Жердева, Черкасова. Гражданская война в семейной памяти. Гражданская война в семейной памяти (на материалах архива семьи Буторовых)
 Скачать 81 Kb.
|
|
Жердева Ю.А., Черкасова М.В. (Самара) Гражданская война в семейной памяти (на материалах архива семьи Буторовых)1 Семейная память о Гражданской войне в России 1917-1922 гг. является нетривиальным для российского исторического контекста мемориальным конструктом. В советской исторической науке память о Гражданской войне была монополизирована официальным мемориальным дискурсом, легитимировавшим только ту память о войне, которая соответствовала советскому героическому нарративу. Между тем, в эмигрантской среде сформировалась иная память о войне, с другой знаковой системой и моделью героического описания. Значительная часть этой «иной памяти» отразилась в большом корпусе мемуаров, оставленных представителями русской эмиграции и сохранившихся в личных или семейных архивах. В данной статье рассматривается один из таких архивов, принадлежавших русскому дворянскому роду Буторовых. 1. Архив и Память В современной культуре понятие «архив» утратило однозначность и узкую дисциплинарную принадлежность, превратившись в проблемное поле для исследований в области архивоведения, философии, культурологи, социологии, искусства. Этим обусловлены попытки разных авторов найти собственные методы, сформулировать новые принципы работы с архивом. Так, в американской архивной науке, испытавшей значительное влияние постмодернистских течений, обратившейся к профессиональной саморефлексии под воздействием работ Жака Деррида1 в 1990-х гг. родился призыв «открыть архивы!». Под открытием архивов подразумевалось не столько расширение доступа и популяризация архивных документов, но в первую очередь пересмотр концептуальных оснований архивной науки, «деконструкция архива», разоблачение его власти, и связанный с этим пересмотр роли архивиста, который превращается в активного, творческого субъекта, балансирующего на грани между искусством и наукой2. Появляется даже термин «творческое архивирование» (Афанасиос Велиос)3. Жак Деррида провозгласил, что архивирующая концепция архива – это не проблема нашего прошлого или концептуализации его доступности или недоступности для нас, но проблема нашего будущего, вопрос о самом нашем будущем, вопрос об ответе, обещании и ответственности за будущее4. По словам Эрика Кетелаара, архивирование влечет за собой отбор того, что должно быть сохранено и что не следует хранить. Память о человеке и обществе не может сохранить все: и человек, и общество могут помнить лишь некоторые вещи, забывая большую часть остального. Помещая эти фрагменты памяти на пьедестал, мы изменяем их контекст и смысл, мы вкладываем новый смысл в запись того, что осталось от серии или целого фонда, добавляем новые нарративы в архив и его составные части5. Известный канадский архивист Терри Кук так описывал процесс смены архивной парадигмы: «Для архивистов сдвиг парадигмы требует отхода от идентификации себя пассивными хранителями унаследованного наследия, чтобы отметить их роль в активном формировании коллективной (или социальной) памяти. Иными словами, архивный теоретический дискурс переходит от произведения к процессу, от структуры к функции, от архивов до архивирования, от записи к контексту записи, от «естественного» остатка или пассивного побочного продукта административной деятельности до сознательно построенного и активно опосредующего «архивизацию» социальной памяти»6. В отечественном архивоведении на связи архивов с социальной памятью обращал внимание С.Б. Илизаров7, понимание архивов как коллективной памяти, или культуру обосновывала Т.И. Хорхордина8. Таким образом, к настоящему времени обозначился новый подход к определению сущности архива через понятие коллективной памяти. Это в свою очередь создает перспективы к переосмыслению методов работы с архивными фондами. 2. Семейная память как методологическое допущение Попытки применения творческого подхода в работе с архивами, в первую очередь с личными архивными фондами встречаются и в отечественных исследованиях, авторы которых, чаще всего не принадлежат к архивному профессиональному сообществу. Например, Т.И. Селина обращает внимание на то, что «сегодня государственные архивы описывают материалы формально – по хронологии, тематике и типам документов (письма, дневники, карточки, подготовительные материалы), что значительно затрудняет содержательно поисковую работу пользователей. Для понимания способов и средств организации пространства архива необходима реконструкция его конфигурации, что во многом связано с особенностями развития исследовательской программы ученого на различных этапах его жизни»9. Предлагается взглянуть на архив не только как на совокупность ценных документов, но и как на систему определенных идей и смыслов, проследить их эволюцию и таким образом получить возможность более глубокой интерпретации архивного фонда. Однако чаще исследователи прибегают к иным методам в работе по реконструкции архивных фондов. «Качество исследовательского восстановления любого архивного образования во многом зависит от ясности осознания, что именно собирается реконструировать исследователь: личный архив так, как он сложился при жизни фондообразователя (точнее к моменту его смерти); “документальное наследие” (личный архив + выборочные, наиболее важные, но посторонние сложившемуся фонду документы фондообразователя); или же речь идет о собирании всех доступных документов, когда-либо написанных данным лицом и хранящихся не только в разных фондах, но даже в разных архивах (в том числе в архивах музеев, библиотек, исследовательских и высших учебных заведений и т.д.)»10. Различные варианты реконструкции личных архивов имеют перед собой общую цель – представить целостную информационную систему, создающую возможность для успешной интерпретации исторических фактов, связанных с фондообразователем, приблизиться к пониманию исторической реальности. Такая проблематика близка источниковедению: «Реализованный продукт – исторический источник – восстанавливается в ходе исследовательских изысканий таким, каким его, возможно, не осознавали современники и сам автор: как явление культуры (данной эпохи, страны, народа, государства, личности). В свою очередь воссоздав культурное явление как целое, гуманитарное знание получает новые возможности для постижения породившей данный феномен культуры»11. Важность поставленных задач толкает исследователей на поиск новых методов реконструкции исторических источников – архивных фондов. В данной работе мы предлагаем произвести реконструкцию семейного архива Буторовой, анализируя архивные и опубликованные источники представителей этого дворянского рода. Целью этих изысканий является не составление всех документов рода в определенную совокупность, но в поиске общей для данного рода памяти, представлений о себе и родственниках, общего языка восприятия и интерпретации событий, определение контекста, в котором разворачивались судьбы членов семьи. Личный архив имеет определенную специфику (упорядоченный хаос). С одной стороны, он хаотичен, поскольку формируется фондообразователем в течении жизни спонтанно, без плана. С другой стороны – он структурирован. Любая фраза оценивалась автором, как стоящая записи. По словам Мишеля Фуко, «власть записи» сформировалась как существенно важная деталь механизмов дисциплины… Превращение реальных жизней в запись более не является процедурой создания героев; оно оказывается процедурой объективации и подчинения»12. Несомненно, он не описывал все случившееся за день (что невозможно), он избирал то, что достойно запоминания. Пытался упорядочить настоящее структурированием своей памяти. Таким образом, дневники, равно как и воспоминания являются не столько отражением личности автора, сколько его представлением о своей памяти, о том какой эта личная память должна быть. Изучая дневниковые и мемуарные тексты, исследователь работает как с тем что высказано, так и с тем, что не высказано, «забыто». Такой подход позволяет войти в пространство личной памяти автора дневников/воспоминаний, сделать ее и своей тоже, присвоить чужую память. Во-вторых, сравнение с дневниками/воспоминаниями родственников автора позволяет исследователю не только ориентироваться в пространстве чужой личной памяти, но и выявить те общие предпочтения и умолчания, которые свойственны представителям данного рода, другими словами это дает возможность построить высказывание рода. Выстроить невозможный в реальности диалог между представителями разных поколений одной семьи, представить коллективное высказывание рода. 3. Гражданская война в семейной памяти Буторовых Используемый нами подход к реконструкции семейных архивов, предполагающий феноменологическое единство семейного архива, физически находящегося в разных архивохранилищах, позволяет проследить в общие мотивы семейной памяти о таком знаковом для русской эмиграции событии, как Гражданская война. Семейный архив Буторовых включает себя ряд интересных воспоминаний об эпохе Первой мировой войны и времени крушения Российской империи. Буторовы – российский дворянский род, потомки Дениса Давыдова по женской линии. Рассматриваемый как целостное явление, их семейный архив включает в себя мемуары Софьи Николаевны Буторовой (урожденной Давыдовой), её детей – Николая Владимировича и Юлии Владимировны Буторовых, а также её зятя – Алексея Алексеевича Татищева. Среди этих мемориальных текстов есть как опубликованные, так и неопубликованные документы. Центральным неопубликованным компонентом архива являются дневники и письма Юлии Владимировны Буторовой (в замужестве – Татищевой) 1914–1916 гг., хранящиеся в Сызранском филиале Центрального государственного архива Самарской области13. Воспоминания её матери, С.Н. Буторовой, были отпечатаны небольшим тиражом нетипографским способом в Париже в 1999 г. и известны под названием «Мои воспоминания. 1862-1918». Мемуары старшего брата Юлии, Николая Буторова, «Прожитое. 1905-1920» были опубликованы Домом русского зарубежья им. А.И. Солженицына в 2009 г. В контексте семейного архива Юлии Буторовой мы рассматриваем и воспоминания, написанные её мужем, А.А. Татищевым – «Земля и люди: В гуще переселенческого движения (1906-1921)», также изданные Домом русского зарубежья. Таким образом, большая часть мемориального наследия этой семьи включает в себя воспоминания о годах Гражданской войны в России. Родовым имением Буторовых было Вязовое в Сызранском уезде Симбирской губернии. Осенью 1917 года оно было разграблено, имущество конфисковано, а сама усадьба национализирована. Большевистский переворот Буторовы не приняли и с самого начала оказались «по ту сторону»14. Большинство мужчин в роду были кадровыми военными, только Николай Владимирович Буторов, по настоянию матери получил гражданское образование, окончив в 1906 г. Александровский лицей. Но и он с началом Первой мировой войны 1914-1918 гг. ушел на фронт, сначала в передовой отряд Красного Креста, а затем в действующую армию. Рядом с ним, на Юго-Западном фронте, сестрой милосердия работала его сестра Юлия Владимировна, оставившая интереснейший фронтовой дневник 1914-1916 гг. После большевистского переворота Николай Буторов по поддельному паспорту выехал в Швецию, где и примкнул к Белому движению. Несколько месяцев он пробыл в Стокгольме, а затем отправился в Архангельск и Мурманск. Служил в штабе начальника Мурманского края и Олонецкой губернии Временного правительства Северной области В.В. Ермолова, где занимался комплектованием добровольческих отрядов для борьбы с большевиками15. После поражения Белого движения на Севере России он уехал к жене в Лондон, откуда вместе с ней и детьми перебрался в Брюссель, затем в Берлин, и наконец остался в Париже. Именно там, в местечке Медон – известной русской колонии в пригороде Парижа, были написаны в 1928-1930 гг. его воспоминания. Мать семейства, Софья Николаевна (внучка Дениса Давыдова), находилась до февральской революции преимущественно в имении под Сызранью, а летом 1917 г. уехала помогать своей младшей дочери (Ольге Владимировне, в замужестве – Шабельской), ожидавшей второго ребенка, сначала в Петроград, а затем в местечко Мустамяки в Финляндии. Случай привел к тому, что после событий октября 1917 г. эта часть семьи оказалась вне пределов России. Константин Шабельский, зять С.Н. Буторовой, как и её старший сын, присоединился к Белому движению: он стал начальником гражданской канцелярии генерал-губернатора Северной области Е.К. Миллера. В 1923 г., по всей вероятности, Софья Николаевна перебралась к семье своего старшего сына и жила в Берлине. Именно тогда в Берлине были написаны её воспоминания16. В том же 1923 г. Юлия Буторова, присоединившаяся к матери и брату еще в 1920 г., вышла замуж за графа Алексея Алексеевича Татищева, однокурсника брата по Александровскому лицею. Буторовы и чета Татищевых переехали Париж, где А.А. Татищев получил место главного бухгалтера в шведской фирме «Alfa – Laval». В Париже А.А. Татищев стал активным участником русской общины, членом правления Объединения бывших воспитанников Императорского Александровского лицея. В 1928 г., находясь на лечении в Швейцарии, он написал воспоминания «Земли и люди: В гуще переселенческого движения» о своей службе в Переселенческом управлении Главного управления землеустройства и земледелия и событиях Гражданской войны17. Как видим, все мемуарные тексты были написаны вскоре после событий Гражданской войны (не позднее 1930 г.) и должны были отражать еще достаточно активную память о ней. Воспоминания матери семейства выглядят как краткая семейная хроника, оставленная, скорее всего, для детей. В них содержится много родовой информации, вплетенной в политический контекст эпохи, прежде всего, трагический фон жизни императорской семьи. Софья Николаевна Буторова связывает судьбу императрицы Александры Федоровны с Марией-Антуанеттой и называет причиной всеобщего недовольства династией к 1917 г. «странные, никого не удовлетворяющие назначения» в правительстве18. Находясь в 1917 г. в родовом имении, она была свидетелем «расползания» революции и хаоса Гражданской войны по провинции. Известия об отречения Николая II она передает в подчеркнуто эмоциональной манере: «ко мне на хутор приехал мой брат с этим известием и, как бывший военный и верный слуга Государя, был прямо раздавлен им. Не знали, что думать, на что надеяться!!!»19. Мемуаристка неоднократно подчеркивает, что революционные события у неё в имении поначалу выглядели не так «страшно», как в Петрограде. Крестьяне, хотя и пришли к ней отбирать землю, но сообщили об этом решении волостного комитета, как она говорит, «не грубо, а скорее стыдясь, а иногда улыбаясь», приговаривая: «ты не обижайся, Софья Николаевна, верно уж такое время пришло; еще старики толковали, что будет передел земли»20. Затем, когда началась посевная, они стали забирать военнопленных на свои работы и Буторова жалуется, те не могли закончить то, чем занимались у неё в имении. Далее она отмечает появившуюся у крестьян грубость: при встрече в деревне они перестают кланяться и начинают кричать вслед грубые слова, - из-за чего жизнь в деревне становится всё труднее. Объяснение этой появившейся у деревенских жителей разнузданности Буторова находит в том, что во главе местных комитетов оказались, по её словам, «подонки крестьянского общества, в большинстве хулиганье и сидевшие в тюрьмах за кражи»21. Она обозначает раскол между зажиточными крестьянами, опасавшимися за свое имущество, и бедняками, вкладывая в уста первых слова: «Что поделаешь, навоз всплыл наверх». С осени конфликт с крестьянами начинает развиваться, как пишет Софья Николаевна, crescendo: они отбирают у неё инвентарь, потом объявляют себя хозяевами леса, распахивают половину оставшейся у неё земли, оставляя бывшей владелице лишь три десятины, практически ежедневно приезжают пересчитывать сколько хлеба у неё в амбарах. Буторова пытается договориться с ними «по закону»: выкупает своё «право» пользоваться лесом, который крестьяне у неё отобрали, протестует в конторе волостного комитета против запашки оставленной у неё в собственности земли, заявляет крестьянам, угрожающим её убить в случае, если она продолжит отстаивать своё право на земли, что это будет всего лишь уголовное преступление. В этом диалоге с крестьянами, как ей кажется, она выказывает свое моральное превосходство над ними. В описании деревенской жизни 1917 г. Буторова, даже спустя годы и несмотря на утрату всей своей собственности, остается прагматиком. Радость по поводу выгодной продажи скота соседствует у неё с сожалением о том, что не послушалась приезжавшую с фронта в июле 1917 г. дочь Юлию, умолявшую мать продать все, ничего не беречь и не оставлять. Другое свое решение – остаться с младшей дочерью и ее детьми в Петрограде вместо того, чтобы привезти их в Симбирск, поближе к родовому имению, откуда можно было бы присылать провизию, Софья Николаевна, напротив, воспринимает как большое спасение. Она вспоминает о том, что семья считала Симбирск «безопасным» городом в политическом отношении, прибавляя: «Теперь, когда я об этом думаю, мне кажется, что Господь спас нас от этого решения!»22. В воспоминаниях Николая Буторова, написанных ярко и эмоционально, и Алексея Татищева, не столь выразительных по стилю, но зато содержательных в силу общественного положения, которое он занимал, колорита провинциальной жизни, погружающейся в хаос Гражданской войны, содержится меньше. 1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Правительства Самарской области в рамках научно-исследовательского проекта № 18-49-630006 «Семейные архивы: проблемы реконструкции и археографии (на примере архива Ю.В. Буторовой)». 1 Derrida J. Archive Fever: Freudian Impression // Diacritics. 1995. Vol. 25. No 2. P. 9-63. 2 Ketelaar E. Archivistics: science or art? // The Future of Archives and Recordkeeping. A reader / Ed. by J. Hill. London, 2011. P. 89-100. 3 Velios A. Creative Archiving: a case study from the John Latham Archive // Journal of Society of Archivists. 2011. Vol. 32, No 2. P. 255-271. 4 Derrida J. Op. cit. P. 27. 5 Ketelaar E. Tacit narratives: The meanings of archives // Archival Science. 2001. № 1(2). P. 136. 6 Cook T. Archival Science and postmodernism: New Formulations for Old Concepts // Archival Science. 2001. Vol. 1, No 1. P. 4. 7 Илизаров С.Б. Социальные функции архивов СССР: диссертация ... доктора исторических наук: 05.25.02. М., 1987. 477 с. 8 Хорхордина Т.И. Российская наука об архивах: история. Теория. Люди. М.: РГГУ, 2003. 525 с. 9 Селина Т.И. Личный архив Я.В. Чеснова: реконструкция творческого наследия ученого средствами системного подхода // Гуманитарий Юга России. 2016. Т. 18. № 2. С. 200. 10 Плютто П.А. История и опыт реконструкции архива А.А. Богданова (Малиновского (1873-1928 гг.)). Документы А.А. Богданова и документы о его жизни и деятельности в российских и зарубежных архивах: автореферат дис. ... канд. ист. наук: 05.25.02. М., 1994. С. 4. 11 Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории. М.: РГГУ, 2008. С. 195. 12 Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / Пер. с фр. Владимира Наумова под ред. Ирины Борисовой. М.: Ad Marginem, 1999. С. 276. 13 Сызранский филиал Центрального государственного архива Самарской области (СФ ЦГАСО). Ф. 63. «Ю.В. Буторова – участница Первой мировой войны». 14 Подробнее о судьбе Буторовых в эмиграции см.: Сумбурова Е.И. Из истории дворянского рода Буторовых // Научный вестник Крыма. 2018. № 5 (16). URL: http://nvk-journal.ru/index.php/NVK/article/view/324 (посл. обр. 01.10.2018) 15 Буторов Н.В. Прожитое. 1905-1920. - Москва, ВИКМО-М, 2009. 148 с. 16 Буторова С.Н. Мои воспоминания. 1862-1917. - Париж, 1999. - 98 с. 17 Татищев А.А. Земля и люди: В гуще переселенческого движения (1906–1921). - Москва, ВИКМО-М, 2009. - 362 с. 18 Буторова С.Н. Указ. соч. С. 54. 19 Там же. С. 55. 20 Там же. 21 Там же. 22 Там же. С. 57. |