Александр Дюма Граф МонтеКристо
 Скачать 3.16 Mb.
|
Глава 19УСПЕХИ КАВАЛЬКАНТИ СЫНАТем временем г-н Кавальканти-отец отбыл из Парижа, чтобы вернуться на свой пост, но не в войсках его величества императора австрийского, а у рулетки луккских минеральных вод; он был одним из ее самых ревностных почитателей. Само собой разумеется, что он с самой добросовестной точностью увез с собой до последнего гроша всю сумму, назначенную ему в награду за его путешествие и за ту величавость и торжественность, с которыми он играл роль отца. После его отъезда Андреа получил все документы, удостоверяющие, что он действительно имеет честь быть сыном маркиза Бартоломео и маркизы Оливы Корспнари. Таким образом, он уже более пли менее твердо стоял на якоре в парижском обществе, которое так легко принимает иностранцев и относится к ним не сообразно с тем, что они есть, а сообразно с тем, чем они желают быть. Да и что требуется в Париже от молодого человека? Уметь кое-как говорить, прилично одеваться, смело играть и расплачиваться золотом. Разумеется, к иностранцу предъявляют еще меньше требований, чем к парижанину. Итак, недели через две Андреа занимал уже недурное положение; его именовали графом, считали, что у него пятьдесят тысяч ливров годового дохода, и говорили о несметных богатствах его отца, зарытых будто бы в каменоломнях Саравеццы. Некий ученый, при котором упомянули о последнем обстоятельстве как о непреложном факте, заявил, что видел названные каменоломни, и это придало огромный вес не вполне еще обоснованным утверждениям; отныне они приобрели осязательную достоверность. Так обстояли дела в том кругу парижского общества, куда мы ввели наших читателей, когда однажды вечером Монте-Кристо заехал с визитом к господину Данглару. Самого Данглара не было дома, но баронесса принимала, и графа спросили, доложить ли о нем; он изъявил согласие. Со времени обеда в Отейло и последовавших за ним событий г-жа Данглар не могла без нервной дрожи слышать имя графа Монте-Кристо. Если вслед за звуком этого имени не появлялся сам граф, тягостное ощущение усиливалось; напротив, когда граф появлялся, его открытое лицо, его блестящие глаза, его изысканная любезность, даже галантность по отношению к г-же Данглар быстро рассеивали последнюю тень тревоги. Баронессе казалось невозможным, что человек, внешне столь очаровательный, мог питать относительно нее какие-либо дурные намерения; впрочем, даже самые испорченные души не допускают, что возможно зло, не обоснованное какой-нибудь выгодой; бесцельное и беспричинное зло претит, как уродство. Монте-Кристо вошел в тот будуар, куда мы уже однажды приводили наших читателей и где сейчас баронесса неспокойным взглядом скользила по рисункам, которые ей передала дочь, предварительно посмотрев их вместе с Кавальканти-сыном. Его появление произвело свое обычное действие, и, встревоженная сначала звуком его имени, баронесса встретила его улыбкой. Он, со своей стороны, одним взглядом охватил всю эту сцену. Рядом с баронессой, полулежавшей на козетке, сидела Эжени, а перед ней стоял Кавальканти. Кавальканти, весь в черном, как гетевский герой, в лакированных башмаках и белых шелковых носках со стрелкой, проводил довольно белой и выхоленной рукой по своим светлым волосам, сверкая бриллиантом, который, не устояв перед искушением и невзирая на советы Монте-Кристо, тщеславный молодой человек надел на мизинец. Это движение сопровождалось убийственными взглядами в сторону мадемуазель Данглар и вздохами, летевшими по тому же адресу, что и взгляды. Мадемуазель Данглар была верна себе — то есть прекрасна, холодна и насмешлива. Ни один из взглядов, ни один из вздохов Андреа не ускользал от нее; казалось, они ударялись о панцирь Миневры, панцирь, который, по утверждению некоторых философов, порою облекает грудь Сафо. Эжени холодно поклонилась графу и воспользовалась завязавшимся разговором, чтобы удалиться в гостиную, предназначенную для ее занятий; оттуда вскоре послышались два громких и веселых голоса, вперемежку со звуками рояля, из чего Монте-Кристо мог заключить, что мадемуазель Данглар обществу его и г-на Кавальканти предпочла общество мадемуазель Луизы д'Армильи, своей учительницы пения. Между тем граф, который разговаривал с г-жой Данглар и казался очарованным беседой с ней, сразу заметил озабоченность Андреа Кавальканти: тот время от времени подходил к двери послушать музыку и, не решаясь переступить порог, жестами выражал свое восхищение. Вскоре вернулся домой банкир. Правда, его первый взгляд принадлежал Монте-Кристо, но второй он бросил на Андреа. Что касается супруги, то он поздоровался с нею точно так, как иные мужья обычно здороваются со своими женами, о чем холостяки смогут составить себе представление лишь тогда, когда будет издано очень пространное описание брачных отношений. — Разве наши барышни не пригласили вас заняться музыкой вместе с ними? — спросил Данглар Андреа. — Увы, нет, сударь, — отвечал Андреа с еще более проникновенным вздохом, чем прежние. Данглар немедленно подошел к двери и распахнул ее. Присутствующие увидели двух девушек, сидящих за роялем вдвоем на одной табуретке. Они аккомпанировали себе каждая одной рукой, — собственная их выдумка, в которой они достигли замечательного искусства. Мадемуазель д'Армильи, представлявшая в эту минуту вместе с Эжени в рамке открытой двери одну из тех живых картин, которые так любят в Германии, была очень хороша собой, или, вернее, очаровательно мила. Она была маленькая, тоненькая и золотоволосая, как фея, с длинными локонами, падавшими ей на шею, немного слишком длинную, как у мадонн Перуджино, и с подернутыми дымкой усталости глазами. Говорили, что у нее слабые легкие и что, подобно Антонии из «Кремонской скрипки», она в один прекрасный день умрет во время пения. Монте-Кристо бросил быстрый любопытный взор в этот гинекей; он в первый раз видел мадемуазель д'Армильи, о которой он так часто слышал в этом доме. — А что же мы? — спросил банкир свою дочь. — Нас отвергают? Затем он провел Андреа в гостиную и, случайно или с умыслом, притворил за ним дверь таким образом, что с того места, где сидели Монте-Кристо и баронесса, ничего не было видно; но так как барон прошел туда следом за Андреа, то г-жа Данглар, по-видимому, не обратила на это обстоятельство никакого внимания. Вскоре граф услышал голос Андреа, поющего под аккомпанемент рояля какую-то корсиканскую песню. В то время как граф с улыбкой слушал эту песню, забывая Андреа и вспоминая Бенедетто, г-жа Данглар восхищенно рассказывала ему о самообладании ее мужа, который в это утро потерял из-за банкротства какой-то миланской фирмы триста или четыреста тысяч франков. И в самом деле, барон заслуживал восхищения; если бы граф не услышал этого от баронессы или но узнал одним из тех способов, которыми он узнавал все, то по лицу барона он ни о чем бы не догадался. «Вот как! — подумал Монте-Кристо. — Ему уже приходится скрывать свои потери; еще месяц назад он ими хвастался». Вслух он сказал: — Но, сударыня, господин Данглар такой знаток биржи, он всегда сумеет возместить на ней все, что потеряет в другом месте. — Я вижу, вы разделяете всеобщее заблуждение, — сказала г-жа Данглар. — Какое заблуждение? — спросил Монте-Кристо. — Все думают, что господин Данглар играет на бирже, но это неправда. — Ах, в самом деле, сударыня, я вспоминаю, что господин Дебрэ говорил мне… Кстати, куда это девался господин Дебрэ? Я его не видел уже дня три-четыре. — Я тоже, — сказала г-жа Данглар с изумительным апломбом. — Но вы начали что-то говорить и не докончили. — О чем же я говорил? — Что Дебрэ сказал вам… — Да, верно; Дебрэ сказал, что это вы поклоняетесь демону азарта. — Да, признаюсь, одно время так и было, — сказала г-жа Данглар, — но теперь меня это больше не занимает. — И напрасно, сударыня. Знаете, ведь судьба изменчива, а в спекуляциях все зависит от удачи и неудачи. Будь я женщиной, да еще женой банкира, как бы я ни верил в счастье своего мужа, я бы непременно составил себе независимое состояние, даже если бы мне для этого пришлось доверить свои интересы незнакомым ему рукам. Госпожа Данглар невольно вспыхнула. — Да вот, например, — сказал Монте-Кристо, делая вид, что ничего не заметил, — вы слышали об удачной комбинации, которую вчера проделали с неаполитанскими бонами? — У меня их нет, — быстро ответила баронесса, — и даже никогда не было; но, право, мы уже достаточно поговорили о бирже, граф; словно мы с вами два маклера. Поговорим лучше об этих несчастных Вильфорах, которых так преследует судьба. — А что с ними случилось? — спросил Монте-Кристо с полнейшей наивностью. — Да вы же знаете, господин де Сен-Меран умер через три или четыре дня после своего отъезда, а теперь умерла маркиза, через три или четыре дня после своего приезда. — Ах, да, я слышал об этом, — сказал Монте-Кристо. — Но, как говорит Клавдий Гамлету, это закон природы: отцы их умерли раньше их, и им пришлось их оплакивать; они умрут раньше своих сыновей, и их будут оплакивать их сыновья. — Но это еще не все. — Как, не все? — Нет. Вы знаете, они собирались выдать замуж свою дочь… — Да, за господина Франца д'Эпипе… Разве свадьба расстроилась? — Говорят, вчера утром Франц вернул им слово. — Да неужели?.. А какая причина разрыва? — Неизвестно. — Что вы говорите, боже милостивый! А как переносит все эти несчастья господин де Вильфор? — По своему обыкновению — как философ. В эту минуту возвратился Данглар. — Что это, — сказала баронесса, — вы оставляете господина Кавальканти одного с вашей дочерью? — А мадемуазель д'Армильи, — сказал барон, — за кого вы ее считаете? Затем он обернулся к Монте-Кристо: — Милейший молодой человек этот князь Кавальканти, правда, граф?.. Только князь ли он? — За это я не поручусь, — сказал Монте-Кристо. — Мне представили его отца как маркиза, так что он, по-видимому, граф; но мне кажется, он и сам не особенно претендует на княжеский титул. — Почему же? — сказал банкир. — Если он князь, то ему нечего это скрывать. У каждого свои права. Не люблю, когда отрицают свое происхождение. — Ну, вы известный демократ, — сказал с улыбкой Монте-Кристо. — Но послушайте, — сказала баронесса, — в какое положение вы себя ставите, если бы вдруг приехал де Морсер, он застал бы господина Кавальканти в комнате, куда ему, жениху Эжени, никогда не разрешалось входить. — Вы совершенно верно сказали «вдруг», — возразил банкир. — По совести говоря, мы его так редко видим, что он, можно сказать, действительно появляется у нас только вдруг. — Словом, если бы он явился и увидел этого молодого человека подле вашей дочери, он мог бы остаться недоволен. — Недоволен, он? Вы сильно ошибаетесь! Господин виконт не оказывает нам чести ревновать свою невесту, он ее не так сильно любит. Да и что мне за дело, будет он недоволен или нет? — Однако наши отношения… — Ах, наши отношения; угодно вам знать, какие у нас с ним отношения? На балу, который давала его мать, он только один раз танцевал с моей дочерью, а господин Кавальканти три раза танцевал с ней, и он этого даже не заметил. — Господин виконт Альбер де Морсер! — доложил камердинер. Баронесса поспешно встала. Она хотела пройти в маленькую гостиную, чтобы предупредить дочь, но Данглар удержал ее за руку. — Оставьте, — сказал он. Она удивленно взглянула на него. Монте-Кристо сделал вид, что не заметил этой сцены. Вошел Альбер: он был очень красив и очень весел. Он непринужденно поклонился баронессе, фамильярно Данглару и дружелюбно Монте-Кристо; потом обернулся к баронессе: — Позвольте спросить вас, сударыня, — сказал он, — как себя чувствует мадемуазель Данглар? — Отлично, сударь, — быстро ответил Данглар, — она сейчас занимается музыкой в своей маленькой гостиной вместе с господином Кавальканти. Альбер остался спокойным и равнодушным; быть может, в нем и шевельнулось что-то вроде досады, но он чувствовал, что Монтекристо смотрит на него. — У господина Кавальканти прекрасный тенор, а у мадемуазель Эжени великолепное сопрано, не говоря уже о том, что она играет на рояле, как Тальборг. Это, должно быть, очаровательный концерт. — Во всяком случае они прекрасно спелись, — сказал Данглар. Альбер, казалось, не заметил этой двусмысленности, настолько грубой, что г-жа Данглар покраснела. — Я тоже музыкант, — продолжал он, — так по крайней мере утверждали мои учителя; но вот странно, я никогда не мог ни с кем спеться, с сопрано даже меньше, чем с какими-нибудь другими голосами. Данглар кисло улыбнулся, как бы говоря: «Да рассердись же!» — Так что вчера, — сказал он, видимо, все-таки надеясь добиться своего, — князь и моя дочь вызвали общее восхищение. Разве вы вчера не были у нас, сударь? — Какой князь? — спросил Альбер. — Князь Кавальканти, — отвечал Данглар, упорно величавший Андреа этим титулом. — Ах, простите, — сказал Альбер, — я не знал, что он князь. Так вчера князь Кавальканти пел вместе с мадемуазель Эжени? Поистине это должно было быть восхитительно, я страшно жалею, что не слышал их. Но я не мог воспользоваться вашим приглашением, мне пришлось сопровождать мою мать к старой баронессе Шато-Рено, где поли немцы. Затем, после небольшого молчания, он спросил, как ни в чем не бывало: — Могу ли я засвидетельствовать свое почтение мадемуазель Данглар? — Нет, подождите, умоляю вас, — сказал банкир, останавливая его, послушайте, эта каватина прелестна — та, та, та, ти, та, ти, та, та; это восхитительно, сейчас конец… еще секунда; прекрасно! браво, браво, браво! И банкир принялся неистово аплодировать. — В самом деле, — сказал Альбер, — это превосходно, нельзя лучше понимать музыку своей родной страны, чем понимает князь Кавальканти. Ведь вы сказали «князь», если не ошибаюсь? Впрочем, если он и не князь, его сделают князем, в Италии это не трудно. Но вернемся к нашим восхитительным певцам Вам следовало бы доставить нам всем удовольствие, господин Данглар: не предупреждая о том, что здесь есть посторонний, попросите мадемуазель Данглар и господина Кавальканти спеть что-нибудь еще. Так приятно наслаждаться музыкой немного издали, в тени, когда тебя никто не видит и ты сам ничего не видишь, не стесняешь исполнителя; тогда он может свободно отдаться влечению своего таланта и порывам своего сердца. На этот раз Данглар был сбит с толку хладнокровием Альбера. Он отвел Монте-Кристо в сторону. — Ну, что вы скажете о нашем влюбленном? — спросил он. — По-моему, он довольно холоден, это бесспорно. Но что поделаешь? Вы дали слово! — Да, конечно, я дал слово; но в чем? Отдать свою дочь человеку, который ее любит, а не человеку, который ее не любит. Посмотрите на него: холоден, как мрамор, надменен, как его отец; будь он хоть богат, будь у него состояние Кавальканти, можно было бы не обращать на это внимания. Говоря откровенно, я еще не спросил мнения дочери; но если бы у нее был хороший вкус… — Не знаю, — сказал Монте-Кристо, — быть может, симпатия к нему ослепляет меня, но уверяю вас, что виконт до Морсер очень милый молодой человек, который сделает вашу дочь счастливой и который рано или поздно чего-нибудь достигнет; ведь отец его занимает прекрасное положение. — Гм! — промычал Данглар. — Вы сомневаетесь? — Да вот, прошлое… темное прошлое. — Но прошлое отца не касается сына. — Совсем напротив! — Послушайте, не убеждайте себя в этом. Еще месяц назад вы считали Морсера превосходной партией. Поймите, я в отчаянии: ведь это у меня вы познакомились с этим молодым Кавальканти, я его совершенно не знаю, повторяю вам. — Но я его знаю, — сказал Данглар, — этого вполне достаточно. — Вы его знаете? Разве вы наводили о нем справки? — спросил Монте-Кристо. — А разве это так необходимо? Разве с первого взгляда не видно, с кем имеешь дело? Прежде всего он богат. — Я в этом не уверен. — Но ведь вы отвечаете за него? — Это пустяки, пятьдесят тысяч франков. — Он прекрасно образован. — Гм! — в свою очередь промычал Монте-Кристо. — Он музыкант. — Все итальянцы музыканты. — Знаете, граф, вы несправедливы к нему. — Да, признаюсь, меня огорчает, что, зная ваши обязательства по отношению к Морсерам, он становится поперек дороги, пользуясь тем, что богат. Данглар засмеялся. — Вы слишком строги, — сказал он. — На свете всегда так бывает. — Однако ведь вы не можете идти на такой разрыл, дорогой господин Данглар; Морсеры рассчитывают на этот брак. — Разве? — Безусловно. — Тогда пусть они объяснятся. Вам бы следовало намекнуть об этом отцу, дорогой граф, ведь вы у них так хорошо приняты. — Я? Где вы это видели? — Да хотя бы у них на балу. Помилуйте, графиня, гордая Мерседес, надменная испанка, которая едва удостаивает разговором самых старых знакомых, берет вас под руку, выходит с вами в сад, выбирает самые темные закоулки и возвращается только через полчаса. — Ах, барон, барон, — сказал Альбер, — вы мешаете нам слушать; со стороны такого меломана это просто варварство! — Ничего, ничего, господин насмешник, — сказал Данглар. Потом он снова обернулся к Монте-Кристо. — Вы беретесь сказать это отцу? — Извольте, если вам так хочется. — Но на этот раз все должно быть ясно и определенно. Прежде всего он должен у меня просить руки моей дочери, назначить срок, объявить свои денежные условия; словом, либо мы окончательно сговоримся, либо разойдемся совсем; но, понимаете, никаких отсрочек! — Ну что ж! Он вступит в переговоры. — Я бы не сказал, что жду этого с особым удовольствием, но все-таки жду; банкир, знаете, должен быть рабом своего слова. И Данглар вздохнул так же тяжко, как за полчаса перед тем вздыхал Кавальканти-сын. — Браво, браво, браво! — крикнул Альбер, подражая банкиру и аплодируя только что кончившемуся романсу. Данглар начал косо посматривать на Альбера, когда ему что-то тихо доложили. — Я сейчас вернусь, — сказал банкир, обращаясь к Монте-Кристо, — подождите меня; быть может, мне еще придется вам кое-что сообщить. И он вышел. Баронесса воспользовалась отсутствием мужа, чтобы открыть дверь в гостиную дочери, и Андреа, сидевший у рояля вместе с мадемуазель Эжени, вскочил, как на пружинах. Альбер с улыбкой поклонился мадемуазель Данглар, которая, ничуть, видимо, не смутившись, ответила ему обычным холодным поклоном. Кавальканти явно чувствовал себя неловко; он поклонился Морсеру, и тот ответил на его поклон с самым дерзким видом. Затем Альбер рассыпался в похвалах голосу мадемуазель Данглар и выразил сожаление, что ему не удалось присутствовать на вчерашнем вечере, по всеобщему мнению столь удачном… Кавальканти, предоставленный самому себе, отвел в сторону Монте-Кристо. — Вот что, — сказала г-жа Данглар, — хватит с нас музыки и комплиментов, пойдемте пить чай. — Идем, Луиза, — сказала мадемуазель Данглар своей подруге. Все перешли в соседнюю гостиную, где был приготовлен чай. В ту минуту, когда, следуя английской моде, гости уже оставляли ложки в своих чашках, дверь снова отворилась, и вошел Данглар, видимо очень взволнованный. Монте-Кристо прежде всех заметил это волнение и вопросительно посмотрел на банкира. — Я сейчас получил письмо из Греции, — сказал Данглар. — Поэтому вас и вызывали? — спросил граф. — Да. — Как поживает король Оттон? — спросил самым веселым тоном Альбер. Данглар косо взглянул на него и ничего не ответил, а Монте-Кристо отвернулся, чтобы скрыть мелькнувшее на его лице и тотчас же исчезнувшее выражение жалости. — Мы выйдем вместе, хорошо? — сказал Альбер графу. — Да, если хотите, — ответил тот. Альбер не мог попять, чем был вызван взгляд банкира, поэтому он спросил Монте-Кристо, который это отлично понял: — Вы заметили, как он на меня посмотрел? — Да, — отвечал граф, — но разве в его взгляде было что-нибудь необычное? — Еще бы, но что он хотел сказать, упомянув это письмо из Греции? — Откуда же я могу знать? — Да мне казалось, что вы имеете некоторое отношение к этой стране. Монте-Кристо улыбнулся, как улыбаются, когда хотят уклониться от ответа. — Смотрите, — сказал Альбер, — он направляется к вам; я пойду к мадемуазель Данглар, похвалю ее камею; за это время папаша успеет поговорить с вами. — Уж если вы хотите хвалить, так по крайней мере похвалите ее голос, — сказал Монте-Кристо. — Ну нет, это бы всякий сделал. — Дорогой виконт, — сказал Монте-Кристо, — вы щеголяете своей дерзостью. Альбер с улыбкой на устах направился к Эжени. Тем временем Данглар наклонился к уху графа. — Вы дали мне превосходный совет, — сказал он, — в этих двух словах: «Фернан» и «Янина» заключена ужасная история. — Да что вы! — сказал Монте-Кристо. — Да, я вам все расскажу. Но уведите отсюда этого юношу; его общество очень стеснительно для меня сейчас. — Я так и собирался сделать, мы выйдем вместе; вы по-прежнему хотите, чтобы я направил к вам его отца? — Более, чем когда-либо. — Хорошо. Граф кивнул Альберу. Они оба откланялись дамам и вышли: Альбер с видом полнейшего равнодушия к высокомерию мадемуазель Данглар, а Монте-Кристо повторив г-же Данглар свой совет, что жене банкира следует быть предусмотрительной и обеспечить свое будущее. Поле битвы осталось за господином Кавальканти. |