курсовая по литературе. курсовая. А. Ф. Мерзлякова
 Скачать 146.4 Kb.
|
Основная частьДружеское литературное общество . История образования Общества В конце 1790-х годов Мерзляков сближается с Андреем Ивановичем Тургеневым и Василием Андреевичем Жуковским. Личность второго не нуждается в комментарии, о Тургеневе же следует сказать несколько слов. Андрей Иванович Тургенев (1781-1803) ̶ поэт, сын директора Московского университета (1796-1803) и масона Ивана Петровича Тургенева, старший брат видного российского государственного деятеля Александра Тургенева и декабриста Николая Тургенева. Ссылаясь на исследования В. М. Истрина, современный российский литературовед и историк А. Л. Зорин пишет о братьях Тургеневых и об их окружении, что те «остались чужды мистическим увлечениям своих предшественников, но переняли жажду самосовершенствования и особую атмосферу моральной требовательности, отличавшую московских масонов». Данное замечание как нельзя лучше определяет направленность идей и убеждений молодого поэта Андрея Тургенева и его друга А. Ф. Мерзлякова в конце XVIII ̶ начале XIX века. Истоки общества, о котором пойдет речь в этой главе и которое сыграло немаловажную роль в становлении Мерзлякова-поэта, мы обнаруживаем в литературном Собрании, возникшем в 1798 году в Московском императорском пансионе в среде товарищей В. А. Жуковского. Членами Собрания, помимо прочих, были Андрей и Александр Тургеневы и Алексей Мерзляков. Исследователь В. М. Истрин находит начало данного кружка еще в хорошо изученном Дружеском ученом обществе Новикова, аргументируя свою позицию тем, что в Собрание при пансионе, а после и в Дружеское литературное общество вошли преемники ученого общества (отметим, что в последнем состоял уже упомянутый выше Иван Петрович Тургенев). «Отсюда, - пишет Истрин, - вытекали те педагогические приемы, которые практиковались в Университетском Благородном Пансионе и которые определили впоследствии и направление Дружеского литературного общества; отсюда все многочисленные речи, как в самом пансионе, так и в собраниях воспитанников пансиона на моральные и патриотические темы. Новым является лишь интерес к стихотворству, но это было также воспитательным средством; последнее и развивало в молодом поколении ту новую струю, которая раньше не была особенно заметна, именно интерес к поэзии».Основной отличительно чертой окружения А. Ф. Мерзлякова тех лет Истрин называет «влияние сентиментального направления» и наличие «интересов чисто литературных» (в то время как целью, а значит и основной сферой интересов Дружеского ученого общества Истрин считает «благотворительность и нравственное самоусовершенствование», что отодвигает литературу на второй план). В. М. Истрин, также, говорит, что и до существования Дружеского литературного общества участники его часто проводили время совместно: обсуждали и критиковали произведения друг друга, рекомендовали стихи и пьесы, которые следует перевести на русский язык. Таким образом, в своей работе В. М. Истрин полагает Дружеское литературное общество незначительным в своей самостоятельности, но в контексте предшествующих и последующих сообществ (в качестве примера более позднего кружка исследователем приводится Арзамас) признает его историческую значимость, говоря о преодолении им «общественного элемента <…> в виде благотворительности», который лежал в основе Дружеского ученого общества, и о усвоении благодаря последнему культа дружбы, который, в последствии, окажется общей чертой для многих и многих литературных собраний. Итак, по выходе Жуковского из пансиона приятелями учреждается новый кружок. Инициаторами его создания, а в дальнейшем и главными энтузиастами выступают А. И. Тургенев и А. Ф. Мерзляков. Таким образом, 12 января 1801 года в доме Воейкова на Девичьем поле проходит первое заседание Дружеского литературного общества, в котором участвуют братья Андрей Иванович и Александр Иванович Тургеневы, Алексей Федорович Мерзляков, братья Андрей Сергеевич Кайсаров и Михаил Сергеевич Кайсаров, Василий Андреевич Жуковский, Александр Иванович Тургенев, Семен Емельянович Родзянко, Александр Федорович Воейков. На этом же собрании подписываются «Законы дружеского литературного общества», составленные и зачитанные Мерзляковым. Законы эти позже были опубликованы Н. С. Тихонравовым в сборнике «Общества любителей российской словесности на 1891 год». В них оговариваются цель, предмет, средства, порядок и другие правила для сочленов общества. Основной задачей общества Ю. М. Лотман называет «подготовку к активному, самоотверженному служению родине». Тем не менее, в обществе с самого начала есть некоторое несоответствие такому определению: противоречие между друзьями. Наличие разногласия в среде кружка замечает еще В. М. Истрин. Он говорит о двух речах, именно о речи Жуковского «О Дружбе», произнесенной 27-го февраля, и о речи Мерзлякова от 1-го марта, которая есть реакция на выступление Жуковского. В своей речи с характерным названием «О Деятельности» Мерзляков критикует «мечтательность» своих друзей, в частности Жуковского, призывая оставить мечты о будущем, посмотреть на деятельность как на «стража и мать всякого успеха».Углубиться в причины разногласий удалось Ю. М. Лотману. Он пишет: «В запуганной павловским террором Москве друзья осуждали деспотизм, мечтали о гражданственных подвигах и часто непосредственно касались положения России». Говоря о «друзьях», Лотман имеет ввиду не всех членов кружка, но именно Мерзлякова, Андрея Тургенева, Андрея Кайсарова и Воейкова. Они же противопоставляются в своих эстетических взглядах Жуковскому, Александру Тургеневу и Михаилу Кайсарову. Суть антиномии заключается в отношении к карамзинизму, или, если углубляться в природу проблемы, ̶ к назначению литературы: первая группа участников общества осуждает «литературное направление Карамзина <…> прежде всего за отказ от гражданственной тематики, за отвлечение внимания писателя от «высокого» содержания к литературной обработке и изяществу слога» и тем самым определяет гражданскую поэзию; вторая группа защищает карамзинизм и ориентируется на субъективно-лирическую тематику в поэзии, представляет именно то сентиментальное начало, о котором говорил В. М. Истрин. Эта полемика довольно скоро расколола общество (в декабре 1801 года общество распадается), но и во многом определила дальнейшее творческое развитие ее участников, не исключая А. Ф. Мерзлякова. . Раннее творчество А. Ф. Мерзлякова В. И. Резанов пишет о первом этапе поэтического творчества Мерзлякова следующее: «Развивалась стихотворческая деятельность его главным образом в том направлении, к которому он обратился уже в устроившей всю его судьбу оде на мир со Швецией. Последователь и подражатель Ломоносова, он усвоил "монументальный" стиль торжественной лирики». Подобные размышления встречаем и у Ю. М. Лотмана: «Ранние произведения поэта создавались под сильным влиянием сначала ломоносовской одической традиции, а затем - поэтического новаторства Державина». Здесь важно подчеркнуть, что оды, торжественную лирику Мерзляков писал и после распада Общества, и после смерти Андрея Тургенева в 1803 году, и в общем на протяжении всей жизни, но в этот период они занимают основное место в его оригинальной поэзии и как нельзя полно отражают мировоззрение поэта.Позже они окажутся лишь частью работы профессора в университете, будут писаться «на случай» по заказу, чтобы их автор мог содержать свою многодетную семью.«Уступая давлению университетского начальства, он стал писать торжественные оды, над которыми сам прежде смеялся». Первый этап поэзии Мерзлякова условно можно заключить в рамки 1792-1803 гг. (т.е. с первой публикации в «Российском магазине» до погружения поэта в жанр русской песни). Резанов, исследуя творческую биографию поэта, начинает с сопоставительного анализа самого раннего текста Мерзлякова «Ода на заключение мира со Швецией» 1792 г. и текста Ломоносова «Ода на день восшествия на престол Императрицы Елизаветы Петровны» 1747 г., обнаруживая прямые цитаты («Блаженства нашего причина…» ̶ Ломоносов о Петре I ; то же Мерзляков ̶ о Екатерине II), переклички в «характеристике деяний Петра» у Ломоносова и деяний Екатерины у Мерзлякова, а также общность образной системы и стиля. Из этого, по всей видимости, и следует заключение о том, что ранний Мерзляков ̶ подражатель первогоодописцаXVIII в. Следующие поэтические опыты Мерзлякова появляются в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» под редакцией В. С. Подшивалова в 1796-1798 гг. Здесь публикуются оригинальные стихи поэта, не имеющие отношению к одическому жанру, и все же принадлежащие к ломоносовско-державинской традиции. Такого рода замечание находим у Резанова: исследователь приводит наиболее характерные для традиции отрывки из стихотворений Мерзлякова «Ночь», «Ратное поле», «Росс» и «Великие явления на севере», которые были опубликованы в «Приятном и полезном препровождении времени» в 1796-1797 гг. Сближение с Андреем Тургеневым в 1790-1800х гг. способствует разделению Мерзляковым мысли друга о литературе как служительнице «политической благонамеренности». «На первый план выдвигается высокая гражданская лирика, противостоящая субъективно-лирической тематике карамзинистов, культуре альбомной поэзии, салонным "безделкам"». Во время существования Дружеского литературного общества А. Ф. Мерзляков пишет оды и торжественные стихи, замечания о которых находим у В. И. Резанова и Ю. М. Лотмана. О «Стихах на восшествие на престол государя Александра I» Резанов пишет: «Мерзляков, выдерживая "монументальный" стиль, высказывается более самостоятельно, не прибегая к литературному подражанию». Однако в следующих торжественных стихах поэта («Настройте, музы восхищенны…», ода от 25 сентября 1801 г.) исследователь обнаруживает подражание Державину и Ломоносову, называя эти стихи «сплошной риторикой». И Резанов, и Лотман пишут о стихотворении 1801 года «Слава» как о подражании, но уже не Ломоносову, а немецкому романтику Шиллеру, чьим творчеством увлекались все участники Дружеского литературного общества. Ю. М. Лотман считает данное произведение одним из ярчайших опытов создания героической свободолюбивой поэзии в среде друзей-единомышленников и утверждает, что «связь "Славы" с гимном "К радости" Шиллера раскрывается не столько в сходстве размера (четырехстопный хорей), строфического построения (чередования хора и корифея), не столько в сходстве отдельных высказываний, сколько в близости основополагающей мысли <…> Воззрения Шиллера перекликались с характерным для Мерзлякова и Андрея Тургенева и повлиявшим на концепцию "Славы" сочетанием демократического пафоса прав личности, достоинства человека как высшей внесословной ценности - и идеалистического осуждения пользы как принципа морали».Для молодого Мерзлякова «идеал гармонического общества мыслился <…> лишь как часть всеобщей гармонии Вселенной: Ею блещут и живятся Все творенья на земли. Горы всходят и дымятся, Превращаясь в алтари. В безднах света неизмерных Веет сильный славы дух. Солнца, им одушевленны, Составляют братский круг. В мир из мира льется, блещет Чувство в пламенных лучах, И вселенная трепещет В гармонии и хвалах. О приемах, которые поэт использует в создании политического цикла, Лотман пишет, что «излюбленным приемом Мерзлякова делаются смысловые и звуковые повторы. Поэтическая строка строится на логическом противопоставлении или сопоставлении понятий, выраженных сходно звучащими словами, омонимами. Это помогает раскрыть внутреннюю диалектику понятия. Стих оказывается связанным не формальным единством ритмических интонаций, а смысловой связью, подчеркнутой средствами звуковой организации. Так, логическое противопоставление: "братья делаются врагами" выражается посредством подбора тавтологической лексики: "Брат не видит в брате брата" ("Слава"). По такому же принципу построены: "Тиран погиб тиранства жертвой", "Скончался в муках наш мучитель" ("Ода на разрушение Вавилона"), "Да погибнут брани бранью" ("Слава")».«Другим характерным для ранней лирики Мерзлякова средством подчеркивания ритмического рисунка являлось бессоюзное соединение однотипных в синтаксическом и интонационном отношении предложений, причем пропуск сказуемого способствовал созданию особой динамической напряженности».В качестве примера Лотман приводит строки из стихотворения «Слава»: Огнь - во взорах, в сердце - камень, Человечество, прости! Касаясь темы взаимовлияния участников Дружеского литературного общества, Резанов указывает на сходство поэтик Мерзлякова и Жуковского в этот период, сопоставляя отрывки из ранних стихов приятелей и обнаруживая общие темы (тема доблести, тема добродетели, тема истинного геройства) и настроения. Е. Н. Купреянова пишет: «Эклектическое сочетание сентиментального дидактизма с одическим стилем сближает творчество Мерзлякова с ранними опытами Жуковского ("Добродетель", 1798; "Стихи на новый 1800 год"; "Человек", 1801 г. и др.). И если одическое воспевание сентиментальных добродетелей и меланхолии было для Жуковского лишь исходным ученическим периодом его творчества, то Мерзляков оставался при этом до конца». В работе Резанова присутствует размышления о таких ранних произведениях Мерзлякова, как «Милон» (1797) и «Лаура и Сельмар» (1798), которые сводятся к следующему: «Оба эти стихотворения Мерзлякова принадлежат, видимо, к тому типу, за которым утвердилось с конца XVIII века наименование баллады». В качестве вывода же о первом, раннем этапе творчества А. Ф. Мерзлякова Резанов пишет следующее: «Таким образом, Мерзляков, примыкая, с одной стороны, к школе Ломоносова и Державина, с другой,-был, в эпоху возникновения Дружеского Литературного Общества, одним из представителей того нового течения в русской литературе, которое обнаружило себя в Московском Журнале и, вообще, в произведениях Карамзина и его последователей, в Приятном и полезном препровождении времени, Иппокрене и т. д. Мерзляков-автор баллад "Милон", "Лаура и Селъмар"-держался иных литературных воззрений, нежели те, которые были усвоены им впоследствии и заставили его выступить против баллад Жуковского с чтением, о котором вспоминает М. А. Дмитриев, в Московском обществе любителей российской словесности». Помимо гражданской и сентиментальной поэзии Дружеское литературное общество интересуется двумя аспектами, которые в последствии станут неотъемлемой частью творческой деятельности А. Ф Мерзлякова: народная поэзия и поэтические переводы из западной литературы. Эти направления позже обретают большую самостоятельность, нежели торжественная, гражданская лирика поэта, потому о них речь пойдет в следующих отдельных главах. Русские песни и романсы Как уже было сказано выше, в Дружеском литературном обществе стоял вопрос о национально-самобытном искусстве, потому и интерес к фольклору со стороны участников кружка, в том числе А. Ф. Мерзлякова, был велик. В первой главе мы не раз отмечали сильное мировоззренческое влияние поэта Андрея Тургенева на позицию и поэзию Мерзлякова. Ю. М. Лотман указывает на то, что «если в постановке проблем политического свободомыслия Мерзляков шел за Андреем Тургеневым, то в интересе к другому существенному вопросу - народности - оказывался его руководителем». Скажем, что участники Дружеского литературного общества по-разному решали для себя поставленную проблему и достигали, разумеется, различных результатов. Мерзлякова же его поиски привели к созданию песен. Нужно отметить, что самым ярким периодом в творчестве поэта считаются 1803-1807 гг., когда Мерзляков активно работал над созданием песен, стилизованных под фольклор, так называемых «русских песен». . Жанр «русской песни» и романса В середине XVIII ̶ начале XIX вв. особое внимание русской литературы уделяется фольклору как источнику самобытного национального начала. Жанр «русской песни» оказывается уникален в вопросе заимствования образной системы фольклорной песни в литературу. Первым, кто заговорил об этом жанре в русском литературоведении был И. Н. Розанов. Он определил жанр «русской песни» как «гибридный жанр, образовывавшийся от скрещения книжной поэзии и поэзии устной, народной. В процессе скрещения находят объяснение и жанровые признаки "русской песни". Прежде всего, это сказывается в языке. "Русская песня", как и классическая народная, не допускает варваризмов, а также выражений, бытующих только в интеллигентном кругу, избегая синтаксически сложных и запутанных предложений, охотно пользуется отрицательными сравнениями, тавтологией, постоянными эпитетами». В связи с этим определением исследователь творчества Мерзлякова С. А. Косякова уточняет, что «главное в "русской песне" ̶ ориентация поэтов на систему образов русской традиционной крестьянской песни». Вероятно, одним из первых, кто занялся стилизацией поэзии под русский фольклор, можно считать А. П. Сумарокова, хотя его произведения еще далеки от жанра «русской песни», т.к. имеют только внешнее с ним сходство за счет использования рефренов и постоянных эпитетов, образная же система практически не задействуется поэтом. В этом, вероятно основном для жанра смысле первыми были И. И. Дмитриев и Ю. А. Нелединский-Мелецкий. И все же их произведения нельзя сопоставить с произведениями А. Ф. Мерзлякова, которые более отдалены от книжной традиции и приближены к устной народной. Жанр романса, песни для сольного исполнения под аккомпанемент,возник несколько раньше: в первой половине XVIII века, в эпоху господства канта,его называли «арией», но в 1774 году в журнале «Музыкальное увеселение» этот жанр определяется как «российская песня» и за ним закрепляется такое название вплоть до начала XIX века. Гусев пишет, что «термин "российская песня" обнимал довольно разнообразные виды вокальной лирики: и собственно народные песни, и входившие в моду подражания последним, и городскую, мещанскую лирику ("новейшие простонародные песни", как называли их в XVIII веке), и пасторальные стихи поэтов-классицистов, и сентиментальные любовные песенки поэтов конца XVIII века. Но эта кажущаяся на первый взгляд неопределенность термина в действительности отражала разнообразие источников и видов русского бытового романса». Само слово «романс» заимствовано из испанского («романского») языка, где оно возникает еще в Средние века и означает небольшое стихотворение на исторические или героические темы. Более всего сближается в русской традиции с балладой. Заимствуется в XVIII веке русской литературой для обозначения вокальной песни с текстом именно на французском языке, но уже к концу столетия применяется и к русским текстам, вытесняя термин «российская песня». За основателей жанра в русской традиции принято считать композиторов Ф. М. Дубянского и О. А. Козловского, которые определили характер этого жанра в 90-е годы XVIII века таковым, каким мы знаем его сейчас и каким он представлялся Мерзлякову и современникам. Основными видами русского романса считаются классический, городской, жестокий, цыганский и казачий. По всей видимости, основными для поэзии А. Ф. Мерзлякова могут считаться классический, т.е. написанный профессиональным композитором (чуть позже мы объясним этот аспект творчества Мерзлякова) и жестокий романсы. 2.2. Песни и романсы А. Ф. Мерзлякова В период работы над песнями и романсами окружение А. Ф. Мерзлякова существенно меняется: в нем появляются литератор-разночинец, переводчик З. А. Буринский, который, как и Мерзляков, был близким другом известного переводчика Н. И. Гнедича (в следующей главе факт приятельских отношений Мерзлякова и Гнедича окажется важным для нас), профессор и драматург Н. Н. Сандунов, в переводе которого в Москве играли «Разбойников» Шиллера, и композитор Д. Н. Кашин. С последним Мерзляков не только дружит, но и активно сотрудничает. Даниил Никитич Кашин (1770-1841) был крепостным композитором, который получил вольную в 1799 г. Этому, кстати говоря, поспособствовал Н. Сандунов, с семьей которого Кашин был в близких творческих отношениях. Кашин сам собирал и записывал народные песни, а также писал музыку для песен Мерзлякова, которые имели большой успех у современников, хотя Лотман считал, что они «не свободны от влияния традиции романса и дворянской псевдонародной лирики конца XVIII - начала XIX веков», а Белинский обнаруживал в них «чувствительные обмолвки»против народности, но все же ценил их и главным признаком народности песен Мерзлякова считал то, что поэт отразил в своем творчестве щемящую русскую тоску. Лотман пишет о тандеме поэта и композитора так: «Как и для Мерзлякова, народная песня была для Кашина не только объектом научного изучения или художественной стилизации, но и воспринималась как непосредственное лирическое выражение душевных переживаний. <…> Созданная на основе русских народных мотивов музыка Кашина сливалась с текстами Мерзлякова в единое художественное целое». Мерзляков перерабатывал записанные Кашиным песни, сохраняя зачины и концовки, но меняя центральную сюжетную часть, «чтобы подчеркнуть драматизм ситуации. Благополучная любовь заменяется изменой, свидание - разлукой». Лотман обращает внимание читателя на то, что песни Кашина, которые перерабатывались Мерзляковым, сами не являются образцом фольклора, но «несут на себе черты влияния городского романса и, возможно, подверглись литературной обработке. Мерзляков снимает то, что противоречило его представлению о народной песне <…> и сгущает элементы народно-поэтической лексики: "грусть-злодейка", "забавушки - алы цветики", "сыр-бор", "печальная, победная головушка молодецкая"». Своеобразие песен Мерзлякова Лотман находит и в том, что «в качестве поэтических произведений они были рассчитаны не на декламацию, а на вокальное исполнение, причем мотив, как правило, брался из народной песни. Это придавало колорит народности даже тем произведениям, в которых, если исходить из одного текста, трудно уловить что-либо отличное от традиционной поэзии, от светского романса». В качестве примера исследователь приводит текст «В час разлуки пастушок…», написанный на «голос», т.е. на мотив народной украинской песни «Ихав козак за Дунай». Впрочем, «надстройка» в виде заведомо известной мелодии к тексту была распространена еще в XVIII веке. Об этом пишет В. Е. Гусев: «Очень характерной тенденцией для поэзии второй половины XVIII века является создание стихотворений "на голос", то есть на мелодию уже популярных народных песен или полюбившихся романсов. Сами поэты, не дожидаясь, когда их стихи будут положены на музыку, предлагали читателю петь их, указывая образец». В качестве примеров Гусев называет «Голубочку» Дмитриева (1792), «Реченьку» Нелединского-Мелецкого (1796) и др., так что назвать Мерзлякова новатором в этом случае нельзя. В работе, посвященной поэтам карамзинской школы, Е. Н. Купреянова рассматривает песни и романсы Мерзлякова в контексте сентименталистской традиции и заключает, что «романсы Мерзлякова непосредственно продолжают традиции сентиментальной песни и прямо примыкают к песням Нелединского-Мелецкого и Дмитриева. Что же касается русской песни, то здесь Мерзляков явился в известной мере новатором». Новаторство исследователь обнаруживает в «широком применении параллелизма - основного принципа образности народной поэзии» и в разработанном Мерзляковым «белом хореическом акцентном стихе с дактилическим окончанием, имитирующем свободный стих народной песни», что, по мнению Лотмана, связано с тем, что «существенную роль в метрической системе песен Мерзлякова играло то обстоятельство, что они создавались как произведения для пения: ритмика мотива в значительной степени определяла и метрический рисунок текста». Вслед за Лотманом и Купреяновой С. А. Косякова определяет своеобразие песенной лирики А. Ф. Мерзлякова как «сочетание внутри одного произведения традиционно-фольклорного и индивидуально-творческого начал». Этот эффект, по мнению исследователей, достигается Мерзляковым за счёт следующих приёмов: 1) дословный повтор зачина фольклорной песни, часто с иным тематическим продолжением, но схожим общим тоном (такова песня «Я не думала ни о чём в свете тужить…»); 2) заимствование мотивов с их последующей трансформацией; 3) использование рифмовки, которая не была свойственна фольклорной песне; 4) обращение к образному параллелизму, свойственному народной поэтике, обнаружение новых линий уподоблений. Особенно подробно Косякова разбирает песню «Среди долины ровныя…». Автор отмечает, что Мерзляков, критикуя зарождающийся на тот момент романтизм, создаёт «один из лучших образцов русской романтической поэзии». Такая позиция аргументирована отношениями героя - «молодца» - с обществом, их противопоставлением. В данном тексте отмечены, также, патриотичность, не свойственная ранним «русским песням», и глубокий лиризм. Особенно ярко все это воплощено в последней строфе произведения: Возьмите же всё золото, Мне родину, мне милую, Мне милой дайте взгляд! Интересна и тема «социального момента» в песнях Мерзлякова. Косякова цитирует Розанова, отметившего, что у поэта «кроме двух сердец есть еще "люди" <…> Герои и героини большинства песен Мерзлякова - люди подневольные и зависимые». Подобного, по словам Косяковой, мы не встретим ни у предшественников, ни у последователей жанра. Песни и романсы Мерзлякова имели большой успех у современников, быстро запоминались и распространялись. Не случайно в драме Островского «Гроза» одну из самых известных песен А. Ф. Мерзлякова «Среди долины ровныя…» Кулигин исполняет в экспозиции, где описывается город Калинов, его природа и обитатели ̶ совершенно типичные русские люди. Известная певица тех лет Елизавета Семеновна Сандунова, жена актера Силы Сандунова и невестка вышеупомянутого близкого друга Мерзлякова Николая Сандунова, исполняла песни и романсы поэта на концертах. «Одновременно с песнями, ̶ пишет Ю. М. Лотман, ̶ Мерзляков создает цикл стихотворений (таких, как "Пир", "Что есть жизнь? ", "Надгробная песнь З...... А......чу Буринскому"), в которых условные штампы элегической и романсной поэзии наполняются реальным, глубоко прочувствованным содержанием. Если лирика молодого Мерзлякова создает образ героя-борца, то теперь на смену ей приходит идеал труженика, обеспечивающего себе своими руками материальную независимость и ревниво оберегающего свое человеческое достоинство. Традиционный и уже банальный в эту эпоху образ "людей", от которых убегает автор, неожиданно приобретает черты вполне реального московского "света", в котором поэт-разночинец чувствует себя чужим». Стихи этого цикла публиковались в 1808 году в журнале «Вестник Европы», который с 1805-го по 1830-й год издал не менее 77 текстов Мерзлякова разной жанровой принадлежности. После 1812 года наблюдается спад поэтической известности Мерзлякова. Студент Университета, слушавший курс А. Ф. Мерзлякова, в воспоминаниях своих писал следующее: «После французов многое переменилось в Москве. Общество не скоро устроилось <…> он [Мерзляков ̶ А. Ю.] отвык от хорошего общества и попал в другое. Он ещё прежде был знаком с Семёном Васильевичем Смирновым (не с профессором, а с другим, который тоже был любитель литературы и перевёл "Разбойников" Шиллера), с Фёдором Ивановичем Ивановым, автором "Семейства Старичковых", и с некоторыми другими людьми не высокого круга. У них бывали литературные пирушки, и слабодушный Мерзляков привык к пуншу. <…> чувствуя, что стал уже принадлежать к другому кругу, и пристрастившись к гульбе, он, вероятно, уже и совестился появляться на прежних гостиных и отвык от хорошего общества. В то же время женился он на сестре этого Смирнова, Софье Васильевне. Без жены являться ему в прежних домах было неловко; ввести в этот круг жену не позволяло состояние финансов; таким образом, он совсем отвык от людей и мало-помалу сделался даже и нелюдим. Каждое утро начиналось у него пуншем, а после лекций, которые он читал вечером, он тотчас отправлялся в трактир, называемый "Певческим". Там была готова ему особая комната и пунш». Вероятно, такие перемены в социальной среде повлекли за собой ослабление свободолюбия поэта, которое, по мнению Лотмана, «причудливо сочеталось в творчестве Мерзлякова с глубокой ненавистью к паразитическому барству. Вместо гражданственной героики в его поэзии теперь выдвигается тема труда, "святая работа", как говорит он в идиллии "Рыбаки". Если прежде связью вселенной был свободолюбивый энтузиазм славы и братства, то теперь Мерзляков пишет космическую апологию труда». В качестве примера исследователь приводит стихотворение 1825 года «Труд», в котором «созидающий труд скрепляет вселенную, его голос движет стихиями»: От ветров четырех четыре трубны гласа Беседуют с тобой, о смертный царь земли! Се! лето, и весна, и осень златовласа, И грозная зима тебе рекут: внемли! Поэт умер в 1830 году в крайней степени бедности и казалось, что имя его больше не будет звучать в современной критике, однако изданный книгопродавцем Салаевым в том же году сборник «Песен и романсов» привлек внимание современников. Н. А. Полевой, известный литературный деятель и критик тех лет, опубликовал в «Московском телеграфе» критический отзыв на сборник Мерзлякова. В своей статье Полевой размышляет о личности Мерзлякова, ее колоссальном значении для «стариков» и неактуальности для молодого поколения. По словам критика, Мерзляков «был теоретиком умным и красноречивым, сражался с предрассудками и современными нелепостями неустрашимо <…> После Гнедича Омир Мерзлякова не для нас. Дезульер забыли и в подлиннике; на Горация, Виргилия смотрят иначе. О "Синаве" и "Россияде" не спорят; од торжественных вообще не читают - но виноват ли Мерзляков? Нет! вините его век, а литературной чести у него не отнимайте. Дай Бог, чтобы в наше время являлись свои Мерзляковы. Покажите нам хоть одного человека, который бы в наш век был тем, чем он был в свой век?» С этой точки зрения Полевой судит о песнях и романсах поэта как о явлении своего времени. В первую очередь критик отмечает ошибочность разделения произведений на песни и романсы, отмечая, что «"Жизнь смертных тяжелое бремя" и другие пьесы совсем не романсы. К 13 песням отнесены собственно в русском народном духе написанные пьесы». Далее Полевой говорит, что после Жуковского и Пушкина любой стихотворец способен создать лучшие стихи и песни, чем те, что писал Мерзляков, но «прежде Мерзляков был выше всех других по искусным стихам». Не осталось без внимание тонкое чувство прелести народных песен, отразившееся в стихах поэта, которое, впрочем, нередко «затушевывалось» в произведениях ради избавления от нестерпимого для того времени «мужичества» простонародной лирики. Заканчивает Полевой статью следующими словами: «Извиним все такие недостатки века и отдадим справедливость дарованию поэта. Иначе, хваля и презирая без отчета, мы будем несправедливы». «Песни и романсы» переиздавались в 1880 году, а в 1988 году вышло факсимильное издание сборника с приложением С. М. Магидсона, где описывается история его создания И. Г. Салаевым. В 1884 году в серии «Дешевая библиотека» была выпущена книга «Русские песни Мерзлякова и Цыганова», «связывающая двух авторов фольклорных имитаций, как бы в противовес другому объединенному изданию "песенников" ̶ "Полному собранию сочинений Нелединского-Мелецкого и Дельвига"». Мерзляков популяризовал жанр «русской песни» в литературе XIX века и вдохновил многих поэтов на его развитие. Непосредственным продолжателем Алексея Мерзлякова в этом жанре принято считать Алексея Васильевича Кольцова (1809-1842), который расширил и углубил элементы, сближающие жанр «русской песни» с подлинным крестьянским фольклором. Также, после Мерзлякова в этом жанре работали А. А. Дельвиг, Н. Г. Цыганов и другие поэты. Переводческая деятельность А.Ф. Мерзлякова Занимаясь вопросом поэзии А. Ф. Мерзлякова, нельзя не обратить внимания на переводческую деятельность, которая продолжалась на протяжении всей его творческой жизни. Мерзляков переводил произведения различных родов и жанров. Судя по известным нам переводам (случившимся в публикации или бывшим в проектах) Мерзляков владел французским, немецким, итальянским, древнегреческим языками и латынью в достаточной мере. Не лишним будет отметить, что биография «изрядного переводчика древних» имеет такое же влияние на его переводы, какое и на рассмотренное нами ранее творчество. В данной главе мы по возможности заденем не только поэтические переводы, имея цель раскрыть и дополнить мировоззренческие установки автора. Возвращаясь к Дружескому литературному обществу и раннему периоду деятельности Мерзлякова в целом, скажем о задуманном им, Андреем Тургеневым и Василием Жуковским переводе романа Гете «Страдания юного Вертера». Как пишет Н. Е. Никонова, «усвоив опыт и традиции карамзинизма, члены Дружеского литературного общества провозгласили новые ориентиры на пути достижения главной задачи - создания аутентичной русской литературы. Источником этого обновления, как известно, стало переключение фокуса с французской на немецкую художественную словесность, в которой друзья рассчитывали обрести соответствующие поэтические средства для выражения романтического миропонимания». Перевод выполнялся с 1799 по 1802 год и остался в рукописях. Не сохранился перевод друзей «Коварства и любви» Шиллера, хотя творчество его вдохновляло молодых людей неимоверно. Немецкий поэт оказался для них «певцом попранной человеческой свободы и прав личности», потому неудивительным оказывается увлечение кружка шиллеровскими «Разбойниками» и существование проекта по переводу его поэмы «Дон Карлос», который, по всей видимости, не был воплощен. «Антифеодальные, демократические идеи XVIII века, ̶ заключает Лотман, ̶ воспринимались ведущей группой Дружеского литературного общества не в их непосредственном, наиболее последовательном варианте, представленном во Франции предреволюционной демократической философией, в России - Радищевым, но в форме бунтарства и свободомыслия, характерного для молодых Гете и Шиллера». Не менее важны для понимания творчества Мерзлякова его переводы из Тиртея, выполненные несколько позже и опубликованные в 1805 году в «Вестнике Европы». Они сыграли значительную роль в реализации лозунга создания героического искусства, возникшего еще в Дружеском литературном обществе, и во многом отразили идеал героизма, который друзья находили в спартанской культуре. Примечательно, что «создавая свои переводы из Тиртея, Мерзляков не был озабочен воссозданием духа подлинной античности. На это указывает то обстоятельство, что, владея греческим языком и будучи знаком с подлинным текстом, он за образец взял немецкий его перевод <…> Его интересовало другое - создание образцов русской героической поэзии, где в центре - образ "великого в мужах", который "пламенеет - завидной страстью встретить смерть"». Таким образом, связь раннего оригинального творчества поэта, обзор которого мы совершили во второй главе, с интересами в сфере перевода не подлежит отрицанию. «Идиллии Госпожи Дезульер» были опубликованы Мерзляковым отдельным небольшим изданием в 1807 году. Помимо самих идиллий в издание вошло предисловие переводчика, где описана непростая судьба Антуанетты Дезульер как человека и как писателя. Мерзляков зовет Дезульер «новой Сафой», отсылая читателя к известной древнегреческой поэтессе с острова Лесбос, стихи которой поэт также переводил. К сожалению, нам не удалось найти отзывы на данное издание, но заключить самостоятельное наблюдение, сопоставив год публикации и основную сферу интересов Мерзлякова в этот период оказалось несложно: в третьей главе данной работы мы говорили об успехах поэта в жанре «русской песни». Успехи эти связаны, в первую очередь, с тем, как тонко чувствовал автор народное самобытное начало крестьянской лирики. Касаясь же жанрового определения произведений госпожи Дезульер, мы обнаруживаем, что идиллия призвана изображать спокойную жизнь на лоне природы, тогда как произведения Дезульер «представляют собой горестные монологи», в которых «идеальный мир природы, к которому стремится воображение автора, резко противопоставлен человеческому миру». Вероятно, это и оказалось интересным тогда для Мерзлякова-поэта. Примерно в это же время, в 1808 году, выходят «Эклоги Публия Вергилия Назона» в переводе Мерзлякова. В предисловии «Нечто об эклоге» поэт размышляет о природе возникновения рабства. Лотман полагает, что «мысли автора статьи об эклоге были сосредоточены не столько на рабстве вообще, сколько на судьбе русского крестьянина». В таком случае, тематическая связь с оригинальными «русскими песнями» поэта очевидна: в своих произведениях Мерзляков описывает горе подневольных людей, сочувствует им. Антикрепостническая тематика и тема свободы в целом близки А. Ф. Мерзлякову и в ранний период, и в следующий за ним этап развития жанра «русской песни» и романса. «Приблизительно около 1806 года в отношении Мерзлякова к античной культуре намечаются перемены. Если в период создания переводов из Тиртея Мерзлякова интересовала главным образом политическая заостренность, гражданская направленность произведения, античный мир воспринимался сквозь призму условных героических представлений в духе XVIII века (поэтому он и мог, зная греческий язык, переводить с немецкого), то теперь позиция его меняется. Интерес к подлинной жизни древнего мира заставляет изучать систему стиха античных поэтов и искать пути ее адекватной передачи средствами русской поэзии <…> Литература древнего мира воспринималась им как народная <…> Однако реалистическое представление о том, что каждодневная жизненная практика является достойным предметом поэтического воспроизведения, было Мерзлякову чуждо. Обращение к античным поэтам давало в этом смысле возможность героизировать «низкую», практическую жизнь. Это определило особенность стиля переводов Мерзлякова, соединяющего славянизмы со словами бытового, простонародного характера». Все эти замечания актуальны для «Подражаний и переводов из греческих и латинских стихотворцев А. Мерзлякова», опубликованных в 2-х частях в 1825-1826 гг. Над ними поэт работал длительное время и именно они считаются главным достоянием всего творческого пути Мерзлякова. В «Подражания и переводы» вошли отрывки из Гомера, переводы Сафо, Феокрита, Тиртея и другие поэтические переводы древних, а также трагедии Эсхила, Эврипида, Софокла и отрывки из «Энеиды». Важным здесь оказывается использование Мерзляковым гекзаметра: это отсылает исследователей к его взаимоотношениям с другим известным переводчиком тех лет Гнедичем. Несмотря на то, что сегодня мы полагаем последнего отцом русского гекзаметра, современники не раз утверждали первенство в этом Мерзлякова. К примеру, М. А. Дмитриев писал: «Гекзаметры начал у нас вводить Мерзляков, а не Гнедич». Однако, оба они в этом случае продолжали традицию Тредиаковского и Радищева. Лотману кажутся любопытными в этом сборнике опыты Мерзлякова в «сафическом» размере. «В своих "народных песнях" Мерзляков еще очень робко пробует разнообразить традиционный силлабо-тонический стих тоникой, и стихи типа: "Я не думала ни о чем в свете тужить" были исключением. Именно в работе над переводами из Сафо Мерзляков приходит к отказу от силлабо-тоники, к тому тоническому размеру, который был охарактеризован Востоковым как присущий русской песне <…> Перевод из Сафо был впервые опубликован в 1826 году, и Мерзляков, видимо, учитывал рассуждения Востокова, сознательно сближая античную поэзию с системой, осознаваемой им как русская, народно-поэтическая <…> Интонационное приближение к русской народной песне поддерживалось и подбором лексики и фразеологии: "красовитые воробушки", "не круши мой дух", "ударяючи крылами", "что сгрустилася"». В том же 1825 году Н. А. Полевой издал в журнале «Московский телеграф» рецензию на первую часть сборника «Подражаний и переводов», отметив их значимость для современного русского читателя, который, по мнению критика, уделяет мало внимания античной литературе, тогда как «истинно-просвещенный литератор должен соединить в своем образовании полную систему всеобщей литературы и из идеала изящного, соображенного с опытом веков, извлечь наконец правила и образцы, которым должно следовать».Большая часть данной рецензии посвящена вступительной статье Мерзлякова «О начале и духе древней трагедии», в которой переводчик активно размышляет над целями и задачами перевода античных произведений. О самих же произведениях сказано весьма мало и лишь в грамматическом ключе, который не представляет для нас большого интереса. Одним из самых важных трудов для поэта был перевод с итальянского «Освобожденного Иерусалима» Тассо, вышедший в 1828 году, но начатый еще в середине 10-х годов.Мерзляков, не принимавший карамзинизм и в последствии романтизм, обращался в создании своей поэзии к традиции XVIIIвека. По мнению Лотмана, эта архаичность оказалось наиболее заметна именно в «Освобожденном Иерусалиме», что не могло сделать его популярным на момент издания. Таким образом, мы можем сделать вывод, что переводы Мерзлякова не заслужили такого же весомого признания, какое получили его песни и романсы, однако их публикации в журналах и сборниках не оставались без внимания. |