Александр Дюма Граф МонтеКристо
 Скачать 3.16 Mb.
|
Глава 11КОРСИКАНСКИЙ ЛЮДОЕДЛюдовик XVIII, увидав отчаянное лицо министра полиции, с силой оттолкнул стол, за которым сидел. — Что с вами, барон? — воскликнул он. — Почему вы в таком смятении? Неужели из-за догадок герцога Блакаса, которые подтверждает господин де Вильфор? Герцог тоже быстро подошел к барону, но страх придворного пересилил злорадство государственного деятеля: в самом деле, положение было таково, что несравненно лучше было самому оказаться посрамленным, чем видеть посрамленным министра полиции. — Ваше величество… — пролепетал барон. — Говорите! — сказал король. Тогда министр полиции, уступая чувству отчаяния, бросился на колени перед Людовиком XVIII, который отступил назад и нахмурил брови. — Заговорите вы или нет? — спросил он. — Ах, ваше величество! Какое несчастье! Что мне делать? Я безутешен! — Милостивый государь, — сказал Людовик XVIII, — я вам приказываю говорить. — Ваше величество, узурпатор покинул остров Эльба двадцать восьмого февраля и пристал к берегу первого марта. — Где? — быстро спросил король. — Во Франции, ваше величество, в маленькой гавани близ Антиб, в заливе Жуан. — Первого марта узурпатор высадился во Франции близ Антиб, в заливе Жуан, в двухстах пятидесяти лье от Парижа, а вы узнали об этом только нынче, третьего марта!.. Нет, милостивый государь, этого не может быть; либо вас обманули, либо вы сошли с ума. — Увы, ваше величество, это совершенная правда! Людовик XVIII задрожал от гнева и страха и порывисто вскочил, словно неожиданный удар поразил его вдруг в самое сердце. — Во Франции! — закричал он. — Узурпатор во Франции! Стало быть, за этим человеком не следили? Или, почем знать, были с ним заодно? — Сир, — воскликнул герцог Блакас, — такого человека, как барон Дандре, нельзя обвинять в измене! Ваше величество, все мы были слепы, и министр полиции поддался общему ослеплению, вот и все! — Однако… — начал Вильфор, но вдруг осекся, — простите великодушно, ваше величество, — сказал он с поклоном. — Мое усердие увлекло меня; прошу ваше величество простить меня. — Говорите, сударь, говорите смело, — сказал король. — Вы один предуведомили нас о несчастье; помогите нам найти средство отразить его. — Ваше величество, узурпатора на юге ненавидят; полагаю, что если он решится идти через юг, то легко будет поднять против него Прованс и Лангедок. — Верно, — сказал министр, — но он идет через Гап и Систерон. — Идет! — прервал король. — Стало быть, он идет на Париж? Министр полиции не ответил ничего, что было равносильно признанию. — А Дофине? — спросил король, обращаясь к Вильфору. — Можно ли, по-вашему, и эту провинцию поднять, как Прованс? — Мне горько говорить вашему величеству жестокую правду, но настроение в Дофине много хуже, чем в Провансе и в Лангедоке. Горцы — бонапартисты, ваше величество. — Он был хорошо осведомлен, — прошептал король. — А сколько у него войска? — Не знаю, ваше величество, — отвечал министр полиции. — Как не знаете? Вы забыли справиться об этом? Правда, это не столь важно, — прибавил король с убийственной улыбкой. — Ваше величество, я не мог об этом справиться; депеша сообщает только о высадке узурпатора и о пути, по которому он идет. — А как вы получили депешу? — спросил король. Министр опустил голову и покраснел, как рак. — По телеграфу, ваше величество. Людовик XVIII сделал шаг вперед и скрестил руки на груди, как Наполеон. — Итак, — сказал он, побледнев от гнева, — семь союзных армий ниспровергли этого человека; чудом возвратился я на престол моих предков после двадцатипятилетнего изгнания; все эти двадцать пять лет я изучал, обдумывал, узнавал людей и дела той Франции, которая была мне обещана, — и для чего? Для того чтобы в ту минуту, когда я достиг цели моих желаний, сила, которую я держал в руках, разразилась громом и разбила меня! — Ваше величество, это рок, — пробормотал министр, чувствуя, что такое бремя, невесомое для судьбы, достаточно, чтобы раздавить человека. — Стало быть, то, что говорили про нас ваши враги, справедливо: мы ничему не научились, ничего не забыли! Если бы меня предали, как его, я мог бы еще утешиться. Но быть среди людей, которых я осыпал почестями, которые должны бы беречь меня больше, чем самих себя, ибо мое счастье их счастье: до меня они были ничем, после меня опять будут ничем — и погибнуть из-за их беспомощности, их глупости! Да, милостивый государь, вы правы, это — рок! Министр, не смея поднять голову, слушал эту грозную отповедь. Блакас отирал пот с лица; Вильфор внутренне улыбался, чувствуя, что значение его возрастает. — Пасть, — продолжал Людовик XVIII, который с первого взгляда измерил глубину пропасти, разверзшейся перед монархией, — пасть и узнать о своем падении по телеграфу! Мне было бы легче взойти на эшафот, как мой брат, Людовик XVI, чем спускаться по тюильрийской лестнице под бичом насмешек… Вы не знаете, милостивый государь, что значит во Франции стать посмешищем, а между тем вам следовало это знать. — Ваше величество, — бормотал министр, — пощадите!.. — Подойдите, господин де Вильфор, — продолжал король, обращаясь к молодому человеку, который неподвижно стоял поодаль, следя за разговором, который касался судьбы целого государства, — подойдите и скажите ему, что можно было знать наперед все то, чего он не знал. — Ваше величество, физически невозможно было предугадать замыслы, которые узурпатор скрывал решительно от всех. — Физически невозможно! Какой веский довод! К сожалению, веские доводы то же, что и люди с весом, я узнаю им цену. Министру, имеющему в своем распоряжении целее управление, департаменты, агентов, сыщиков, шпионов и секретный фонд в полтора миллиона франков, невозможно знать, что делается в шестидесяти милях от берегов Франции? Вот молодей человек, у которого не было ни одного из этих средств, и он, простой судейский чиновник, знал больше, чем вы со всей вашей полицией, и он спас бы мою корону, если бы имел право, как вы, распоряжаться телеграфом. Взгляд министра полиции с выражением глубочайшей досады обратился на Вильфора, который склонил голову со скромностью победителя. — Про вас я не говорю, Блакас, — продолжал король, — если вы ничего и не открыли, то по крайней мере были настолько умны, что упорствовали в своих подозрениях; другой, может быть, отнесся бы к сообщению господина де Вильфора, как к пустякам, или подумал бы, что оно внушено корыстным честолюбием. Это был намек на те слова, которые министр полиции с такой уверенностью произнес час тому назад. Вильфор понял игру короля. Другой, может быть, упоенный успехом, дал бы увлечь себя похвалами; но он боялся нажить смертельного врага в министре полиции, хотя и чувствовал, что тог погиб безвозвратно. Однако министр, не умевший, в дележе власти, предугадать замыслы Наполеона, мог, в судорогах своей агонии, проникнуть в тайну Вильфора: Для этого ему стоило только допросить Дантеса. Поэтому, вместе того чтобы добить министра, он пришел ему на помощь. — Ваше величество, — сказал Вильфор, — стремительность событий доказывает, что только бог, послав бурю, мог остановить их. То, что вашему величеству угодно приписывать моей проницательности, всего-навсего дело случая; я только воспользовался этим случаем как преданный слуга. Не цените меня выше, чем я заслуживаю, сир, чтобы потом не разочароваться в вашем первом впечатлении. Министр полиции поблагодарил Вильфора красноречивым взглядом, а Вильфор понял, что успел в своем намерении и, не утратив благодарности короля, приобрел друга, на которого в случае нужды мог надеяться. — Пусть будет так, — сказал король. — А теперь, господа, — продолжал он, обращаясь к де Блакасу и министру полиции, — вы мне более не нужны, можете идти… То, что теперь остается делать, относится к ведению военного министра. — К счастью, — сказал герцог, — мы можем надеяться на армию: вашему величеству известно, что все донесения свидетельствуют об ее преданности вашей короне. — Не говорите мне о донесениях; теперь я знаю, как им можно верить. Да, кстати о донесениях, барон: какие новости об улице Сен-Жак? — Об улице Сен-Жак! — невольно воскликнул Вильфор, но тотчас спохватился: — Простите, сир, преданность вашему величеству то и дело заставляет меня забывать, — не о моем уважении, оно слишком глубоко запечатлено в моем сердце, — но о правилах этикета. — Прошу вас, — отвечал король, — сегодня вы приобрели право спрашивать. — Сир, — начал министр полиции, — я как раз хотел доложить сегодня вашему величеству о новых сведениях, собранных по этому делу, но внимание вашего величества было отвлечено грозным событием в заливе Жуан; теперь эти сведения уже не могут представлять для вашего величества никакого интереса. — Напротив, — отвечал король, — это дело имеет, мне кажется, прямую связь с тем, которое теперь занимает нас, и смерть генерала Кенель, может быть, наведет нас на след большого внутреннего заговора. Услышав имя Кенель, Вильфор вздрогнул. — Действительно, ваше величество, — продолжал министр полиции, — судя по всему, это не самоубийство, как полагали сначала, а убийство. Генерал Кенель, по-видимому, исчез по выходе из бонапартистского клуба. Какой-то неизвестный приходил к нему в то утро и назначил ему свидание на улице Сен-Жак. К сожалению, камердинер, который причесывал генерала, когда незнакомца ввели в кабинет, и слышал, как он назначил свидание на улице Сен-Жак, не запомнил номера дома. Пока министр полиции сообщал королю эти сведения, Вильфор, ловивший каждое слово, то краснел, то бледнел. Король повернулся к нему: — Не думаете ли вы, господин де Вильфор, что генерал Кенель, которого почитали приверженцем узурпатора, между тем как на самом деле он был всецело предан мне, мог погибнуть от руки бонапартистов? — Это возможно, ваше величество; но неужели больше ничего не известно? — Уже напали на след человека, назначившего свидание. — Напали на след? — повторил Вильфор. — Да, камердинер сообщил его приметы: это человек лет пятидесяти или пятидесяти двух, черноволосый, глаза черные, брови густые, с усами, носит синий сюртук, застегнутый доверху; в петлице — ленточка Почетного легиона. Вчера выследили человека, который в точности отвечает приметам, но он скрылся на углу улиц ла-Жюсьен и Кок-Эрон. Вильфор с первых слов министра оперся на спинку кресла, ноги у него подкашивались, но когда он услышал, что незнакомец ушел от полиции, он облегченно вздохнул. — Найдите этого человека, — сказал король министру полиции, — потому что, если генерал Кенель, который был бы нам сейчас так нужен, пал от руки убийц, будь то бонапартисты или кто иной, я хочу, чтобы его убийцы были жестоко наказаны. Вильфору понадобилось все его хладнокровие, чтобы не выдать ужаса, в который повергли его последние слова короля. — Странное дело! — продолжал король с досадой. — Полиция считает, что все сказано, когда она говорит: совершено убийство, и что все сделано, когда она прибавляет: напали на след виновных. — В этом случае, я надеюсь, ваше величество останетесь довольны. — Хорошо, увидим; не задерживаю вас, барон. Господин де Вильфор, вы устали после долгого пути, стукайте отдохните. Вы, верно, остановились у вашего отца? У Вильфора потемнело в глазах. — Нет, ваше величество, я остановился на улице Турнон, в гостинице «Мадрид». — Но вы его видели? — Ваше величество, я прямо поехал к герцогу Блакас. — Но вы его увидите? — Не думаю, ваше величество! — Да, правда, — сказал король, и по его улыбке видно было, что все эти вопросы заданы не без умысла. — Я забыл, что вы не в дружбе с господином Нуартье и что это также жертва, принесенная моему трону, за которую я должен вас вознаградить. — Милость ко мне вашего величества — награда, настолько превышающая все мои желания, что мне нечего больше просить у короля. — Все равно, мы вас не забудем, будьте спокойны; а пока (король снял с груди крест Почетного легиона, который всегда носил на своем синем фраке, возле креста св. Людовика, над звездой Кармильской богоматери и св. Лазаря, и подал Вильфору), пока возьмите этот крест. — Ваше величество ошибаетесь, — сказал Вильфор, — этот крест офицерский. — Неважно, возьмите его; у меня нет времени потребовать другой. Блакас, позаботьтесь о том, чтобы господину де Вильфор была выдана грамота. На глазах Вильфора блеснули слезы горделивой радости; он принял крест и поцеловал его. — Какие еще приказания угодно вашему величеству дать мне? — спросил Вильфор. — Отдохните, а потом не забывайте, что если в Париже вы не в силах служить мне, то в Марселе вы можете оказать мне большие услуги. — Ваше величество, — отвечал Вильфор, кланяясь, — через час я покину Париж. — Ступайте, — сказал король, — и если бы я вас забыл (у королей короткая память), то не бойтесь напомнить о себе… Барон, прикажите позвать ко мне военного министра. Блакас, останьтесь. — Да, сударь, — сказал министр полиции Вильфору, выходя из Тюильри. Вы не ошиблись дверью, и карьера ваша обеспечена. — Надолго ли? — прошептал Вильфор, раскланиваясь с министром, карьера которого была кончена, и стал искать глазами карету. По набережной проезжал фиакр, Вильфор подозвал его, фиакр подъехал; Вильфор сказал адрес, бросился в карету и предался честолюбивым мечтам. Через десять минут он уже был у себя, велел подать лошадей через два часа и спросил завтрак. Он уже садился за стол, когда чья-то уверенная и сильная рука дернула звонок. Слуга пошел отворять, и Вильфор услышал голос, называвший его имя. «Кто может знать, что я в Париже?» — подумал помощник королевского прокурора. Слуга воротился. — Что там такое? — спросил Вильфор. — Кто звонил? Кто меня спрашивает? — Незнакомый господин и не хочет сказать своего имени. — Как? Не хочет сказать своего имени? А что ему нужно от меня? — Он хочет переговорить с вами. — Со мной? — Да. — Он назвал меня по имени? — Да. — А каков он собой? — Да человек лет пятидесяти. — Маленький? Высокий? — С вас ростом. — Брюнет или блондин? — Брюнет, темный брюнет; черные волосы, черные глаза, черные брови. — А одет? — с живостью спросил Вильфор. — Как он одет? — В синем сюртуке, застегнутом доверху, с лентой Почетного легиона. — Это он! — прошептал Вильфор бледнея. — Черт возьми! — сказал, появляясь в дверях, человек, приметы которого мы описывали уже дважды. — Сколько церемоний! Или в Марселе сыновья имеют обыкновение заставлять отцов дожидаться в передней? — Отец! — вскричал Вильфор. — Так я не ошибся… Я так и думал, что это вы… — А если ты думал, что это я, — продолжал гость, ставя в угол палку и кладя шляпу на стул, — то позволь тебе сказать, милый Жерар, что с твоей стороны не очень-то любезно заставлять меня дожидаться. — Идите, Жермен, — сказал Вильфор. Слуга удалился с выражением явного удивления. |