Волкова Дарья Судьба всегда звонит дважды
 Скачать 238.62 Kb.
|
Глава 9. Покинь меня.Разумеется, мать была права. Бас предполагал, что будет непросто, но этот перелет доконал его окончательно. И если в Руасси он отказался от предложенного ему сотрудником аэропорта кресла-каталки добровольно, понуждаемый гордыней, то по прилету в Домодедово он бы и рад уже был, и на гордыню плевать, так ноги болели, да не предложил никто. Добро пожаловать в Россию, называется. А искать самому было совсем невмоготу, проще на остатках сил дохромать до такси. Бабуля так охала и хваталась за сердце, что Бас уже всерьез начал опасаться за ее здоровье, памятуя матушкины слова. Но обошлось, бабуля поплакала-поплакала, а потом повела внука любимого на кухню чаем с пирогами угощать. Себе он оказался предоставленным только спустя часа четыре. - Гринч, привет. - Баааас! Привет, брат! Как ты? - Нормально, вернулся вот... в родные пенаты. - Ты в Москве? - Ага. - Здорово! Как можно твою тушку потискать? - Я у бабки живу. Адрес помнишь? - Вроде бы. А может, в баре посидим, а? - Гриш, я... вряд ли дойду сейчас куда-то. Чуть не сдох, пока долетел. - Понял. Напомни адрес, приеду. Ну и это... Мы ж не на сухую сидеть будем? - Обижаешь. Но ты сам купи, ага? А то у бабули тут только наливка смородиновая. - О, я помню. Вкусная вещь! - Угу. Только не в коня корм. Да и мало ее, - смеется Бас. Соскучился он по друзьям, оказывается, ужасно соскучился. Как же хорошо возвращаться к жизни после всего! ________________ Посидели они с Гришей крепко, "Крушовица" и бабусины пироги с капустой были будто созданы друг для друга, по крайней мере, на их непритязательный вкус. И, после всего много рассказанного и обсужденного... У него ведь дело к Озу. - Гриш, у тебя есть Машин адрес? Оз не уточняет, о какой Маше идет речь. Хмурится. - Бас, ты же знаешь, я в чужие дела не лезу... Но не хватит ли ей уже? - О чем ты? - Я видел Машку неделю назад. У нее вид такой, что она готова прибить любого, кто заговорит с ней о тебе. Я вот ее спросил, как ты там... Лучше тебе не знать, что она мне ответила. И каким тоном. Так что... мне кажется, не стоит тебе... - Оз, ты в чужие дела не лезешь - вот и не лезь! Адрес знаешь? - Знаю, - с неохотой и после паузы. - Говори. _______________ К разговору с Машей он готовился два дня. Точнее, просто выжидал, пока сможет более-менее нормально ходить, не морщась на каждом шаге от боли. Трость он с собой не взял, обуреваемый все той же гордыней, но в вестибюль Машиного дома вошел, почти не хромая. Консьержа его ответ "Я к Тихомировым в пятьдесят восьмую" удовлетворил - видимо, старания Баса выглядеть прилично не пропали даром. Еще бы и дальше повезло, и Маша оказалось дома. Вероятность этого была невелика, но проверить он мог, только постучав в дверь. С другой стороны, даже если ее нет дома... он всегда может подождать, там у подъезда есть чудная скамейка. Однако, чуть позже выяснилось, что на консьерже везение Баса кончилось. Дверь ему открыл... о, он сразу понял, кто это. Это Машкин отец, и она на него очень похожа. Те же темные глаза, черты лица так схожи... Очень странно видеть взрослого мужика, так похожего на... крайне симпатичную тебе девушку. - Здравствуйте. Я к Маше. Она дома? - вежливость и хорошие манеры в Баса не без труда, но вбили. Еще в детстве. - Так-так-так... Это кто же к нам в гости пожаловал?.. - Извините?.. - Не извиню. Но, заходи, коли пришел, - перед Басом шире распахнули дверь. Только ему заходить не хотелось, ну вот совершенно. Но заставил себя, шагнул через порог. - Прошу в мой кабинет, - кивком головы обозначил направление его неожиданный собеседник. - Вообще-то, я к Маше... - А я так мечтал с тобой поговорить по душам... Бас, - темная бровь, точная копия Машиной, артистически, виртуозно выгибается Дураком Бас никогда не был. И ситуация ему не нравилась. Не нравился холодный голос, с легкой, так тонко подпущенной издевкой, что достигается только многолетними тренировками. Не нравился мрачный, тяжелый взгляд. И сардоническая улыбка тоже не нравилось. Ох, не к добру все это... - Вы знаете, я, наверное, лучше Машу на улице подожду. - В кабинет, живо! - Нет, право, не стоит. Я лучше... - он сделал один шаг назад, больше просто не успел. - В кабинет, я кому сказал!!! - Тихомиров не просто рявкнул эти слова. Он еще и прихватил Василия за рукав куртки и дернул все в том же, указанном ранее кивком головы направлении. Бас покачнулся от неожиданности такого рывка, на ногах он и так стоял с трудом, а тут еще это... Не сдержался, охнул и поморщился от боли. На какой-то миг даже вынужден был схватиться за плечо Машкиного отца, чтобы не грохнуться на пол. Но затем сразу же отпустил. А тот смотрит на него со смесью изумления и... отвращения. Резко выпускает рукав его куртки и сам отступает на шаг от Баса, словно от прокаженного. Презрительная гримаса искажает его лицо. - Что ж ты такой убогий-то, прости, Господи? Пальцем не дотронься... - Извините, - прохрипел Бас, ему дико неловко. - Хоть раз поступи как мужчина! Что, даже поговорить не можешь прямо? Стыдно? Бас выдыхает резко. После всего... похоже, у него нет выбора. И он проходит, наконец, куда ему указывают. Кабинет внушительный, место для уединения и работы солидного человека. Ну да, Машкин папа - денежный мешок. Но Басу сейчас не до деталей. Без приглашения даже не опускается - падает в гостеприимные объятья кожаного кресла, хотя ему сейчас все равно куда - лишь бы не стоять. Машин отец молча наблюдает за его действиями, но изогнутая бровь и презрительно вздернутый угол рта красноречивее любых слов. - Итак, расклад такой, - Тихомиров начинает негромко, размеренно. Пальцы сцеплены в замок, сам он показно расслабленно откинулся на спинку кресла, но у Баса отчетливое ощущение, что он видит перед собой человеческое воплощение кобры перед броском. - Я говорю, ты слушаешь. Ясно? Василий кивает. Машкин отец что-то хочет ему сказать, и, похоже, останавливать его абсолютно бесполезно. - Вот что я тебе скажу... Бас. Я терпел и молчал, когда моя дочь месяц умирала вместе с тобой. Я согласился отпустить ее к тебе, потому что она говорила, что ей это нужно. Я молчал и тогда, когда она вернулась сама не своя, будто на нее вылили ведро холодной воды. Я все еще терпел и смотрел, как она неделями пропадала на кладбищах с фотоаппаратом. Я стерпел, когда она решила снова ехать к тебе. Я терпел все то время, пока она жила в Париже, вдали от семьи. И все из-за тебя! Но теперь, когда она вернулась второй раз... Такая... такая... - Тихомиров шумно выдохнул, улыбнулся абсолютно шакальей улыбкой и продолжил: - Вот тут мое ангельское терпение закончилось. Дверь кабинета милосердно распахивается, Бас поворачивает голову. Женщина, эффектная, светловолосая, с пронзительными сине-рентгеновскими глазами. Судя по возрасту, скорее всего, Машина мать, хотя и непохожи. Ну да, Машка же на отца похожа, на этого кошмарного ядовитого типа. - Тихомиров, что здесь происходит? - Ничего, - тот снова улыбается, но на этот раз нормально, по-человечьи, все потому, что улыбка адресована не Басу. - Мы просто беседуем. - Дмитрий Иванович, я тебя умоляю. Без членовредительства! - Какой разговор! Конечно! Ручки-то, - демонстрирует свои весьма приличные габаритами ладони ("В виде кулаков, - отстраненно отмечает вдруг Бас, - наверное, еще внушительнее выглядят"), - вот они! - Дмитрий! - Даша, дай мне с молодым человеком закончить. А потом я целиком в твоем распоряжении. И слово "закончить" в исполнении Машкиного отца звучит крайне... несимпатично. Когда их оставляют наедине, Бас имеет сомнительное удовольствие снова наблюдать улыбку... как его назвали, Дмитрия Ивановича? Улыбка у Дмитрия Ивановича Тихомирова что-то совсем нехорошая. - Ну-с, буду краток. Если я увижу тебя рядом с моей дочерью... если ты только посмеешь подойти к ней... снова начать портить ей жизнь... Заруби себе на носу - я лично, вот этими руками сломаю тебе то, что тебе с таким трудом починили. И еще оторву что-нибудь... для усугубления эффекта! И я тебя уверяю, это не фигура речи, а понимать следует бук-валь-но! Не оставишь в покое мою дочь - я тебя пришибу! Понял меня?! Бас отвечать не хочет и не может. Не та у него весовая категория и не то состояние, чтобы спорить сейчас с этим... А более всего противно, что, скорее всего, Машкин отец имеет право так говорить с ним. Медленно кивает, а потом еще словами: - Понял. - Тогда - вон отсюда! Немедленно! Как он выходил, помнит смутно, в себя пришел уже на той самой, замеченной им еще до визита в Тихомировскую квартиру, скамеечке у подъезда. Ноги ныли ужасно, причем не в нагрузке дело было, наверное, а в чем-то ином. Режущая боль полосовала то по бедрам, то по икрам, пока он сидел, откинувшись на спинку скамьи и подняв лицо к небу. Лицо приятно согревали лучи солнца, идиллия просто какая-то... А на самом деле... На сердце погано так, что и дышать-то трудно. Смертельно обидеться на злобного тролля, который по какому-то недоразумению считался Машиным отцом, не позволяло одно: Баса не покидало ощущение, что он постоял перед непредвзятым зеркалом, в котором отразились все его поступки по отношению к Маше. И вся "красота" этих поступков. А он все о себе думал, как ему, бедненькому, плохо. А оказывается... оказывается... что он сам делал плохо другому человеку. Эх, если бы можно было повернуть время вспять, изменить. Хотя бы не сказать ТЕ слова. Всего пара секунд, и все рушится. Бас вздохнул и открыл глаза. Чтобы увидеть... ее. Наяву, тут, в паре шагов от скамейки и него. Маша была не одна. Если бы он не имел уже сегодня "чести" познакомиться с Машиным отцом, мог бы предположить, что этот мужик - ее отец. Не очень-то похожи, конечно, разве что возраст у Машиного спутника был подходящий да волосы схожего оттенка, но более всего сближало их то, как они одинаково увлеченно о чем-то спорили друг с другом. До того, как Маша встретилась взглядом с ним. У Баса ощущение, что он не просто какой-то Василий, а целый василиск. И под его взглядом Маша цепенеет. Только что эти красивые губы улыбались - и вот они сжались в тонкую линию. Только что в этих глазах был живой интерес к беседе и собеседнику - и вот они холодны и будто безжизненны. И останавливается она резко, словно налетев на невидимую стену. Так что ее спутник успевает сделать еще пару шагов, прежде чем понимает, что идет он далее один. Останавливается, недоуменно переводит взгляд с Маши на него, Баса. - Мария?.. - вопросительно. - Идите, Стас Саныч, я вас догоню. - Точно? - этот "Стас Саныч" смотрит на Баса внимательно-изучающе. Черт, Машку стерегут как наследницу трона! - Абсолютно, - кивает Маша, демонстрируя самый настоящий poker face. И вот они остаются наедине. Бас встает, собрав всю волю в кулак, чтобы не поморщиться. От Маши веет холодом, словно от ледника. Где тот веселый жизнерадостный человечек, которого он знал? Где та красивая улыбчивая девушка? Что он должен сказать, чтобы вернуть ее? - Маша, я не знал, как еще до тебя... хм... достучаться. Поэтому приехал вот... лично. Чтобы извиниться. Она смотрит на него все с тем же poker face. И молчит. Никто ему задачу упрощать не собирается. - Маша, я прошу тебя... Я поступил ужасно, я знаю. У меня было какое-то... помрачение рассудка, что ли! Сам не знаю, кто меня за язык дернул. Я так не думал, Маш, правда. Извини меня, пожалуйста. Он думает, что бы еще сказать, но Маша вдруг нарушает молчание. - Знаешь, для такого разговорчивого мудака, каким ты был в прошлый раз, сегодня ты крайне немногословен. - Что?! - Ты меня прекрасно понял, - отвечает Маша спокойно. - Ни видеть, ни слышать тебя я больше не желаю. Сделай одолжение - исчезни из моей жизни. - Маша, пожалуйста... - он еще не верит, что все потеряно. - Просто. Исчезни. Немедленно. Сказано негромко, ровно, спокойно. И именно поэтому он верит. Колени банально подкашиваются, но он должен уйти, действительно должен. Он не может видеть ТАКИХ ее глаз, слишком больно. А ведь он помнит другое в ее глазах, и долго еще помнить... будет. Отвернулся, пошел. Медленно и хромая, но сил притворяться сильным и прежним уже нет. И ее голос в спину, неожиданно: - Литвинский, не надо тут мне хромать и на жалость давить. Неубедительно. Не верю. Он вздрогнул, словно от пощечины. Больно, очень больно. И несправедливо. Но, наверное, он это заслужил. Губу прикусил до соленого привкуса во рту, но пошел ровно, лишь лицо искажала гримаса боли под каждый шаг. Но лица она не видит. А спина у него прямая. Свернув за угол дома, в два последних шага привалился к стене, а потом по стенке этого же дома и сполз вниз. Сел прямо на асфальт, головой в согнутые колени, руки на затылок. Так и сидел, долго-долго. Кто-то над ним периодически что-то говорил, про совсем распустившуюся молодежь, про то, что его надо в вытрезвитель сдать... Ему было совсем, совершенно все равно. Все ерунда по сравнению с тем, как больно. Ногам. Но больше - сердцу. _______________ - Тихомиров, ты что с парнем сделал? - С каким? - Дмитрий невозмутимо разливает коньяк по бокалам. - С каким-каким... С Машкиным! - А ты... ты где его видел? - Да сидел на скамеечке - ни живой, ни мертвый. Не стыдно детей обижать? - Детей?! Стасян, таких детей я сам в детстве убивал. Из рогатки. Так, стоп, - спохватывается Тихомиров. - Так что, Маша с ним осталась? Ты их оставил вдвоем?! - Дал возможность Маше добить то, что не добил папа, - не остается в долгу Соловьев. Ответить Тихомиров не успевает - трель звонка мешает. Торопливо выходит в коридор. - Машенька, как ты? - Я в порядке, па, - Маша действительно невозмутима. - А ты мне опять сэнсея спаиваешь? Я Стаса Александровича по делу пригласила, а вы опять... сразу за коньяк! - Машуль, - из-за спины Тихомирова в прихожую протискивается Соловьев. - Нам с твоим отцом это как слону дробина. Ну, что ты там показать хотела? - Пойдемте ко мне, - деловито кивает Маша. - Я вот хотела спросить, как такого эффекта добиться? Подозреваю, что на длинной выдержке, но что-то там еще... А у меня не получается, никак. Тихомиров озадаченно хмурится, глядя в спину дочери, уводящей к ноутбуку своего учителя. Неужели действительно одумалась? А затем перехватывает взгляд жены. Даша качает головой. - Я ей не верю. Сам Дмитрий не знает, что и думать. ________________ - Ну что, сын, пирогов бабушкиных наелся? Артем Борисович был слегка озадачен таким скоропалительным приездом Василия в Россию. Сам Артем уехал спустя неделю после операции сына. Его хлопотное хозяйство никак не желало функционировать как надо без бдительного ока господина начальника, да и сам Артем уверен был, что лучше Маши за Василием не присмотрит никто, а они с Арлетт больше мешают, чем помогают. По крайней мере, он точно. Ну, а теперь... может, и к лучшему, что Васька приехал. - Типа того, - Бас отвечает совсем невесело, несмотря на бодрый голос отца в телефонной трубке. - Ну, тогда давай ко мне. Семен Аркадьевич ждет. - Какой еще Аркадьевич? - на самом деле, ему абсолютно все равно. - Какой надо Аркадьевич! Давай, бери билет и прилетай. Ждем тебя! - Пап, пожалей мой травмированный мозг и перестань говорить загадками. Кто этот Семен Аркадьевич и зачем он меня ждет? - Семен Аркадьевич - лучший специалист по восстановительной медицине в этой стране! Ну, или один из лучших. Эксперт в области спортивной травмы. Сколько он людей заново на ноги поставил - ты таких цифр не знаешь! Я с ним договорился, он с тобой позанимается индивидуально. Надо ж тебе в нормальную жизнь возвращаться. - Да? Ну ладно, - никакого энтузиазма у него слова отца не вызывают, но заняться чем-то действительно надо. - Послезавтра, наверное, буду у тебя. - До встречи, сынок. Жду. ____________________ Семен Аркадьевич, что называется, и не таких обламывал. И на Басову хандру никак не реагировал, методично нагружая своего подопечного согласно составленной программы. Василию не оставалось ничего другого, как своего нового врача слушаться. Да и попробуй такого не послушайся. Бывший военный доктор, побывавший на настоящей войне, и не на одной, потом долгое время занимавший пост врача сборной страны по горным лыжам, он одним только взглядом заставлял Баса проглотить все свои возражения и молча делать то, что ему говорят. Но хорошего настроения это ему не прибавляло. Все вокруг напоминает о том, чего он лишился. Горы, среди которых он вырос, и которые он уже не сможет ТАК покорять, как ДО... Пусть сейчас лето, и курорт не так многолюден, как зимой, но ледники на больших высотах по-прежнему слепят глаза своей белизной. И многочисленные знакомые - инструкторы, тренеры, канатчики, спасатели, многие помнят его даже не то что здоровым и лихим, а просто - безбашенным пацаном, таким же, как ребятня из горнолыжной секции, у которой сейчас летние сборы на одном из ледников. И он со всеми здоровается, улыбается, отвечает на вопросы. Усиленно делает вид, что у него все в порядке. В конце концов - больно, тяжело, но к этой мысли надо привыкать... Что он больше не одна из самых значимых величин этого мира белых гор. А кто он теперь?.. Если бы он знал... _______________ - Как идут занятия? - они с отцом на кухне, у них поздний ужин, состоящий из магазинных пельменей и наспех поструганного салата из огурцов и помидоров. Ну а какой спрос с двух мужиков на хозяйстве? - Нормально, - пожимает плечами сын, вяло гоняя зеленый круг огурца по тарелке. - Семен Аркадьевич на тебя жалуется. Говорит, не видит большого рвения с твоей стороны. - А куда мне торопиться? - Василий, что за настроение? - Пап, ну правда... Все равно... ни прыгать, ни гонять по-настоящему мне уже не светит. А остальное... само собой как-нибудь... - Так... - Литвинский-старший откладывает в сторону вилку. - Ты мне не нравишься. - Привыкай, - Бас еще раз пожимает плечами, - что твой сын больше не крутой про-райдер, а так... никто. Я понимаю, с этим трудно смириться, но так уж получилось... - Знаешь, - Артем Борисович говорит ровно, внимательно глядя на сына. - Я не понимаю, почему именно я должен с этим смириться. Это, прежде всего, твоя жизнь и... - Ну как же! Я же сын самого Литвина! Я должен соответствовать! - Вася, ты что такое говоришь?! Ты же этого хотел сам! - Будто у меня был выбор! Я же должен был не посрамить славную фамилию, раз мой отец сам Артем Литвинский! Должен был стать таким же крутым, как мой отец! Артем откидывается на стуле, скрестив руки на груди. Качает головой, изумленно и неверяще. - Слушай, вот я вроде бы человек неглупый... Мать твоя вообще - ученый с мировым именем. Ты-то в кого такой дурак уродился?! - Чего?! - Бас вытаращился на отца. - Того! Откуда эти бредовые фантазии взялись в твоей голове?! - А что, я не прав? Это не так? - Конечно, нет! Никто тебя не заставлял. Ты рос в горах, и поэтому, и только поэтому я научил тебя кататься на лыжах. Но это отнюдь не значило, что ты должен был становиться профессиональным лыжником! - Да?! Но ты же радовался! Гордился! Тем, что я стал "про", моими успехами! Артем хватается за лоб. Что за бардак у парня в голове?! - Я сыном гордился! И горжусь! СЫНОМ! В первую очередь - тобой, дурень, а уж во вторую - тем, что ты делаешь. - То есть... - Василий изумленно смотрит на отца, - сын ТОГО САМОГО Артема Литвинского мог бы стать... - он морщится, подбирая слово, - каким-нибудь... бухгалтером? И ты бы не был... разочарован? - Хоть бухгалтером, хоть стриптизером! - рявкает, не сдержавшись, отец. - Или, как ты там говорил в интервью, порно-актером. Это твоя жизнь, и ты волен распоряжаться ею, как хочешь, по своему собственному желанию. Хочешь быть порно-актером - дело твое! - Бать, ты палку-то не перегибай, - растерянно отвечает Бас. - Это ж прикол был... про порно-актера. - Я понимаю, - усмехается Артем. - Просто я уже не знаю, как тебе объяснить. Что ты МНЕ ничего не должен. Это твоя жизнь, распоряжайся ею, как хочешь. - Я понял, пап. - Ну, вот и славно. А теперь марш мыть посуду. - Почему снова я?! - Ну не я же? Я же, - отец усмехается, - САМ Артем Литвинский. ___________________ - Я смотрю, ты бегать начал? - Ага. Получаться стало. А то какой-то ступор, представляешь, пап? Ходить могу, а бегать - ну вот никак, в голове что-то перемыкает! Но мне Семен Аркадьевич пару упражнений показал, вроде... разомкнуло. - Хорошо, я рад. Но ты смотри, без фанатизма. Не переусердствуй. - Да я хоть после того, как пробегусь, заснуть могу нормально. - Что, по-прежнему плохо спишь? - Да так... - морщится сын. - Через раз. То нормально, то... заснуть не могу долго, да и потом... - Угу, - задумчиво отвечает Артем. - Слышу я, что потом. - Ты о чем? - вскидывается Бас. - Разговариваешь во сне, мне через стенку слышно. Иногда стонешь. Иногда кричишь, но... редко. - Ну... извини. Я не могу это контролировать. Это последствия падения... Пройдет, наверное. - Сомневаюсь, что это связано с падением, - хмурится Литвинский-старший. - Почему?! - По кочану! У меня глаза есть. И вижу, когда человек... ну, хорошо, не человек... а бестолочь, которая именуется моим сыном, не знает, что делать со своей личной жизнью. - Нет у меня никакого личной жизни! И вообще... много ты понимаешь... - Да где уж мне! Не понимаю. Но опыт жизненный имею. Послушай меня, сын, - Артем садится рядом с Василием на диван, плечом к плечу. - Тут два варианта. Или ты выбрасываешь ее из своей головы, забываешь, вычеркиваешь. Все, нет ее, она ничего для тебя не значит и точка! - Если бы я мог, - Бас запускает пальцы в волосы, качает головой. - Нет, не могу. - Тогда остается второй вариант. Добивайся прощения. Как угодно. В ноги падай, колени целуй. Держи, не отпускай, пока не простит. - Да с чего ты вообще взял... что мне есть за что просить прощения?! - А что - нет? Сын вздыхает. - Есть. Есть за что, к сожалению, - Бас вдруг прячет лицо в ладонях. И стонет оттуда: - Я такой дураааак... Знал бы ты... - Да уж могу себе вообразить, - отец обнимает сына за плечи. - Ты тут уже блистал передо мной... гранями своего интеллекта. Представляю, что ты мог наворотить. - Ты вообще можешь понять, как это трудно?! - Васька даже повышает голос на отца. - Я пробовал, она меня слушать не хочет! - Я не только понимаю. Я ТОЧНО знаю, как это трудно. Но другого выхода у тебя нет. - Что значит - "точно знаю"? - Бас удивленно смотрит на родителя. - Ты что... тоже? Вот так вот?.. А потом... прощения просил? Ты?! - Если бы я этого не сделал, - невесело усмехается Артем, - тебя бы сейчас на свете не было. - Так это ты... с мамой? Что ты такого натворил? - Не рассчитывай, что я тебе про это расскажу, - строго хмурит брови отец. - Но одно могу сказать точно - так дальше ты долго не сможешь. Или она тебе не нужна - и ты должен ее забыть. Или она тебе нужна - и ты ее должен добиться. - Тебе легко говорить... - Я это один раз сделал. Столько сил положено было... а в результате сын получился... с придурью... - Но-но, полегче! - Что это ты расхрабрился? - Я еще узнаю у мамы, чем ты так накосячил еще до моего рождения, - грозит Бас отцу. - Она тебе не расскажет, - усмехается Литвинский-старший. - Спорим?! - Да иди ты, - беззлобно отмахивается от сына Артем. - Не лезь в дела старших, со своими лучше разберись. _____________________ Он лежит в темноте комнаты, повернувшись лицом к стене, уткнувшись в нее лбом. Кровать еще та, на которой он спал в детстве, немного коротковата, впритык. Но причина того, что он спит плохо - не в кровати, конечно. В нем самом, внутри. Правильный вопрос задал ему отец, тот самый, который он сам боялся задать себе. Нужна ли ему Маша? И он позволяет себе вспомнить. Отчетливо помнит свою первую мысль, когда увидел ее. Она показалась ему нереально красивой, наполненной какой-то... жизненнойсилой, светом, энергией. Потрясающие глаза, улыбка и... ну да, он же и так уже сознался... грудь. Умная, красивая и самодостаточная. Редкое сочетание,он до этого всегда имел дело с девушками... попроще. Иу него тогдаяснооформилась мысль: "У меня такой никогда не будет. Слишком хороша для меня" Именно об этом он ей и сказал, кстати, вот прямо тогда, в первую их встречу. И про глаза сказал, и про улыбку красивую. И про грудь... про грудь особенно. И про то, что, к его огромному сожалению, вряд ли у них что-то получится. Единственно, что такой смелый спич был произнес по-французски, с целью доказать свое "благородное" происхождение. На Машу его выступление произвело впечатление, он это заметил. И как их, несмотря ни на что,сразу потянуло друг к другу.По крайней мере, ему так казалосьпоначалу.Что он ей нравится. Этобезумнольстило, но... Куда было девать Аньку? Не мог он ее вот тут же послать к черту и начать ухаживать за Машей?!Нетак его воспитали, к сожалению. Да и Маша потом...словноохладела к нему, ее усиленно развлекал Оз. А вот Баса к ней тянуло по-прежнему, Романович это будто чувствовала, они бесконечно с ней ссорились, с каждым разом все сильнее.В конце концов, он решил, что им стоит расстаться. А потом они встретились снова. У него было такое чувство, будто крылья за спинойвыросли. Такое ощущение иногда дарил спуск, и то -далеко не каждый.А сейчас - он свободен от каких бы то нибыло обязательств и Маша рядом!Он тогда же решил, что добьется ее любой ценой. Изахотел ее вдруг просто смертельно. Маша ошалела от его натиска, он это видел, именно на это и рассчитывал. На это и на то, что ему тогда, в Канаде, не показалось. Машка посопротивлялась, конечно, но... Ее капитуляция была безумно сладкой. Он до сих пор, спустя все эти месяцы, помнил, как с ней было охренительно. Вроде бы ничего особенного, никакой экзотики, но... Очень кстати. Посреди ночи, когда ты пытаешься понять, как тебе нужно правильно поступить, эрекция - это очень кстати. Где она была, эта эрекция чертова, когда он тогда, в Париже, валял самого настоящего дурака?! Но сейчас, стоило вспомнить, как у них было... само собой возникло ощущение изгиба ее талии под его пальцами... и как она пахнет - чем-то теплым, будто свежеиспеченные булочки... и, одновременно, свежо и сладко, как клубника. И ее вкус... он ведь даже это помнил! Бас со стоном прижался пылающим лбом к холодной стене. Он не мог ее забыть, даже когда они расстались. И звонил ей так часто, как мог, чтобы не показаться слишком уж навязчивым. Получал нереальный кайф от ее голоса из своего телефона. И строил планы, как он прилетит к ней, и они будут снова... Все разбилось в пару секунд. Вместе с ним разбились к чертям все его планы на жизнь. Первые недели он о ней не вспоминал, это правда. Он тогда вообще... был сосредоточен на простейших вопросах выживания. На самых примитивных потребностях своего тела. На том, чтобы заново научиться хоть как-то существовать. Его мир был ограничен родителями и медперсоналом. А потом... когда она приехала в первый раз... Он же ей обрадовался, как идиот! И поймал себя на мысли, что она первый человек, кроме родителей, которого он бы хотел увидеть. Но вот только выражение ее глаз очень быстро убило эту радость.Маша ехала к парню, с которым у нее начался бурный роман, а приехала... к жалкому калеке. Уж что-что, а жалость он научился различать в глазах сразу за это время! И выносить ее мог только от матери.Ион прогнал ее тогда. В первый раз. А она вернулась... Бас чувствует, что его начинает потряхивать, и плотнее кутается в одеяло. Ему тогда было очень херово. Силы кончились, и уверен был - ничего путного уже не выйдет, ни из него, ни из операции. Сейчас это отчаяние казалось необъяснимым, странным, но тогда оно было, он помнит, какпо утрам не хотелось даже глаза открывать. Она вернулась. К нему. Взяла за руку и повела за собой. Не тащила насильно, но и не отпускала. И вытащила его. Вытащила из пропасти безысходности, вытащила своими рассказами, фотографиями, контрабандными пончиками и Гариком. Прикосновениями рук, нежных, но крепких. И тем единственным поцелуем перед операцией. Просто тем, что была рядом все то время, что он нуждался в ней. И чем он ей за это заплатил? Ох, лучше не думать об этом! Лучше подумай о том, зачем она это делала? Зачем столько времени провела с ним,учитывая, что ее отец был против, Бас в этомсам достаточно болезненно убедился. Почему тратилавремя, свои душевные силы, энергию на него? Чтобы помочь ему? Он упорно игнорировал ответ, но сейчас... перед его глазами меняется калейдоскоп картинок. ... Ее острый косой взгляд и неосторожнаяфраза "А, может, если ты позовешь, то соглашусь!". Сердце у него тогда чуть из груди не выпрыгнуло.... ... Она лежит в пушистом снегу и улыбается. А потом улыбаться перестает, когда он начинает наклоняться к ней... ... Она под ним, голая и влажная, ее ногти впиваются ему в плечи, прикусывает губу, пытаясь удержать стон. Не получается. А у него внутри что-то резонирует на ее тихие стоны, и в голове взрывается... ... Маша в обнимку с Гариком на пороге егопалаты. Он ее так ждал в то утро. Так сильно ждал... ... Он держит ее за плечо и притягивает к себе. И нереально страшно, что сейчас она отстранится. А вместо этого... И так трудно было потом отстраниться самому... ... Ее фотографии, ее рассказы. Каждый день, вне зависимости от погоды за окном и ее собственного настроения. Она всегда находила, чем его развлечь... ... Она катает его по скверу рядом с больницей. Ему поначалу страшно неловко, а Машка начинает рассказывать анекдоты, один похабнее другого. И ему не остается ничего другого, как поддержать это начинание. Нахохотались они в тот день до колик... Его дни, наполненные ею. Еедни, наполненные им. Ответ очевиден. Ответ был очевиден с самого начала, но он боялся его увидеть. Он не знал, что это за штука такая - любовь. Но был уверен, что ничем иным это быть не могло. Она его любит. Или... любила. В стену лбом он уже не просто уперся. Он в нее с размаху стукнулся, так, что в голове загудело, и искры из глаз. Больно, но неэффективно. Человека, который его любит, он собственноручно оскорбил и прогнал. Кто он после этого? Слов даже нет таких, чтобы назвать! Отец сказал - в ноги падать, колени целовать. Он бы и упал, и поцеловал, да все что угодно, а не те жалкие слова извинений, что он блеял в последнюю их встречу... Да только как до Маши добраться теперь? Ее чертов папаша и нежелание говорить с ним! Идея в голове оформилась внезапно. Странно, что он не додумался до этого раньше. Стараясь не шуметь, прошел в соседнюю комнату. Тихо, отец спит. Так, телефон на тумбочке. Вернулся к двери, по закону подлости зацепил что-то, судя по звуку - горнолыжные ботинки. - Василий, это ты там буянишь? - хрипло спрашивает отец. - Я, кто же еще. Извини. Телефон твой взял, позвонить надо. Можно? - запоздало. - Можно, - вздыхает отец. - Не шуми больше. Спонтанно, необдуманно, совершенно не вспомнив, что сейчас глубокая ночь, набирает по памяти ее номер. Слушает гудки и одними губами шепчет: "Пожалуйста, пожалуйста... ответь мне" - Да?.. - голос у Маши спросонья, негромкий и с хрипотцой. Именно в этом все и было дело, он это потом понял. Что он ей позвонил посреди ночи, и Маша взяла трубку, не взглянув на номер абонента. Да и не ждала уже его звонка. И напрасно... - Маша, это Бас. Я прошу тебя, не бросай трубку, пожалуйста. Это очень важно. Томительно долгая пауза. А потом: - Говори. - Маш, мне нужно с тобой поговорить. Лично. Не по телефону. Это очень важно. Жизненно важно. Я прошу тебя. Она молчит. Между ними тысячи километров, но ему кажется, что он слышит ее дыхание в трубке. Что ж он такой косноязычный-то, а?! Что же сказать еще?! - Маш, я тебя прошу всего об одной встрече. Я потом больше... не побеспокою тебя. Но мне очень нужно поговорить с тобой. Мне очень нужно кое-что сказать тебе. И спросить тебя... кое о чем. Это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО важно. Еще одна томительная пауза. - Хорошо. Он не поверил своим ушам, но переспрашивать побоялся. - Спасибо, Маш. Я завтра же буду в Москве. Где тебе удобно? И когда? - Я не в Москве. Черт побери! - А где? - а в голове вдруг идиотская, нелепая, но ужасно пугающая его мысль. Что сейчас она ответит "В свадебном путешествии". Откуда такой бред в голову лезет?! - Во Франции. И что она там делает, интересно? Ну фиг она ему будет отчитываться. - В Париже? - В Сен-Дени, - и после паузы она неожиданно снисходит до пояснений: - Гощу у подруги, она тут в Университете учится. Он прикидывает расписание рейсов. - Я буду там... послезавтра. Ты... еще будешь там? - Да. Ему показалось, или в ее голосе прорезались хоть какие-то эмоции? - Маша, скажи, пожалуйста, где и как тебя там найти? Потом, положив телефон на стол, он смотрел на лист бумаги с адресом и не верил в свое счастье. Он ее увидит. И там не будет этого кошмарного огнедышащего дракона. Это его шанс. Единственный шанс, который никак нельзя прохлопать. - Что за полночные бдения? - на кухню, хмурясь на свет, заходит отец. - Спасибо за телефон, - Бас протягивает отцу аппарат. - И за совет. Я завтра улетаю. - А что я скажу Семену Аркадьевичу? - Ну, ты же неглупый человек. Придумай что-нибудь. _________________ Она не могла даже находиться с ним в одной стране, как выяснилось. И после их последней встречи ей так и чесалось уехать куда-то... И раз он здесь, она уедет... обратно, во Францию! Слава Богу, отец не стал спорить, а Сонька вопросов лишних не задала. Удивительно, но, несмотря на полную внешнюю идентичность Соловьих, характер у них был совершенно разный. И Сонька ее понимала лучше всех, а вот импульсивная Надин выносила Маше мозг мелкими порциями, похлеще отца, пытаясь заставить "забыть урода". Эх, слышала бы Надя этот разговор... Зачем она согласилась на еще одну встречу? Что он ей может сказать нового? Успокаивать его внезапно проснувшуюся совесть Маша точно не собирается. Ей от него нужно совсем другое! До сих пор ведь нужно, несмотря на все это... Какая же она слабовольная идиотка... |