реферат история. Первая+мировая+Новые+подходы рефорат. Зарубежная историография 19 Заключение 28
 Скачать 148 Kb.
|
1 2 СодержаниеВведение 2 Зарубежная историография 19 Заключение 28 Список используемых источников 29 ВведениеНесмотря на многочисленность трудов, посвященных тем или иным аспектам истории Первой мировой войны, в ней по-прежнему немало спорных вопросов и разноречивых суждений. Прежде всего это касается целей войны – было ли у России стремление к захвату Константинополя и проливов или она, как и другие страны Антанты, имела намерение сокрушить военно-политическое могущество Германии и не допустить торжества пангерманизма в Европе. Существуют также различные интерпретации вопроса о достаточности средств, которыми располагало российское правительство для достижения целей войны. Традиционным для историографии является признание общей экономической и политической отсталости России, а ее военного потенциала как крайне недостаточного для ведения новой по техническим условиям и психологическим последствиям войны. Но наряду с ним в последние годы сложилась довольно положительная оценка проведенной царским правительством в конце ХIХ – начале ХХ в. модернизации экономики и на этой основе обновления флота и вооружения сухопутной армии. Нет единства мнений у историков по вопросам отношения различных классов и партий к внешнеполитическим действиям правительства. Первая мировая война явилась большим испытанием для российского общества, изменив его экономику, политику, общественную психологию и индивидуальное сознание людей. Большинство историков придерживаются мнения о том, что существует прямая связь между событиями 1 августа 1914 г. и гибелью монархии в феврале 1917 г. в России, ноябрьской революцией в Германии, мартовской – в Венгрии. В этом смысле война разделила всемирную историю на две эпохи, открыв совершенно новую ее страницу, наполненную социальными взрывами и потрясениями. Однако является ли отмеченная связь событий исторической закономерностью? Не следует ли признать, что механизм вызревания революции в условиях войны зависит от комбинации ряда факторов – социально-экономического «запаса прочности» существующего режима, гибкости и дальновидности правительственной политики, силы патриотических чувств народа, позиции либеральных и революционных партий, мн. других? Чтобы разобраться в спорных вопросах Первой мировой войны, необходимо определить цель исследования, разрешая которую - проанализировать начало Первой мировой войны и ее окончания. Для достижения поставленной цели потребуется решить следующие задачи: - Рассмотреть предпосылки к началу Первой мировой войны. - Рассмотреть причины и начало Первой мировой войны. - Проанализировать цели мировых держав в войне. - Определить итоги и значение войны. Отечественная историография Т. М. Исламов рассматривает происхождение Первой мировой войны следующим образом. 1. Об империализме, эпохе империализма, империалистическом характере войны. Нет оснований принимать за истину в конечной инстанции теорию империализма в ее ленинской трактовке, но еще меньше у нас оснований отбрасывать ее целиком, с легкостью необыкновенной предавая анафеме само понятие «империализм», «империалистическая экспансия», «империалистическая политика», как злонамеренную выдумку коварных большевиков. Между тем целый ряд процессов в мировой экономике (концентрация производства и капиталов, образование финансового капитала и др.) и в мировой политике (кризис всей системы международных отношений), новые колониальные захваты, совершенные Германией, Японией, США, локальные войны (англо-бурская, японо-китайская, русско-японская, триполитанская), острейшие международные конфликты (Боснийский кризис, Агадир, Цаберн), нельзя ни понять, ни осмыслить вне общей теории империализма, ибо они происходили тем не менее на общей почве, имели общий знаменатель. Характер и природа начавшейся в августе 1914 г. всесветной бойни определялись не защитой «родной земли, священных рубежей отечества», не заботой о спасении культурных ценностей и цивилизации от варваров – тевтоно-германских либо русско-славянских, а интересами империалистической экспансии в форме захвата, раздела, передела чужой земли либо установления сфер влияний и т.п. Анализ происхождения войны и ее характера не будет полным без органического включения в него главных исторических последствий конфликта, каковыми были: большевизм, фашизм, т.е. тоталитаризм обоих толков плюс японский милитаризм с его особой азиатской спецификой, и вторая мировая война. В сущности, она была в полном смысле слова продолжением первой; отличались они друг от друга скорее количественно – благодаря технологическому прогрессу, – чем качественно. В этом смысле война, начавшаяся в 1914 г., закончилась в 1945 г. 2. В целом теория империализма не может быть отброшена, но настоятельно необходима ее коррекция и дальнейшая разработка. Необходимым представляется расширение и уточнение родовых (видовых) признаков империализма. Особого к себе внимания требуют три из них – индустриализация, экспансионизм, национализм. Несколько слов о национализме. Нужно помнить, что в августе 1914 г. мир взорвали не только межимпериалистические противоречия. Особо зловещую роль сыграл и нетерпимый, агрессивный, всепоглощающий национализм всех: и тех, кто играл главные роли, и тех, кто мог лишь подпевать. Здесь требуются некоторые дополнительные разъяснения, ибо роль малых стран и наций и их национализм в великой трагедии не оценена до сих пор по достоинству историографией; ее анализ еще не вошел органической составной частью в концепцию происхождения первой мировой войны. 3. О роли малых наций. Справедливо ли считать Сербию такой же жертвой неспровоцированной агрессии, как и Бельгию? Едва ли. У Бельгии не было ни территориальных претензий к Германии, ни стремления оттяпать какой-нибудь жирный кусочек германской территории. О Сербии этого, к сожалению, не скажешь. Достаточно перечислить лишь некоторые области монархии Габсбургов, на которые простирались притязания сербов: Босния-Герцеговина, южные области Венгрии, населенные сербами, но не одними сербами. Получить все это и многое другое (все населенные югославянами земли Венгрии и Австрии) она не могла без большой драки, такой, в которой непременно должна была участвовать и Россия. Этим я хочу сказать, что только благодаря сербским интригам Россия оказалась втянутой в войну, которая отнюдь не диктовалась правильно понятыми национальными интересами Российской империи. И не геополитические интересы России требовали разрушения Австро-Венгрии, а интересы создания «Великой Сербии» того требовали. Среди немногих в России, кто понял и оценил ситуацию, созданную покушением в боснийской столице, был П. Н.Милюков, ученый-историк и политик. В двух статьях, опубликованных в «Речи» 13 и 14 июля 1914 г., он ратовал за локализацию конфликта, «что бы это ни стоило Сербии!». Во всяком случае не всегда великие были ведущими, а малые ведомыми, зачастую инициатива исходила от последних, они же создавали нередко конфликтные ситуации, усиливая общую напряженность в континентальном и глобальном масштабах. 4. Вопрос о виновниках войны. Похоже на то, что пришел к благополучному концу некогда сотрясавший мировую историографию пресловутый и порядком наскучивший всем вопрос об ответственности за войну, породивший гору литературы на всех европейских языках. К 1960-м годам страсти вроде бы улеглись, и историки наконец-то могли перевести проблему происхождения первой мировой войны в более спокойное русло строго научных конструктивных дискуссий. Барьер «патриотического» подхода первыми и весьма успешно преодолели немцы. Работы Фрица Фишера, его учеников и единомышленников, в частности, Иммануила Гайса, имеют ценность модели современной в лучшем смысле слова историографии, свободной от националистической узости, могут служить образцом для других национальных исторических школ. 5. Наднациональная историческая мысль обращена сегодня на постижение смысла катаклизма 1914-1918 гг. во всемирно-историческом контексте. В нем видят сегодня главное событие, определившее лицо второго тысячелетия. Его ставят в ряд таких явлений, как Великая французская революция, промышленный переворот, великие географические открытия и заокеанская экспансия европейских держав и др. Рассмотрение этой войны с более широкой, «глобальной» перспективы, важно не только как наиболее эффективное противоядие против «патриотизма» в историографии, но и для осмысления происхождения первой мировой войны и ее всемирно-исторических последствий в единстве и целостности. Наши западные коллеги не без основания полагают, что применение к изучению первой мировой войны метода глобальной истории позволит поднять историографию на качественно новый уровень, создать адекватную, свободную от прежних односторонностей общую концепцию истории Великой войны.1 В. И. Миллер дает следующий анализ современной историографии Первой мировой войны. Анализируя современную историографическую ситуацию, можно получить впечатление, будто интерес к истории первой мировой войны вновь возрос. На мой взгляд, такой вывод был бы, по меньшей мере, преждевременным. Скорее всего, мы имеем дело с очередным «поворотом» в общественном сознании, связанным с идеологической атакой на большевизм, ведущийся под разными флагами. С одной стороны, ясно видно стремление части политиков и публицистов «разделаться» с идеей интернационализма, воодушевлявшей многих борцов против войны, и возродить национализм в его наиболее радикальном, шовинистическом варианте. В этой связи вновь, как и в те далекие годы, противники войны трактуются как изменники, а генералы, офицеры и солдаты русской армии той поры, сражавшиеся и погибавшие на полях сражений, напротив рассматриваются как патриоты. С одной стороны, характерное для последних лет восхваление Романовых и их ближайшего окружения (генералов, министров и др.) привело к публикации исторических трудов и мемуаров, вышедших из-под пера людей этого круга. А для них война была последней героической эпохой императорской России. В результате в научный оборот вновь вошли материалы, которые позволяют нарисовать достаточно живую картину событий той поры. Вместе с тем на страницы трудов историков и публицистов вернулись и утверждения, давно отвергнутые (после тщательного анализа) исторической наукой. Так что уповать на «благоприятную» для исследователей историографическую ситуацию, на мой взгляд, не следует. Одна из иллюстраций сказанного – вопрос о «виновниках войны». В условиях, когда развертывается идеализация императорской России, вновь предлагается простенькое решение о Германии и Австро-Венгрии как о виновниках войны. Одновременно игнорируется вывод, уже давно ставший достоянием международной историографии, о мировой войне как результате длительного процесса накопления межимпериалистических, межгосударственных и иных противоречий. При этом вопрос о лицах, непосредственно участвовавших в развязывании войны, естественно, не исключается из рассмотрения, но ставится на подобающее ему второе (а может быть, и более отдаленное) место. Теперь о сюжетах, которые обычно не находят отражения в трудах о войне. На первое место в их ряду я бы поставил духовную атмосферу предвоенных лет и ее изменения в годы войны. Нельзя сказать, что эти аспекты жизни общества того времени совершенно не изучались. Есть много работ, в которых рассматривалась шовинистическая пропаганда, получившая распространение в Германии, во Франции, да и в России накануне и в начале войны. Но существовала в духовной жизни европейских стран и контрсила, противостоявшая этой пропаганде. Я имею в виду не только антивоенные документы II Интернационала, о которых говорили чаще всего. Был и пацифизм различных видов, а главное, не следует забывать, что начало ХХ в. было одним из периодов расцвета духовной культуры и в России, и в Германии, и во Франции. Вторая проблема, которая также заслуживает изучения, это- война и общественная мораль. Давно известно, что война нередко развращает людей, приучает их убивать, не испытывая при этом нравственных страданий, что за войнами следует нарастающий вал преступности, возникающий после возвращения демобилизованных солдат к родному очагу. А в основе всего этого лежит особая военная мораль, которая не только оправдывает аморальные (с точки зрения общечеловеческих ценностей) действия, но подчас прямо вынуждает делать то, что в иных, мирных условиях человек никогда бы не сделал. О поведении человека на войне (в конкретных условиях 1914-1918 гг.) написано много, но все эти материалы нуждаются в современном прочтении и в соответствующем анализе.1 А. М. Пегушев уделяет значительную роль колониальным противоречиям в происхождении Первой мировой войны. Политические, общественные и другие группировки в Европе вынашивали планы территориальной экспансии. Действительно, в результате войны был осуществлен передел колониальных владений, побежденных и победители, прежде всего Англия и Франция, расширили свои империи за счет колоний. Но даже тогда власть метрополий на огромных колониальных пространствах зачастую оставалась еще в значительной степени условной. Население ряда обширных районов Африки в конце ХIХ – начале ХХ в. еще в полной мере не ощущало на себе пресс колониального правления, европейская администрация во многих странах колониального мира (за исключением Индии, некоторых стран Северной, Западной и Южной Африки и ряда других) была малочисленной, а колониальные границы, как правило, условными. Не случайно в этот период был распространен термин «сферы влияния», боле точно, нежели понятие «колониальное владение», отражающий характер взаимоотношений между соперничавшими державами. Реальная жизнь нередко резко расходится с нашими абстрактными представлениями о ней. Известны случаи, когда, казалось бы, непримиримые колониальные соперники действовали сообща в критических ситуациях ил перед лицом общей угрозы. «Классический» пример такого сотрудничества соперников – совместное подавление восстания ихэтуаней в Китае в 1899-1901 гг. в 1899-1901 гг. Менее известный факт – помощь британских колониальных властей в Восточной Африке колониальной администрации бывшей Германкой восточной Африки в подавлении антиколониального вооруженного восстания 1905-1907 гг. (восстание Маджи-Маджи). Этот перечень можно продолжать. Вопрос о роли колониального фактора в возникновении первой мировой войны содержит еще один аспект. Усиливающиеся контакты с колониальной периферией в большой мере способствовали складыванию в метрополиях накануне и в особенности во время войны новой социально-психологической ситуации, отличительными чертами которой был рост шовинизма и расизма. Наиболее отчетливо эта тенденция прослеживалась в Германии, где шовинизм и расизм исходили не только «сверху», но и подпитывались «снизу». Именно в этой стране, в силу ряда конкретно-исторических, социально-психологических и других причин нашла свою почву идеология первого крупного теоретика расизма графа Жозефа де Гобино; в конце ХIХ в. развиваемые им идеи о превосходстве «арийской» или «тевтонской» расы «превратились в настоящий религиозный культ», в городах Германии появились «общества Гобино". Перед первой мировой войной по приказу Вильгельма II было даже начато составление расовой карты Германии с целью выявления «истинных арийских элементов», однако в силу абсурдности этого замысла (в некоторых районах и областях не было обнаружено ни одного человека «арийского типа») он так и не был осуществлен. Накануне Великой войны новая социально-психологическая ситуация сложилась и в других странах, в частности в Турции, бывшей союзницей Германии. Здесь рост массового шовинизма, также подпитывающий официальный курс, тесно переплетался с ростом панисламистских настроений. Религиозный шовинизм пронизывал военно-политические планы правящих кругов Турции. Они были более чем масштабны: разгром Англии в районе Суэца и России на Кавказе, объявление джихада всем «неверным» врагам Турции и в перспективе – объединение с Ираном и Афганистаном, захват Западной Индии, выход на Волгу и Урал в районы с исламизированным населением. К чему могли привести эти планы в случае их осуществления, можно судить по трагическим событиям 1915 г. в Восточной Анатолии и Армении.1 А. В. Ревякин рассматривает проблемы вины и ответственности в развязывании войны. По большому счету у ведущих мировых держав не было достаточных оснований стремиться к войне. Для старых колониальных и многонациональных государств - Великобритании, Франции, России и Австро-Венгрии – в ней заключался непомерный риск «великих потрясений», о чем напоминал опыт франко-прусской и русско-японской войн. От статус-кво особенно не страдали и молодые индустриальные державы, такие, как Германия и США, лидировавшие в мировом экономическом соревновании. Поэтому, выясняя причины первой мировой войны, важно не только указать на те общественные /международные, династические, экономическая, социальные, национальные и пр./ противоречия, попытку разрешить которые и представляла собой война, но и объяснить мотивы того, почему именно военный способ разрешения этих противоречий избрали основные мировые державы. Ход международных кризисов начала ХХ вв., не исключая и июльского 1914 г., свидетельствует, что, прежде чем «перейти Рубикон» и сделать войну неотвратимой, каждая из конфликтующих сторон располагала временем на раздумья, отвлекающие маневры и, в крайнем случае, на дипломатическое отступление (в расчете на реванш при более благоприятных обстоятельствах). Ни одна из европейских стран, за исключением Бельгии и Люксембурга, не подверглась внезапной агрессии типа той, которую в начале второй мировой войны Гитлер обрушил на Польшу, Данию, Норвегию и т.д. И если после длительных раздумий правительства основных держав Европы все же предпочли военный способ разрешения своих противоречий, то это, безусловно, говорит о решающей ответственности, по крайней мере, некоторых из них. Вопрос об ответственности заставляет нас взглянуть на причины первой мировой войны и с правовой точки зрения. Долгое время последняя была у нас не в чести. Между тем в правовом отношении вопрос об ответственности совсем не прост. К началу ХХ в. сложилась достаточно разветвленная система международного и национального права, регламентировавшая отношения между гражданами и правительствами разных стран. Напомним в этой связи о Гаагских конвенциях 1899 и 1907 гг. о мирном разрешении международного суда и др. Все это в совокупности представляло пусть несовершенную, но при наличии доброй воли достаточно точную основу для поиска путей справедливого (т.е. не нарушающего законных прав ни одной из сторон) разрешения международных споров. Следовательно, вопрос заключается в том, какая из воюющих сторон и в какой мере нарушила в 1914 г. общепризнанные нормы права. Уместно сослаться на один любопытный документ, который мы обнаружили в Центре хранения историко-документальных коллекций (ЦХИДК, ранее – Особый архив). Это – машинописная рукопись объемом свыше 150 листов, помещенная в самодельную обложку, на которой чернилами выведено: «Юридическое досье войны. Конфиденциально. Экземпляр, переданный на хранение в библиотеку Лиги прав человека 28 мая 1917 г.» Она представляет собой доклад, с которым 9 июля 1916 г. на заседании Общества документальных и критических исследований о войне выступил Матиас Морхардт, многолетний председатель известной и влиятельной во Франции правозащитной организации – Лиги прав человека. Его выступление было посвящено анализу причин первой мировой войны. Морхардт подходит к этому вопросу как юрист, оценивая действия воюющих держав в зависимости от их соответствия нормам права. В центре его внимания находится событие, ставшее отправным пунктом международного кризиса, приведшего к войне, – сараевское убийство эрцгерцога Фердинанда. Анализируя доступные ему документы, прежде всего ультиматум Австрии и ответ на него Сербии, автор приходит к выводу, что «в правовом отношении у Австрии были основания требовать полного и немедленного удовлетворения за кровное оскорбление, которое ей было нанесено, и что в юридическом смысле поведение Сербии после сараевского покушения не может быть оправдано». Морхардт далек от намерения «валить» всю ответственность на маленькую Сербию. Он считает, что позиция великих держав по отношению к сараевскому убийству также не свидетельствует о стремлении к торжеству справедливости. Словно предвидя возражения, что-де неуступчивость Сербии исторически оправдана и объясняется ее борьбой за освобождение южных славян, угнетенных Австро-Венгрией, Морхардт замечает: «Я охотно допускаю, что Австрия навязала своему южнославянскому населению порядки, которые нельзя признать справедливыми... Но, принимая это во внимание, мы не должны забывать, что, согласно той точке зрения, которую мы здесь отстаиваем, право австрийских сербов на освобождение ни в коей мере не отменяет права самой Австрии на существование и защиту от посягательства на него, откуда бы они ни исходили – со стороны соседа или ее собственной территории"временных исследователей.твенных и зарубежных историков.. Он пишет: «мы хотели показать ... что даже в той атмосфере подозрительности лжи, ненависти, в которой разразилась война 1914 г., Европа еще могла с почетом вернуться к исходному рубежу, если бы наши руководители не проявили склонность к авантюризму. Не бывает безнадежных ситуаций, из которых нельзя найти выход на пути мира, при условии действительного стремления к миру». Несомненно, к военному способу разрешения противоречий, накопившихся в отношениях между странами в начале ХХ в., подталкивало правительство и общественное мнение европейских держав, представление об оправданности и правомерности насилия во имя общественного (национального, классового, государственного) блага. Это представление во многом сформировалось под влиянием опыта революций, революционных и национальных войн конца 18 – 19 в. и к началу 20 в. вошло в плоть и кровь культуры и менталитета народов Европы. Нельзя сказать, что оно в корне противоречило идее права; напротив, оно исходило чаще всего из стремления к защите, восстановлению права. Но беда в том, что само право при этом получало слишком узкое или однобокое истолкование (как приоритет национальных, классовых, государственных и т.п.) императивов. Характерно, что в 1914 – 1918 гг. все страны воевали под лозунгами защиты отечества и национального освобождения. Ни одна из них прямо не называла свои цели войны захватническими, шла ли речь о «жизненном пространстве», «исконных землях» или о чем-либо подобном. И ради удовлетворения собственных притязаний никто из них не считался с правами противника. Такого рода «правовой нигилизм» дорого обошелся самим победителям: «Версальское перемирие» посеяло в Европе зерна еще более жестокого и опасного конфликта. Мы разделяем мнение тех участников нынешней дискуссии, кто считает, что в прошлом наша историография преувеличивала значение экономических противоречий между державами в начале ХХ в. Не вдаваясь в подробную аргументацию этого тезиса, заметим лишь, что нормальный, здоровый рынок экономически не разделяет, а объединяет народы. И если в начале ХХ в. он порой давал повод для недоразумений и споров между ними, то он же их и мирил, все теснее связывая узами общих экономических интересов. Об этом свидетельствуют активные интеграционные процессы, наблюдавшиеся в предвоенные годы. Пропагандистами свободного экономического сближения между народами были в те годы фритредеры. В ЦХИДК нами обнаружено досье, которое в порядке надзора французская полиция завела на организацию французских фритредеров – Лигу свободы торговли. Из него следует, что эта ассоциация была образована 5 ноября 1910 г., вскоре после международного конгресса фритредеров в Антверпене. В качестве ее уставных задач назывались пропаганда принципов свободы торговли и борьбы за их применение на практике. Мысль о том, что торговля может и должна победить войну, проясняет взгляды фритредеров на причины первой мировой войны, хотя, разумеется, не исчерпывает их.1 В. Н. Виноградов выдвигает свой взгляд на роль малых стран в развязывании Первой мировой войны. Специфика роли балканских стран в развязывании первой мировой войны заключалась в том, что ни одна из них в самый момент ее возникновения не была в ней заинтересована, но каждая стремилась воспользоваться конфликтом для территориального расширения, причем все без исключения подобные планы выходили за пределы оправдываемой национальным объединением акции. Существовали великосербская, великогреческая, великорумынская, великоболгарская программы. Поэтому шансы на отказ государств региона от участия в войне практически равнялась нулю, и Балканы с осени 1914 г. превратились в заповедное поле охоты за союзниками для обеих группировок держав. С другой стороны, межбалканские противоречия были столь остры и запутаны, что если не полюбовное, то хотя бы удовлетворяющее две страны территориальное размежевание представлялось недостижимым. Поэтому попытки и Англии, и Тройственного союза заручиться поддержкой блока балканских государств были заранее обречены на провал. Их вовлечение происходило поодиночке и, как правило, после длительного торга. Балканские страны нельзя рассматривать как клиентов или сателлитов той или иной державы. Румыния традиционно считалась находящейся в орбите германского капитала, а выступала на стороне Антанты. В Греции сильными экономическими позициями обладала Великобритания, тем не менее, в стране существовала сильная пронемецкая партия. Болгария, даже подписав договор с Центральными державами, медлила больше года, выжидая благоприятный момент для выступления. Переговоры Румынии с Антантой продолжались два года, и премьер-министру Ионелу Брэтиану удалось выговорить многочисленные уступки в территориальном вопросе. Младотурки вступили в войну поспешно и необдуманно, но происходило это под воздействием паносманских экспансионистских миражей, а не в результате немецкого давления. Мрачный юмор ситуации заключался в том, что германский посол в Стамбуле вообще был против вовлечения Турции в войну, полагая, что ей не выдержать напор англичан в Аравии и русских в Закавказье; кайзер Вильгельму II пришлось «поправлять» своего дипломата – не мешать же младотуркам воевать в германском блоке. Все это показывает, что вступление балканских государств в первую мировую войну произошло, прежде всего, и главным образом в соответствии с планами и расчетами их правящих сфер.1 А. В. Игнатьев рассматривает политику России и ее роль в происхождении Первой мировой войны. Правомерно ли ставить вопрос о роли отдельных держав в происхождении «Великой войны», коль скоро международные отношения в конце Х1Х – начале ХХ в. развивались в рамках мировой системы? Нам представляется, что да, если, конечно, не преследовать политизированную цель разделить государства на виновных и невиновных. Война была вызвана сложным комплексом причин, охватывавших едва ли не все стороны общественной жизни - от экономики до психологии. Эти причины или факторы по-своему преломлялись в истории каждой страны. Специфика такого преломления и может, по-видимому, служить предметом исследования. В данном случае речь пойдет о России – великой державе мирового значения, развитие которой существенно отличалось от западноевропейских и центральноевропейских государств. Россия сыграла свою заметную роль в происхождении мировой войны, но ее значение в глубинных процессах вызревания этого катаклизма определялись скорее факторами политического, чем экономического свойства. Народнохозяйственный потенциал страны, особенно в соотношении с населением и территорией, был сравнительно невелик и сориентирована на внутренний рынок. В территориально-политическом разделе мира Россия заняла первостепенные позиции в эпоху, предшествовавшую переходу к монополистическому капитализму. Она принадлежала к числу держав, больше заинтересованных в сохранении уже произведенного раздела мира, чем в его переделе. Несмотря на низкий уровень жизни населения, Россия играла одну из первых скрипок в концерте предвоенной гонки вооружений. Это объяснялось не только имперскими амбициями ее правящих кругов, но и другими причинами: геостратегическим положением, фактической утратой во время русско-японской войны флота, выявившимися в ходе той же войны и революции изъянами армии, очевидным намерением общеевропейского столкновения держав. Вместе с тем России принадлежала инициатива в зарождавшемся процессе цивилизованного регулирования международных споров и ограничении разрушительного характера войн, что соответствовало русской исторической традиции. Россия, как почти все другие великие державы, выступала на международной арене не изолированно, а в составе группировки – Тройственного согласия, в которой представляла собой самостоятельную, но не ведущую силу. Одно время ее правительство рассчитывало даже остаться в стороне от вероятного англо-германского конфликта, но затем обострение собственных противоречий с Германией и консолидация германо-австрийского союза заставили отказаться от лавирования и стать на путь укрепления Антанты. В целом политика России в Европе и на Ближнем Востоке не отличалась в рассматриваемое время воинственностью. Недостаточная подготовленность к тотальной схватке и внутренняя нестабильность побуждали к осторожности и поискам компромиссов. Вместе с тем имперский менталитет правящей бюрократии не допускал мысли о хотя бы временном отказе от великодержавной роли, по крайней мере, в традиционных Восточном и славянском вопросах. Определенное значение имел также великодержавно-националистический настрой общественности, проявлявшийся в печати и Думе. На рубеже 1913-1914 гг. в сознании правящих кругов произошел психологический перелом, выразившийся в решимости впредь не отступать перед вызовом со стороны Германии и Австро-Венгрии. Этот новый настрой сыграл свою роль в дни рокового июльского кризиса 1914 г.1 1 2 |