Введение в американское право. В америиюкое

• Название: В америиюкое
• Анкор: Введение в американское право
• Дата: 20.01.2020
• Размер: 2.68 Mb.
• Имя файла: Fridmen_L_Vvedenie_v_amerikanskoe_pravo.doc
• Тип: Документы; #104932
• страница: 25 из 47

ПАСЫНКИ ИССЛЕДОВАНИЙ: КОНСТИТУЦИИ ШТАТОВ

Если вы изучаете конституционное право или конституционную историю в колледже или юридической школе, вы изучаете федеральную конституцию и способы ее интерпретации. Конституции штатов являются в своих собственных областях весьма важными документами. Они представляют собой высшие законы штатов. Суды штатов имеют последнее слово в общем и целом по вопросам конституционного права штатов. Конституция Калифорнии влияет на права и обязанности более чем 20 миллионов своих жителей, и Верховный суд Калифорнии — ее первейший интерпретатор — является на самом деле важнейшим институтом.

Конституции штатов ни в коей мере не являются бледными копиями федеральной Конституции, Конечно, штаты все время находились под влиянием Конституции 1787 года. Например, все они имеют билли о правах, основанные более или менее на федеральном Билле о правах. Это своего рода возвращение древнего долга; федеральный Билль о правах сильно приближен к ранним конституциям штатов, например Вирджинии. С 1787 года федеральная Конституция являлась образцовой моделью. Но конституции штатов сильно отличаются друг от друга и от федеральной Конституции как по структуре, так и в деталях.

В конституциях штатов имеется множество положений, не имеющих аналогов в федеральном документе. Многие штаты во второй половине 19 века наложили специальные ограничения на власть легислатур. Некоторые легислатуры были, увы, весьма коррумпированы и не заслуживали доверия. Мэриленд в 1851 году запретил легислатурам разрешать разводы, проводить лотереи, тратить деньги на каналы и железные дороги или делать долги, превышающие 100 000 долларов. Многие штаты поставили вне закона «местные и специальные законы» или «частные» законы. (Конгресс все еще обладает этой властью; он может и на самом деле принимает законы, которые применяются только по отношению к единственному лицу.)

Многие штаты также наложили конституционные ограничения на форму законов. Ни один закон не может охватывать более одного «предмета», и предмет должен был быть «отражен» в заголовке. Этот пункт должен был удерживать хитрых сенаторов и членов ассамблеи от соблазна незаметно вводить в билли некоторые маленькие предложения, которые оставались бы не замеченными остальными членами сената или ассамблеи. Охватывает ли статут более чем одну тему или нет — это довольно субъективное суждение. Следовательно, эта формула дает юридически еще один топор для разделки законодательного процесса. Эта фраза в Конституции штата являлась плодородным источником бесконечных тяжб и не имеет никакого эквивалента в федеральной Конституции.

Конституции штатов в целом имели более запутанную историю, чем федеральная Конституция. Федеральная Конституция представляет собой образец стабильности. Она претерпевала поправки, но ни разу не была отброшена полностью. Только несколько штатов (одним из- них является Висконсин) имели дело с единственной Конституцией. Луизиана, другой пример, имела девять или десять конституций — в зависимости от того, как считать. Конституция Луизианы 1864 года была заменена в 1868 году, конституция 1868 года была заменена в 1879-м, она в свою очередь протянула лишь до 1898 года. Версия 1898 года имела 326 статей; она фиксировала жалованье губернатору в размере 5000 долларов и имела двадцать восемь отдельных положений, касающихся управления Новым Орлеаном.

Это классический пример непомерно раздутой Конституции. Она очень далека от федеральной модели, в которой установлены основные рамки упрањления, перечислены принципы и права и на этом дело закончено. Конституции наподобие Конституции Луизианы 1898 года представляют на самом деле своего рода суперстатулы. Нет ничего удивительного в том, что эти конституции постоянно «ремонтируются» и заменяются. Такие детализированные конституции ужасно хрупки. Федеральная Конституция, широкая и гибкая, гнется под ветром и не ломается.

ПОПРАВКИ

Конституция является высшим законом страны, но в нее можно внести поправки. Согласно статье 5, Конгресс может предложить поправку, которая вступает в силу, будучи «ратифицированной законодательным собранием трех четвертей общего числа штатов». Этим методам каждый раз и следовали, вплоть до сегодняшнего дня. Существует и альтернативный способ, берущий свое начало с конституционной конвенции, но он никогда не использовался. В любом случае процесс принятия поправки труден и долог; многие предложения заканчиваются ничем. Поправка о равных правах, похоже, была последним примером.

Штаты также могут менять свои конституции соответствующим образом. В Калифорнии принят один из них — «инициативный». Он состоит в том, что избиратели сами имеют возможность предлагать и принимать поправки к конституции штата. Исправление конституции является почти что образом жизни в Калифорнии. Во время любых общих выборов избиратели Калифорнии находят в бюллетене «предложения» по изменению конституции. Зачастую их бывает более десятка. Однако включение предложений в бюллетень стоит больших усилий. Организаторы должны собрать огромное количество подписей — им необходимо иметь подписи избирателей в количестве минимум восьми процентов числа принимавших участие в последних выборах губернатора. Но, очевидно, это вполне возможно сделать, поскольку обычно бюллетени переполнены предложениями. Некоторые из них тривиальны, некоторые значительны. «Предложение Тринадцать» срезало налоги на собственность до основания и тем самым потрясло всю финансовую систему штата.

РАСЦВЕТ СУДЕБНОГО КОНТРОЛЯ

Дело Марбури против Мэдисона, решение Джона Маршалла, — удобная исходная точка для разговора о судебном контроле. После дела Марбури, несмотря на ропот в судах штатов и среди последователей Томаса Джефферсона, метод судебного контроля был безоговорочно принят. Он стал быстрым и мощным мечом в руках судов.

Однако вначале этот меч несколько заржавел без употребления. Более пятидесяти лет прошло, пока Верховный суд вновь аннулировал часть федерального законодательства в решении по делу Дреда Скотта (1857). Суд устами председателя• Роджера Б. Тэйни постановил, что миссурийский компромисс был антиконституционным, а чернокожие не могут быть гражданами Соединенных Штатов. Взгляды Тэйни на рабство, расовую и территориальную политику, выраженные в деле Дреда Скотта, были абсолютно неприемлемы деля антирасистских сил на Севере. Ни одно из решений Суда за всю его долгую историю не было столь оскорбительно, ни тогда, ни теперь.

Во время долгого латентного периода между делом Марбури и делом Скотта судебный контроль не был окончательно забыт. Суд использовал ее силу время от времени, чтобы аннулировать статуты штатов. Статья 1 Конституции предусматривает, что «ни один штат не должен принимать закон, ослабляющий обязательность контрактов». Предполагалось, что эта статья будет предотвращать слишком далеко заходящую защиту должников от кредиторов, особенно во времена экономического кризиса.

Верховный суд трактовал эту статью очень широко. В деле Флетчер против Пека Суд применил ее к уступке земель. Легислатура Джорджии в 1794— 1795 годах передала огромные пространства так называемых земель Язо спекулянтам по низкой цене. Некоторые законодатели получили взятки. Позже избиратели прогнали мошенников. Следующий состав легислатуры попытался отменить уступку земель, объявив ее недействительной. К тому времени значительная часть земель перешла в руки новых владельцев, не принимавших участия в первоначальной сделке; многие из них жили за пределами штата. Верховный суд назвал первоначальную уступку контрактом и отказал Джорджии в праве отменять его. В деле колледж Дартмут против Вудворда Суд пошел дальше. Он постановил, что легислатура не может исправлять устав корпорации после его утверждения (уставы в то время принимались в виде статутов) .

Дела, связанные с положением о контрактах, были частью большого числа дел, противоречащих Конституции, рассмотренных до Гражданской войны. Были также дела о пределах вмешательства штата и федерации в коммерческие отношения между штатами, а также — в более общем смысле — о взаимоотношениях между двумя властями. Во всем этом было что-то античное: беглые рабы; проверка новомодных пароходов, которые, пыхтя, курсировали между Нью-Йорком и НьюДжерси; пошлины за проезд по мосту и подорожные сборы. Но проблемы незаконных переходов границ и вопрос, кому их решать — властям штата или федеральным властям, — до сих пор с нами.

После Гражданской войны триумфатор — Север — провел три поправки к Конституции — Тринадцатую, Четырнадцатую и Пятнадцатую. Тринадцатая поправка отменяла рабство и «подневольный труд», кроме как в виде наказания за преступление. Согласно Пятнадцатой поправке, право голоса не должно быть «исключительным ИЛи ограниченным на основании расы, цвета кожи или пребывания в прошлом в рабстве». Четырнадцатая поправка (1868) объявила недействительным решение по делу Дреда Скотта и сделала гражданство не зависящим от рожжения или натурализации в стране. Она запрещала штатам лишать кого-либо «жизни, свободы или имущества без надлежащего судебного процесса». Штаты не могли также «отказать» кому-либо «в пределах (их) юрисдикции», «в равной защите с помощью законов». Похоже, что девять десятых современного конституционного права вырвались, как ракета, из двух содержательных фраз: «надлежащий судебный процесс» и «равная защита». Грандиозная социальная революция крепко держалась за эти фразы или должна была держаться.

Гражданская война сама по себе была началом перемен. Слабое, непоследовательное, половинчатое правительство, бездельничающее в болотистой деревне, какой был Вашингтон, было вынуждено мобилизоваться и начать великую войну. Война уничтожила рабство и разрушила экономику Юга. На Севере, фермерском регионе с небольшим числом фабрик и машин, быстро образовался центр индустриального общества, — общества шахт, железных дорог, фабрик и быстрой коммуникации. Основы общественной жизни медленно, но неизбежно изменялись.

Конечно, не война вызвала эти изменения; но, может быть, она ускорила процесс. И началась драматическая новая эра судебного контроля.

Не позже чем в 1860-е годы Верховный суд рассматривал в среднем 4—5 конституционных дел в год; к 1890 году их было около 24. При председателе Фуллере Суд объявил неконституционным пять федеральных законов с 1889 по 1899 год, не считая тридцати четырех законов штатов и четырех муниципальных постановлений.

Это великая экспансия судебного контроля в конце 19 столетия вертелась вокруг статьи о «надлежащем судебном процессе». Доктрины выпрыгивали из этих нескольких слов, как кролики из шляпы фокусника. Авторы Четырнадцатой поправки почти наверняка думали только о процедуре, когда использовали слова «надлежащий судебный процесс». Они подразумевали справедливое использование закона в судах. Но времена изменились, и фраза стала означать нечто совершенно другое, и гораздо большее. С точки зрения Суда, необоснованный, или «произвольный», закон. означал невозможность надлежащего процесса. Конечно, только судьи могли сказать что было необоснованным. Величайшим нарушением Конституции было, например, посягательство на «свободу контрактов». Из этих кирпичей Суд сооружал конструкцию, которая укрепляла свободное предпринимательство как часть конституционной схемы.

Не обходилось, конечно, и без громких голосов слева и из центра, критикующих работу Суда. В некоторых печально известных делах Суд использовал «независимый надлежащий процесс», чтобы перекрыть кислород популярным законам, дающим труду больше власти против капитала. Высшей точкой, возможно, было дело Лохнера против Нью-Йорка в 1905 гощу. Предметом был Нью-Йоркский статут, регулирующий работу пекарен. Кроме всего прочего, он ограничивал убийственно длинный рабочий день в некоторых пекарнях. Согласно статуту, никто не мот быть «принужден или допущен» к работе в пекарне более чем на шестьдесят часов в неделю или более чем на десять часов в день.

Верховный суд аннулировал закон. Судья Джон М. Харлан, выражая несогласие, отметил, что большинство отмахнулось от свидетельств антигуманных условий труда: пекари страдали от мучной пыли в легких; «долгие часы тяжелого труда» вызывали «ревматизм, судороги и распухшие ноги»; пекари «бледны», имеют слабое здоровье и «редко» доживают до пятидесяти. Оливер У. Холмс-младший также возражал против отмены закона; по его мнению, большинство основывало свое решение «на экономической теории, которую значительная часть населения не поддерживает». Это была теория абсолютно свободного предпринимательства. Сам Холмс симпатизировал этой теории, но не хотел, чтобы она было возведена в конституционный принцип. Однако для большинства (говоря устами судьи Руфуса Пекхама) все это не имело значения. Аргументы о здоровье были обманом. Статут был обречен. Он противоречил «свободе хозяина и рабочего заключать контракты друг с другом». Регулирование «рабочего времени» в таком виде нарушало Четырнадцатую поправку.

Суды некоторых штатов (Иллинойса, например) были даже более активны, чем Верховный суд, проводя ту же самую доктрину. Законы о труде и социальные законы, казалось, падали, как кегли, в конце столетия. Но трудно измерить реальное воздействие дела Лохнера. Большинство статутов фактически претерпело конституционный отвод. Многие вообще никогда не проверялись на сответствие. С другой стороны, мы никогда не сможем узнать, какие статуты не были приняты — или были приняты в смягченной форме, — потому что законодатели в Иллинойсе, или Теннесси, или на Род-Айленде боялись, что Верховный суд их не утвердит. Может быть, иногда происходило и обратное: легислатура принимала «радикальный» закон, чтобы порадовать некоторых избирателей, в глубокой уверенности, что Суд этот закон аннулирует.

Ясно одно: отводы законов из-за их необоснованности стали общепринятыми начиная с 1880 года; раньше такого не было. В результате отводы стали частью жизненного цикла важнейших законов. Обратного движения не было. Судебный контроль усиливается в 20 столетии. Он стал действовать в полном объеме; все больше статутов пересматривалось; больше объявлялось недействительными; возникали новые доктрины, среди них — очень смелые, очень увлекательные. За один год (1915) Верховный суд аннулировал двадцать два закона штатов. Темпы нарастали. Активный до назойливости Верховный суд стал постоянной частью пейзажа.

Объект его активности тоже изменился, и драматически. Во время Великой депрессии в 1930-е годы, а затем во время Нового курса Франклина Д. Рузвельта страна сдвинулась влево. Сила истощенных городов и штатов сосредоточивалась в Вашингтоне. Верховный суд для начала отказался этому способствовать. В ряде случаев Суд объявил недействительными ключевые статуты Нового курса.

В следующий раз в стране — и в Белом доме тоже — был большой скандал. У Рузвельта появился план: он «укомплектует» Суд (увеличив его численность) , назначив новых судей — людей, более похожих на него, которые нейтрализовали бы «девятерых стариков», сидящих тогда в Суде. Согласно плану, президенту нужны были полномочия назначать одного нового судью на каждого члена Верховного суда старше семидесяти лет. Таких в 1937 году было шесть. Но на этот раз политическое чутье изменило ему; план комплектации Суда был атакован со всех сторон как угроза независимости судей и всей американской системе. План был поспешно оставлен и вскоре забыт.

В конечном счете Рузвельт выиграл войну с Судом. Он был выбран президентом на четыре срока, и «девять стариков» просто не смогли его пересидеть. Он получил свой суд без комплектации; Верховный суд после 1937 года кротко покорился — а позже охотно и даже нетерпеливо кинулся в объятия — экспансии государственной власти, масштабам и методам регулирующей структуры. Конгресс и власти штатов могли делать все, что им угодно, с экономикой; Суд не мог сказать «нет».

Эта позиция была выражена в ряде судебных разбирательств, кульминацией которых, возможно, было рассмотрение дела Уильямсон против «Ли оптики». Уильям О. Дуглас, один из назначенных Рузвельтом судей, письменно изложил позицию Суда. Факты открывал закон штата Оклахома, регулирующий производство очков. Никому не разрешалось производить или подгонять линзы для очков, за исключением оптометристов или офтальмологов, владеющих лицензией, или без рецепта, выписанного одним из них. Предполагалось, что закон защищал население, и он имел некую смутную связь со здоровьем, но это были довольнотаки скудные обоснования. Реальные мотивы, по-видимому, были направлены против конкурентов: оптики («ремесленники, имеющие квалификацию для шлифовки линз, выписывания рецептов и подгонки оправ») были мишенью закона. Верховный суд, каким он был в 1900 году, мог тщательно изучить закон, «прочесать» его «частным гребнем» и отменить. Суд в 1955 году, с другой стороны, не имел бы даже мысли о вмешательстве. Дуглас отмел все доводы в пользу активных действий. Пусть Оклахома делает что хочет. «Прошел тот день», сказал он, когда Суд использовал «надлежащий процесс» для аннулирования законов, регулирующих бизнес... потому что они могли быть неблагоразумными».

По делу Уильямсона видно: Суд не прикасается к законам, регулирующим бизнес. Но сэкономленная энергия Суда просто переместилась в другие области деятельности, к так называемым социальным проблемам: расовые отношения; права ответчиков по уголовным делам; гражданские свободы в общем и целом; половая дискриминация и пестрая коллекция дел, которую мы может назвать, за неимением лучшего термина, персональным стилем жизни.

Здесь Суд действительно активен. Он расправился с десятками старых табу. Законы против контрацепции и абортов были объявлены неконституционными. Решение по делу Фурмана против Джорджии отменило смертную казнь, хотя позже Суд в значительной степени отказался от этого. Все эти решения очень и очень небесспорны. Может быть, Суд слишком радикален и слишком далеко зашел? Многие ученые и граждане думают так. Другие поддерживают Суд. Шумные дебаты продолжаются.

Что касается сегодняшнего дня (1984), в стране есть консервативное крыло, которое находит Суд слишком агрессивным. Уильям Френч Смит, первый министр юстиции при президенте Рейгане, жаловался в 1981 году, что Верховный суд «переступил все правила приличия». Он сформулировал «фундаментальные права» из ничего — «право вступать в брак, право производить потомство, право ездить в другие штаты и право тайны личной жизни». Эти права чересчур «субъективны»; Суд вытянул силу из Конгресса и легислатур штатов и вобрал ее в себя. Другие, конечно, не согласны со Смитом. Они одобряют и результаты, и методы работы Суда.

Механизмы новой юриспруденции очень просто описать. Почти все смелые судебные решения основаны, пусть и отдаленно, на двух великих фразах Четырнадцатой поправки: «надлежащий процесс» и «равная защита». Современное конслитуционное право балансирует на этих двух фразах, как слон, стоящий на десятицентовике. Суд трактует эти фразы удивительно многогранно. Он извлекает из них концепции и результаты, которые, вероятно, потрясли бы тех, кто составлял текст поправки.

Но это действительно так для всего конституционного права. Смертные приговоры основывались на Восьмой поправке, запрещающей «жестокие и изощренные наказания». Отцам-основателям никогда не приходило в голову, что повешение было «жестоким и изощренным». Виселица была обычным наказанием за убийство в 18 веке. Действительно, во время, когда принималась Конституция, десятки преступлений во многих штатах, включая разбой и изнасилование, карались смертной казнью. Билль о правах — и тот предполагает смертную казнь. Это ясно из многих слов Пятой поправки. Никто не может быть привлечен к «ответу за караемое смертью преступление» без «заявления или обвинения», представленного большим жюри присяжных. Каждый штат использовал виселищ,• во время принятия Конституции. Казни производились публично. В этом и других источниках Суд вдунул содержание в текст, как в меха аккордеона. Правда. некоторые статьи подверглись очень небольшому вмешательству, а то и вообще не были затронуты. А в некоторых источниках Суд драматически сузил значение постановления или отменил предыдущее вмешательство. Так было со статьей о контрактах. Суд с трудом использовал эту статью в период Гражданской войны. После войны статья неожиданно возникла в делах о долгах южных штатов, вопрос о которых обанкротившиеся штаты всячески старались замять. В то время статья была более или менее забыта. И в 1930-е годы, во время Великой депрессии, Суд практически свел к нулю ее содержание.

Миннесота в 1933 году приняла закон, который откладывал большинство платежей по закладным. Это был тот самый вид закона, который подпадал под статью о контрактах. Но Суд отказался вмешиваться. Закон штата Миннесота был рассмотрен как «разумная» попытка «уберечь экономическую структуру, от которой зависит благополучие всех». История и прецедент были сметены, поскольку Суд имел свой взгляд на кризис.

ГРАЖДАНСКИЕ ПРАВА И ГРАЖДАНСКИЕ СВОБОДЫ

Мы намерены представить Верховный суд как мощное орудие защиты угнетенных — как истинные душу и броню гражданских свобод. Хотя это его современная роль. Решения о свободе слова, печати, вероисповедания и тому подобные были чрезвычайно редки в 19 веке. Хорошим доводом может быть то, что решения Суда до недавнего времени были робкими и обрывочными. Не многое в них могло вызвать восхищение борцов за гражданские права.

В конце концов слова сами по себе не орудие принуждения — даже слова Конституции. Репрессии в адрес непопулярного мнения далеко нередки в нашей истории. Закон об антиправительственной агитации вполне подходит в качестве примера. Этот закон, принятый во время президентства Джона Адамса, объявил преступлением «публикацию любого скандального, злонамеренного материала или материалов» о президенте, Конгрессе ИЛи правительстве или каких-либо материалов с намерением опорочить или навлечь на них «презрение и дурную славу». Правительство использовало закон, чтобы изменить оппозиционные газеты. Суды выразили слабый проблеск протеста; закон умер только потому, что оппозиция пришла к власти и отменила его.

Можно и еще что-нибудь добавить. Юг был строг к мнению аболиционистов. Согласно Кодексу Вирджинии 1849 года, например, для свободного человека считалось преступлением «устно или письменно» «утверждать, что хозяин не имеет права собственности на своих рабов». Многие южные штаты ограничивали «возбуждающие» (против рабства) произведения и газеты. Первые законы о гражданских правах (принятые после гражданской войны) были выхолощены судами. В решении по делу Рейнолдса против Соединенных Штатов и в других случаях Верховный суд защищал строгие законы, направленные против мормонов. Потом Суд бездействовал в отношении «красной паники» во время первой мировой войны и в 20-е годы. «Пособники» и «красные» отправились в тюрьмы, Суд подтвердил приговоры. Суд был менее чем героическим в 50-е годы, во время маккартизма и на всем протяжении периода «холодной войны». Он принял расовую сегрегацию в решении по делу Плесси против Фергюссона ( 1896) и ратифицировал постыдное обращение с японцами во время второй мировой войны. Эти моменты в истории Верховного суда вряд ли вызовут чувство гордости.

Тем не менее Соединенные Штаты были свободным обществом в 19 веке. Это был сущий рай свободы в сравнении с большинством стран прежде и потом. История полна примеров (в голову приходят Гитлер и Сталин) того, до чего может опуститься дикое, преступное правительство. Никто в нашей отечественной истории не падал так низко. Не будет приукрашиванием нашей истории, если мы подчеркнем, что очень немногие страны превзошли нас; большинство в этом отношении много, много хуже.

Билль о правах никогда не был мертвой бумагой. Суды были в целом честными, даже с учетом того, что они не соответствовали сегодняшним, более утонченным стандартам. Концепции прав все время меняются. Сегодня мы определяем свободу как наличие таких прав, о которых наши предки не щумали в подобной связи. В 1890 году, например, никто не видел в Конституции ограничения права штата контролировать сексуальное поведение.

В 19 веке, возможно, было больше согласия в вопросах ограничений прав, чем сегодня. Конечно, у нас нет точной информации об общественном мнении ПРОШЛЫХ лет по вопросам свободы слова или прав обвиняемых. Опросов Гэллапа не было, и наши источники — газеты, судебные дела — почти наверняка необъективны. Что мы может сказать, так это то, что мы не склонны особо сопротивляться и рваться из узды. Нарушители подчинялись закону; самое большее, на что они могли надеяться, — это избежать ареста. Они не мечтали о законности. Суды в целом не были благосклонны к мятежникам. Судебной активности в области гражданских прав и свобод нужно было много времени, чтобы «разогреться».

Для начала у федеральных судов не было силы (не говоря уже о склонности) защиищать основные права человека в борьбе со штатами. Такое решение было принято в знаменитом деле Баррона против Балтиморы. Верховный суд постановил, что Билль о правах является законом для федерального правительства, но не для штатов. Гражданин не мог принести в федеральный суд жалобу на то, что штат оскорбил его или посягнул на его основные права. У каждого штата была своя собственная конституция, свой собственный билль о правах. Но дело Баррона против Балтиморы закрыло двери надежде на единый национальный стандарт.

Решение по делу Баррона против Балтиморы все еще закон, технически говоря. Но дальнейшее развитие событий изъяло из него большинство пунктов. Сегодня граждане могут защищать свои основные права от штатов в федеральном суде, Наш старый друг, Четырнадцатая поправка, с ее гибкими, экспансивными формулировками, есть источник перемен — особенно слова о надлежащем процессе. В ряде решений Верховный суд постановил, что определенные аспекты Билля о правах столь «фундаментальны», что статья о надлежащем процессе объединила их. Судья Бенджамин Кардозо в одном из ключевых дел сказал, что свобода слова есть «основа, обязательное условие практически любой другой формы свободы». С этих пор, по словам Суда, любой штат, ограничивающий свободы слова, тем самым преступает гранищ' и нарушает статью о «надлежащем судебном процессе». Таким путем Первая поправка, которая защищает свободу слова, стала национальным стандартом.

Год за годом Суд медленно, но неуклонно «объединял» новые и новые положения Билля о правах с Четырнадцатой поправкой, тем самым распространяя их на все пятьдесят штатов и давая власть в этом вопросе федеральным судам. Большинство положений по уголовной юстиции было включено полностью. Исключений было немного. Пятая поправка требует обвинительного акта от жюри присяжных в уголовных делах. В деле Хуртадо против Калифорнии Суд отказался прочесть это требование в Четырнадцатой поправке. Это решение до сих пор в силе.

Но мы слишком много говорим о технической стороне дела. А «объединение» — это нечто большее, чем девиз. Это означает прежде всего большую осмысленность прав; это означает также, что федеральные суды приняли на себя широкие полномочия. Верховный суд ведет по этому пути. Он укрепил и защитил нормы, возводящие Билль о правах в ранг национального статута и распространяющие его действие на угнетенные классы, негров, женщин, бедных и в особенности тех, кто попал в сети уголовного права. Особенно драматические изменения начались после 1950 года. Многие объединились вокруг Суда под руководством Эрла Уоррена, назначенного председателем в 1953 году президентом Эйзенхауэром.

Конечно, один человек не может отвечать за такую Аощную тенденцию — даже если это председатель Суда. Суды — это инструменты социального изменения. Они имеют дело с вопросами, которые поднимают другие люди; в целом не изобретают политические установки. Они дают политическим установкам правовой базис и помогают его охранять. 1950-е годы были десятилетием борьбы за гражданские права. Негры стали более воинственными. Эта воинственность была одной из важных общественных реальностей после дела Брауна. С этого времени другие риеньшинства и угнетенные классы стали требовать защиты своих прав. На этих социальных устоях Суд строил свою доктрину.

Верховный суд не имеет власти продвигать свой собственный список дел. Он имеет право выбирать из тысяч дел, добивающихся внимания Суда. Это право выбора — источник огромной СИлЫ. Но дело, представленное в Суд, это уже конец дела, а не его начало. Каждое дело имеет в основе реальную проблему, вопрос или требование, которые родились в мире за пределами Суда. Разумеется, когда суды показывают, что они восприимчивы к определенному типу претензий, они тем самым побуждают нести в Суд больше требований такого типа.

Например, дело Брауна внешне относилось только к негритянским школам. Решение Суда объявило вне закона сегрегацию в публичных школах, и фактически за много лет оно имело лишь скромный успех в достижении своей цели. Но это решение также доставило важное сообщение негритянскому населению. Сообщение было о том, что Суд намерен — и даже нетерпеливо хочет — продвинуть дело внерасовой юриспруденции. А еще было негритянское движение и его союзники, которым надо было действовать. Суд, конечно, осознавал, что у него есть партнеры — группы и индивидуалы, требующие конституционных прав. «Революция прав» есть результат партнерства между активным судом и активным обществом.

Чтобы объяснить, откуда берет начало закон, как он действует и в каком направлении развивается, нужно всегда рассматривать социальный контекст. Еще один пример — закон о непристойности. Суд борется с ней примерно тридцать лет. Первая поправка защищает свободу слова. В большинстве штатов продажа «порнографических» или «непристойных» книг и изображений есть преступление. Оклахома, например, запрещает продажу «непристойных, распутных, похотливых, развратных или неприличных» материалов. Где граница между непристойностью, которую можно запретить, и свободой выражения, которую запретить нельзя? Как далеко люди могут зайти в словах и изображениях, прежде чем они лишатся защиты Первой поправки?

Суд так и не пришел к удовлетворительному ответу. А вопрос оказался неожиданно современным. Суд не занимался им с 1957 года, после вынесения решения по делу Рота против Соединенных Штатов. В 19 веке тяжба по этому вопросу была редкостью. Грязные книги и картинки были и тогда, но они, так сказать, оставались в клозете. Непристойность редко показывала свое лицо публично.

Видимо, пенсильванское дело, рассмотренное в 1815 году, было первым делом такого рода. В другом раннем случае, в Массачусетсе (1821), рассматривалась книга «Мемуары женщины для удовольствий», более известную как «Фанни Хилл». Более чем через сто лет после массачусетского дела эта знаменитая эротическая книга, написанная Джоном Клеландом, продолжала свою подпольную жизнь. Она

11 1188

пере№дила их одних липких рук в другие, В декабре 1923 года два нью-йоркских книгопродавца, Морис Инман и Макс Готшалк, были арестованы, осуждены и оштрафованы на 250 долларов за продажу «Фанни Хилл» (вместе с двумя другими «классическими» книгами — «Ночь в мавританском гареме» и «Только мальчик») . Все это время конституционная защита не простиралась так далеко, чтобы защитить «Фанни ХИЛЛ».

В 60-е годы «Фанни Хилл» вышла открыто, и это было другое время. Издатели попросили (и получили) конституционную защиту. После 60-х годов поднялась могучая волна дел о непристойном. «Фанни Хилл» была звездой некоторых дел. Но, вообще-то говоря, суды сделали из нее честную женщину. Оказалось, что Первая поправка достаточно широка в пределах своего действия, чтобы защитить эту «женщину для наслаждений».

К настоящему моменту «Фанни Хилл» уже 150 лет, почти столько же, сколько Первой поправке. Хотя окончательно ее рождение произошло только в 60-е годы. Слова — в книге и в Первой поправке — те же самые, что были в 18 веке. Но общество изменилось вместе со своей правовой доктриной; и смысл свободы слова с течением времени стал другим.

Невзирая на триумф «Фанни Хилл», вопрос о непристойности никогда не был разрешен окончательно. Правовая доктрина по этому вопросу безнадежно запутанна. Суды не в состоянии найти и объявить действенные правила и действенные ограничения. Ясно, конечно, что стандарты драматически сдвинуты. Поколение назад легкая кинокомедия «Луна голубая» спровоцировала беспорядки просто потому, что слово «девственница» было произнесено с экрана. Сегодня «адюльтерные» книжные лавки, пип-шоу и кинотеатры порнофильмов существуют в каждом городе в любых масштабах. Обыватели могут видеть и покупать «крутую» порнографию, журналы и книги о сексе всех сортов, богато иллюстрированные, если хотите, — и все это без преследований и репрессий. Эта явная вседозволенность шокирует и вызывает отвращение миллионов людей. Миллионы других думают иначе, но тихо: они голосуют просмотром и покупкой «крутой» продукции. Те, кто предпочитает традиционную мораль, жалуются в судах на море порнографии — и на растягивание Первой поправки так, что она защищает этот «разврат». Нет сомнений, что на судах лежит некоторая ответственность. Суды противостояли цензуре; они запрещали запретительные законы; они пропускали очень свободные стандарты. Но основное изменение, без сомнения, было не в правовой области, а в социальной. Существует потребность в таких фильмах, книгах, журналах; и, что более важно, люди хотят покупать их просто, дешево, открыто и на законных основаниях. Для большей части населения эти взгляды являются правонарушающими.

Вопрос этот •не назовешь простым. Здесь, как и в других вопросах, Суд сталкивается с трудной проблемой: где провести черту. Конечно, есть такие «синие чулки», которые хотят подвергнуть цензуре Шекспира, которые считают, что «Над пропастью во ржи» — это нехудожественно и неподходяще для старшеклассников, которые запретили бы все фильмы, хотя бы намекающие на секс. В одном из дел о непристойности, рассмотренных в Верховном суде, обсужался фильм «Половые отношения». Крупная студия выпустила фильм; это был серьезный и важный фильм на серьезные темы, и непристойность была использована в пределах образа. Однако ответчики были признаны виновными в показе фильма судом в Облани (штат Джорджия). Верховный суд отвел обвинение. В другом деле, Эрцнозник против города ДЖеКСOНВИЛЛ, рассматривалась проблема показа фильмов под открытым небом. В Джексонвилле (штат Флорида) зайрещали фильмы, в которых показывались «голая грудь или обнаженные половые органы», если экран можно было увидеть с улицы. Верховный суд нашел, что это правило слишком далеко заходит: если понимать буквально, то оно запрещало фильм, показывающий «детские ягодицы, открытие выставки античного искусства, купальщиков на пляже».

В целом Суд пытается быть осторожным в этой деликатной и спорной области. Он не заходит слишком далеко в поддержке элитарного общественного мнения. И он не дает противоположной стороне все, что она хочет. Он, конечно, отвергает чрезмерно щепетильные стандарты; но он никогда не говорил, что все можно. Такова, в общем, позиция Суда в делах О гражданских правах. Суд может возглавить общественное мнение и часто делает это. Он показывает путь. Он выступает как учитель или авангард. Но ему не надо самому идти по этой дороге, далеко опережая остальную толпу.

Это правда, в особенности потому, что суды обладают ограниченной силой. Они делают официальные заявления, но заботиться об их выполнении должен кто-то другой. Принуждение, однако, является решающим. Реальные права более важны, чем права на бумаге. Что происходит с доктринами Верховного суда, когда они достигают улиц, домов, кабинетов судей местных судов? Вообще говоря, между командой и ее выполнением существует множество промежуточных ин, станций, могущих изменить команду; и будет ли разрыв скандально большим или приемлемым — зависит от времени, субъекта, людей и места. Один исторический пример может быть здесь уместен. Это дело Бэйли против Алабамы, рассмотренное в 1911 году. Лонзо Бэйли был бедным чернокожим сельскохозяйственным рабочим, работавшим в Алабаме у белого землевладельца. Он бросил работу в середине полевого сезона и был арестован за «мошеннический» разрыв контракта. В Алабаме это считалось преступлением согласно статуту, принятому специально против людей типа Бэйли. Целью было привязать чернокожих рабочих к земле, хотя бы на время полевых работ, чтобы они не могли бросить работу вне зависимости от причин.

Система попахивала принуждением или даже рабством. Так продолжалось много лет. Но горстка прогрессивных адвокатов превратила проблему лонзо Бэйли в показательное дело. Они всеми путями протолкнули дело в Верховный суд. Здесь Алабама проиграла. Суд объявил закон неконституционным; судьи нашли, что он был частью системы батрачества, запрещенной федеральным законом. Негры Юга и их союзники одержали великую победу.

Но фактически с основной проблемой ничего . не случилось. Бэйли, конечно, освободили. Алабама кое-как починила свой закон, внеся небольшие косметические поправки. Другие южные штаты попросту игнорировали решение Суда. Южная система труда продолжила свое существование в том же виде, что и раньше. Южный принудительный труд продолжался. Дело Бэйли, короче говоря, «опередило свое время», Оно воодушевило либералов, дало им ощущение удовлетворенности. Но ни организации, ни движения, ни планов дальнейших действий, ни сил, ни желания провести право в жизнь не было. Таким образом, победа закона стала его смертью.

Более чем сорок лет спустя Верховный суд вынес решение по делу Браун против министерства просвещения. Суд приказал прекратить расовую сегрегацию в публичных школах. Это было первое дело в серии дел, запретивших расовую сегрегацию где бы то ни было. То, что случилось после дела Брауна, было не меньше чем революция — неполная, конечно, но тем не менее революция.

Другими словами, дело Брауна не разделило судьбу дела Бэйли. Оно не было сведено к нулю. Почему? Не по причине точки зрения суда, выраженной в решении, способа ее письменного изложения, стиля и мастерства. Ответ в другом — в изменившихся социальных условиях и — главное — в движении за гражданские права. Последовавшие за делом Брауна сидячие забастовки, марши, протесты, постоянные тяжбы, борьба на Юте и на Севере — все это вдохнуло силу и страсть в решение по делу Брауна и сделало его реально действующим. «Революция» произошла в результате партнерства Суда и борцов за гражданские права, правовых и социальных сил.

ЗДЕСЬ И ЗА РУБЕЖОМ

В заключение несколько слов об американском конституционном праве как предмете экспорта. Наша система стара, она прошла большой путь; и с самого начала она служила моделью для других наций. Когда страны Латинской Америки освободились из-под власти Испании, они начали принимать письменные конституции. Конституция Соединенных Штатов была важным источников идей щая этих документов. К сожалению, диктаторские режимы во многих из этих стран сделали из конституционных гарантий пародию. Слова говорят о свободе, равенстве и законности; но государство игнорирует или приостанавливает их гарантии.

Страны Латинской Америки ВЫшЛИ из другой правовой традиции — Испании и ее гражданского права. Судебная проверка, американский стиль им чужд. Тем не менее в некоторых странах (например, в Колумбии и Коста-Рике) суды играют значительную конституционную роль. С 1910 по 1953 год Верховный суд Колумбии аннулировал более пятидесяти статутов, в целом или частично. В других странах (Эквадоре, Парагвае) судебный пересмотр законов никогда не применялся.

После второй мировой войны Германия, Италия и Япония тоже написали новые конституции. В каждом случае имело место сильное влияние американских идей о конституционной системе. В конце концов мы выиграли войну, наши армии стояли в побежденных государствах. Кровавые, репрессивные режимы были побеждены. Контроль централизованной власти был целью оккупирующих сил.

Новые конституции включали положение о судебном контроле. Германия и Италия создали специальные конституционные суды, чтобы поупражняться в использовании этой силы. Это было началом разрыва с национальной традицией. Суд Германии после довольно медленного старта сейчас демонстрирует сильные признаки «активности»; он применяет власть с очевидным удовольствием. Он, например, разрешил вопрос об абортах столь же смело, как и Верховный суд США. Обнаружилась, однако, и другая сторона: в феврале 1975 года Суд отменил либеральные законы об абортах, исходя из интересов нерожденного ребенка.

Другие послевоенные суды применяли эти новые силы очень осторожно. Первые двадцать лет Верховный суд Японии был конституционно инертен; он почти никогда не выражал неодобрения судопроизводству, основываясь на Конституции. Но это нерасположение тоже, видимо, медленно подтачивается. В общем, новые конституционные суды (Кипр и Австрия — другие примеры) склонны быть активнее, напористее, самоувереннее год от года.

Эти заморские версии судебного контроля, конечно, привлекли внимание ученых. Было бы неправильным придавать слишком большой вес этому вопросу. Конечно, американский пример важен. Но важен и контекст. Все общества подвержены быстрым социальным переменам. Во многих отношениях мы сейчас являемся частью единой мировой культуры. Во всех крупных странах Запада население сейчас более мобильно, чем раньше, и благосостояние распространено широко, хотя и неравномерно. Старые образцы, бывшие авторитетами, приходят в негодность — очень быстро в одних местах, более медленно в других. Хотя самолеты, компьютеры и спутники сделали мир одной большой деревней, по крайней мере в некоторых аспектах.

судебный контроль не возник в Соединенных Штатах по волшебству. Сейчас это традиция, но это не было традицией в начале пути. Ничего подобного судебному контролю не было в Англии, Испании или в Германии. Он развился в этих странах почти из ничего. Он развивался потому, что каким-то таинственным путем работал. Определенные социальные условия (и орудия закона) сделали возможным американский образец. Если эти условия воспроизводятся, скажем, в Германии или Японии и если там есть другие законы, мы можем ожидать,

что развитие некоторым образом пойдет параллельно. Голливудские фильмы и кока-кола покорили мир потому, что нравились людям. Никто не навязывал их иностранцам силой. Оказалось, что у иностранцев такие же вкусы, хорошие или плохие, как и у американцев. Это неудивительно. Судебный контроль — экспорт похожего типа, хотя, будем надеяться, в более высоком плане.