Виктор Олегович Пелевин Бэтман Аполло

• Название: Виктор Олегович Пелевин Бэтман Аполло
• Дата: 15.08.2022
• Размер: 1.63 Mb.
• Имя файла: betman_apollo.doc
• Тип: Документы; #645977
• страница: 6 из 27

СВИДЕТЕЛИ НЕИЗБЕЖНОГО

После того как наступила тишина, я на всякий случай досчитал до ста и только потом открыл глаза.

И вздрогнул.

Софи не ушла вместе со всеми. Она сидела рядом и внимательно на меня смотрела, ожидая, когда я вернусь к жизни.

— Напугала, — сказал я.

— Ты всего боишься, — ответила она рассудительно, — потому что вырос в полицейском государстве.

Почему-то эта рассудительность вывела меня из себя. Я решил перейти на английский.

— I always marvel at how an average American combines carrying all that crap inside his or her head with being brainwashed all the way down to her or his ass…⁹

Конструкция получилась корявой и громоздкой — английский был для меня непривычным способом изъясняться.


— What?

Я пожал плечами. Софи нервно засмеялась.

— Во-первых, не обязательно говорить «his or her», можно сказать просто «her». Ставь всюду женский род, и тебя никто не обвинит в гендерном шовинизме. А во-вторых, ты чего?

— Так. Не люблю, когда родину ругают.

— Ты смешной, — сказала она. — Вы, русские, вообще смешные. Потому что все принимаете на свой счет. А на свой счет надо принимать только деньги, остальное — спам. Ты вампир. Для вампира полицейское государство — еще не самое страшное в мире.

— Я знаю, — сказал я хмуро. — Самое страшное в мире — это я.

— У тебя мания величия, Рама. Но если ты хочешь увидеть что-то действительно страшное, сегодня такая возможность есть.


— Ты имеешь в виду свою душу? — спросил я. — Которую ты мне еще раз покажешь в хамлете?

Она снова засмеялась, но я почувствовал, что мне удалось ее задеть.

— Какой ты милый, baby, — ответила она. — А я решила, что вчера мы действительно стали ближе…

Мне вдруг сделалось стыдно. Я подумал, что веду себя как баба. А она при этом — вполне как мужчина. Следовало быть насмешливым и легким. И еще — пикапно-суггестивным.

— Конечно стали, baby, — сказал я. — Я просто валяю дурака. Извини, baby… Кстати, насчет полицейского государства. Тебе не приходило в голову, что педофилия среди англо-саксов — не отклонение, а плохо скрываемая ориентация молчаливого большинства?


— Нет, — ответила Софи, — почему?

— А откуда иначе могло возникнуть такое обращение к половому партнеру — «дитя»? Что это за «baby», как не фрейдистская оговорка, повторяющаяся настолько часто, что она стала устойчивым выражением, гремящим в миллионах спален? Или даже не оговорка, а просто привычка, остающаяся от норвежского секса…


— А это что такое?

— Это когда с детьми доречевого возраста. Которые пожаловаться не могут. Отсюда и эта самоедская истерика. Этот яростный denial в трансатлантических масштабах…

Она неожиданно чмокнула меня в щеку — и засмеялась, когда я вздрогнул. Но я был уверен, что она меня не укусила.

— Вот именно, baby, — сказала она. — Насчет спален и половых партнеров я и хочу с тобой поговорить.

Я покраснел.

С целеустремленным собеседником, четко знающим, чего он хочет, очень трудно беседовать. Не помогает ни дурное настроение, ни язвительность. Ни даже поставленная руководством задача отстоять национальный дискурс.

— Ты хочешь помочь близкому существу? — спросила она.

— Зависит от того, насколько близко будет это существо, — сказал я. — И как долго.

Софи загадочно улыбнулась.

— Тебе понравится, baby. Обещаю.


— Что я должен сделать?

— Навестить вместе со мной спальню Дракулы.

— Зачем? — спросил я.

— Когда-то в этом замке хранился архив Дракулы. И его личные вещи. Считается, что архив погиб, когда схлопнулась Круглая Комната. Все пробирки якобы разбились, и препараты ушли в землю. Я уже говорила тебе, что это вранье. Архив Дракулы был уничтожен сознательно.


— А что именно хотели скрыть?

— Следы и свидетельства тех мыслей, к которым он пришел в конце своей жизни. Все его записи, дневники и даже личные вещи были спрятаны или сожжены. Кроме одного-единственного объекта.

— Какого? — спросил я.

— Картины. Которую нарисовал сам Дракула.

— Ты хочешь на нее посмотреть? — спросил я.

Софи кивнула.


— А зачем тебе нужен я?

— Видишь ли, спальня Дракулы — это запретное место. Она оборудована ловушками, которые разработал сам граф. Их можно пройти только вдвоем.


— Там есть видеонаблюдение?

— Как раз этого нет, — сказала Софи. — Никто бы не посмел. Да и не смог бы.

Было непонятно, откуда у нее такие подробные сведения. Девушка явно готовилась к поездке.


— Ловушки есть, а наблюдения нет?

— Именно потому и нет, что там ловушки, — ответила она. — Если бы там было наблюдение, наблюдателю пришлось бы спасать тех, кто в них попадет. Ну или как-то реагировать. На него легла бы ответственность. А если нет картинки, то нет и события.

Логика была вполне вампирической.


— А что за ловушки?

— Это не совсем ловушки… В общем, конечно, ловушки, но Дракула сам в них попадал почти каждую ночь. И не один. Я думаю, Рама, это именно то, чего тебе хочется…

Я сглотнул слюну.

— Так ты пойдешь? — спросила она.


— Когда?

— Сегодня ночью.

— Пойду, — сказал я решительно.

— Отлично, — улыбнулась она. — Я зайду за тобой в полночь. Не спи.

Все-таки какое глупое и доверчивое животное мужчина. Постоянно попадает в одну и ту же западню, которую, даже не скрываясь, кое-как плетет ему враждебное существо с холодной рыбьей кровью. Мало того, что попадает — сам эту западню ищет. Часто за большие деньги.

Я все-таки уснул.

Софи пришлось несколько раз постучать, чтобы поднять меня из гроба. Но, открыв дверь и увидев ее, я даже прикусил губу — так она была хороша. На ней был черный спортивный костюм, делавший ее похожей на ниндзя — или на заключенную из продвинутой и стильной тюрьмы где-нибудь в Скандинавии.

Она поманила меня в коридор.

— Не зайдешь? — спросил я.

— Некогда. У нас максимум три часа. Идем быстрее.


— Куда?

Она знаком велела мне молчать — и следовать за ней.

Мы быстро дошли до места, где ветка моего персонального коридора соединялась с остальным замком. Как я и ожидал, Софи направилась к главной лестнице.

Когда мы поднялись на выложенную разноцветными ромбами площадку, она поманила меня к узкой дверце с пожарной символикой — или тем, что я за нее принял.

Там были нарисованы языки пламени и висящий над ними шлем. Шлем походил скорее на каску римского легионера, чем на головной убор пожарного, но я подумал, что в вампирической автономии такое изображение могло сохраниться еще с античных времен — и я вижу сейчас подобие помпейского культурного пузыря. Поразительно, сколько исторических гипотез способны породить за короткое время возбуждение и страх.

За дверцей, однако, не оказалось ничего противопожарного. Я увидел кирпичную кладку, из которой торчали железные скобы, уходящие вверх и вниз. Ни пола,

ни потолка у ниши не было — это был аварийный лаз. Где-то далеко внизу — так далеко, что у меня наверняка закружилась бы голова, не будь я вампиром, — горела красная точка, похожая на огонек сигареты.

Софи протиснулась в дверцу и скрылась вверху. Я последовал за ней, но она поставила мне ногу на голову, чуть не сбросив в колодец.

— Закрой люк, — прошипела она.

Одной рукой было сложно это сделать, но я справился — и вокруг стало совсем темно.

Мы полезли вверх.

Лаз постепенно расширялся. Несколько раз Софи зажигала фонарик и оглядывалась по сторонам. Потом гасила свет и лезла дальше. Во время одной из таких остановок она наконец что-то нашла. Прижавшись к кирпичам, она ударила ногой в стену. Меня осыпало пылью. Софи ударила еще раз, и вокруг стало светлее. Открылась такая же дверца в стене, как та, через которую мы забрались в шахту.

— Вылезаем, — сказала она.

Мы оказались на другой лестничной площадке с полом из разноцветных ромбов.

— А почему нельзя было по лестнице? — спросил я.

— Нет прохода.

Я увидел, что ведущая вниз лестница упирается в массивную дверь, запертую на несколько толстых засовов. На ступенях перед дверью лежал густой слой пыли — как будто специально насыпанной декораторами. Видно было, что ее не открывали давно.

— Куда ведет эта дверь? — спросил я.

— В большой зал, — сказала Софи. — Там Дракула принимал гостей.


— Туда можно войти?

— Сейчас уже нет.

Мы прошли отделанную малахитом арку, по краям которой стояли две зеленые от времени статуи, изображавшие козлоногих сатиров с исступленными от счастья лицами — и неприлично поднятыми бронзовыми членами. Я никогда прежде не видел ничего столь откровенного. Впрочем, неудивительно — наверняка вся подобная античность, оказавшаяся в распоряжении людей, была много веков назад переплавлена в колокола и распятия. Такое могло сохраниться только у вампиров.

— Граф был вынужден поддерживать имидж либертэна, — сказала Софи. — Даже дружил с молодым Оскаром Уайльдом, который многое у него перенял. В Англии тех времен ожидали от вампира именно этого.


— Он что, был педик? В смысле, гей?

— Не думаю. Но он всегда старался производить на халдеев как можно более двусмысленное впечатление…

Коридор, где мы шли, был обшит дубом. Свет в него падал сквозь оконные витражи с изображениями средневековых кавалеров и дам, гарцующих в окружении зверей и птиц возле высоких городских стен. Между витражами висели картины, похожие на иллюстрации к рыцарским романам. Я заметил вазы со свежими цветами, стоящие в нишах стены.

— Кто здесь живет? — спросил я.

— Никто. Но все поддерживается в том же самом виде, как было при графе.

Она остановилась около дубовой двери с особо искусной резьбой, изображающей птиц в кроне большого дерева.

— Здесь личные покои графа, — сказала она. — Теперь слушай. После того, как мы пройдем через эту дверь, шутки кончатся. Если ты хочешь выйти назад, делай в точности то, что я тебе скажу. Сразу, не раздумывая. Понял?

Мне стало тревожно.

— Ты же говорила, что мне понравится, — сказал я.

Она улыбнулась.

— Понравится. Но не факт, что ты при этом останешься жив.

После этих слов я, наверно, повернул бы назад — будь у меня уверенность, что я отыщу путь. Но ее не было. Я мог забраться в шахту со скобами. Но вряд ли я сумел бы найти в глубоком темном колодце первую дверцу, которую так непредусмотрительно закрыл.

— Подожди-подожди, — сказал я. — Так не пойдет. Сначала объясни, что там будет. И почему я должен тебя слушать.

— Там будет много всего, — ответила Софи. — А слушать меня ты должен потому, что тебе придется изображать графа.


— Мне? Перед кем?

— Перед его машиной соблазна.

Видимо, выражение моего лица произвело на нее плохое впечатление. Она нахмурилась.

— Нет, — сказала она. — Изображать графа ты не сможешь. Изображать графа буду я.

— Ая?

— Ты будешь… — она секунду подбирала слова, — изображать девушку из бедной, но приличной семьи, которую граф угостил ужином, незаметно укусил в шею и привез домой, потому что бедняжке негде ночевать.

— А чего так замысловато? — спросил я.

— Based on the true story, — сказала она и положила ладонь на дверную ручку. — Мы разыграем реальную сцену из личной жизни графа, которая мне известна в деталях…


— Откуда?

— ДНА одной из его любовниц, которая побывала у него в гостях. Я знаю в мельчайших деталях, что она видела и слышала. Мало того, я помню наизусть все, что говорил ей Дракула — весь его, так сказать, ритуал. Мы попробуем его повторить. Если не слишком отклонимся от сюжета, все должно совпасть. Для хронометража я буду говорить то же самое, что граф.


— А что мне говорить в ответ?

— Что хочешь.


— И зачем нам все это делать?

— В результате, — сказала Софи, — я надеюсь получить один приз. Очень необычный. И очень мне нужный. А ты… Ты тоже сможешь получить свой приз.

Это звучало обнадеживающе.

— О’кей, — сказал я.


— Тогда сосредоточься, мы начинаем. Ты готов?

Я кивнул.

Она открыла дверь. За дверью было темно.

— Дамы вперед, — сказала она ненатуральным мужским голосом.

Я шагнул в темноту. Секунду ничего не происходило. Потом волна воздуха прошла по моему лицу — словно рядом взмахнуло легкое крыло или веер. Впрочем, это мог быть просто сквозняк.

Зажегся свет, и я увидел большую, изысканно и старомодно обставленную комнату. У стены стояла кровать под балдахином, изображавшим (и довольно правдоподобно) разинутую пасть крокодила. Но для спальни здесь было слишком много objets d’art. На стенах висели картины, а с двух сторон от кровати стояли драгоценные рыцарские доспехи с золотой инкрустацией — в руках у одного железного воина был меч, а у другого копье. Возле стены помещался журнальный столик с чайным набором. По соседству стояли два кресла. Вот только пол из каменных плит, разделенных глубокими черными щелями, производил гнетущее впечатление.

— Хотите выпить чаю? — грубым басом спросила Софи.

Я даже вздрогнул. Она засмеялась.

— Не пугайся. Когда я имперсонирую Дракулу, я говорю мужским голосом.

Мне захотелось выйти из этой комнаты обратно в коридор. Я взялся за ручку, но дверь оказалась запертой.

— Уже поздно, — прошептала Софи.

Я не понял, за кого она это сказала — за себя или за Дракулу.

Она подошла к журнальному столику, чиркнула спичкой и зажгла плоскую спиртовку под похожим на колбу стеклянным чайником. Над спиртовкой появился круг синего огня.


— Чайник очень современный, — отметил я. — Разве такие были в его время?

— Не знаю, — сказала Софи.


— А когда именно жил Дракула?

— Проще считать, что всегда. К великим трансцендентным существам вообще неприменимо такое понятие, как даты жизни. Их всегда окружают анахронизмы и абсурдные хронологические нестыковки. В разные времена Дракула появлялся среди людей в разных обличьях и сильно растянул свое физическое бытие с помощью особых практик. Я даже видела изречения Дракулы, где он говорит о компьютерных программах и вирусах. Но это, конечно, уже перебор…

Софи поглядела на часы.

— Увы, мое милое дитя, — сказала она басом, — когда я говорил, что на мне и на этом месте лежит проклятие, я не шутил.

— Ты меня пугаешь, — сказал я.

Она довольно улыбнулась.

— У меня нет власти над тем, что здесь произойдет, — произнесла она тем же томным голосом. — Если хочешь уйти, уйди! Да, да, уйди — зачем тебе гибнуть вместе со мной? Да, я этого хочу — но не ради себя, а ради тебя, ради чистого цветка твоей юности… О нет, только не это! Она не открывается? Значит, уже поздно… Вот оно, проклятие, о котором я говорил…

Слова Софи предполагали некоторый драматизм происходящего — но она произносила их без особого выражения, засекая время по часам и делая большие паузы между словами.

Потом она села за столик — и пригласила меня сесть рядом.

— Пьем чай, — сказала она своим обычным голосом — и действительно принялась заваривать чай в блестящих химической чистотой стеклянных сосудах, стоявших перед ней на подносе.

Я устроился в кресле напротив.


— Что тут происходит?

— Видишь ли, — сказала она, — граф Дракула был не только донжуаном, но и женоненавистником, что является довольно обычным сочетанием. Он знал, на какие клапаны женского сердца следует нажать, чтобы быстро добиться желаемого. Но он повторил ритуал соблазнения столько раз в своей жизни, что постепенно стал испытывать от него смертную тоску. В конце концов он решил, в полном соответствии с модой позапрошлого века, механизировать его.


— Как можно механизировать соблазнение?

Софи поглядела на часы и сделала гримасу, которая должна была изображать серьезное мужское лицо.

— Ты хочешь знать, — заговорила она басом, — кто именно меня проклял? Не спрашивай. Темные тайны вампиров не сделают тебя счастливой, милое дитя. Твой чистый и светлый ум не вместит ужаса этой ледяной ночи… Нет, тебе не следует знать…

Реплики соблазняемого создания никто не озвучивал, но они были предельно понятны и так.

Я услышал тихий скрежет. А потом заметил, что пол пришел в движение. Он начал опускаться — и мы вместе с ним. Кровать, однако, оставалась на месте.

Софи, как и положено соблазнителю, сохраняла спокойствие и улыбалась.

— Не бойся, дитя, — пробасила она. — Мы еще не на дне ада… Пока…

— Он что, действительно это говорил? — спросил я.

— Угу. Изверг, конечно.

Шахта, в которую мы погружались под клацанье невидимых шестерен, делалась все глубже. То, что было раньше плитами пола, оказалось плоскими верхушками четырехугольных колонн. Кровать-крокодил теперь нависала над нами — казалось, мы смотрим снизу на огромную морду древней рептилии. Плиты пола образовали что-то вроде ведущей вверх лестницы — по ней еще можно было вернуться к бархатным зубам.

Софи поглядела на часы.

— Пропасть… — сказала она басом. — О, если бы я мог просто забыться навек в этой бездне… Но мне уготовано иное…

Прошла еще пара секунд, потом что-то булькнуло, и на самой низкой плите пола стала собираться темная лужа. Жидкость быстро поднималась — и скоро затопила несколько плит. Она была красной. Темно-красной.

— Зачем он это придумал? — спросил я.

— Дракула говорил, что его унижает необходимость предкоитальной лжи. И старался свести к минимуму все, как он выражался, лицемерные мелодрамы.


— Вот таким образом? — спросил я, кивнув на красную лужу, постепенно поднимающуюся к нашим ногам. — А не слишком хлопотно?

— Если ради одного случая, да. Но у него все было поставлено на поток. Он эксплуатировал созданный им романтический ореол многие десятилетия. Если не века. Его итальянские и греческие приключения когда-то вдохновили Джона Полидори на первый значимый образ сексуально активного вампира-аристократа. Многие сегодня понимают это как аллегорию британского колониализма, но действительность куда проще…

Я вспомнил стихи из школы. Это был один из тех редких случаев, когда я твердо знал, кто написал запомнившиеся мне строчки.

— «Британской музы небылицы тревожат сон отроковицы. И стал теперь ее кумир или задумчивый вампир, или…» Кто-то там еще, — сказал я. — Пушкин.

— Вот видишь, даже до ваших сугробов докатилось. Дракула старался не отходить от образа без крайней нужды. Плащ с красной изнанкой, накладные, извиняюсь за выражение, клыки — все это ввел в моду именно он. Цинично, конечно. Однако работало лучше, чем все сегодняшние методики пикапа.

Я вспомнил, как мой учитель Локи определял «пикап» — «совокупность подлых ухваток и циничных хитростей, принятых среди нищебродов, не способных или не желающих честно расплатиться с женщиной за секс». Но вслух этого я, конечно, не сказал. Вместо этого я спросил:


— Почему женщины попадаются на такое?

— Женское сердце само ищет возможности обмануться, — вздохнула Софи. — Поэтому обмануть его совсем нетрудно.

Между тем красная краска поднималась все ближе к нашим ногам. Выглядело это и правда мрачно.

— По-моему, — сказал я, — тебе пора что-то пробасить.

Она поглядела на часы.

— Темное море возмездия, — заговорила она басом, — вот-вот сомкнется над моей головой. Погибель заслужена мной в полной мере, и я не ропщу… Как жаль, милое дитя, что ты разделишь мою судьбу…

Я молчал.

— Тут тебе полагалось задать вопрос, — сказала она нормальным голосом. — Насчет того, можно ли остановить проклятие.

— Будем считать, что я его задал.

— Спасти меня могла бы только любовь, — пробасила она в ответ, — вдруг вспыхнувшая в сердце юного и чистого существа… Но мыслимо ли такое?

— Какое-то Кентервильское привидение, — наморщился я.

Софи кивнула.

— Теперь ты знаешь, откуда молодой Уайльд взял сюжет.


— Он что, тоже здесь сиживал?

Софи как-то неопределенно пожала плечами.


— Неужели этот примитив работал?

— Работает только простое, — сказала Софи. — И в простом, и в сложном… Вот представь себе, что ты девушка Дракулы, которая понимает, что красная жидкость вот-вот испачкает ее любимое платье, и ищет цивилизованный выход из этой дикой ситуации. Что бы ты сказал?

— Любовь? — спросил я тоненьким голоском. — Не знаю, мое сердце отдано другому. Но луч сострадания в нем так ярок, так светел… Он сумеет вырвать тебя из мрака, милый Дракула… Вот моя рука…


— Отлично, — сказала Софи. — Практически слово в слово. А где рука?

Я встал и подал ей руку. Она взяла меня за пальцы — и повела по узкой и крутой каменной лестнице. Мы поднялись наконец вверх и повалились на кровать.

Теперь это было единственное высокое и безопасное место в спальне. Выйти из комнаты было нельзя — под входной дверью был обрыв, на дне которого темнела красная жидкость. Чайный столик казался Атлантидой, уходящей в океан возмездия.

Методика Дракулы начинала мне нравиться.

— Мне нужно в ванную, — сказал я.

— Опять практически по тексту, — засмеялась Софи. — Вон туда.

Я увидел, что не все плиты пола возле кровати ушли вниз — вдоль стены осталась дорожка к неприметной дверце, скрытой за зеркалом. Дорожка напоминала тропинку в горах — пройти в ванную можно было только прижавшись к одному из рыцарей, а потом к стене.

Я никогда прежде не видел викторианских санузлов, и у меня возникло ощущение, что я совершаю святотатство на алтаре неведомого бога. Когда я вышел из храма фаянса и меди, Софи лежала на спине, подложив под голову подушку, и внимательно смотрела на стену с картинами. Перебравшись по каменной тропинке назад, я деликатно прилег рядом и сказал:

— Кажется, я понимаю этический смысл этого ритуала.


— Вот как. И в чем он?

— Я много раз замечал, что женщина… Как бы сказать… Не то чтобы испытывает страх перед соитием… Она, скажем так, не хочет брать за него ответственность. Ответственность всегда должна лежать или на партнере, или на непреодолимом стечении обстоятельств. Дракула, видимо, тоже не хотел брать на себя слишком много ответственности — и решил использовать непреодолимое стечение обстоятельств, которое постарался механизировать. Чтобы максимально упростить предварительную мелодраму… Я думаю, он не рассчитывал, что его спутница поверит в реальность происходящего — женщины все-таки не настолько глупы. Он лишь давал ей возможность сделать вид, что она поверила. Чтобы она могла сохранить лицо во всем его бесчеловечном оскале. Очень по-английски. Настоящий джентльмен…

— Ничего ты не понимаешь, — сказала Софи почти нежно.

— Да?

Она кивнула, поглядела на часы и пробасила:

— Мой падший ангел… Я говорю «падший», потому что ты уже почти рухнула на дно греха вместе со мной… Но светлый луч любви в твоем сердце спасет нас обоих, я это знаю… Довольно же слов…

Она повернулась ко мне, и ее губы накрыли мой рот. Я вдруг понял, что Дракула в это время переходил к делу, и она, кажется, настроена серьезно. Я поцеловал ее в ответ, а потом ее руки прошлись по моему телу, и я понял, что она настроена не просто серьезно, а окончательно серьезно…

Следующие полчаса я опущу. Это одно из самых сладких и нежных воспоминаний в моей жизни, делиться которым я пока что не готов. Да и не с кем.

Через полчаса мы лежали рядом, и я безостановочно болтал:

— Дракула был, конечно, гений пикапа. Спасти вампира — это круто. Но сейчас такое не проканает. Сегодня надо втирать подруге что-нибудь экологическое. Что, уступая грязным домогательствам, она уменьшает совокупный человеческий carbon footprint¹⁰. Или спасает бродячих животных… Мол, отдашься вихрю страсти — останутся жить эти десять собачек… И фотографию на стол. Можно даже так шантажировать. Или, еще лучше, что-нибудь про старых цирковых лошадок. Что их не пустят на колбасу, а дадут спокойно дожить на юге Франции… Не, про юг Франции не надо, а то бабу зависть задушит. Не понимаю, почему пикап до сих пор не взял на вооружение. Женщине всегда нужен высокий моральный повод для того, чтобы раздвинуть ноги. Это, по-моему, биология… Слушай, а давай в следующий раз в гробу?


— А тебе на кровати не понравилось?

— Понравилось, детка. Но в гробу интереснее.

— В гробу будет трудно раздвинуть ноги, — сказала Софи. — Даже при наличии высокого морального повода.

Она лежала рядом совершенно голая — похоже, совсем про это забыв. Я заметил татуировку на ее плече — красное сердце с черной звездой в центре. Я уже видел этот символ на экране монитора в ее гробу. Звезда была немного неровной и напоминала рваную пулевую пробоину. В ней были две крохотные белые буковки — LH. Чем-то они походили на аккуратные острые зубы…


— Обязательно попробуем в гробу, — сказал я, — у меня это теперь идея фикс… На что ты так внимательно смотришь?

— На цель.


— То есть?


— Погляди на картины, — сказала Софи. — Ничего не замечаешь?

Я уставился на стену. Не заговори она про картины, я вряд ли обратил бы на них внимание. Но теперь мне показалось, что среди них появилась новая.

На ней был большой красный цветок, написанный маслом. Подчеркнутая небрежность делала его похожим на иероглиф, нарисованный спешащим каллиграфом с помощью малярной кисти. Я не помнил яркого пятна на этом месте. Но подойти к картине было нельзя — под ней был трехметровый обрыв.

— Новая картина? — спросил я.

Софи кивнула.

— Она появляется, когда пол уходит вниз. Но этого недостаточно. Кровать должна подвергнуться… В общем, определенному типу нагрузки. Сымитировать такое невозможно, я вчера не меньше часа пробовала. А сейчас получилось почти сразу…

Она склонилась ко мне и звучно поцеловала меня в губы.

— Спасибо, милый. А теперь тебе придется немного побыть мужчиной.

— В каком смысле? — напряженно переспросил я.

— Нужна твоя физическая помощь. Если у тебя хватит сил. Мне нужно дотянуться до этой картины. Тебе придется встать внизу. А я залезу тебе на плечи.


— Ты хочешь ее украсть?

— Нет. Хочу снять с нее несколько кусочков грунта. Никто не заметит… Давай только быстро, у нас нет времени… Оденешься потом.

Удерживая на плечах ее вес (который она все время переносила с одной ноги на другую), я размышлял, чем было это удивительное приключение — внезапным взрывом искренней страсти с ее стороны, или продуманным экспериментом по приложению к кровати колебаний единственно правильной амплитуды и частоты… Это ее «я вчера не меньше часа пробовала» никак не шло у меня из головы.

— Готово, — сказала она наконец и спрыгнула на ступеньку рядом с той, на которой я стоял.

У нее в руке был крошечный пинцет и два прозрачных пластиковых пакетика вроде тех, в которых выдают таблетки и наркотики.

— Что ты там собирала? — спросил я.

Она попыталась спрятать свой улов за спину, но я перехватил ее руку и после короткой и довольно серьезной под конец борьбы завладел одним из пакетиков.

Внутри было нечто похожее на крохотный кусочек краски, отщипнутый с холста. Кажется, она сказала правду. Но из краски торчали какие-то волоски… Я поднялся по каменным ступеням и сел на кровать — туда, где было пятно света. Теперь можно было лучше рассмотреть находку.

— Это же комар! — воскликнул я.

— Именно, — ответила Софи.


— Мы что, лезли сюда из-за комаров?

— Это комары с ДНА Дракулы, — сказала она, садясь рядом. — Когда Дракула занимался живописью на пленэре, он ловил укусивших его комаров и вклеивал их в картины. Таким образом он оставлял тайный ключ для вампиров из будущего, которые захотят с ним связаться.

— А зачем нам связываться с Дракулой? — спросил я.

— Тебе незачем, — сказала Софи. — А у меня к нему есть вопросы.

Я ощутил смутную обиду.


— А почему мне незачем?

— Тебя не особо заботит освобождение человечества.


— Ты так говоришь, потому что я вампир из России?

Софи нахмурилась, собираясь ответить, но в этот момент раздался далекий скрежет какого-то механизма. Я заметил, что плиты пола снова пришли в движение. Софи поглядела на часы.

— Милое дитя, — сказала она басом, — скоро рассвет. Негоже, чтобы досужие люди видели тебя выходящей поутру из дома вампира… Тебе пора в путь.

Я поглядел на Софи, потом на висящую на стене картину.

Но картины там уже не было. На этом месте темнела обычная дубовая панель.

— А как эта картина называлась? — спросил я.

— «Свидетели Неизбежного», — сказала Софи.


— Дракула имел в виду комаров?

Она поглядела на меня как на идиота.

— Он имел в виду тех, кто захочет его встретить. И придет сюда за ключом.


— А что тогда такое «неизбежное»?

— Неужели непонятно? Любовь. Которая одновременно есть пропуск к тайне. Дракула ясно дал это понять, устроив доступ к картине таким образом…

Мне вдруг показалось, что на меня смотрит множество скрытых в стенах стеклянных глаз.

— Но если свидетели любви не комары, то кто тогда? — спросил я, оглядывая комнату.

— Как кто, Рама, — сказала Софи нежно. — Мы с тобой.

Я вдруг действительно почувствовал себя идиотом. Причем неизлечимым.

— А теперь пошли отсюда, — сказала Софи. — Самое время смыться.