Джоан Келли - Ранняя феминистская теория и спор о женщинах, 1400-1789. Джоан Келли - Ранняя феминистская теория и спор о женщинах, 1400. Джоан Келли ранняя феминистская теория и спор
 Скачать 195 Kb.
|
|
Джоан Келли РАННЯЯ ФЕМИНИСТСКАЯ ТЕОРИЯ И СПОР О ЖЕНЩИНАХ, 1400-17891 Считается, что феминизм, и особенно феминистская теория, возникли в девятнадцатом и двадцатом веках. Большинство англо-американских исследователей женского движения признают своего рода предшественников феминизма в Английской и Французской революциях, а также в таких личностях, как Анна Хатчинсон; однако кажется, что непрерывное развитие феминистской мысли начинается только с Сенека Фоллзi. Историки французского феминизма говорят о его более далеком прошлом. Они склонны считать Кристину Пизанскую (1364-1430) первой, у кого были современные феминистские взгляды, и они представляют других ранних авторов, высказывавших проженские идеи в период от Кристины до Французской революцииii. Однако даже в этой литературе вопрос о теоретической феминистской традиции, предшествовавшей революции, неясен. Женщины-феминистки практически отсутствуют в большинстве книг по феминистской мысли во французской и английской литературе Нового времени. Когда же это происходит, они и их идеи предстают изолированными, отделенными друг от друга и от нас длительными периодами молчания и пассивности. В настоящее время появляются новые работы, которые дают более полное представление о богатстве, согласованности и преемственности ранней феминистской мыслиiii. Своей книгой мне хотелось бы внести вклад в это дело. Я надеюсь продемонстрировать устойчивую четырехсотлетнюю традицию женского размышления о женщинах и политике в сфере отношений полов в европейском обществе до Французской революции. Феминистская теория возникает в пятнадцатом веке в тесной связи с новой светской культурой современного европейского государства и как реакция на нее. Это был голос образованных женщин, которые ощутили себя и всех женщин оклеветанными и подавляемыми новой культурой, но в то же время эта культура вдохновила их высказаться в защиту женщин. Кристинa Пизанская - первая феминистская мыслительница, и иницированная ею четыревековая дискуссия о женщинах, известная как querelle des femmes ("спор о женщинах"– примеч. ред.), стала тем средством выражения, с помощью которого эволюционировала ранняя феминистская мысль. Ранние феминисты, конечно, не использовали этого термина (феминизм – примеч. ред.). Если они и называли себя как-то, то чаще - “защитниками” или “адвокатами” женщин, но было бы справедливо называть эту длинную линию проженских писателей, идущую от Кристины Пизанской до Мэри Уоуллстоункрафт (Woolstonecraft), тем именем, которое мы используем для их последовательниц-феминисток Х1Х-ХХ вв.. Позднейшие феминисты все еще включают основные положения, впервые принятые феминистами эпохи querelle. Поскольку эти положения относятся к тем общим преимуществам, которые женщины выиграли и укрепили, я предпочитаю называть их “позициями”, чем собственно идеями. Они определяют точку зрения, в рамках которой развиваются идеи, “теорию” в первоначальном смысле слова, концептуальный взглядiv. Эта теория противостояла доминирующей культуре в трех специфических аспектах. 1. Querelle - почти сплошь полемика. Начиная с Кристины Пизанской, женская защита женщин была ответом на специфические, опубликованные нападки на них. Их работы образовательного характера были столь полемичны, поскольку они должны были спорить с культурными и социальными ограничениями, которые налагались на женщин и оправдывались прессой. Во всех этих работах женщины занимали сознательную диалектическую позицию в противовес мужской клевете и подчинению женщин. 2. Ранние феминисты сосредоточились в своем противостоянии на том, что сейчас мы назвали бы словом “гендер”.v Другими словами, это означает их уверенность в том, что пол формируется культурой, а не просто биологически. Женщины были социальной группой. Они направляли свои идеи против представлений о прирожденном несовершенстве пола, которые вытекали из женоненавистнических позиций, и против социального давления на женщин для приспособления их к подобным представлениям. 3. Непосредственной целью этих феминистских теоретиков было противостояние дурному обращению с женщинами. Они заботились о том, чтобы у женщин были знания и уверенность для того, чтобы отвергнуть женоненавистнические заявления. Но понимание женоненавистничества и гендера привело многих феминистов к более универсальной точке зрения, которая признавала сложившиеся системы ценностей. Показывая ту или иную идеологию и противостоя предрассудкам и узости, которые она питает, они выступали за общее понимание человечности. Конечно, идеи ранних феминистов несут на себе печать их социального и интеллектуального климата. На ранней стадии эпохи нового времени Европа находилась в процессе государственного становления. Монархическое правление, чины и иерархия сосуществовали с буржуазным образом жизни и работы и с развитием республиканского (либерального) этоса. С одной стороны, феминистская теория формировалась под влиянием нового давления, которое это общество оказывало на женщин, а также она была стимулирована его возможностями. С другой стороны, женщины из аристократии значительно потеряли экономическое, политическое и культурное могущество по сравнению не только с феодальными предшественницами, но и с мужчинами их собственного класса. В то же время возник класс женщин, сформированный новым гендерным истолкованием семейной женщины. Содержание ранней феминистской теории отражает снижающееся могущество женщин высокого социального положения и усиливающуюся любовь к семейной жизни женщин среднего класса. Кроме того, это обязано самим своим существованием новым силам образования, которое было во власти некоторых женщин. Представление о привилегированной, “образованной” культуре как определяющем факторе показывает тот классовый барьер, который отделял феминистских теоретиков querelle. Их история в этом отношении похожа на историю раннего социализма. И то, и другое были реакцией на складывающиеся капиталистические отношения в европейском обществе нового времени, к его возможностям и ограничениям. Но в феминизме, как и в социализме, у таких теоретиков, как Кристина Пизанская и Томас Мор, Лукреция Маринелла и Томазо Кампанелла, Мэри Астеллл и Эйб Морелли, было совсем немного или вообще не было никаких связей с выступлениями за социальные преобразования, которые время от времени вспыхивали и подавлялись. Такие выступления были изолированными и/или короткоживущими, ограниченными теми классами, чье могущество еще не питалось производительными силами эпохи. Потребовались Французская революция и индустриализация Европы и Северной Америки, прежде чем социальная теория и практика могли быть согласованы, скрепленны демократическими движениями, которые были бы достаточно широки для того, чтобы изменить всю структуру иерархического общества. Очевидно, что бегуинки позднего средневековья также были “феминистками” в вышеприведенном смысле, как оппозиция женоненавистничеству и порабощению женщин мужчинами. Это были женщины, взявшие обет безбрачия, стремившиеся жить в своих собственных общинах и обеспечивать себя за счет коллективного труда. Давая лишь временные религиозные обеты, они избежали двух главных институтов мужской власти: семьи и церкви. Общественное признание – это другое дело; однако, когда государство и церковь объединились, чтобы подавить это движение, они преуспели. Тем не менее, бегуинки ясно продемонстрировали волю к независимости от мужской власти. То же самое наблюдалось и в ходе революционных дней английских сект. В 1630-х и 1650-х гг. многие радикальные английские секты поддерживали идею религиозного равенства для женщин. В этой обстановке наступления на патриархальное правление вообще, были женщины, которые активно освобождали себя от мужской клерикальной власти, а также от власти своих мужей. Они стремились контролировать свое собственное сознание, проповедовать и развивать женское образование и экономические возможностиvi. Я бы скорее назвала их, как и Анну Хатчинсон - их современницу в Новой Англии XYII в. - “феминистками действия”, а не теоретикамиvii. Вместо того, чтобы вырабатывать идеи письменно, они использовали их для преобразования и организации таких социальных форм, в которых женщины могли быть свободными от мужской власти над ними. Их наследницами стали женщины Французской революции и революционного движения девятнадцатого века, а также женского движения XIX-XX вв. Феминистская деятельность того времени нашла выражение в “ученой”, теоретической рефлексии, а теория, в свою очередь, уходила корнями в женское движение за демократические преобразования. Потом, и только потом феминистская теория могла направиться в политическое русло. Только в качестве теории, нашедшей новое основание в социальной деятельности, она могла выдвигать идеи реорганизации общества. До того времени, когда женское движение присоединилось к феминистской теории и практике, ранние теоретики феминизма терпеливо и долго оказывали интеллектуальное сопротивление вне связи с действием. Борьба в рамках спора о женщинах велась главным образом женщинами явно нового, образованного класса, служившего высшим кругам иерархического общества, и реже – женщинами этих высоких социальных кругов. В основном, они были предшественницами тех, кого Вирджиния Вулф назвала “дочерьми образованных мужчин”, - дочерей в их восстании против отцов, вышколивших дочерей для общества, в которое закрыли доступ всем женщинам.
Если Петрарку можно назвать первым современным мужчиной, то Кристина Пизанская, поэт и автор, представившая своих соотечественников Петрарку и Бокаччо в парижской культуре ранних 1400-х гг., определенно является первой современной женщиной. Историкам, литературным критикам и биографам Петрарка казался “современным” благодаря его сознаниюviii. Его самосознание выросло, скорее, из социального, а не мистического опыта, и из республиканской, а не феодальной точки зрения. Его реакция на классическую культуру – психологически самоуверенная, честолюбивая, заинтересованная в социальном имидже, в успехе и славе, пропитанная языком и литературой “языческой” античности, несмотря на его глубокие христианские убеждения, - была столь же пророческой, сколько и ностальгической. Он появляется в истории как первый мастер литературного образования и ясного стиля прозы, который мог не однажды служить гражданскому обществу и целям государства. Если обратиться к его социальным источникам, мы увидим, что Петрарка и выражал, и формировал точку зрения целого класса горожан и изысканной литературной публики. Духовные лица становились гуманистами, они, как и Петрарка, были секретарями-латинистами у правителей, светских и церковных, и у республики. Они приняли на себя новые обязанности в государстве. Они стали воспитателями и учителями тех, кто будет управлять и тех, кто будет окружать правящие классы по мере движения Европы из феодализма. Этот профессиональный класс выступил на историческую сцену, как и деловые семьи, из которых он в большой мере происходил. У многих феминистских писательниц – Афры Бен, Мэри Астелл и венецианской поэтессы Лукреции Маринелли – отцы или мужья были солидными купцами. Еще больше было сестер, дочерей и племянниц гуманистов и учителей, которые и давали им образование. Рэйчэл Шпет воспитывал ее отец - школьный учитель, Мэри Астелл - ее дядюшка-священник. Батсуа Мэйкин, Юдит Дрэйк и Элизабет Эльштоб были сестрами воспитанников Оксфорда, братья делились знаниями с сестрами. Кристина, профессиональная гуманистка, была замужем за королевским секретарем. Образованная в области французской и итальянской литературы и немного в латинском языке благодаря своему отцу-итальянцу, советнику и врачу при королевском дворе Валуа, она решила обеспечивать себя, своих детей и мать-вдову как переписчик и автор, когда она сама овдовела в двадцатипятилетнем возрасте. Она училась в течение всей своей жизни и оставила около пятнадцати томов трудов в семидесяти больших записных книжках. Большинство из ее работ широко распространились и принесли ей как славу, так и деньги. Несмотря на это, Кристина испытывала разнообразные унижения, посещая по своим делам королевский двор, вынужденная храбро встречать свистки и окрики, как на улицах, так и во дворце. Она пересекла границу между частной и общественной жизнью, которую все тверже устанавливали для среднего класса и даже для благородных женщин. В самом деле, никто из феминисток, следующих ей, не вел столь независимую и общественную жизнь вплоть до драматурга семнадцатого века Афры Бен, которая и сама была необычной фигурой для своего времени. Однако даже только личное принятие женщинами учений и взглядов гуманистов – родственников и учителей – производило драматичное действие. Разделять взгляды означало открыть, что универсальный идеал человечности, взлелеянный новым учением, представление об образовании как взращивании человеческого в человеке не подразумевали под “человеком” мужчину и женщину и были не более, нежели литературными занятиями. Коротко говоря, гуманистический взгляд начал формироваться среди верхушки богатого светского слоя и среди его авторов и учителей не раньше, чем возникли роковые споры его женских и мужских сторонников. Гуманизм, окрашенный возрождающимися идеями гражданской добродетели, к несчастью, был намного уже во взглядах на женщин, нежели традиционная христианская культура. Религиозное понимание женщин, хотя по-своему женоненавистническое, рассматривало их как имеющих равные возможности в достижении высших состояний “человека”: спасения и святости. Классическая республиканская мысль, коренившаяся в обществе, которое ограничивало женщин gynecaeum’ом (женской половиной дома) и оставляло политическую жизнь для мужчин, подвергла сомнению это понимание единой человеческой судьбы или даже единой человеческой природы. Бокаччо сказал почти про всех знаменитых женщин: “Что мы можем думать иного, кроме того, что было ошибкой природы дать женский пол телу, наделенному Богом величественным мужественным духом?”ix. Только будучи решительными особами, только как исключение для своего пола, женщины могли стремиться к ренессансному идеалу “человека”x. Начиная с 1399г., Кристина написала ряд произведений (благодаря которым она предстала защитницей своего пола) с целью дать критику и отпор резкому повороту к женоненавистничеству в отношениях и публикациях того времени. Противостоять грубости и женоненавистничеству - по крайней мере, письменно, на языке литературы и образования - это было новым для женщины. Кристина целиком понимала новизну своего положения. Она удивлялась в Книге о городе женщин (1404) - ее главном произведении в “защиту” женщин, - почему женщины не взялись за перо раньше, чтобы возражать против отвратительных вещей, написанных и сказанных о них. Три женщины-провидицы, воодушевившие Кристину поступать именно так, уверили ее, однако, что это дело было предназначено судьбой именно ей, одной из женщин. Она должна стать первой, обладающей “новым мышлением”, чтобы написать о “возможных причинах того, что так много разных мужчин, церковных и других, думают и пишут столь много клеветы и так осуждают женщин и их положение”. Делая так, она должна была создать “монастырь защиты”, книгу, которой было уготовано стать цитаделью, подкрепленной такими доводами, чтобы женщины любого общественного положения могли здесь противостоять атакам нападающих мужчинxi. Противостояние Кристины женоненавистничеству вызвало четырехвековый спор о том, является женщина совершенством или злом, а также о статусе женщин по отношению к статусу мужчин; и просто их защитуxii. Темы querelle возникли ранее 1400 г., и они удерживались до 1789 г.; эти даты безошибочно отмечают поворотные точки в их истории. За сто лет доКристины Пизанской уже существовало несколько жанров литературы о любви, браке и женщинах. Традиция женских романов была скорее “проженская”, однако существовали еще и церковная и светская буржуазная традиции, которые однозначно развивались в русле женоненавистничества. К 1400г. национальная светская литература Англии и Франции, провозглашавшая “рыцарские” традиции, уступила место фаблио и стихам, в которых резко критиковалась аристократия, духовенство, женщины, любовь и институт брака. Наиболее яркий пример насмешки над рыцарским отношением к женщинам мы находим в “Романе о розе” (1277), особенно в той части, автором которой является Жан де Мен. В ней нашли отражение, в том числе, и антиженские инвективы, распространявшиеся в XIII в. Кроме того, так как с точки зрения стиля данное произведение обладало высокой художественной ценностью, идеи, заложенные в нем, получили широкую поддержку. В течение XIY в. у романа появлялось все больше и больше почитателей. Поскольку у “Романа о розе”, сюжет которого, кстати, лег в основу работ английского писателя Д. Чосера, и у буржуазной сатиры появлялись подражатели среди дворян и духовенства, то в ответ были предприняты попытки возродить угасающий дух рыцарства. В 1399 г. во Франции был основан рыцарский орден Escu Vert a la Dame Blanche, целью которого была защита интересов и чести женщин. С этой же целью в 1400 г. герцог Бурбонский и герцог Бургундский организовали “Суд любви”. В состав этого суда входила и Кристина Пизанская. Вот в таком историческом контексте в 1399г. Кристина написала стихотворение “Послание к Богу любви”, в котором сетовала на популярность “Романа о розе”, на пропагандируемую им позицию по отношению к женщине, на смену идеала романтических отношений плотскими. Подобное поведение со стороны женщины вызвало много нареканий: появилось несколько стихотворений и писем, в которых осуждалось дерзкое поведение Кристины, а также ставилась под сомнение ее репутация. В ответ на это она усилила критику Жана де Мена, назвав эту кампанию “предупреждением греха”xiii. Эти события характеризуют Кристину Пизанскую как весьма бесстрашную женщину, поскольку ее деятельность имела широкий общественный резонанс. В 1404 г. она начала атаку на произведение “Плач Матеолуса”, в котором излагалась церковная доктрина отношения к женщине. Эта работа появилась десятилетием позже “Романа” Ж. Де Мена и была написана в сходной сатирической манере. В произведении рассказывается о жизни церковного служителя, женившегося на вдове, и горько сожалевшего об этом. Кристина была невысокого мнения о Матеолусе как авторе, однако ее возмущал размах атак церкви на женщин и институт брака. Она отмечала, что чаще всего целью церкви было отвратить своих служителей от вступления в брак, в том числе объясняя им, что таким образом они потеряют возможность получить синекуру. Но кроме банальных жалоб на тяготы семейной жизни эти работы были пронизаны отвращением к женщинам и женскому телу. “Плач Матеолуса” и сотни других произведений подобного рода вдохновили Кристину на создание “Города женщин”. Кристина сконцентрировалась только на одном аспекте: нападки на женщин, содержавшиеся в этих произведениях. Кроме того, встать на защиту женщин ее побудили и соображения теории. В противоположность некоторым поэмам XIII-XIY в., превозносящим женщин (Dit des Femmes и Bien des Fames), несмотря на многочисленные обвинения, содержавшиеся в других стихотворениях, Кристина видела свою цель в исследовании феномена женоненавистничества и противостоянии ему. Примечательно, что направление, созданное Кристиной Пизанской, в корне отличалось от предыдущей, мужской традиции двустороннего рассмотрения проблемы, в русле которой прежде развивались церковные споры о браке и буржуазная сатира. Кристина дала женщинам возможность бороться с грязными нападками и презрением. Она стала примером для подражания для многих женщин. Хотя и мужчины создавали произведения в защиту женщин, именно с querelle des femmes началось женское движение против мизогинизма среди образованных людейxiv. Однако эти споры не носили драматического характера. Позиция духовенства в отношении целибата и созерцательного образа жизни утратила свою актуальность с началом эпохи Возрождения и Реформацией. Гуманисты выказывали поддержку семье и браку. Тем не менее, несмотря на внешнее примирение с сексуальностью, взгляды гуманистов вряд ли можно отнести к феминистским. В действительности, с развитием буржуазного общества и государства активная и семейная жизнь все чаще принималась как норма, что, в свою очередь, вело к новым проблемам определения статуса женщин. Новое поколение мизогинистов открыто не проявляло прежней ненависти по отношению к женщине. Вместо этого они использовали Священное Писание, чтобы узаконить подчинение женщины мужчине, особенно в вопросах брака. Подобно античным авторам, на которых они охотно ссылались, их намерением было не разубеждать людей вступать в брак, а оправдать ограничение свободы женщины в браке тем, что она изначально менее рациональна, чем мужчина. “Разумеется, все не могут ошибаться” гласит типичная “ученая” диатриба: Разве не все авторы [как церковные, так и светские], не сверяя своих записей, называют их красоту фальшивой, приятность – глупой, скромность – наигранной, считают их бесстыдными и похотливыми, предательскими и честолюбивыми? Разве не называют их Рабынями Жадности, Врагами Разума и Вечными Недругами Мысли? Если верить Сенеке, женщина в одиночестве размышляет только о сотворении Зла. С ним соглашаются все и принимают их как льстивое, желанное Зло. Демокрит был так уверен в этом, что на вопрос, почему он, такой большой, женился на такой маленькой женщине, ответил: “Кажется, я выбрал слишком большую, ведь все, из кого я выбирал – Зло”. Протагор пошел дальше, он утверждал, что ни одно зло не превзойдет Злую Женщину. Что заставило его выдать свою дочь за своего злейшего врага? Несмотря на отход от средневековых канонов, ранняя современная мизогинистская литература осталась столь же занудной и пошлой по содержанию. Только защитники женщин почерпнули из эпохи querelle des femmes прогрессивные и гуманистические цели. Бесконечная повторяемость женоненавистнической традиции, тем не менее, вызвала реакцию проженской стороны. Призываемые дать отпор потоку доводов в пользу того, что женщины были исключены из понятия “человек” в Писании, что они не были по-настоящему людьми, что они были отданы в подчинение мужчине авторитетом религии и истории, феминисты обновили свои идеи, которые сами по себе были новыми, но не претерпели большого развития. Устойчивость жанра, однако, не должна привести к заблуждению и принятию общераспространенного мнения, что querelle был родом литературной игры. Женоненавистники в споре о женщинах не просто имели презрительное мнение относительно женщин или выражали центральное представление о мужском превосходстве, то есть, о том, что главной целью женщины является служить мужчине (или Богу в нем). Это делали большинство авторов-мужчин, которые считались cочувствующими женщинам: Бокаччо, Мор, Эразм, Шекспир, Монтень, Локк, Монтескье, Дидро, Вольтер. Женоненавистники, как, например, Бен Джонсон и Александр Поуп, Рабле, Болье и Мольер, присоединились к традиции клеветнической критики женщин как таковых. Нападки на женщин составляли определенную (или единственную) часть их литературной работы, и об этом выборе (от которого другие мужчины не получили для себя пользы) следует помнить, когда нам говорят, что такая сатира была, в конце концов, литературной условностью, или что такой-то автор на самом деле в других местах изображал женщин благосклонно. Как ответила Рэйчел Шпет (Rachel Speght) одному такому самооправдывающемуся автору в 1617г., “если ваши слова верны, что вы пишете рукой, а не сердцем, то вы – лицемер; однако, скорее надо думать, что ваше перо предает богатство вашего ума”xv. Тот факт, что женщины с феминистской стороны querelle скорее повторяли, чем развивали свои идеи, связан с тем, что отсутствовало какое-либо социальное движение, которое могло бы продвигать их идеи, а также с повторяемостью, на которую они отвечали. Однако их личная увлеченность эти ми идеями очевидна. Следует отметить, что были и мужчины, разделявшие идеи Кристины. Однако их литературные изыски в защиту женщин носили скорее риторический характер. Подобно Корнелиусу Агриппе из Неттесхайма, автору широко известного в то время трактата О благородных и превосходных женщинах (De nobilitate et praeccellentia foeminei, 1529 г.) они заявляли, что женщина имеет право участвовать в управлении обществом, в принятии законов, в церковных и академических делах. Более того, многие писатели-мужчины, вставшие на защиту женщин, пропагандировали как проженские, так и мизогинистские взгляды, что дает основания сомневаться в искренности их намерений. Например, в популярнейшем произведении эпохи Возрождения “Придворный” (The Courtier, 1527 г.) Кастильоне приводит оба взгляда на проблему. Поскольку мизогинистские взгляды в произведении озвучивает буржуа, можно утверждать, что сам автор придерживался иной точки зрения. Однако работы Эдварда Гозинхилла, писателя, открывшего феминистские дебаты в английской литературе, выдержаны в ином ключе. Произведение “The Schole house of Women” (1541 г.) во многом отражает взгляды автора на женщин. Последние подвергаются в нем резкой критике за споры, сплетни, болтливость, лень, жадность, непостоянство, аморальность и некоторые другие качества. Замечу, что за 30 лет книга переиздавалась четырежды. Другое произведение того же автора, “Похвала всем женщинам” (The prayse of all women, called Mulierum Pean), вышедшее приблизительно в 1542 г. и как следует из названия, иная по тональности, пользовалась гораздо меньшей популярностьюxvi. Женская литература той эпохи, в большинстве своем, была посвящена опровержению мужской позиции. Женщины стремились создать свое, особое направление в литературе, отличное от церковного и буржуазного. Исключениями можно считать некую Софию, жившую в XYIII в. (если под этим псевдонимом не скрывается мужчина), и Пулена де ла Барра, чья работа “О равенстве двух полов” вышла в 1673 г. Таким образом, женщины пытались отвечать на литературные нападки со стороны мизогинистов, но это происходило не спонтанно, а целенаправленно против какого-либо произведения. Так, например, Кристина Пизанская вела полемику с авторами “Романа о розе” и “Плача Матеолуса”. Мари де Ромье, оскорбленная сатирическим произведением своего брата и желавшая доказать, что женщины способны на литературное творчество, опубликовала в 1591г. поэму, восхвалявшую женщинxvii. Многие англичанки создавали подобные произведения, как под собственными именами, так и под псевдонимами. Среди них особого внимания заслуживают три женщины - Рэйчел Шпет и две представительницы высшего общества под псевдонимами Эстер Соуернэм и Констанция Мунда. Они дали достойный ответ Джозефу Суэтнэму, автору “Обличения порочных, ленивых, капризных и непостоянных женщин” - чрезвычайно оскорбительного памфлета, вышедшего в 1615 г. Произведение пронизано грубыми претензиями на власть над женщинами и антиженскими нападками. Например, этот “борец”, чьи “пробы пера” не отличаются ни стилем, ни логикой изложения, писал: "Не удивительно, что …ни исправления, ни фигуры речи не могут скрыть истинного смысла женских речей, ведь в них есть некий яд, который никак не искоренить: мужчина приручил всех зверей, но лишь женский язык ему неподвластен"xviii. От женщин-критиков не ускользнули ни ненависть Суэтнэма к собственной матери, ни попытки приписать “порочным” женщинам мужскую похоть. Они также раскрыли все неверно приведенные источники и цитаты. Феминистки ловко выставили напоказ безграмотность и непоследовательность произведения Суэтнэма. Эстер Соуернэм, как и многим другим феминисткам, пришлось вновь заострять внимание читателей на том, как несвойственно женщинам предлагать себя мужчинам или специально соблазнять их, и как часто мужчины “наставляют женщин на порочный путь”xix. Но если аргументы Суэтнэма было достаточно легко опровергнуть в силу их несостоятельности, то доминирующее общественное мнение было не так просто изменить. Констанция Мунда и ее единомышленницы, обсуждавшие данную проблему, были поражены нараставшей волной мизогинизма в обществе, спровоцированной “дикими монстрами-писаками”xx. В конце XYIII в. была опубликована свадебная проповедь, прочитанная м-ром Джоном Спринтом. Основной ее идеей было полное подчинение жены мужу в браке. Ответ на эту “грубую и лицемерную” речь дали две англичанки. Об этих женщинах известно очень мало. Одна из них, Евгения, характеризуется в источниках как “еще не испытавшая тяготы жизни в браке”xxi. Личность другой, анонимного автора “Защиты женщин”, была позднее установлена. Ею оказалась поэтесса леди Мэри Чадлейх (1656-1710), состоявшая в браке, но рекомендовавшая всем женщинам “остерегаться этого злосчастного опыта”xxii. Другая поэтесса, Сара Файдж Филд Эгертон, в четырнадцатилетнем (!) возрасте написала стихотворение “Защитник женщин” (1686). Она написала его в ответ на “Последние сатирические заметки о женщинах”, которые уже упоминались выше в качестве примера пошлой и низкопробной литературы. В тот же период Джудит Дрейк сочинила “Эссе в защиту женского пола” (1696). Женщины различных сословий продолжали вести борьбу в этом направлении в течение всего XYIII в. Прачка Мэри Колльер, которую родители научили читать и писать, написала длинную поэму “Труд женщин” (1739) в ответ на “Труд молотильщика” Стивена Дака, прославлявшего исключительно мужской труд (как будто женщины не работали!). В то же время Энн Хоуард, виконтесса Ирвин, парировала на злобное и грубое стихотворение Александра Поупа “Письмо второе. К женщине”. В 1555 г. в Италии Лаура Террачина оппонировала образу женщины в произведениях Л. Ариосто. Модерата Фонте написала поэму о равенстве полов. В 1600 г. поэтесса из Венеции, Лукреция Маринелла выступила с критикой антиженских настроений в обществе, и в частности, в писательской среде эпохи итальянского Возрожденияxxiii. Маринелла также стала автором нескольких небольших произведений в защиту женщин. Проанализировав диалог Спероне “О достоинстве женщин” (1542), она подвергла автора критике за утверждение женщин в качестве прислуги для мужчин. Другая ее работа посвящена критике произведения Тассо, поскольку исходя из тезиса о "несовершенстве женщин", он восхвалял только героизм женщин-правительницxxiv. Многие другие женщины присоединились к споруxxv. Если они не вступали в полемику против конкретных атак на их пол, то писали против общего отношения пренебрежения, по поводу чего выражала недовольство, например, Мари де Гурне (Gournay). Она - уважаемая интеллектуальная собеседница Монтеня - знала, что мужчины никогда не станут читать написанного ею, и будут этим гордиться; что независимо от того, насколько выразительно или хорошо она доказывает, от нее отделаются известным кивком головы, который означает: “это всего лишь женские разговоры”xxvi. Презрение к женщинам было открытым и бесстыдным на протяжении восемнадцатого века, когда историк Кэтрин Маколи (Catherine Macaulay) писала об “осуждаемых и осмеиваемых” женщинах, страдающих от "писателей все сортов - от глубоко мыслящего философа до просто галантного человека, который отличает себя по качествам, не слишком превосходящим те, что он презирает у женщин. Нельзя лучше проиллюстрировать правдивость этого наблюдения, нежели… вежливым и галантным Честерфилдом. “Женщины, - говорил его сиятельство, - всего лишь дети более высокого роста. Имеющий здравый смысл мужчина только шутит с ними, играет, развлекает и ласкает их, как занимается с ребенком; не он никогда не советуется с ними и не доверяет им в серьезных делах”xxvii. Говоря языком сражений, спор о женщинах сохранял оппозицию этому открытому, публичному презрению в течение четырехсот лет. <…> К концу восемнадцатого века, однако, новое радикальное содержание стало преобразовывать тематические интересы старой дискуссии. Оправдание работающих женщин и проституток в призывах Мэри Рэдклиф, вера в равенство полов и равное гражданство женщин и мужчин со стороны Мэри Хей и Мэри Уоллстоункрафт, положили начало обсуждению экономических, политических и сексуальныхаспектов надвигающегосяженского движения. Феминисты, которых взволновала Французская революция, хотя все еще противодействовали женоненавистничеству, почувствовали себя частью нового и обнадеживающего будущего для женщин. Они были воодушевлены идеей прогресса и сознательного изменения общества. Феминисты реагировали на изменения, которые, как им казалось, неконтролируемы, или на пуританскую революцию, которая служила главным образом для того, чтобы подтвердить их подчинение мужчинам. Поскольку отсутствовало видение социального движения, направленного на изменение событий, их интерес заключался в развитиии сознания. С помощью пера они могли, по крайней мере, противостоять психологическим следствиям того, что, как они чувствовали, было новым и устойчивым ухудшением положения женщин. |