие двух или нескольких уголовных законов, в равной мере предусматривающих наказуемость данного деяния». Б.А. Куринов понимал под конкуренцией норм те случаи, когда одно преступное деяние одновременно охватывается несколькими статьями Особенной части УК. В.Н. Кудрявцев справедливо указывает на то, что между смежными составами и конкурирующими составами преступлений нет принципиальной разницы: «смежные составы различаются между собой по одному или по нескольким признакам. Это значит, что один из смежных составов имеет признак, который отсутствует в другом, но при этом другой состав обладает признаком, отсутствующим в первом. Так, кражу характеризует признак «тайное» хищение; этого признака нет в смежном составе грабежа, в котором зато имеется признак «открытое».

При конкуренции норм только одна из них имеет признаки, отсутствующие в другой. Отсюда вытекает, что можно конкурирующие нормы представить как смежные составы, если одну из них дополнить «недостающими» негативными признаками»²⁵.

Функциональность конкурирующих норм не вызывает сомнения, так как наличие их впервые в отечественном уголовном законе закреплено ст. 17 УК РФ: «Если преступление предусмотрено общей и специальной нормами, совокупность преступлений отсутствует и уголовная ответственность наступает по специальной норме».

Показывая позитивный потенциал функциональной сущности конкурирующих норм, В.Н. Кудрявцев отмечает, что история развития уголовного законодательства свидетельствует о том, что, как правило, правовая регламентация определенной группы общественных отношений начинается с создания норм, предусматривающих более или менее частные случаи. Затем постепенное накопление норм Особенной части приводит к созданию обобщенных формулировок. Однако потом они изменяются или дополняются, наращивается новая система, которая впоследствии вновь может получить обобщенное выражение.

Данные об исторических особенностях трансформации частных уголовно-правовых норм в самоуправство дают основания для того, чтобы утверждать, что весь этот процесс имеет самое непосредственное отношение к современному самоуправству и конкурирующим с ним нормам действующего уголовного закона.

Вместе с тем нельзя не учитывать и негативный потенциал конкуренции общей нормы (самоуправства) и специальной нормы уголовного закона. Его достаточно верно отметил ранее А.Н. Трайнин. Раскрывая принцип приоритета специальной нормы над общей при их конкуренции, он писал, что «специальный состав берет верх над родовым. Родовой состав, таким образом, как бы сохраняется в резерве для тех случаев, которые специальными составами не охватываются»²⁶. Таким образом, А.Н. Трайнин фактически признал наличие в уголовном законе возможности использования его по аналогии. При этом следует учитывать, что А.Н. Трайнин изложил эти мысли в 1957 г., исследуя уголовный закон, сформулированный в УК РСФСР 1926 г.

Несомненно, по сравнению с прежним уголовным законом действующий ныне Уголовный кодекс РФ в целом соответствует направлению формирования правового государства и гражданского общества. Это, в частности, проявляется в том, что, раскрывая в ст. 3 УК РФ принцип законности, законодатель не допускает применения права по аналогии. Но при этом есть основания полагать, что при определенных условиях, благодаря нечеткости и широте диспозиционной формулировки ст. 330 УК РФ, правоприменитель имеет потенциальную возможность прибегнуть к применению ответственности за самоуправство в случае, когда иные нормы уголовного закона неприменимы к субъекту²⁷.