35ппп. Законы (написано зеленым, подчеркнуто красным) 37 Наказания (написано синим, подчеркнуто красным) 37 Часть вторая 39 8 39
 Скачать 2.11 Mb.
|
4 Довольно быстро выяснилось: все ученики в классе делятся на неравные группы. Первая группа была маленькой. В нее входили умные дети — как тот мальчик-солдатик. Татьяна Владимировна часто к ним обращалась, говорила, что он или она — «молодец». И солдатики получали больше всех картонных солнышек. Все остальные были Татьяне Владимировне неинтересны и вызывали скуку. Скука была невероятно заразительной и оказалась бы невыносимой, если бы не наличие третьей группы. Ее представители никогда не получали солнышек. Время от времени Татьяна Владимировна о них вспоминала и говорила: «Так. Все молчат и работают самостоятельно. Я занимаюсь с дураками!» Дураки вставали рядом с партами, и Татьяна Владимировна с раздражением начинала требовать, чтобы они что-то повторили — еще и еще раз. В эти моменты она нехорошо возбуждалась, и в ее красивом лице чувствовалась недобрая, но живая жизнь. Особое место в группе дураков занимал Колян. Татьяна Владимировна, обращаясь к нему, всегда несколько повышала голос: «Воротов! А ну — сядь! Ты успокоишься когда-нибудь? Ничего не соображаешь, так сиди тихо!» Но дети называли его Колян: «Колян сказал», «Колян кинул (уронил, толкнул, сделал)». Колян был не просто дураком, от которого по непонятным причинам ускользали буквы и цифры в их подлинном значении. Колян был сумасшедшим. Не сильно, а чуть-чуть. Он не мог сидеть спокойно. Внутри у него работал какой-то бессмысленный механизм, заставлявший внезапно взмахивать руками, пищать или хрюкать. Татьяна Владимировна от этих незапланированных звуков выходила из себя. Я ее понимала — несмотря на несходство характеров. Мне тоже не нравилось, когда кто-то ни с того ни с сего начинает кукарекать. Но с этим ничего нельзя было поделать. И это создавало некоторую непредсказуемость в нашей невыразительной школьной ЖИЗНИ. Хотя Колян корчил рожи, на переменах орал и носился по классу, в целом он был безвредным существом. Пока не стащил зеркальце. Зеркальце хранилось в учительской сумочке. Татьяна Владимировна время от времени извлекала его наружу, встряхивала прической, поворачивала голову то налево, то направо, убеждалась, что в мире существует красота, подавляла зевоту и начинала урок. Вот это зеркальце и лопалось Коляну на глаза. Точнее, его ручка, торчавшая из небрежно прикрытой сумочки. У Коляна не было злых намерений. Он просто проносился мимо во время перемены, демонстрируя чудеса увертливости и чудом не сшибая стоящие на пути парты. И его рука как-то сама собой ухватила зеркальце за торчащую ручку. Он и не думал скрываться и продолжал сумасшедший бег, размахивая зеркальцем, подсовывая его кому-нибудь под нос и восклицая: «Накось! Выкуси!» Потом прозвенел звонок, и что-то в бедной голове Коляна защелкнуло. Он заметался по классу, отдаляясь от учительского стола и от сумочки, будто вдруг осознал исходящую от них угрозу. А потом и вовсе оказался в последних рядах и, пытаясь замести следы своего нечаянного преступления, куда-то это злополучное зеркальце сунул. Вошла учительница, мы вскочили и замерли рядом с партами. Татьяна Владимировна кивнула, класс дружно выдохнул и опустился за столы, а она привычным движением потянулась к сумочке. И не обнаружила там любимого зеркальца. На лице Татьяны Владимировны вдруг вскипела жизнь, сделав его неузнаваемым, почти некрасивым. Все, даже любимцы-солдатики, почуяли неминуемую беду. — Кто позволил лазить в мою сумку? — Татьяна Владимировна произнесла это с незнакомыми интонациями. — Кто взял зеркало? Кто-то из солдатиков тут же поднял руку. — Ты? — Нет, — испугался ответчик. — Это Колян взял. Я видел. Он с ним бегал. — Не я, не я! — заканючил Колян, и было видно, что ему очень страшно. — Где зеркало, я вас спрашиваю? Колян все продолжал ныть и отнекиваться. Было видно: толку от него не добиться. И Татьяна Владимировна, все больше гневаясь, сменила тактику. — Кто был в классе на перемене? Кто последним видел зеркало? А ну, встать! Встали почти все. Только четыре девочки остались сидеть. — По стойке смирно. Руки за голову! Будете так стоять, пока зеркало не найдется. Мы встали и неуверенно заложили руки за голову. Как в кино про бандитов. Или про террористов. Террористы кладут руки за голову, когда их ловят. Или они сами велят кому-нибудь положить руки за голову. И так мы все стояли перед Татьяной Владимировной, весь первый класс. Она сидела за столом, листала журнал и на нас не смотрела. Одна маленькая девочка в последнем ряду вдруг подняла руку и начала ею трясти. Мы всегда так делали, чтобы нас спросили. А девочка не просто трясла рукой, она даже подпрыгивала от нетерпения. — Я знаю, где оно! Я знаю! — громко зашептала девочка. Ребята стали переглядываться. И учительница, наконец, обратила на нее внимание: — Я тебя слушаю! — Вот оно, в ведре! Все обернулись и посмотрели, куда указывала девочка. Среди бумаг в мусорной корзинке виднелась ручка зеркальца. Колян, осознав, что его разоблачили, страшно завыл и бросился вон из класса. Татьяна Владимировна подошла к корзинке, извлекла оттуда зеркало, потом вернулась к столу, резко схватила сумочку и тоже быстро вышла. Дверь громко хлопнула. Хотя хлопать дверью было нельзя и учительница постоянно за это боролась. Но теперь она сама хлопнула дверью и ушла. А мы остались стоять «руки за голову». И не знали, что делать. Некоторые мальчишки стали опускать руки и садиться. А девочки все стояли: вдруг Татьяна Владимировна вернется? Но затем сели и они. И все стали разговаривать, шуметь. Прозвенел звонок. Это был звонок с последнего урока. В обычные дни Татьяна Владимировна строила класс парами и вела вниз по лестнице, к родителям, ожидающим в вестибюле. А сейчас вести нас было некому. Поэтому мы еще немного посидели, а потом кто-то из мальчишек крикнул: — А что, ребя! Я домой пошел! Мальчишки похватали портфели и побежали из класса. А за ними — девочки. И так мы гурьбой скатились по лестнице, к удивленным родителям. Меня ждал дедушка. Он спросил, что случилось. Я объяснила: Колян стащил у Татьяны Владимировны зеркальце, но не захотел признаться. Из-за Коляна нас всех наказали. Татьяна Владимировна сказала: «Встать, руки за голову!» Надо было стоять, пока зеркальце не найдется. «Но зеркальце нашлось?» — осторожно уточнил дедушка. Я сказала, да, нашлось. В мусорном ведре. Потому что Колян не хотел украсть. Он просто немного сумасшедший. Дедушка погладил меня по голове и больше не стал ни о чем спрашивать.  Ночью на меня напали. Кто-то сухой и жгучий, желавший лишить меня стержня. Враг был невидимый и прятался внутри. Он схватил стержень своей горячей рукой и проталкивал в горло, чтобы проделать там дыру. В горле невыносимо скребло. Яне могла сама справиться с врагом и стала звать маму. Мама прибежала, и дедушка тоже пришел. Он сказал, «скорая» будет с минуты на минуту. Потом появился человек в белом халате, с чемоданчиком. Он потыкал меня в живот холодной трубочкой, заглянул в горло и сделал укол. — Классическая скарлатина, — спокойно подытожил врач. — Завтра вызывайте участкового. Это за два дня не проходит. — Скарлатина? Откуда? — мамин вопрос звучал жалобно. — Как откуда? Сидит за каждым углом. Особенно, в школе. Поджидает, кто мимо пройдет. — Доктор, как вы думаете, — осторожно поинтересовался дедушка, — это заболевание не может возникать на нервной почве? Когда нервное напряжение является, так сказать, катализатором нарушения иммунитета? — Скарлатина, батенька, — вирусная инфекция. Обычная детская болезнь, — отрезал доктор. — А про нервную почву — это не ко мне. Это к бабушкам из богадельни. У них там на этой почве чего только не бывает. Дедушка попытался скрыть разочарование: он привык уважать профессионализм. После укола жар меня отпустил, и я стала погружаться в спокойную дремоту уже опознанной болезни. «Скорая» уехала, дедушка и мама сидели в кухне, и до меня сквозь сон доносились их приглушенные голоса. — Иметь в классе больного ребенка… У любого могут не выдержать нервы. — Никто не спорит. Но надо быть разборчивой в средствах. — Тридцать человек в классе. После Алины Татьяна взяла еще троих. — И все сдали деньги на ремонт? — Нельзя быть таким злопамятным. Она же не в карман эти деньги кладет. Они идут на детей. — Охотно допускаю. — Нет, ты не допускаешь. Ты все время хочешь обвинять! — Ну что ты, Оленька! Я совсем не обвиняю. Просто я с самого начала чувствовал: это не для Алины. Бабушка бы ни за что… — Хватит, хватит об этом. Ты можешь предложить что-нибудь другое? Что устроило бы тебя, меня, Алину? Не можешь! Так о чем речь? — Алину нужно забрать из школы. Из этой школы. От этой учительницы. — То есть ты хочешь, чтобы она нигде не училась. А только слушала байки про лужи и рисовала бородатых неваляшек. — Бородатые неваляшки, Оленька, — это своего рода шедевр. Такие способности нужно беречь, а не загрублять, как рассуждает твоя приятельница из соседнего подъезда. — Никакая она не приятельница. Просто знакомая. — Хорошо. Эта знакомая из соседнего подъезда. А тот, кто загрубляет, совершает настоящую диверсию. Против человечества! Хочет лишить мир писателей и художников. А художники, Оленька, — это главный нерв человечества! — Тебе сегодня уже объясняли, что нервная почва ценится только в богадельне и не может быть фундаментом будущей жизни! И с чего ты взял, что Алина станет художником? Из-за этих самых бородатых неваляшек? Да может, из нее получится математик! — Хм… Математика — вершина человеческой фантазии. Это говорил еще Гильберт, про одного своего знакомого: «Он стал поэтом. Для математики у него не хватило воображения!» — Папа! Ты неисправимый романтик! Твои взгляды на жизнь давно устарели. Но ты продолжаешь настаивать на своем. И всех нас вынуждаешь жить по-своему! — Оленька, тебе не нравится, как мы живем? — Пала, мне все нравится. Но что касается Алины… — Я все-таки думаю, нужно еще поискать для нее учительницу. — Ты с ума сошел! На дворе ноябрь. — Ну, карантин по скарлатине, по этой детской болезни, имеющей вирусную основу, все равно кончится не раньше, чем через три недели. Так что у нас есть время. — Времени нет! — Кстати… Мне кажется, стоит посоветоваться с В.Г. — С В.Г.? Что за новости? С каких это пор мы советуемся с ним по вопросам своей семейной жизни? — Оленька! Ты пристрастна. В.Г. — профессионал. Профессионал с большой буквы. Он вращается в этой сфере. Мама фыркнула — как всегда, когда дедушка упоминал В.Г. И я погрузилась в сон. |