Фразы 2 из диссертации. Введение Глава Теоретикометодологические основания анализа политической роли массмедиа в современном обществе
 Скачать 121.26 Kb.
|
|
Фразы из диссертации
Одной из отличительных черт настоящего времени является стремительное изменение характера массовой коммуникации. Существенно сократились возможности власть предержащих управлять потоками транслируемой информации: утаить что-то от общественности или навязать собственные трактовки и интерпретации в современных условиях значительно труднее, чем раньше. Неудивительно поэтому, что в повседневный речевой оборот вошли многочисленные неологизмы: «постправда», «полуправда», «фейки», «хайпы», «тролли», «дезы», «спойлеры», «сливы», «хейтеры», «стриминги», «инфодемия» и т.д. Что можно всему этому противопоставить? Чем это чревато для государства и самих журналистов? Способен ли человек в принципе защититься от этих пагубных последствий технологического развития? Полагаем, это возможно, хотя и чрезвычайно сложно. Одно из наиболее эффективных средств борьбы против данного негатива мы видим в распространении принципов медийной грамотности. Степень научной разработанности проблемы. Между тем, знакомство с имеющимися научными трудами по данной проблематике убеждает нас в том, что тема исследования актуальна также и в теоретическом плане. Нужно отметить, что сразу несколько параграфов представленной работы содержат результаты контент-аналитического исследования наиболее востребованных сегодня научных публикаций по различным аспектам интересующих нас проблем. Поэтому в рамках данного раздела введения будут обозначены лишь общие направления и особенности теоретического осмысления политической функциональности медийной грамотности и связанных с этим сюжетов. Можно сказать, что, даже рассуждая о современном состоянии политико-коммуникационной сферы, многие ученые отталкиваются в том числе от тех схем, моделей и концепций, что были разработаны еще в середине XX века или Отрадно видеть, что в российской коммуникативистике эти феномены постепенно начинают получать должное внимание со стороны ученых, чаще всего рассматривающих их в контексте развития политического потенциала интернет-технологий и социальных медиа С одной стороны, обращение к наследию европейских и заокеанских коллег, вне всяких сомнений, позволяет обогатить отечественный опыт анализа средств влияния на политическое сознание людей, посмотреть на эту проблему с иного ракурса и расширить собственный методологический арсенал. С другой стороны, немного настораживает тот факт, что большинство из них основывают свои теории и подходы на принципиально иной общественно-политической «почве» и практике. На наш взгляд, при всей близости понятий «медиаэффекты» и «медиаманипулирование» между ними все же есть определенная разница. «Медиаэффекты» предполагают как бы спонтанное влияние журналистских материалов на чувства и представления людей; эффекты в данном случае приобретают едва ли не косвенный характер. «Медиаманипулирование» же подразумевает целенаправленный характер оказываемого воздействия, которое, к тому же, может носить латентный характер. В этом смысле более функциональной мы считаем распространенную в отечественной политической коммуникативистике традицию анализа. Полагаем, что, по крайней мере, применительно к нашей стране, она называет вещи своими именами и тем самым позволяет более точно и объективно оценить существующие реалии. Характерно, что единства мнений среди них до сих пор нет по целому ряду вопросов: ученые спорят о пределах вмешательства в медиаобразовательные процессы со стороны государства, медиасообщества и родителей, об оптимальных формах и практиках распространения медиаграмотности, о наиболее эффективных методах борьбы с фейками и о некоторых других неоднозначных моментах. На этом фоне гораздо более гомогенным представляется спектр мнений отечественных ученых, специализирующихся на данной проблематике. Таким образом, можно сделать вывод, что в современной политической коммуникативистике потенциал медиаграмотности явно недооценен. Объектом исследования являются институты, технологии и политическое значение формирования медийной грамотности. Предметом – тенденции, противоречия, системные характеристики, сложности и перспективы формирования медиаграмотности в условиях стремительного развития технологий массовой политической коммуникации. Цель диссертации заключается в том, чтобы выявить специфику политической роли медиаграмотности, обусловленную стремительным развитием технологий массовой коммуникации в современном обществе. Для достижения указанной цели были сформулированы следующие задачи исследования: Определить наиболее функциональное сочетание аналитических инструментов исследования роли СМИ в политическом процессе современной России. Структурировать понятийное поле современных медиаисследований, обосновать авторские трактовки и функциональное разграничение основных категорий. Выявить структурно-содержательные особенности отечественных исследований по проблематике медиаграмотности. Сравнить и оценить зарубежную и российскую научные традиции анализа политической составляющей взаимодействия массмедиа и их аудиторий. Обобщить и охарактеризовать наиболее часто используемые журналистами приемы манипулятивного воздействия. Оценить исследовательский потенциал теорий фрейминга и установления повестки дня в контексте анализа политической функциональности медийной грамотности. Раскрыть основные научные трактовки медийной грамотности и показать ее роль в формировании определенного типа политической культуры. Осуществить сбор и политологическую интерпретацию социологических данных, характеризующих современную политическую роль медийной грамотности российских граждан и вероятные направления ее изменения. Оценить содержание и уровень развития зарубежной и отечественной медиаобразовательных систем в контексте их роли в политическом процессе. Разработать и апробировать методики определения уровня медиаграмотности и манипулятивного потенциала политического медиасообщения. Проанализировать нормативно-правовые основы функционирования медиасреды в современной России в контексте их соответствия принципам медийной грамотности. Исследовать особенности деятельности зарубежных и российских организаций, ориентированных на продвижение принципов медиаграмотности. Выявить технологические возможности компьютерных программ в сфере частотного анализа и политической медиаметрии и оценить их значение для формирования медийной грамотности. Раскрыть исследовательский потенциал одновременного использования качественных и количественных методов оценки манипулятивной составляющей медиатекстов. Источниковая база исследования. В диссертации были использованы несколько видов источников, каждый из которых позволил проанализировать отдельные аспекты политической роли медиаграмотности в современных условиях. Отдельную группу источников составили разнообразные политико-правовые нормативные документы (Конституция РФ, Доктрина информационной безопасности, Концепция государственной информационной политики, федеральные законы, государственные программы). Анализ их содержания дал нам возможность артикулировать существующие сегодня правовые гарантии распространения принципов медийной грамотности, определить связанные с этим уязвимые места законодательного обеспечения доступа граждан к достоверной информации, а также сформулировать отдельные рекомендации по решению выявленных проблем. Значимым источником информации в рамках данного исследования стали также уставные документы и официальные сайты зарубежных и российских общественных организаций, занимающихся вопросами распространения медиаграмотности. Их изучение позволило выявить основные направления и форматы работы этих структур, классифицировать и оценить их по различным основаниям. Важным источником данной работы были результаты регулярно проводимых социологических исследований. Их анализ позволил выявить динамику интереса россиян к политике, доверия к СМИ, степени востребованности тех или иных источников политической информации и жанровых предпочтений аудитории. Особое место среди них занимают данные Фонда «Общественное мнение», который регулярно уделяет внимание проблематике политической роли СМИ. Это позволило опереться на многолетние результаты исследований, проведенные по одной и той же методике, с использованием одинаковым формулировок вопросов, объемов выборки и т.д. В дополнение к результатам массовых опросов мы также использовали данные самостоятельно проведенного анкетирования двухсот студентов Саратовского государственного университета имени Н.Г. Чернышевского для апробации собственной методики оценки уровня медийной грамотности индивида. В качестве эмпирической базы для case-study, проводившихся в рамках данного исследования, использовались статьи российских («Коммерсант», «Новая газета», «Российская газета», «Независимая газета») и зарубежных («Вашингтон Пост», «Нью-Йорк Таймс», «Лос-Анджелес Таймс») газет. Материалы этих изданий дали возможность апробировать отдельные авторские подходы и проиллюстрировать выявленные в ходе проведенного анализа закономерности. Наконец, отдельно нужно выделить комплекс специальной литературы, представленной трудами ученых, занимавшихся исследованием различных политических составляющих деятельности массмедиа. Учитывая то обстоятельство, что многие связанные с этим сюжеты впервые были разработаны на Западе, где большая часть получаемых научных результатов, как правило, публикуется в журнальных статьях, а не монографиях, в своем исследовании мы также опирались прежде всего на работы, опубликованные в периодических изданиях. При этом, отбирая соответствующие труды для анализа, мы ориентировались на то, насколько востребованными они являются в академическом сообществе. Так, например, отправными точками при изучении литературы по проблематике повестки дня, фрейминга и медийной грамотности были наиболее часто цитируемые в “Web of Science” статьи зарубежных коллег (в общей сложности таким образом было отобрано и впоследствии проработано более сотни работ). Целый ряд проанализированных зарубежных трудов в российской политической коммуникативистике ранее не упоминались. В силу того, что в отечественной науке проблематика медиаграмотности в целом (не говоря уже о политической ее составляющей) только начинает набирать популярность, использовать критерий количества цитирований той или иной работы здесь удавалось не всегда: часто по тому или иному аспекту приходилось анализировать все то немногое, что было опубликовано. С другой стороны, здесь было больше возможностей для исследования монографий и диссертаций. Гипотеза исследования. Главным препятствием на пути внедрения принципов медийной грамотности в массовое общественное сознание является кардинальным образом изменившийся способ восприятия людьми общественно-политической информации. Информация стала не просто неотъемлемой частью повседневной жизни, но в чем-то даже приобрела черты банальности и профанности: ее стало слишком много, а значит, в соответствии с законом предельной полезности, она естественным образом девальвировалась, снизилась степень доверия к ней. Общество в определенной степени перестало воспринимать информацию как ценность. Более того, информация сегодня зачастую больше не воспринимается даже как инструмент коммуникации. Между тем, среди основной массы политических субъектов преобладает прежнее отношение к информации как сакральной ценности, что, в свою очередь, определяет характер и содержание используемых ими методов работы с ней: эти методы уже далеко не всегда соответствуют новым условиям и требованиям, предпочтениям и привычным практикам медиапотребления аудитории. Как результат, под угрозу ставится способность власти выстраивать грамотную коммуникацию с электоратом и, соответственно, легитимировать ключевые политические институты. Подобное изменение отношения к информации ставит вопрос о возможностях дальнейшего изучения отдельных её аспектов (производство, хранение, распространение, оценка сведений) с использованием прежних исследовательских методов и подходов. Резонно возникает вопрос: можем ли мы объяснить сегодняшние реалии при помощи прежних аналитических инструментов? Изменение культурного статуса и атрибутики массовой информации приводит к тому, что иначе начинают восприниматься проблемы медийной грамотности. Для всестороннего её осмысления необходимо, на наш взгляд, во-первых, учитывать изменившиеся реалии в данной сфере (структурные сдвиги в политической культуре и в особенности в той ее части, что имеет отношение к запросу на информацию); и, во-вторых, выявить изменившуюся логику и риски функционирования информационного рынка. В таком случае можно рассчитывать на более четкое концептуальное понимание сложности и потенциальной опасности происходящих процессов в информационной сфере и, как следствие, на обоснование стратегии повышения информационной грамотности, объективно необходимой как обществу, так и государству. Методология исследования. Так же, как и в случае с анализом степени научной разработанности проблемы, теоретико-методологические аспекты настоящей диссертации подробно разбираются в рамках отдельного параграфа. Поэтому в данном случае считаем возможным обозначить лишь общие параметры исследовательского инструментария представленной работы. Так, принимая за основу определение парадигмы, сформулированное Дж. Скоттом и Г. Маршаллом (как совокупности ключевых понятий, предположений, исследовательских процедур и проблем в рамках определенной области знаний или теоретического подхода), мы рассуждали преимущественно в рамках двух из них – эмпирико-функциональной и антропологической. Если коротко, первая (иначе ее иногда именуют социальной) предполагает, что массмедиа оказывают на аудиторию различного рода воздействия (в западной науке их назвали бы эффектами), которые можно измерить. В основе второй лежит особое внимание к личности человека, присущим ему ценностям и мировоззренческим установкам, умению критически оценивать и интерпретировать потребляемый медиаконтент. Говоря о медийной грамотности, нам достаточно часто приходилось апеллировать к классическому пониманию роли и предназначения прессы в политическом процессе и жизни общества в целом. Помимо этого, в центре нашего внимания постоянно находился индивид с характерными для него особенностями и способностями критического восприятия медиасообщений. Кроме того, манипулятивный потенциал медиатекстов и уровни медиаграмотности человека измерялись нами эмпирически. Если говорить о теориях, то здесь чаще других мы использовали исследовательские возможности фрейминга и установления повестки дня первого и второго уровней. Убеждены, что именно они лучше других позволяют проанализировать специфику политического взаимодействия массмедиа и их аудитории. Более того, оперирование в том числе и данными теоретическими конструкциями дало возможность выйти на оценку политической функциональности медийной грамотности. Для решения поставленных задач чаще других применялись методы качественного и количественного контент-анализа, критического дискурс-анализа и интент-анализа. С их помощью мы изучали содержание как академических, так и медийных текстов, оценивали присутствующий в них контекст (а иногда и подтекст), пытались выявить скрытые от внешнего взгляда намерения их авторов. При этом упомянутые виды анализа использовались нами в неавтоматизированных их формах. Анализируя политическую роль медиаграмотности, мы также использовали возможности структурно-функционального метода, позволившего представить политико-коммуникационную сферу как совокупность взаимосвязаных элементов, каждый из которых выполняет определенные функции. В частности, были выявлены основные направления влияния медийной грамотности на политический процесс и коммуникацию по линии «власть – общество». Наконец, компьютерное программное обеспечение было задействовано как инструмент верификации результатов качественного анализа медиасообщений на предмет выявления заложенных в них манипулятивных элементов. В частности, мы применяли онлайн-сервисы семантического анализа текста, позволявшие определить степень удобочитаемости газетных статей, уровни их «водности», академической и классической «тошноты», а также выявить меру соответствия конкретного текста эмпирической закономерности распределения частоты слов естественного языка по закону Ципфа. Положения, выносимые на защиту: Основными факторами, способствующими укоренению понятия «постправда», являются новые медиа, которые превратились в своеобразные каналы по тиражированию манипуляций, фейков и пропаганды; сами технологии, при помощи которых стало значительно проще распространить недостоверную информацию и тем самым дезориентировать людей; а также интересы заинтересованных в этом субъектов. В политической сфере драйверами распространения не соответствующей действительности информации может быть желание добиться преимущества в информационном противоборстве с оппонентами или стремление решить собственные задачи, используя при этом потенциал имеющихся медийных ресурсов. Масштаб связанных с этим проблем до конца еще не осознан обществом. Более того, есть все основания для прогноза, что в ближайшее время ситуация в данной сфере будет продолжать усугубляться. Наблюдаемое в современной отечественной науке преобладание педагогических и лингвистических подходов к анализу разнообразных аспектов медиаграмотности не в полной мере отвечает потребностям объективного осмысления состояния политического процесса в современной России. В дополнение к уже существующим требуется более активное внедрение сугубо политологического ракурса рассмотрения данной проблематики, что дало бы возможность раскрыть отдельные принципиальные моменты, до сих пор не получившие должного внимания со стороны ученых. К числу таковых относятся вопросы о пределах влияния манипулятивных технологий на аудиторию, о факторах, обуславливающих их эффективность, о последствиях их применения для политической системы и режима, а также – что самое важное – о наиболее эффективных возможностях противодействия им. В зарубежной политической коммуникативистике преобладает традиция изучения влияния материалов массмедиа на публику в рамках парадигмы медиаэффектов. По своей сути она носит преимущественно безоценочный характер: многочисленные составляющие ее теории предлагают различные трактовки особенностей взаимодействия прессы и аудитории, при этом вопрос об оправданности применения тех или иных технологий влияния поднимается крайне редко. В российской же науке, напротив, распространен подход, согласно которой используемые журналистами приемы воздействия рассматриваются в контексте их манипулятивного потенциала. В контексте анализа политической функциональности медийной грамотности отечественная научная традиция является более эффективной. На наш взгляд, существует взаимосвязь между уровнем манипулятивных механизмов (микро-, мезо- или макро) и масштабом политического контекста их реализации. Нами выявлена закономерность: чем больше масштаб, тем меньше лингвистическая и больше политическая составляющая этих приемов. Одними из эффективных инструментов для анализа проблематики медиаманипулирования и медиаграмотности, на наш взгляд, являются теории установления повестки дня второго уровня и фрейминга. Важно учитывать, что при всей своей видимой схожести они не тождественны. Они вскрывают различные аспекты возможного манипулятивного воздействия медиатекстов на аудиторию: результатом установления атрибутивной повестки дня является ответ на вопрос о том, принимает ли человек во внимание актуализированные средствами массовой коммуникации темы, или нет, в то время как логическим следствием фрейминга чаще всего выступает то, каким именно образом человек об этом думает и расценивает это. В этом смысле фрейминг позволяет учесть и проанализировать те факторы, которые оказываются за рамками функциональности теории установления повестки дня. Поэтому и установление повестки дня, и фрейминг принципиально важны в плане влияния на политическую культуру личности. Медийно грамотный индивид должен не только иметь представление об этих теориях, но и понимать, каким образом можно снизить степень собственной зависимости от повесток и фреймов, транслируемых конкретными изданиями. В зарубежной и отечественной науке до сих пор нет единого, разделяемого большинством ученых понимания сути медийной грамотности. Определяя данный феномен, различные исследователи делают акцент на разных его сторонах, используют для своего анализа разные ракурсы. Учитывая специфику отечественного политического процесса и особенности политической культуры в современной России, наиболее функциональным в контексте данного исследования представляется следующее определение медийной грамотности: умение человека находить в материалах массмедиа интересующую его информацию, критически ее осмысливать и проверять достоверность, а также – при наличии соответствующей необходимости – самому создавать элементарные медийные сообщения. В таком виде это определение позволяет синтезировать в себе в том числе и специфические разновидности медийной грамотности, выделяемые учеными (смысловую, технологическую, видовую, структурную, «новую», критическую, и др.). На основе проведенного анализа нами концептуально обоснована следующая закономерность: высокий уровень медийной грамотности не просто повышает уровень политической осведомленности, но и (чаще всего) делает более осознанным политическое участие. Чем более искушенным в плане переработки получаемой от массмедиа информации является человек, тем более информированным в отношении текущих политических событий и процессов он является и тем больше вероятность того, что он не будет политически пассивным. Повышение медийной грамотности влияет на то, откуда человек черпает информацию о происходящем в мире политики, как часто он это делает, насколько важным для себя это считает. Это влияет не только на индивидуальные особенности восприятия политики и участия в ней, но и на тип политической культуры в целом. Медийно грамотные индивиды уменьшают степень собственной уязвимости перед возможными манипуляциями со стороны журналистов и делают более осознанным свой политический выбор. Решение этой задачи видится особенно актуальным и социально значимым направлением деятельности государства и общества с учетом того факта, что все более острой и насущной становится проблема снижения степени доверия россиян к материалам средств массовой информации. Достаточно распространенное в отечественной науке отождествление понятий «медийная грамотность» и «медиаобразование», на наш взгляд, некорректно. Медийную грамотность правильнее рассматривать как один из результатов медиаобразования, предполагающий усвоение человеком основ не только критического осмысления медиасообщений, но и теории, истории и категориального аппарата медиакультуры и процесса массовой коммуникации. Для адекватного измерения уровня медийной грамотности целесообразно использовать метод анкетирования. Анкета должна включать в себя вопросы на проверку степени понимания предложенного респондентам медиасообщения и на выявление их отношения к ряду связанных с функционированием современных СМИ утверждений (скорее согласен / скорее не согласен). Несмотря на достаточно уверенное владение новейшими медиатехнологиями, современная российская молодежь в большинстве своем недостаточно хорошо ориентируется в окружающих ее потоках информации, не имеет в полной мере целостного представления о ключевых игроках отечественного медиарынка и далеко не всегда знает то, как в идеале должны выстраиваться отношения между журналистами и аудиторией. Молодые люди, как правило, меньше интересуются политикой, реже ее обсуждают и более безразличны к тому, откуда и какого качества информацию они получают. Вместе с тем, среди тех, кто все же следит за новостями, социально-политические темы весьма популярны. В отличие от людей более старшего возраста, молодые охотнее используют разнообразные интернет-ресурсы (от новостных сайтов до социальных сетей, форумов и блогов), где возможностей для цензуры или пропаганды меньше, чем, например, на федеральных телеканалах. Следовательно, потенциально они в большей степени ориентированы на получение более разнообразной и сбалансированной информации. К тому же, уровень недоверия к сообщаемому журналистами среди них выше, а значит, и ввести их в заблуждение сложнее, чем тех, кто привык принимать все на веру. В то же время, молодые люди гораздо более подвержены манипулированию в социальных сетях, что в не меньшей степени актуализирует проблему повышения медийной грамотности и для данной социальной группы. Принятые весной 2019 г. Федеральные законы «О внесении изменений в Кодекс РФ об административных правонарушениях», «О внесении изменений в статью 15.3 Федерального закона “Об информации, информационных технологиях и о защите информации”», «О внесении изменений в Федеральный закон “О связи” и Федеральный закон “Об информации, информационных технологиях и защите информации”» не в полной мере отвечают назревшим проблемам в данной сфере. С одной стороны, они наполняют необходимой конкретикой отдельные нормативные положения, касающиеся создания условий для развития медийной грамотности населения (в частности, возможность удаления не соответствующей действительности информации), но при этом оставляют возможность произвольной, продиктованной политическими соображениями, их интерпретации – с другой. Для успешной борьбы с негативными эффектами эпохи «постправды» (дезинформацией, фейками, манипуляциями и т.п.) требуется одновременные усилия как институционализированных, так и неинституционализированных субъектов, специализирующихся на разоблачении недостоверной информации. На наш взгляд, необходимо объединить усилия некоммерческих организаций, поддерживающих медиаобразовательные программы, и государства, совершенствующего профильное законодательство и контролирующего соблюдение профессиональных этических стандартов и кодексов медиасообщества. На Западе эти функции осуществляют национальные правительственные и неправительственные организации, региональные объединения, университетские программы и центры. В России также имеются подобные структуры, однако в большинстве своем они сфокусированы на проблемах медиаобразования в целом. Между тем, для роста уровня политической культуры среди прочего целесообразно создание отдельных проектов и объединений, которые специализировались бы исключительно на медийной грамотности. Для измерения манипулятивного потенциала поляризованного подитического медиатекста (то есть силы возможного воздействия журналистского произведения на аудиторию) целесообразно оценивать такие элементы и характеристики публикаций, как заголовок, лид, фотографии, цитаты, источник сообщаемой информации, степень представленности альтернативной точки зрения, отношение к «оппоненту», достоверность фактов, а также частота использования эмоционально нагруженных слов и выражений, прецедентных имен и событий, иронии, риторических вопросов и намеков. Количественная оценка данных параметров может осуществляться исследователями, исходя из наличия или отсутствия в них механизмов скрытого воздействия на читателя. Полученные с использованием этого алгоритма результаты можно применять для сравнения степени манипулятивности отдельных публикаций и в обобщенном виде – различных изданий между собой. Для решения обозначенной выше задачи необходимо использование компьютерных программ в сфере частотного анализа и политической медиаметрии. Оно снижает уровень субъективизма при оценке манипулятивного содержания медиатекстов и тем самым косвенно содействует повышению уровня медийной грамотности граждан. Аналитический потенциал таких программ еще более увеличивается при условии параллельного использования качественных методов: в таком случае программное обеспечение становится действенным инструментом верификации результатов, получаемых по итогам качественной обработки информационных сообщений. При этом как качественные, так и количественные способы оценки медиасообщений, скорее, можно признать уделом профессионального сообщества. Однако в контексте распространения принципов медийной грамотности в этом также заключается определенная ценность: чем больше эффективных инструментов анализа материалов массмедиа будет находиться в распоряжении специалистов, тем легче в итоге будет проводить соответствующие исследования, а значит, тем более успешной будет и борьба против недобросовестного манипулирования общественным сознанием. На основе проведенного нами исследования выявлена закономерность, состоящая в том, что в современных процессах продуцирования, распространения и потребления информации рыночные тенденции проявляются специфическим образом, особенно в той части информационной сферы, которая связана с политическими процессами. Этот рынок функционирует по своим собственным законам, которые в настоящий момент начинают существенно отличаться от традиционных паттернов переработки информации человеческим мозгом и отношения к медийным процессам со стороны власти. Тем самым возникает конфликт интересов между производителями информации (руководствуются рыночными условиями), ее потребителями (исходят из личных интересов) и властью, которая прежде выступала в роли главного бенефициара существовавшей модели функционирования массовой информации. Общепризнанно, что важнейшей предпосылкой реализации принимаемых политических и управленческих решений является их информационное сопровождение со стороны соответствующих государственных и общественных структур посредством медийных каналов. Однако, в условиях прогрессирующей девальвации информации в глазах большинства ее потребителей, возникает опасная ситуация, чреватая негативными последствиями как для государства, так и для общества в целом. Суть ее заключается в том, что снижается легитимность не только конкретных политических решений (нередко не популярных самих по себе), но и политической системы в целом, ее конкретных институтов, механизмов и процедур. Общество также становится заложником возможных манипуляционных процессов, опасность которых возрастает в геометрической прогрессии с увеличением технологических возможностей и в связи с ростом числа субъектов такого манипулирования. В этих условиях важнейшее значение приобретает необходимость повышения медийной грамотности и технологических возможностей противостояния недостоверной информации в политической сфере. Объективно в этом заинтересованы как общество и государство, так и социально ответственные СМИ, ориентированные не только на получение прибыли, но и на выстраивание конструктивного информационного взаимодействия с обществом. Новизна данного исследования содержится в следующем: Введены в научный оборот подходы зарубежных ученых (С. Халла, Р. Крэйга, К. Крипппендорфа, К. Розенгрена, С. Лоуэри и М. де Флер, Ж. Пиаже, Дж. Поттера, Р. Купера и М. Дюпон) к классификации парадигм и теорий анализа политической функциональности массмедиа, ранее в российской науке практически не использовавшиеся. Обоснован авторский вариант оптимальной конфигурации аналитического инструментария исследования роли СМИ в политическом процессе современной России, предполагающий использование полипарадигмального подхода (сочетание эмпирико-функциональной и антропологической парадигм), теорий фрейминга и установления повестки дня первого и второго уровней, методов контент-анализа, критического дискурс-анализа и интент-анализа. На основе анализа широкого спектра уже имеющихся трактовок постправды сформулировано авторское ее понимание как атрибута современной медиа- и политической реальности, сутью которого является замещение объективных фактов субъективными, эмоциональными и зачастую не соответствующими действительности утверждениями. Разграничены значения терминов «дезинформация» и «мисинформация», «фактчекинг» и «верификация». Предложено авторское видение совокупности факторов, способствующих распространению в массмедиа ложной информации. Впервые (по состоянию на конец 2019 – начало 2020 г.) в отечественной науке проведено комплексное обзорное исследование около сотни опубликованных с 2015 по 2019 гг. в семи ведущих профильных российских журналах публикаций по различным политологическим аспектам медиаграмотности и связанным с ней сюжетам. Выявлены содержательные и структурные особенности этих статей: проанализированы специфика авторского корпуса статей (в том числе их научная специализация, уровень «остепененности» и география проживания), содержательные блоки и разделы научных классификаторов публикаций, наиболее часто использованные в них ключевые слова, объекты внимания авторов (школьники, молодежь, взрослые), структурные элементы и типы статей, наиболее востребованные методы, рабочие определения медиаграмотности, наиболее часто цитируемые работы и ученые. Проанализированы ранее в отечественной политической науке практически не использовавшиеся труды западных коммуникативистов: К. Риддла, Дж. Поттера, Дж. Брайанта, Д. Цильманна, Е. Катца, Дж. МакЛеода, Г. Козицки, З. Пана, Л. Гроссберга, Е. Вартеллы, Д. Уитни, Д. Баркера, А. Лоренса, П. Росслера, М. Шенка, Дж. Гербнера, В. Эвеланда и др. На этой основе выявлено ключевое различие зарубежной и российской научных традиций анализа характера взаимодействия массмедиа и их аудитории: на Западе преобладает более нейтральная с точки зрения степени своей оценочности парадигма медиаэффектов, а в России превалирует традиция анализа манипулятивной составляющей медиатекстов. Представлен авторский вариант упорядочивания существующих приемов манипулятивного воздействия на сознание аудитории, в основу которого, в отличие от уже имеющихся в российской политической коммуникативистике подходов, положен критерий масштаба и степени эффективности этих подходов. Сформулирована гипотеза о том, что чем шире масштаб конкретного способа воздействия, тем более весома его политическая составляющая. На основе анализа наиболее часто цитируемых в РИНЦ и «Web of Science» российских и зарубежных работ, посвященных теориям установления повестки дня и фрейминга, сформулировано авторское определение повестки дня (как набора сюжетов или тем, имеющих приоритетное значение для конкретного субъекта в определенный промежуток времени), а также политической, общественной и медийной ее разновидностей. Предложены русскоязычные эквиваленты терминов agenda setting, agenda building, salience и frame building – формирование общественной повестки, формирование информационной повестки дня, характер представленности (какого-либо сюжета в массмедиа) и формирование медийного фрейма соответственно. Обосновано содержательное различие между теориями фрейминга и установления атрибутивной повестки дня. В отличие от подавляющего большинства отечественных работ по медиаграмотности, рассматривающих данный феномен преимущественно в контексте педагогики или (реже) лингвистики, раскрыта роль медийной грамотности в формировании определенного типа политической культуры индивида, социальной группы и общества в целом. На основе анализа и перевода на русский язык большого количества распространенных в западной науке определений медийной грамотности выявлены наиболее типичные для них компоненты. Определены и актуализированы для российской действительности термины, широко используемые в зарубежной науке наряду с медийной грамотностью (медиакомпетентность, информационная, визуальная, цифровая и мультимодальная грамотность и т.д.), а также отдельные разновидности самой медийной грамотности (смысловая, технологическая, видовая, структурная, новая, критическая). Сформулировано авторское определение медийной грамотности, обосновано содержание и значение каждой из его составляющих. На основе анализа результатов социологических опросов артикулированы характерные для современного состояния российского общества параметры отношения граждан к политике и массмедиа (информационные предпочтения, уровень доверия и т.д.). Дана политологическая интерпретация этим социологическим по своей сути данным. Рассмотрены опубликованные в зарубежной научной литературе данные о характере влияния отдельных видов массмедиа (печать, телевидение, блоги) на степень усвоения политической информации и особенности ее обсуждения. Дано концептуальное обоснование социально-политической модели медиаобразования, ориентированной не на культурологические, семиотические и этические теоретические основания, а на конкретные характеристики общественно-политического базиса, способной на прикладном уровне содействовать устойчивому и гармоничному развитию демократической политической системы Разработана и апробирована авторская методика оценки уровня сформированности медиакомпетенций, предполагающая анкетирование респондентов в отношении прочитанного ими текста и выяснение их отношения к утверждениям по поводу специфики деятельности современных массмедиа. В отличие от большинства других аналогичных измерительных инструментов, фокус внимания в данном случае смещен в сторону политической составляющей медийной грамотности для выявления ее содержательного, а не технического уровня. На основе анализа нормативно-правовой базы функционирования медиасферы в современной России выявлены проблемные зоны правового регулирования процесса обеспечения потребностей общества в достоверной информации и обоснованы концептуальные предложения по оптимизации законодательства в данной сфере. Дана авторская классификация наиболее часто используемых журналистами приемов манипулирования аудиторией на основе критериев соответствия действительности сообщаемых фактов и «уровня нравственности» задействованных в медиатексте средств, раскрыты возможные политические цели и последствия их применения. Сформулирован ряд конкретных прикладных рекомендаций по возможным способам уменьшения уязвимости граждан перед манипуляциями со стороны массмедиа, распределенных по своим возможностям по двум блокам – «общие принципы» и «инструментальные техники». На основе анализа зарубежных научных статей, англоязычных сайтов и уставных документов различных структур предложен авторский вариант классификации существующих в мире организаций, ориентированных на продвижение принципов медийной грамотности, по критериям их масштаба (на межгосударственные, национальные правительственные и национальные неправительственные, региональные и университетские), преследуемых целей (на универсальные, образовательные и специфические) и основной аудитории (широкой или частной). Выявлена специфика деятельности аналогичных структур, функционирующих в России и Украине. Разработана и апробирована авторская методика измерения манипулятивного потенциала политического медиасообщения, основанная на фиксации и количественной оценке элементов текста, способствующих скрытому воздействию автора на аудиторию. Дано концептуальное обоснование возможностей использования компьютерных программ в сфере частотного анализа и политической медиаметрии в целях выявления манипулятивных интенций авторов медиатекстов и, как следствие, – повышения медийной грамотности аудитории. На основе анализа публикаций двух авторитетных общественно-политических изданий России раскрыт исследовательский потенциал качественных и количественных методов оценки манипулятивной составляющей медиатекстов. Обоснованы возможность и целесообразность использования специального программного обеспечения в качестве механизма верификации результатов качественного анализа. Теоретическая значимость исследования заключается в обосновании возможности и целесообразности анализа функциональности медийной грамотности в политологическом ракурсе. На сегодняшний день в отечественной науке преобладают подходы, согласно которым медиаграмотность рассматривается в контексте педагогики или журналистики. Между тем, фокусировка внимания на политико-процессуальных, институциональных и технологических аспектах данного феномена дала нам возможность выявить особенности, тенденции и закономерности, имеющие важное значение для теоретического осмысления политических процессов, происходящих в современной России. Практическая значимость исследования во многом вытекает из теоретической его важности: анализ политической функциональности медийной грамотности позволил определить связанные с девальвированием информации угрозы для легитимации власти и предложить пути минимизации подобных рисков. Были сформулированы конкретные практические рекомендации по тому, каким образом можно защититься от манипулятивных приемов, используемых журналистами. Разработаны и апробированы методики количественной оценки уровня медийной грамотности индивида и измерения манипулятивного потенциала медиатекста. Апробация. Основные положения проведенного исследования были апробированы в научных публикациях и в ходе участия в научных и научно-практических конференциях. За последние 15 лет в общей сложности нами было опубликовано более сотни работ, из них 2 монографии, 42 статьи в журналах из перечня ВАК России, 10 работ на английском языке (одна из которых – это глава в коллективной монографии, изданной в Лондонском издательстве Palgrave Macmillan). За это время удалось выступить на секционных и пленарных заседаниях более шестидесяти всероссийских и международных конференций, в том числе – съездах Российского общества политологов, конгрессах Российской ассоциации политической науки и ежегодной конференции AEJMC (Ассоциации исследователей массовой коммуникации и журналистики, Чикаго, США). В 2015-м г. серия опубликованных нами статей была признана лучшей в рамках Всероссийского конкурса Национальной ассоциации исследователей массмедиа (НАММИ); в 2019-м монография «Политическая теория и практика медийной грамотности» стала призером всероссийских конкурсов научных работ Ассоциации медиапедагогики и медиаобразования России и Национальной ассоциации исследователей массмедиа, а учебное пособие «Политические основы медийной грамотности» – призером конкурса работ Российской ассоциации политической науки. Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав (разделенных в общей сложности на шестнадцать параграфов), заключения, списка использованных источников и литературы, приложения. Общая логика исследования предполагает следующую последовательность изложения материала. Сначала анализируются теоретико-методологические аспекты изучения политической функциональности массмедиа. Затем рассматриваются наиболее типичные и эффективные способы манипулирования сознанием аудитории. Третья и четвертая главы посвящены политическому измерению медиаграмотности и тому, что можно и нужно сделать для снижения степени уязвимости человека перед манипулятивным воздействием со стороны журналистов. Наконец, в заключительной главе показаны ориентированные в первую очередь на ученых варианты анализа медиатекстов на предмет выявления заложенных в них манипулятивных элементов. Предваряя изложение основных результатов проведенного исследования, считаем необходимым отдельно остановиться на преобладающих сегодня интерпретациях политической роли массмедиа, а также на тех теоретико-методологических основаниях, на которых будут базироваться наши собственные выводы. Считаем это принципиально важным, особенно в контексте тех требований, что принято предъявлять к научным исследованиям в мировом академическом дискурсе. Более того, именно недостаточное внимание к подобного рода сюжетам, судя по всему, является одной из отличительных черт современного российского научного сообщества, занимающегося изучением проблем медиасферы. По его мнению, «За пределами “академического дискурса” остается практически весь корпус классических и актуальных зарубежных текстов, монографий и научных статей, посвященных исследованиям и теориям медиа», исследованиям и теориям медиа», «Современные российские исследования отличает и терминологический, и теоретико-концептуальный беспорядок, стремление освободиться от наследия советского теоретизирования в условиях марксизма-ленинизма, сформулировать актуальное национальное своеобразие, идентичность в контексте зарубежного академического медиадискурса» Вообще, нужно заметить, что подобные весьма критические оценки теоретико-методологической составляющей отечественных медиаисследований встречаются достаточно часто А потому, стремясь избежать отмеченных выше изъянов, большую часть первой главы данного исследования мы посвятим анализу господствующих в современной коммуникативистике теоретических подходов к оценке политической роли массмедиа, наиболее часто анализируемых в этой связи феноменов, используемых терминов, понятий и категорий. Причем не просто их анализу, но также и обоснованию того, что конкретно из имеющегося на сегодняшний день теоретико-методологического разнообразия (и почему) будет использовано в нашей собственной работе. При этом в фокусе внимания окажутся труды как российских, так и зарубежных авторов. Тем самым мы рассчитываем в максимально возможной степени поместить результаты проведенного исследования в рамки глобального исследовательского контекста. Начнем с анализа распространенных в современной науке парадигм как наиболее общих и широких форм знания о массмедиа. Автором концепции парадигм (от греч. paradeigma – пример, образец) принято считать профессора Принстонского университета (США) Т. Куна. В его понимании это некий признаваемый большинством ученых образец, общепринятые примеры фактической практики научных исследований, включающие в себя теорию, закон и их практическое применение; иными словами, это своеобразная научная традиция – совокупность теорий и научных достижений, которые служат для исследовательского сообщества моделью постановки и решения научных проблем. По сути, Кун приравнивал парадигму к научной картине мира, предлагающей лучший или наиболее востребованный способ интерпретации мироздания в данный период исторического развития. В развитии науки Кун, как известно, выделял две фазы, отличающиеся друг от друга по характеру отношения к парадигме. Фаза «нормальной науки» предполагает господство конкретной научной парадигмы (традиции) и направленность исследований на разработку тех явлений и теорий, существование которых заведомо предполагается данной научной парадигмой. Когда же накапливаются факты, которым невозможно найти объяснение в рамках «нормальной науки», становится очевидной слабость господствующих теорий и, как следствие, начинается революционная фаза развития науки. Сначала научная революция приводит к состоянию «допарадигмальной науки» – существованию нескольких альтернативных прежней парадигме гипотез и теорий, по-разному интерпретирующих научные аномалии. Однако постепенно ученые отдают предпочтение наиболее приемлемой для них теории, объясняющей всю действительность или отдельную ее область. Данная теория начинает рассматриваться в качестве образца решения проблем конкретной науки и тем самым ложится в теоретическое и методологическое основание новой господствующей парадигмы. И это, в свою очередь, знаменует собой начало нового этапа «нормальной науки» как совокупности ключевых понятий, предположений, исследовательских процедур и проблем в рамках определенной области знаний или теоретического подхода Учитывая то, что большинство многочисленных теоретических подходов к анализу политической функциональности прессы изначально были разработаны именно на Западе, анализ актуальных парадигм мы начнем с обзора научных концепций зарубежных ученых. При этом хотелось бы сразу оговориться, что мы далеки от того, чтобы считать подходы американских или европейских ученых своего рода идеалами или образцами для подражания. Все они, безусловно, достойны внимания и тщательного анализа, однако, на наш взгляд, далеко не каждый из них в полной мере применим повсеместно – многое в данном случае зависит от конкретных исторических, экономических, культурных и социально-политических условий развития общества. В контексте настоящей работы обзор распространенных за рубежом концепций важен, скорее, в теоретическом плане – он необходим нам для того, чтобы как можно более точно указать теоретико-методологические «координаты» нашего исследования в общей системе уже имеющихся разработок. Итак, первое, что нужно отметить, – это отсутствие в западной науке какого-либо единого подхода в отношении парадигм исследований массмедиа. Спектр существующих на этот счет мнений можно условно разделить на несколько частей – прежде всего, в зависимости от того, сколько парадигм массмедиа, по мнению ученых, существует в данный момент. что в интересующей нас сфере последовательно существовали социальная, когнитивная и «смысловая» парадигмы. Первая исходила из идеи о том, что массовая аудитория СМИ пассивно воспринимала транслируемый контент и тем самым являлась объектом прямого воздействия со стороны массмедиа. С течением времени эта парадигма уступила место когнитивной, фокусировавшейся на роли органов чувств в формировании под влиянием массмедиа определенных восприятий, отношений, ценностей, убеждений и моделей поведения. Наконец, в 1970-е гг. появилась третья парадигма, предполагавшая, что символьные системы (язык или медиатексты) транслируют определенные смыслы в отношении окружающего мира и поведения человека; тем самым был дан импульс для поиска доказательств существования долговременных медиаэффектов. В центре второй парадигмы, существовавшей в 1940-1960-хгг., находились бихевиористские представления о поведении человека и известная формула Г. Лассуэлла «кто говорит – что говорит – кому – с каким результатом». Возникновение третьей парадигмы ознаменовало собой сдвиг исследовательского внимания в сторону идеологии и методов анализа (массовых опросов, экспериментов, контент-анализа и т.д.); культура, язык и символы стали рассматриваться в качестве феноменов, способных воспроизводить собственные смыслы. помимо идеи о том, что три парадигмы сменяют друг друга, их также объединяет и в целом схожее понимание содержания этих этапов развития представлений о политической роли массмедиа. Эмпирицизм стремится объяснить и предсказать будущее развитие наблюдаемых феноменов посредством выявления существующих между ними связей; герменевтика нацелена на понимание смысла действий человека через интерпретацию текстов; критический подход ориентирован на поиск вариантов социальных изменений как результата анализа общественных практик. Э. Гидденс полагает, что медиаисследования развиваются в рамках единой социальной парадигмы, которой присущи натурализм (этот термин он предпочитал позитивизму: общественные науки должны во многом выстраиваться по модели естественных наук), идея обусловленности поступков человека мотивами, которые он сам не осознает, и функционализм К. Криппендорф утверждал, что медиаисследования вовсе находятся на допарадигмальной стадии: по его мнению, за пределами независимого научного наблюдения не существует объективной реальности, попытки же внедрения ученых в наблюдаемый объект чреваты его искажением Еще более радикальную в этом плане мысль высказал К. Розенгрен: на его взгляд, не только медиаисследования, но и ни одна из общественных наук (за возможным исключением экономики и лингвистики) не имеют собственной парадигмы. Вместе с тем, в отличие от Криппендорфа, он все же признает, что в научной среде есть собственные исследовательские традиции и школы – такие, например, как критическая или позитивистская Что характерно, все шесть обозначенных выше подходов так или иначе исходят из того понимания парадигмы, которое сформулировал Т. Кун. Однако, несмотря на это, в итоге мы имеем, хотя и в чем-то пересекающиеся, но в целом различные трактовки господствующих в медиасфере теоретических традиций. Вполне вероятно, что причиной этого может быть разница в критериях, по которым ученые разграничивают парадигмы. Из трех перечисленных выше оснований для выделения различных парадигм – фокус исследовательского внимания, используемая методология и цель – наиболее продуктивным нам представляется последнее. Одни и те же процессы, феномены или явления (то есть один фокус), по идее, могут рассматриваться в рамках совершенно различных парадигм. То же самое можно сказать и об используемых методах. В этом отношении цель исследования (условно говоря, объяснить что-либо или, например, подвергнуть критике) выглядит чуть более важным и в чем-то даже определяющим основанием. В каком-то смысле фокус внимания ученого, используемые им методы и данные так или иначе зависят от цели, которую он перед собой ставит. Скажем, количественные данные могут быть использованы и для объяснения какого-либо процесса, и для его подтверждения, и для его критики. Разумеется, приведенные выше подходы к анализу парадигмальной составляющей зарубежных исследований роли массмедиа отнюдь не исчерпывают всего многообразия имеющихся на этот счет точек зрения. Однако те, что мы указали, по нашим наблюдениям, упоминаются на Западе особенно часто. Более того, спектр предложенных этими учеными вариантов парадигм при желании можно сократить до трех основных. Так, все упомянутые авторы, Все так или иначе говорят о существовании социальной парадигмы (или «парадигмы социальных наук» – social science paradigm), бихевиоризма в его американском варианте, позитивизма, эмпиризма или когнитивной научной традиции. При этом в англоязычном научном дискурсе позитивизм и эмпиризм нередко используются в качестве синонимов социальной науки, а бихевиоризм и когнитивизм, в свою очередь, могут рассматриваться как ее составные части. Традиционно наука об обществе на Западе фокусирует свое внимание на изучении поведения человека с целью выявления содержания и особенностей его ценностей, воззрений, отношений, намерений, мотиваций. Для этого используются традиционные методы социальных наук – такие, как массовые опросы, контент-анализ, эксперимент, которые позволяют собрать данные (преимущественно количественные, но иногда и качественные) об отдельных индивидах и сделать на этой основе обобщения о поведении общества в целом. упомянутые ученые признают наличие и второй парадигмы, называя ее критической или идеологической. От социальной она отличается тем, что не претендует на осуществление в чистом виде объективного анализа, актуализируя вместо этого идеологически мотивированный подход. Из тех вариантов парадигм, что были предложены рассмотренными выше авторами, неохваченной, по сути, осталась лишь герменевтическая традиция При этом они отдельно оговариваются, что под этим термином понимают то, каким образом сам ученый трактует отдельные события или медиасообщения. Что особенно интересно, проанализировав огромное количество опубликованных за 25 лет зарубежных научных статей по медиатематике, эти ученые пришли к выводу, что, строго говоря, ни одна из рассмотренных выше парадигм не реализована в должной мере – то есть большинство исследований, в которых говорится о приверженности их авторов к той или иной научной традиции, банально не отвечают тем академическим требованиям, которым они должны соответствовать с теоретико-методологической точки зрения (в первую очередь это касается используемых способов сбора количественных данных) Отсутствие одной ярко выраженной и, что особенно важно, четко соблюдаемой (в плане критериев научности) парадигмы исследования массмедиа в целом характерно и для российского академического дискурса. Обращаясь к этому вопросу, уже упоминавшийся в этом параграфе «Парадигмальный подход к изучению СМИ отчасти стирает границы между «российской» и «зарубежной» научными школами, так как открывает более широкие горизонты концептуального рассмотрения» и предлагает рассматривать отечественные медиаисследования сквозь призму трех популярных в западной науке парадигм: политэкономической, антропологической и эмпирико-функционализма. Суть эмпирико-функционализма сводится к тому, что массмедиа оказывают на аудиторию различные эффекты, которые можно измерить. В настоящий момент эта парадигма является наиболее часто используемой и нередко даже трактуется как единственно верная и «нормативная». По большому счету, это примерно то же самое, что и социальная парадигма, о которой мы говорили выше, только названная несколько иначе. Очевидно, что в обоих случаях речь идет об анализе функций массмедиа по обеспечению общественного порядка и поддержанию устойчивого равновесия в социуме. Политэкономическая парадигма предполагает, что деятельность СМИ в значительной степени предопределяется комплексом экономических и политических факторов, прежде всего – интересами собственников медиапредприятий. Памятуя о том, что эмпирико-функциональный подход считает медиаиндустрию независимой от экономических, политических и социальных интересов, можно сказать, что в определенном смысле политэкономическая парадигма входит в противоречие с нормативной либерально-плюралистической трактовкой роли массмедиа. В этой связи в силу своей детерминированности рынком политэкономия иногда называется «ненормативной» парадигмой исследования медиа. В России всплеск интереса к медиаэкономике, менеджменту и маркетингу СМИ пришелся на рубеж XX и XXI веков. Практические исследования целого ряда отечественных авторов стали своего рода альтернативой жесткому политэкономическому подходу зарубежных ученых. Еще одна из упоминаемых применительно к российской науке парадигм – антропологическая. В ее основе – внимание исследователя к личности человека, присущим ему ценностям и мировоззренческим установкам, умению критически оценивать и интерпретировать потребляемый медиаконтент. Важно при этом, что в рамках данной парадигмы были разработаны подходы, отличающиеся от традиционного для социологии анализа особенностей восприятия людьми Отдельными блоками исследований, по своей сути очень сильно напоминающими именно парадигмы, декан журфака МГУ, профессор Е.Л. Вартанова предлагает считать техноглобализационный и социологический / прикладнойОтдельными блоками исследований, по своей сути очень сильно напоминающими именно парадигмы, декан журфака МГУ, профессор Е.Л. Вартанова предлагает считать техноглобализационный и социологический / прикладной К первому из них она относит труды, посвященные влиянию постоянно развивающихся технологий на развитие массмедиа. Отправной точкой в данном случае очень часто служит концепция сетевого общества Считается, что именно в этом направлении движется сегодня российская медиасфера, все большую роль в которой начинают играть т.н. новые медиа Развитие блока социологических и прикладных исследований во многом было вызвано тем обстоятельством, что реклама стала ключевым источником дохода для медиаиндустрии. Применение методов социологии дало возможность концептуализировать трансформации медийного поведения россиян и спрогнозировать зарождение новых тенденций в этой сфере. В качестве отдельных направлений исследований окончательно утвердилось изучение отечественной телеиндустрии и информационных предпочтений аудитории телевидения, а также право СМИ. Естественно, как и практически любые другие идеал-типические конструкции, названные выше варианты парадигм далеко не всегда проявляют себя в чистом виде. Очевидно, что чаще всего СМИ рассматриваются одновременно и как социальный институт, и как часть соответствующей индустрии, и как элемент культуры, и как инструмент техноглобализационных процессов. Вместе с тем, трудно отрицать и наличие у каждой из парадигм специфических, присущих только ей черт. В этом плане мы склонны согласиться с Д.В. Дунасом, обосновывающим целесообразность использования т.н. полипарадигмального подхода к анализу массмедиа, предполагающего признание параллельного существования в рамках конкретного научного направления элементов нескольких парадигм Перед тем, как начать излагать полученные результаты, считаем принципиально важным по возможности наиболее четко очертить те парадигмальные основания оценки политической роли СМИ, из которых мы будем при этом исходить. Если отталкиваться от рассмотренных выше концепций, то более всего данная диссертация соответствует принципам социальной / эмпирико-функциональной и антропологической парадигм. С одной стороны, в своих рассуждениях о медийной грамотности мы достаточно часто будем апеллировать к классическому пониманию роли и предназначения прессы в политическом процессе и жизни общества в целом. С другой стороны, в центре нашего внимания постоянно будет находиться индивид с присущими ему особенностями и способностями критического восприятия медиасообщений. Кроме того, манипулятивный потенциал медиатекстов и уровни медиаграмотности человека будут измеряться нами эмпирически. Отдельные элементы других парадигм периодически также будут браться нами на вооружение: вряд ли возможно абсолютно абстрагироваться от политико-экономических условий, в которых функционирует конкретная медиасистема, от преобладающих в данном обществе идеологии, культурных и исторических традиций или от влияния на медийное поведение человека бурно развивающихся информационных технологий. Однако в общем и целом удельный вес элементов политэкономической, интерпретационной или критической парадигм будет значительно меньшим. Перейдем теперь к анализу теорий как составных частей рассмотренных парадигм. Под теорией в данном случае мы будем понимать набор специфических понятий и установок, описывающих и помогающих объяснить медиареальность и особенности функционирования массмедиа. Понимание того, какие теории используются в конкретном исследовании, на наш взгляд, так же важно в контексте его теоретико-методологического позиционирования в общей системе научного поиска в рамках определенной предметной области. Как и в случае с парадигмами, какого-либо единого, универсального подхода к систематизации используемых в российской науке теорий в нашей стране пока не сложилось. Скорее, можно говорить об отдельных попытках некоторых ученых представить собственное видение распространенных в отечественном медиадискурсе теоретических подходов. При этом зачастую предлагаемые ими варианты в значительной степени ориентированы на разработанные западными исследователями классификации. В этом плане одной из наиболее удачных попыток упорядочивания имеющихся теорий мы считаем подход И.М. Дзялошинского, разделившего все российские медиаисследования на три комплекса: социоцентрированные (СМИ рассматриваются как социальная машина, реализующая некий набор функций), медиацентрированные (в центре внимания ученых находятся организационные аспекты деятельности медиапредприятий) и антропоцентрированные (акцент на проблемах творчества журналиста и поведения аудитории). Собственно говоря, легко заметить, что по своей сути выделенные комплексы во многом схожи с социальной / эмпирико-функциональной, политэкономической и антропологической парадигмами соответственно. В данном случае можно лишь в очередной раз повторить то, что мы уже отмечали в начале текущего параграфа: для российской науки характерно определенное смешение (в каком-то смысле даже некая терминологическая небрежность) в отношении общепринятых форм научного знания (парадигм, концепций, теорий, подходов, традиций, методов и т.д.). Схожая логика прослеживается и в подходах двух других ученых. Так, А.И. Черных предлагает выделять следующие группы исследований: социально-организационные, политэкономические и теорию практик. А Е.Л. Вартанова увязывает медиаисследования с теми эффектами, которые СМИ производят: политические, экономические, культурные и ценностные. Отдельным направлением медиаисследований в России можно считать попытки анализа прессы не как социального института, а как индустрии, развивающейся по собственным экономическим законам. Что характерно, в отличие от многих представителей теорий, упомянутых выше, сторонники данного подхода практически сразу же осознали бесперспективность применения классических зарубежных моделей медиаэкономики к весьма специфическим российским реалиям и начали активно работать над собственным понятийным и методологическим аппаратом. Вообще, по мнению Д.В. Дунаса, понимание амбивалентности роли массмедиа – как индустрии и социального института одновременно – собственно, и является доминирующей научной парадигмой в рамках отечественного медиадискурса. При этом экономическую теорию он называет «актуальной», политологическую и социальную – «теориями мейнстрима», антропологическую и культурологическую – «альтернативными» Очевидно, что если первые три теории достаточно востребованы у российских исследователей медиа, то вот популярность антропологической и культурологической не так высока. Между тем, вряд ли стоит подвергать сомнению тот факт, что массмедиа являются достаточно сложной структурой, оказывающей всестороннее, в том числе интеллектуальное и духовное, влияние на аудиторию. В этом плане мы так же, как и в случае с парадигмами, будем опираться в том числе и на антропологическое понимание роли массмедиа: рассмотрение самых различных аспектов политического измерения медийной грамотности просто невозможно без учета личностных особенностей и характеристик отдельно взятого человека. Кроме междисциплинарной классификации исследований массмедиа по преобладающим сферам (социальной, политической, экономической, духовной и сферы частной жизни), иногда используется также внутридисциплинарная, концентрирующаяся на объекте изучения Лассуэлловская формула массовой коммуникации как процесса, состоящего из нескольких последовательных звеньев (кто сообщает? – что? – по какому каналу? – кому?– с каким эффектом?). Исходя из этого, весьма интересной представляется попытка интеграции этих двух вариантов в один. В контексте нашего исследования получается примерно следующая картина. Таблица 1.1. |