Главная страница
Навигация по странице:

  • И жалкий лепет оправданья

  • Для сердца вольного и пламенных страстей

  • Во второй группе 3

  • Действие из противоположных концов переходит к центру.

  • Толпе мои расскажет думы

  • Что без страданий жизнь поэта И что без бури океан

  • Что ищет он в стране далекой

  • И не кроется ли в этом мятежном парусе еще одна разгадка его тайны — разгадка его мятущейся души

  • Сашенька, помнишь, что ты сказала мне однаж­ды

  • Мишель. А вы будете ли гордиться тем, что вам первой я посвятил свои вдохновения

  • Проникнуть дерзко в сердце мне должна Зачем ей знать, что в нем заключено

  • И кто заглянет в недра облаков

  • (23 августа 1832 года. Из письма М. Ю. Лермонтова к М. А. Лопухиной).

  • Где рощи и луга поблекшие цветут Где хитрость и беспечность злобе дань несутГде сердце жителей волнуемо страстями

  • Ужель злодеям щит порфира

  • Где ж слава в кратких похвалах

  • Кто же вас гонит: судьбы ли решение Зависть ли тайная злоба открытая Или на вас тяготит преступление

  • проект. мой проект (2). Звучит музыкальная заставка вальс А. Хачатуряна к драме Маскарад. Мелодия неожиданно резко об


    Скачать 1.05 Mb.
    НазваниеЗвучит музыкальная заставка вальс А. Хачатуряна к драме Маскарад. Мелодия неожиданно резко об
    Анкорпроект
    Дата31.03.2022
    Размер1.05 Mb.
    Формат файлаdocx
    Имя файламой проект (2).docx
    ТипДокументы
    #430963

    Звучит музыкальная заставка — вальс А. Хачатуряна
    к драме «Маскарад». Мелодия неожиданно резко об-
    рывается. Читается стихотворение М. Лермонтова
    «Смерть Поэта».

    1-й ведущий.

    Погиб поэт!— невольник чести —
    Пал, оклеветанный молвой,
    С свинцом в груди и жаждой мести,
    Поникнув гордой головой!..
    Не вынесла душа поэта
    Позора мелочных обид,
    Восстал он против мнений света
    Один, как прежде... и убит!
    Убит!., к чему теперь рыданья,
    Пустых похвал ненужный хор


    И жалкий лепет оправданья?

    Судьбы свершился приговор!

    Не вы ль сперва так злобно гнали

    Его свободный, смелый дар

    И для потехи раздували


    Чуть затаившийся пожар?

    Что ж? веселитесь...— он мучений

    Последних вынести не мог:

    Угас, как светоч, дивный гений,

    Увял торжественный венок.
    Его убийца хладнокровно

    Навел удар... спасенья нет:

    Пустое сердце бьется ровно.

    В руке не дрогнул пистолет.

    И что за диво?., издалека,

    Подобный сотням беглецов,

    На ловлю счастья и чинов

    Заброшен к нам по воле рока;

    Смеясь, он дерзко презирал

    Земли чужой язык и нравы;

    Не мог понять в сей миг кровавый,

    На что он руку поднимал!..
    И он убит — и взят могилой,

    Как тот певец, неведомый, но милый,

    Добыча ревности глухой.

    Воспетый им с такою чудной силой,

    Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
    Зачем от мирных нег и дружбы простодушной

    Вступил он в этот свет, завистливый и душный


    Для сердца вольного и пламенных страстей?

    Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,

    Зачем поверил он словам и ласковым и ложным,

    Он, с юных лет постигнувший людей?..
    И прежний сняв венок,— они венец терновый,

    Увитый лаврами, надели не него:

    Но иглы тайные сурово

    Язвили славное чело;

    Отравлены его последние мгновенья

    Коварным шепотом насмешливых невежд.

    И умер он — с напрасной жаждой мщенья,

    С досадой тайною обманутых надежд.
    Замолкли звуки чудных песен,

    Не раздаваться им опять:

    Приют певца угрюм и тесен,

    И на устах его печать.
    А вы, надменные потомки

    Известной подлостью прославленных отцов,

    Пятою рабскою поправшие обломки

    Игрою счастия обиженных родов!

    Вы, жадною толпою стоящие у трона,

    Свободы, Гения и Славы палачи!

    Таитесь вы под сению закона,

    Пред вами суд и правда — все молчи!..

    Но есть и Божий суд, наперсники разврата!

    Есть грозный суд: он ждет;

    Он не доступен звону злата,

    И мысли и дела он знает наперед.

    Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:

    Оно вам не поможет вновь,

    И вы не смоете всей вашей черной кровью

    Поэта праведную кровь!

    На разных концах сцены — две группы участников.

    Они ведут диалоги о только что услышанном стихо­творении.

    В первой группе

    1-й ведущий. «Я уже имел честь сообщить Ва­шему императорскому величеству, что я послал сти­хотворение гусарского офицера Лермонтова генера­лу Веймарну, дабы он допросил этого молодого человека и содержал его при Главном штабе без пра­ва сноситься с кем-либо извне, покуда власти не ре­шат вопрос о его дальнейшей участи, и о взятии его бумаг как здесь, так и на квартире его в Царском Селе. Вступление к этому сочинению дерзко, а ко­нец — бесстыдное вольнодумство, более чем преступ­ное. По словам Лермонтова, эти стихи распростра­няются в городе одним из его товарищей, которого он назвать не захотел»

    (А. Бенкендорф).

    2-й ведущий. "Приятные стихи, нечего сказать; я послал Веймарна в Царское Село осмотреть бумаги Лермонтова и, буде обнаружатся еще другие подо­зрительные, наложить на них арест. Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не иимешаи он; а затем мы поступим с ним согласно закону" (Николай I).

    Во второй группе

    3-й ведущий. «Вся грамотная Россия с восторгом и благодарностью повторяет имя автора, видевшего зло и не поникшего перед ним челом. Смерть Пушкина возвестила России о появлении нового эта — Лермонтова» (Владимир Соллогуб).

    4-й ведущий. «Мне казалось, что я слышу гром, серебристый смех Пушкина. Это стихи, которые сочинил на его смерть некий господин Лepмонтов, гусарский офицер. Я нахожу их так! прекрасными, в них так много правды и чувств. (Софья Карамзина)

    Действие из противоположных концов переходит к центру.

    1-й ведущий. Стихотворение, явившееся «ь ком возмущения и совести», принесло его авт горькую, непростую славу. Испытание славой, да столь ранней (поэту не было и двадцати трех лет тяжелое испытание. Однако Лермонтов «гордо, ст ливо и благородно» принял как восторг перед талантом, так и гонения, выпавшие на его долв

    Нет, я не Байрон, я другой,

    Еще неведомый избранник,

    Как он, гонимый миром странник,

    Но только с русскою душой.

    Я раньше начал, кончу ране,

    Мой ум не много совершит;

    В душе моей, как в океане,

    Надежд разбитых груз лежит.

    Кто может, океан угрюмый,

    Твои изведать тайны? Кто


    Толпе мои расскажет думы?

    Я — или бог — или никто!

    Я жить хочу! хочу печали

    Любви к счастию назло;

    Они мой ум избаловали

    И слишком сгладили чело.

    Пора, пора насмешкам света

    Прогнать спокойствия туман;


    Что без страданий жизнь поэта?


    И что без бури океан?

    Он хочет жить ценою муки,

    Ценой томительных забот.

    Он покупает неба звуки,

    Он даром славы не берет.
    Звучит музыкальная заставка («Баркарола» П. Чай­ковского).
    3-й ведущий. В детстве характер его слагался трудно, сложно, преодолевая противоречия. Болезненная резкость, замкнутость соседствовали в не с мягкой мечтательностью; чудесный мир фантазий вмещал удивительные образы.

    Когда за плечами был уже большой опыт, когда многое уже было понято и в творчестве, и в жизни Лермонтов писал в одном из своих произведений «...Все для нас в мире тайна, и тот, кто думает отгадать чужое сердце или знать все подробности жизни своего лучшего друга, горько ошибается. Во всяко сердце, во всякой жизни пробежало чувство, промелькнуло событие, которых никто никому не ог кроет, а они-то, обыкновенно, дают тайное направление чувствам и поступкам».

    4-й ведущий. Порой, когда мальчик слушал сказки про волжских разбойников, «воображение его наполнялось чудесами дикой храбрости». Порой ем хотелось, чтоб кто-нибудь его приласкал, поцелова.1 приголубил, но никто этого не понял по-настоящему. Возникала обида. Она вела к скрытности. Больное самолюбие мешало признаваться в чистоте своих дум, появилось желание укрыться за нарочито резкостью.

    3-й ведущий. В одном раннем лермонтовском стихотворении есть строки, которые дают ключ к пониманию этой особенности психологии поэта:

    Любил с начала жизни я

    Угрюмое уединенье,

    Где укрывался весь в себя,

    Бояся, грусть не утая,

    Будить людское сожаленье...
    Вот что скрывалось за резкостью, за недоброй усмешкой, язвительным словом, непроницаемым для людей, мало знавших поэта. Под защитой насмешки легче и спокойнее было искреннему чувству.

    Звучит музыка. Заканчивается «Баркарола» П. Чай­ковского.

    4-й ведущий.

    Он был рожден для счастья, для надежд И вдохновений мирных!— но безумный

    Из детских рано вырвался одежд

    И сердце бросил в море жизни шумной;

    И мир не пощадил — и Бог не спас!

    Так тощий плод до времени созрелый

    Между цветов висит осиротелый,

    Ни вкуса он не радует, ни глаз;

    И час их красоты — его паденья час!
    И жадный червь его грызет, грызет,

    И между тем, как нежные подруги

    Колеблются на ветках,— ранний плод

    Лишь тяготит свою... до первой вьюги!

    Ужасно стариком быть без седин;

    Он равных не находит; за толпою

    Идет, хоть с ней не делится душою;

    Он меж людьми ни раб, ни властелин,

    И все, что чувствует, он чувствует один!
    1-й ведущий. В тысяча восемьсот тридцатом году Лермонтов делает следующую запись (к этой записи есть указание: «Когда я был еще 8-ми лет»): «Когда я еще мал был, я любил смотреть на луну, на разновидные облака, которые теснились вокруг, будто рыцари с шлемами, сопровождающие Артемиду в ее замок, полные ревности и беспокойства».

    Там же можно прочитать и следующие строки: «Я один раз ехал в грозу куда-то; и помню облако, небольшое, как бы оторванный клочок черного пла­ща, быстро неслось по небу: это так живо передо мной, как будто вижу».

    2-й ведущий. В природе Лермонтову стала от­крываться не только ее красота; тревожили ум таин­ственные смыслы, соблазны познания, волнующая близость разгадок.
    Белеет парус одинокой

    В тумане моря голубом!..


    Что ищет он в стране далекой?

    Что кинул он в краю родном?..
    Играют волны — ветер свищет

    , И мачта гнется и скрыпит...

    Увы! он счастия не ищет,

    И не от счастия бежит!
    Под ним струя светлей лазури,

    Над ним луч солнца золотой...

    А он, мятежный, просит бури,

    Как будто в бурях есть покой!


    И не кроется ли в этом мятежном парусе еще одна разгадка его тайны — разгадка его мятущейся души?

    Звучит музыкальная заставка (Ф. Шопен. Вальс № 7).

    Разыгрывается инсценировка на основе воспоминаний

    Екатерины Сушковой. Действующие лица: Катрин, Сашенька и Мишель.
    Катрин. В Москве я свела знакомство, а вскоре и дружбу с Сашенькой Верещагиной... У Сашеньки встречала я в это время ее двоюродного брата, не­уклюжего, косолапого мальчика лет шестнадцати, с красными, но умными и выразительными глаза­ми, со вздернутым носом и язвительно-насмешли­вой улыбкой. Он учился в Университетском пансио­не, но ученые его занятия не мешали ему быть почти каждый вечер нашим кавалером... Я прозвала его своим чиновником по особым поручениям и отдава­ла ему на сбережение мою шляпу, мой зонтик, мои перчатки, но перчатки он часто затеривал, и я гро­зила его отрешить от вверенной ему должности.


    Сашенька, помнишь, что ты сказала мне однаж­ды?

    Катрин. Лермонтов? Да я не знаю его и, что всего лучше, в первый раз слышу его фамилию».


    Сашенька. Перестань притворяться, перестань скрытничать! Ты не знаешь Лермонтова? Ты не до­гадалась, что он влюблен в тебя?

    Катрин. Право, Сашенька, ничего не знаю и в глаза никогда не видала его, ни наяву, ни во сне.

    Сашенька. Мишель, поди сюда, покажись. Кат­рин утверждает, что она тебя еще не рассмотрела, иди же скорее к нам.

    Катрин. Вас я знаю, Мишель, и знаю довольно, чтоб долго помнить вас, но мне ни разу не случилось слышать вашу фамилию, вот моя единственная вина. Я считала вас, по бабушке, Арсеньевым.

    Сашенька. А его вина — это красть перчатки петербургских прелестниц, вздыхать по них, а они даже не позаботятся осведомиться об его имени.

    Мишель опрометью убегает от них, рассердившись на

    свою кузину... Желая загладить вину, Сашенька от­правляется за братом.

    Катрин (после паузы). На другой день мы все вместе поехали в Москву. Лермонтов ни разу не взглянул на меня, как будто меня не было между ними. Но не успела я войти в комнату, как Сашень­ка подала мне письмо от него.

    Сашенька (входя). Что ж, Катрин, пожалуй, тебе дано свыше вдохновлять и образовывать по­этов.

    К а т р и н. В письме было стихотворение (читает).
    Благодарю!., вчера мое признанье

    И стих мой ты без смеха приняла;

    Хоть ты страстей моих не поняла,

    Но за твое притворное вниманье

    Благодарю!

    В другом краю ты некогда пленяла,

    Твой чудный взор и острота речей

    Останутся навек в душе моей,

    Но не хочу, чтобы ты мне сказала:

    Благодарю!

    Я б не желал умножить в цвете жизни

    Печальную толпу твоих рабов

    И от тебя услышать, вместо слов

    Язвительной, жестокой укоризны:

    Благодарю!

    О, пусть холодность мне твой взор укажет,

    Пусть он убьет надежды и мечты

    И все, что в сердце возродила ты;

    Душа моя тебе тогда лишь скажет:

    Благодарю!
    Сашенька. В другой раз мы отправились в Сер- гиеву лавру, куда пришли изнуренные и голодные. В трактире мы переменили запыленные платья, умы­лись и поспешили в монастырь отслужить молебен. На паперти встретили мы слепого нищего. Он дрях­лою рукою поднес нам свою деревянную чашечку, все мы надавали ему мелких денег; услыша звук монет, бедняк крестился, стал нас благодарить, при­говаривая: «Пошли вам Бог счастие, добрые госпо­да; а вот намедни приходили сюда же господа, тоже молодые, да шалуны, насмеялись надо мною: нало­жили полную чашечку камушков. Бог с ними!»

    Катрин. Помолясь святым угодникам, мы по­спешно возвратились домой, чтоб пообедать и отдох­нуть. Все мы суетились у стола, в неторопливом ожи­дании обеда, один Лермонтов не принимал участия в наших хлопотах; он стоял на коленях перед сту­лом, карандаш его быстро бегал по клочку серой бумаги, и он как будто не замечал нас...
    Мишель (закончив что-то писать, читает).
    У врат обителей святой

    Стоял просящий подаянья,

    Бессильный, бледный и худой,

    От глада, жажды и страданья.
    Куска лишь хлеба он просил

    И взор являл живую муку,

    И кто-то камень положил

    В его протянутую руку.
    Так я молил твоей любви

    С слезами горькими, с тоскою,

    Так чувства лучшие мои

    Навек обмануты тобою!

    Катрин. Благодарю вас, Мишель, за ваше по­священие и поздравляю вас: с такой скоростью из самых ничтожных слов вы извлекаете милые эксп­ромты, но не рассердитесь за совет: обдумывайте и обрабатывайте ваши стихи, и со временем те, ко­торых вы воспоете, будут гордиться вами.

    Сашенька. И само собой, особливо первые, ко­торые внушили тебе такие поэтические сравнения. Браво, Мишель!


    Мишель. А вы будете ли гордиться тем, что вам первой я посвятил свои вдохновения?

    Катрин. Может быть, более других, но только со временем...
    Звучит Вальс № 7 Ф. Шопена. Под музыку один из участников читает стихотворение М. Лермонтова.
    По небу полуночи ангел летел

    И тихую песню он пел;

    И месяц, и звезды, и тучи, толпой

    Внимали той песне святой.
    Он пел о блаженстве безгрешных духов

    Под кущами райских садов;

    О Боге великом он пел, и хвала

    Его непритворна была.
    Он душу младую в объятиях нес

    Для мира печали и слез;

    И звук его песни в душе молодой

    Остался — без слов, но живой.
    И долго на свете томилась она,

    Желанием чудным полна;

    И звуков небес заменить не могли

    Ей скучные песни земли.
    3-й ведущий. Отчего большинству своих знако­мых он казался пустым и чуть ли не дюжинным человеком, да еще со злым сердцем? Даже проница­тельный Белинский говорил о Лермонтове: «Сомне­ваться в том, что Лермонтов умен, было бы довольно странно; но я ни разу не слыхал от него ни одного дельного и умного слова. Он, кажется, нарочно щеголяет светской пустотой». Как горько слышать по­добные признания!.. Как несправедливы бывают люди, порой схватывая одни только внешние явле­ния и поступки. Эта боль и горечь звучит в лермон­товских строках:
    Никто не дорожит мной на земле,

    И сам себе я в тягость, как другим,

    Тоска блуждает на моем челе,

    Я холоден и горд, и даже злым

    Толпе кажутся; но ужель она


    Проникнуть дерзко в сердце мне должна?


    Зачем ей знать, что в нем заключено?

    Огонь иль сумрак там — ей все равно.
    1-й ведущий. В воспоминаниях бывших студен­тов Московского университета Лермонтов также пред­стает отчужденным от окружающих; «он внушал какое-то безотчетное к себе нерасположение» как со стороны сокурсников, так и со стороны профессо­ров.. В конце концов дерзкие выходки студента Лер­монтова послужили причиной его исключения из Университета.

    2-й ведущий.

    Темна проходит туча в небесах,

    И в ней таится пламень роковой;

    Он, вырываясь, обращает в прах

    Все, что ни встретит. С дивной быстротой

    Блеснет и снова в облаке укрыт;

    И кто его источник объяснит,


    И кто заглянет в недра облаков?

    Зачем? они исчезнут без следов.

    Когда-то на вопрос Катеньки Сушковой о том, ка­кую карьеру изберет бабушка своему внуку, Елиза­вета Алексеевна отвечала: «А какую он хочет, ма­тушка, лишь бы он не был военным». И вот сейчас, после исключения из Московского университета, Мишелю предстояло идти именно этим путем.

    3-й ведущий. В 1831 году, переехав из Москвы в Петербург, он начал приготовляться к экзамену для вступления в Школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, куда и поступил в нача­ле 1832 года в лейб-гвардии Гусарский полк.После родной Москвы императорский Петербургпроизвел на Лермонтова гнетущее впечатление:

    Увы! как скучен этот город,

    С своим туманом и водой!..

    Куда ни взглянешь красный ворот,

    Как шиш, торчит перед тобой...

    4-й ведущий (23 августа 1832 года. Из письма М. Ю. Лермонтова к М. А. Лопухиной). «Как только я приехал, я посещал — и признаюсь, довольно часто — родственников, с которыми я должен был познакомиться, но в конце концов я убедился, что мой лучший родственник — я сам; я видел образчики здешнего общества: дам очень любезных, кавалеров очень воспитанных — все вместе они на меня производят впечатление французского сада, не пространственного и не сложного, но в котором можно заблудиться в первый же раз, так как хозяйские ножницы уничтожили всякое различие между деревьями ».

    Звучит «Песня без слов» Ф. Мендельсона, которая может быть фоном для чтения стихов.

    3-й ведущий.
    Ты знал ли дикий край, под знойными лучами,

    Где рощи и луга поблекшие цветут?
    Где хитрость и беспечность злобе дань несут?

    Где сердце жителей волнуемо страстями?
    И где являются порой

    Умы и хладные и твердые, как камень?
    Но мощь их давится безвременной тоской,
    И рано гаснет в них добра спокойный пламень.
    Там рано жизнь тяжка бывает для людей,
    Там за успехами несется укоризна,
    Там стонет человек от рабства и цепей!..

    Друг! Этот край... моя отчизна!..

    * * *

    О, полно извинять разврат!


    Ужель злодеям щит порфира?

    Пусть их глупцы боготворят,

    Пусть им звучит другая лира;

    Но ты остановись, певец,

    Златой венец — не твой венец.

    Изгнаньем из страны родной

    Хвались повсюду, как свободой;

    Высокой мыслью и душой

    Ты одарен природой;

    Ты видел зло и перед злом

    Ты гордым не поник челом.

    Ты пел о вольности, когда

    Тиран гремел, грозили казни;

    Боясь лишь вечного суда

    И чуждый на земле боязни,

    Ты пел, и в этом есть краю

    Один, кто понял песнь твою.

    2-й ведущий. Наконец, в исходе 1834 года Лepмонтов был произведен в корнеты лейб-гвардии Гусарского полка и оставил юнкерскую школу.

    Звучит мелодия «Элегии» С. Рахманинова, подготав­ливающая к эмоциональному восприятию следующих стихотворений.

    1-й ведущий.


    К чему ищу так славы я?

    Известно, в славе нет блаженства.

    Но хочет все душа моя

    Во всем дойти до совершенства.

    Пронзая будущего мрак,

    Она бессильная страдает

    И в настоящем все не так

    , Как бы хотелось ей, встречает.

    Я не страшился бы суда,

    Когда б уверен был веками,

    Что вдохновенного труда

    Мир не обидит клеветами;

    Что станут верить и внимать

    Повествованью горькой муки

    И не осмелятся равнять

    С земным небес живые звуки.

    Но не достигну я ни в чем

    Того, что так меня тревожит:

    Все кратко на шару земном,

    Извечно слава жить не может.

    Пускай поэта грустный прах

    Хвалою освятит потомство,


    Где ж слава в кратких похвалах?

    Людей известно вероломство.

    Другой заставит позабыть

    Своею песнею высокой

    Певца, который кончил жить

    Который жил так одиноко.

    4-й ведущий.

    И скучно и грустно, и некому руку подать

    В минуту душевной невзгоды-

    Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..

    А годы проходят — все лучшие годы!

    Любить!., но кого же?., на время не стоит труда,

    А вечно любить невозможно.

    В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:

    И радость, и муки, и все так ничтожно...

    Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий

    недуг

    Исчезнет при слове рассудка;

    И жизнь; как посмотришь с холодным вниманьем

    вокруг,—

    Такая пустая и глупая шутка.

    3-й ведущий. Тяжелое настроение... И необхо­димо было что-то очень большое, чтобы справиться с подобными настроениями. Горечь в лермонтовском взгляде на жизнь, конечно, была, но та горечь, ко­торая делает ощутимей надежду.

    4-й ведущий. Вот интересная запись Лермонто­ва, относящаяся к 1841 году: «У России нет прошед­шего: она вся в настоящем и будущем. Сказывается сказка: Еруслан Лазаревич сидел сиднем 20 лет и спал крепко, но на 21 году проснулся от тяжелого сна — и встал и пошел... и встретил он тридцать семь королей и семьдесят богатырей и побил их и сел над ними царствовать... Такова Россия».

    1-й ведущий. «Такова Россия...» Неразбуженная — спит, непроснувшаяся — покорна, но проснет­ся! Протрет глаза, оглянется, расправит плечи, уди­вится своему сну и терпению... «Такова Россия...»

    Звучит музыкальный отрывок из Пятой симфонии П. Чайковского или из симфонической поэмы С. Рах­манинова «Колокола».

    2-й ведущий.

    Люблю отчизну я, но странною любовью!

    Не победит ее рассудок мой.

    Ни слава, купленная кровью,

    Ни полный гордого доверия покой,

    Ни темной старины заветные преданья

    Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
    Но я люблю — за что не знаю сам —

    Ее степей холодное молчанье,

    Ее лесов безбрежных колыханье,

    Разливы рек ее, подобные морям;
    Проселочным путем люблю скакать в телеге

    И, взором медленным пронзая ночи тень,

    Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

    Дрожащие огни печальных деревень.
    Люблю дымок спаленной жнивы,

    В степи ночующий обоз

    И на холме средь желтой нивы

    Чету белеющих берез.
    С отрадой, многим незнакомой,

    Я вижу полное гумно,

    Избу, покрытую соломой,

    С резными ставнями окно;

    И в праздник, вечером росистым,

    Смотреть до полночи готов

    На пляску с топаньем и свистом

    Под говор пьяных мужичков.
    1-й ведущий. Эту свою отчизну и повидал Лер­монтов, когда в 1835 и 1836 годах пересек страну от приневских равнин до южных степей. Побывал он и в родных ему Тарханах, вгляделся в народную правду... Не здесь ли, в «полях земли родной», ис­кал он убеждения и веры?
    Прекрасны вы, поля земли родной,

    Еще прекрасней ваши непогоды;

    Зима сходна в ней с первою зимой,

    Как с первыми людьми ее народы!..

    Туман здесь одевает неба своды.

    И степь раскинулась лиловой пеленой,

    И так она свежа, и так родня с душой,

    Как будто создана лишь для свободы...

    Но эта степь любви моей чужда;

    Но этот снег летучий, серебристый

    И для страны порочной — слишком чистый,

    Не веселит мне сердца никогда.

    Его одеждой хладной, неизменной

    Сокрыта от очей могильная гряда

    И позабытый прах, но мне, но мне бесценный.

    4-й ведущий.

    Когда волнуется желтеющая нива

    И свежий лес волнуется при звуке ветерка,

    И прячется в саду малиновая слива

    Под тенью сладостной зеленого листка;
    Когда росой обрызганный душистой

    Румяным вечером иль утра в час златой,

    Из-под куста мне ландыш серебристый

    Приветливо кивает головой;
    Когда студеный ключ играет по оврагу

    И, погружая мысль в какой-то смутный сон,

    Лепечет мне таинственную сагу

    При мирный край, откуда мчится он,—
    Тогда смиряется души моей тревога,

    Тогда расходятся морщины на челе,—

    И счастье я могу постигнуть на земле,

    И в небесах я вижу Бога...
    Звучат музыкальные фрагменты из Пятой симфонии П. Чайковского или симфонической поэмы С. Рахма­нинова «Колокола».

    3-й ведущий. 1840 год. Вспоминает писатель Владимир Соллогуб. «Наступил канун отъезда Лер­монтова на Кавказ. Верный дорогой привычке, он приехал провести последний вечер к Карамзиным, сказать грустное прости собравшимся друзьям. Едва я взошел в этот вечер в гостиную Карамзиных, как Софья стремительно бросилась мне навстречу, схва­тила мои обе руки и сказала мне взволнованным голосом: „Ах, Владимир, послушайте, что Лермон­тов написал, какая это прелесть! Заставьте сейчас его сказать

    вам эти стихи!"

    Я подошел к нему и выразил мое желание, мое нетерпение услышать тотчас вновь сочиненные им стихи. Он нехотя поднялся со своего стула. „Да я давно написал эту вещь",— проговорил он и по­дошел к окну. Софья Карамзина, я и еще двое, трое из гостей окружили его; он оглянул нас всех беглым взглядом, потом точно задумался и медлен­но начал:

    Тучки небесные, вечные странники!

    Степью лазурною, цепью жемчужною

    Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники

    С милого севера в сторону южную.


    Кто же вас гонит: судьбы ли решение?


    Зависть ли тайная? злоба открытая?


    Или на вас тяготит преступление?


    Или друзей клевета ядовитая?

    Нет, вам наскучили нивы бесплодные...

    Чужды вам страсти и чужды страдания;

    Вечно холодные, вечно свободные,

    Нет у вас родины, нет вам изгнания.

    Когда он кончил, слезы потекли по его щекам, а мы, очарованные этим едва ли не самым поэтиче­ским его произведением и редкой музыкальностью созвучий, стали горячо его хвалить.

    „Это по-пушкински",— сказал кто-то из присутст­вующих.

    „Нет, брат, далеко мне до Александра Сергее­вича,— сказал он, грустно улыбнувшись,— да и вре­мени работать мало остается; убьют меня, Влади­мир!"

    Предчувствие Лермонтова сбылось: в Петербург он больше не вернулся, но не от черкесской пули погиб гениальный юноша, а на русское имя крова­вым пятном легла его смерть».

    Звучит музыкальный фрагмент (вальс А. Хачатуряна

    к драме «Маскарад»), Постепенно затихая, музыка ста­новится фоном для чтения.

    1-й ведущий.
    Есть речи — значенье
    Темно иль ничтожно,
    Но им без волненья

    Внимать невозможно
    Как полны их звуки

    Безумству желанья!

    В них слезы разлуки,

    В них трепет свиданья.

    Не встретив ответа

    Средь шума мирского

    Из пламя и света

    Рожденное слово;
    Но в храме, средь боя

    И где я ни буду,

    Услышав, его я

    Узнаю повсюду.
    Не кончив молитвы,
    На звук тот отвечу,
    И брошусь из битвы
    Ему я навстречу.
    Вальс А. Хачатуряна звучит в полную силу.







    написать администратору сайта