Главная страница
Навигация по странице:

  • Документ №5 «ПРОЩАЙ, ДЕТСКИЕ МЕЧТЫ! НИКОГДА ВАМ КО МНЕ НЕ ВЕРНУТЬСЯ!»

  • Документ № 6 О. БЕРГГОЛЬЦ О ПЕРВОМ ИСПОЛНЕНИИ СЕДЬМОЙ СИМФОНИИ Д. ШОСТАКОВИЧА В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ

  • Документ №7 ГРАМОТА ПРЕЗИДЕНТА США Ф. РУЗВЕЛЬТА ЛЕНИНГРАДУ 17 мая 1944 г.

  • блокадаа. Цель работы На основе изучения и анализа имеющейся литературы по данной теме разработать методологию изучения темы Блокада Ленинграда в средней общеобразовательной школе. Задачи работы


    Скачать 253 Kb.
    НазваниеЦель работы На основе изучения и анализа имеющейся литературы по данной теме разработать методологию изучения темы Блокада Ленинграда в средней общеобразовательной школе. Задачи работы
    Дата13.04.2022
    Размер253 Kb.
    Формат файлаdoc
    Имя файлаблокадаа.doc
    ТипДокументы
    #468709
    страница4 из 4
    1   2   3   4

    Документ №4 «БУДЬ ПРОКЛЯТ ТОТ,

    КТО ВЫДУМАЛ ЭТУ ВОЙНУ!»

    Из дневника студентки Ленинградского горного института М. Д. Ярушок (Арбатской)
    «Окончен второй курс. 1941 г. 15 июня уехала на учебную практику в Кривой Рог...

    22 июня рано утром прозвучал по радио сигнал тревоги. Мы очень удивились, думали — с чего бы это проводить учение? Нет, война! И с кем? С Германией! Вот так договор о ненападении!

    22 и 23 июня рыли убежища (щели). 24 июня ночью покинула рудник. Руководитель практики очень спешил, так как нас хотели оставить работать. Кадровые рабочие пошли воевать, и руду добывать стало некому.

    До Харькова ехали окольными путями. О приближении станций, задолго до их появления, узнавали по вою — то женщины провожали мужчин на фронт. До сих пор жутко вспоминать это...

    27 июня прибыла в родной, любимый город Ленина...

    Все мои планы нарушены. Будь проклят тот, кто выдумал эту войну!

    9 августа. Не писала больше месяца — нет времени, ездим в пригороды копать противотанковые рвы. Первое крещение было в Чолово, а теперь — окрестности Гатчины...

    Все мы стали курить. Я — тоже. Увидела бы мама...

    17 августа. Живем недалеко от Гатчины, копаем рвы и щели около дотов. Живем в церкви и ждем, что она не сегодня, так завтра обрушится от бомб, с утра до вечера — почти беспрерывно тревоги. Убило пулеметчика, славного черноглазого мальчишку, который находился на колокольне.

    Вчера к нашей церкви подошли наши отступающие войска. Теперь немцы в 20 км от нас. Сегодня весь день идут войска на' фронт, солдаты пыльные, мокрые, усталые...

    Мы поим их молоком, которое нам привезли на завтрак. Больше ничем не можем проявить свое сочувствие и сострадание. Почему наши отступают? Лучшие части немцев, судя по информации, разбиты, армия их почти морально разложилась, потери их больше наших, они голодают — и все же идут. Идут, как к себе домой и уже недалеко от Ленинграда.

    У них лучше техника, но наши самолеты, как говорили, много лучше их... Но где они? А люди-то у нас какие — что ни боец, то герой. Так в чем дело?

    Я стала похожа на ненормальную, каждое поражение меня чуть в гроб не вгоняет. Все дни только и думаю, как бы попасть на фронт. Но кто возьмет меня с таким зрением?

    3 сентября. Уже 10 дней не на окопах. Копали и вслед сдавали немцам. Уходили под бомбежкой и артиллерийским обстрелом, оставляя за собой горящие деревни и города. ...В Дудергофе наблюдали из щелей, как .уничтожали наши сооружения на Вороньей горе немецкие самолеты.

    8 сентября начали бомбить Ленинград, и в первый же день загорелись Бадаевские продовольственные склады. И с этого дня — пошло... Стала донором — надо чем-то помогать, хотя при таком питании это самоубийство...

    1. октября.

    2. минуту унынья, о, Родина-мать, Я мыслью вперед улетаю.

    Еще суждено тебе много страдать, Но ты не погибнешь! Я знаю!

    Сегодня иду на работу. Устроилась при институте в гранато-набивной цех. Будет рабочая карточка, какая-то зарплата, а то из дома ни писем, ни перевода...

    19 октября. На занятиях не была ни разу с тех пор, как начала работать: идти на два часа — толку мало. По утрам вставать страшно, так как в комнате ужасный холод.

    Набивать гранаты — работа очень нудная, однообразная, да и руки все болят, хуже, чем на окопах. Зарплата будет только через месяц, кровь тоже сдавать через месяц, из дома — молчание. На что буду жить — не знаю.

    Теперь немцы взялись за Васильевский остров. Спалили американские горки я стеклянный театр. В наш институт попали две фугаски. Пробило галерею (бомба не разорвалась) и в 5-й двор садануло так, что разбило вдребезги склад и вынесло все стекла в здании. Так что теперь в институте снег идет и ветер гуляет, а снег в этом году пошел рано — 14 октября...

    19 ноября. Холодно, голодно, бомбят и обстреливают... Продуктов стало намного меньше. Хлеба рабочим — 300 гр. Щи в столовой из хряпы (суп из капустных листьев.— Ред.), воняют за два квартала, и за них вырезают талон на 25 гр. крупы. Котлеты конские без гарнира (талон мяса 50 гр.). Еле таскаю ноги.

    6 ноября был вечер в институте. Торжественная часть была в убежище, так как начался обстрел. У института на трамвайном кольце убило 8 человек и многих ранило. В убежище слушали по радио Москву и речь Сталина.

    Потом в столовой было угощение: картофельная запеканка, стакан компота, 100 гр хлеба с микроскопическим куском сыра и две настоящие, а не из жмыха с сахарином, 'конфеты «Аида». За это заплатили по 3 руб. и талон на 100 гр. хлеба.

    20 ноября. С днем рождения, Мария Дмитриевна! С круглой датой, двадцатилетием! Пошел третий десяток, совсем уже старуха...

    Первым подарком было сообщение по радио о снижении нормы хлеба. Теперь рабочим будет 250 гр конгломерата, а служащим — 125 гр. Наревелась, что из дома ничего нет, думала, все забыли меня, и вдруг вваливаются Клава Дягтерева и Катя Ерина с подарками. Не подарки обрадовали (это были светящиеся в темноте брошки), а то, что вспомнили и нашли силы прийти ко мне.

    Уже 12-й час, и скоро погаснет свет, а мне не хочется ложиться спать. Вспоминаются прошедшие дни, родные, друзья... Как хочется все это вернуть! Как это было давно, хотя и недавно!

    25 декабря. Прибавили норму на хлеб — рабочим 350 гр, служащим — 200 гр. Продуктов же по-прежнему нет никаких. В столовой дают на карточку дрожжевой суп (какая это гадость!) и мучную кашу — капельку жидкого клейстера без масла...

    Ко всему прочему, мне в потемках в коридоре обварили кипятком руку (света нет, в комнатах — коптилки, если есть из чего их сделать).

    1942 г.

    ...4 января. Начал очень болеть желудок, и я «поползла» в поликлинику. Доктор, старичок, осмотрел меня и вдруг закричал, будто я в чем-то виновата, что моя болезнь от голода, что мне нужно питание, а не лекарство. Я очень испугалась. Потом доктор сел за стол, положил голову на руки и заплакал. Это было страшнее крика. Я поняла, что я не одна у него такая, и что он кричит от бессилия помочь, и что даже у мужчин есть предел терпению — и потихоньку вышла из кабинета.

    Позавчера стало немного лучше, и я из изолятора на Малом, 40 доплелась до института, поближе к работе и столовой, так как ходить такую даль обедать уже не было сил и я последнее время не получала даже ту бурду, что дают. Жуткая слабость: дистрофия 3-й степени. Волосы выпадают, как от тифа; кожа в красной сыпи и шелушится, ни груди, ни мускулов — один скелет, обтянутый кожей.

    Сегодня ночевала в институте, как и вчера, сидя за столом. В институте одна теплая комната (за счет печки), остальные покалечены снарядами. В этой комнате (бывшая бухгалтерия) сидят и стоят студенты, греются. Здесь же спят: на полу, столах, стульях, под столами и даже на шкафах. В ней пишут дипломы отозванные с фронта студенты (на шахтах не хватает инженеров), здесь же умирают как дипломники, так и остальные. Умирают легко: сначала перестают есть свою скудную пайку, а потом мирно засыпают.

    В общежитии на Малом, 40 уже месяц нет света, трубы лопнули, холод, коридоры превращены в уборные, так как последние затоплены и заморожены, так, что и. двери не открываются. В вестибюле по нескольку дней лежат трупы...

    Когда я пишу эти строки, в той же комнате пишет письмо в Смольный, выбранная студентами делегация и все присутствующие ставят подписи. Может быть, Смольный поможет как-то расселить студентов, поскольку дирекция и партком не торопятся это сделать.

    Ну, пока! Может быть, я пишу в последний раз и очередным утром не проснусь… На всякий случай — адрес мамы...

    15 января. Переселили нас в корпус военной кафедры. Это старое, здание с печным отоплением...

    За водой ходим с окопными котелочками на Неву. У нашего института стоит корабль, вокруг него обрубают лед, и мы из этой полыньи берем воду. А воды нам надо много. Почти все в нашей комнате — доноры, мы должны следить за собой, так как списывают не только опухших от чрезмерного питья кипятка, но и при малейших признаках расчесов (боятся вшей, а значит, и эпидемий).

    Когда кто-то моется, остальные отворачиваются: нет сил смотреть, такие страшные.

    Печь топим всем, что горит: стульями... физкультурными палочками и т. д. Оба спортзала разорили, не трогаем только рояль — жалко. Страшно там бродить в поисках топлива: трупы сложены в штабеля, как дрова; много среди них знакомых, друзей; у ребят выросли длинные бороды (я раньше не верила, что у покойников растут волосы).

    Мы всегда покупаем хлеб на несколько человек: уж очень тяжело выстаивать очередь. Каждую пайку бережно заворачиваем, и никто даже крошечного довеска друг у друга не трогал. Мужчины оказались почему-то хуже женщин: хнычут, плачут, унижаются в столовой, обкрадывают друг друга...

    8 февраля. Не успела расхвалить женщин, как вслед и у нас случилась кража. За три дня до конца месяца пропала карточка у Веры Ярошевской, и мы отдавали ей свои довески...

    23 февраля. 14 февраля ходила с одной девчонкой из нашей комнаты сдавать кровь. ...Мы пошли в такую даль не только из патриотизма. Нам очень хотелось увидеть электрический свет (в институте переливания крови горели слабенькие лампочки от движка), съесть перед сдачей крови кусочек настоящего хлеба и выпить стакан настоящего чая с сахаром... Донорам дают рабочую карточку (раньше этого не было), но это меня не интересует, так как она была у меня и без того; дают разовый

    паек, но он не компенсирует потерю крови. Платят еще 60 руб., но это погоды не делает: на питание уходят сейчас копейки в день, а на рынке за эти деньги и пачки махорки не купить. Донорство очень дисциплинирует, заставляет следить за собой и содержать себя в чистоте.

    Обратно домой мне пришлось идти одной. Уже на Васильевском острове я вдруг упала на дороге среди сугробов снега, доходящих с двух сторон до 2-го этажа. Мне было очень хорошо и покойно лежать в этой снежной траншее, и я начала засыпать. Может быть, так бы и заснула, но вдруг услышала, как сквозь вату: «Ой, женщина упала!» Две закутанные до глаз женские фигуры подняли меня, и я, как автомат в полусне, пошагала дальше. И даже «спасибо» им не сказала, а они ведь подарили мне жизнь. Да и нелегкое это было дело — истощенным поднять упавшего человека.

    28 февраля. Нам выдали на карточки по кусочку баранины и щепотку лука и сушеного картофеля. Я сварила целый котелок супу! Такого супа я никогда не ела и вряд ли буду! Запах от него стоял на весь Васильевский остров! До сих пор приятный осадок во рту.

    6 марта. Хлеба дают 600 гр. и в столовой стали кормить лучше. Но удивительное дело: мы стали больше страдать от голода, чем тогда, когда давали по 250 гр. Теперь мы говорим только о хлебе, мечтаем получить целый кирпич и все съесть за один раз. Бегаем по всему Васильевскому в поиске булочной, где дают хлеб за много дней вперед, и уже чуть ли не за полмесяца все забрали.

    Ходят слухи об эвакуации института...

    У ленинградцев начались поносы, то ли от прибавки хлеба, то ли еще от чего. Некоторых прихватывает прямо на улице, и никто этому не удивляется, а понимающе отворачиваются,...

    15 апреля. 14 марта покинула Ленинград...»

    На пороховой бочке. Сборник воспоминаний студентов и сотрудников ЛГИ, работавших в 1941 —1942 гг. на спецпроизводстве Л., 1991.-С. 14-22.
    Документ №5 «ПРОЩАЙ, ДЕТСКИЕ МЕЧТЫ! НИКОГДА ВАМ КО МНЕ

    НЕ ВЕРНУТЬСЯ!»

    Из дневника Юры Рябинкина

    1941 г.

    «9 и 10 ноября... Я сижу и плачу... Мне ведь только шестнадцать лет! Сволочи, кто накликал всю эту войну...

    Прощай, детские мечты! Никогда вам ко мне не вернуться! Я буду сторониться вас, как бешеных, как язвы. Сгинуло

    бы все -прошлое в тартарары, чтобы я не знал, что такое хлеб, что такое колбаса! Чтобы меня не одурманивали мысли о прошлом счастье! Счастье!! Только таким можно было назвать мою прежнюю жизнь... Спокойствие за свое будущее! Какое чувство! Никогда больше не испытать...

    15 декабря. Ну, вот и все... Я потерял свою честность, веру в нее, я постиг свой удел. Два дня тому назад я был послан за конфетами. Мало того, что я вместо конфет купил какао с сахаром (расчет на то, что Ира его есть не станет и увеличится моя доля), я еще половину «всего» — каких-то 600 г полагалось нам на всю декаду — присвоил, выдумал рассказ, как у меня три пачки какао выхватили из рук, разыграл дома комедию со слезами и дал маме честное пионерское слово, что ни одной пачки какао себе я не брал... А затем, смотря зачерствелым сердцем на мамины слезы и горе, что она лишена сладкого, я потихоньку ел какао. Сегодня, возвращаясь из булочной, я отнял, взял довесок хлеба от мамы и Иры граммов в 25 и также укромно съел. Сейчас в столовой я съел тарелку супа с крабами, биточки с гарниром и полторы порции киселя, а домой маме и Ире принес толька полторы порции киселя и из них еще часть взял себе дома.

    Я скатился в пропасть, названную распущенностью, полнейшим отсутствием совести, бесчестием и позором. Я недостойный сын своей матери и недостойный брат своей сестры. Я эгоист, человек, в тяжкую минуту забывающий всех своих близких и родных. И в то же время, когда я делаю так, мама выбивается из сил. С опухшими ногами, с больным сердцем, в легкой обуви по морозу, без кусочка хлеба за день она бегает по учреждениям, делает самые жалкие потуги, стараясь вырвать нас отсюда. Я потерял веру в эвакуацию. Она исчезла для меня. Весь мир для меня заменился едой. Все остальное создано для еды, для ее добывания, получения...

    Я погибший человек. Жизнь для меня кончена. То, что предстоит мне впереди, то не жизнь, я хотел бы сейчас две вещи: умереть самому, сейчас, а этот дневник пусть прочла бы мама. Пусть она прокляла бы меня, грязное, бесчувственное и лицемерное животное, пусть бы отреклась от меня — я слишком пал, слишком...

    24 декабря. Со мной произошли перемены. Появилось что-то хорошее, как мне кажется, в моем характере. Поворот этому дала потеря мною Ириной карточки на сахар. О, как я тогда подло поступил с мамой и Ирой. Зазевался в магазине и потерял 200 г сахару, 100 г шоколада для Иры и мамы и 150 г конфет. Я хочу перемениться, хочу выковать из себя иной характер, но я чувствую, что без поддержки мамы и Иры мне не протянуть на моей честной новой жизни. Пусть бы они как-нибудь сглаживали, ну, дальше я не могу просто выразиться. Сегодня я в первый раз за много уже дней принес домой полностью все конфеты, выкупленные в столовой, делюсь с Ирой и мамой хлебом, хотя иной раз еще украдкой стяну крошку. Но сегодня я почувствовал к себе такое теплое обращение от мамы и Иры, когда они взяли и отделили мне от своих конфеток: мама — четверть конфетки (впрочем, потом опять взяла себе), а Ира — половину конфетки за то, что я ходил за пряниками, конфетами и лепешками из дуранды в столовую, что я опять чуть не расплакался. Это люди, те люди, которых я так обманывал раньше, и которые знают теперь про мои прошлые обманы! Да, чего только не может сделать хорошее обращение! Но затем... та же мама у меня взяла пряник, пообещав лишнюю конфетку (а лишнюю конфетку получила сама), а та же Ира плакала, что мама дала и ей, и мне одинаково по конфетке, а я потом еще Ире от своей конфетки дал, так что конфеток-то Ира съела больше. Правда, сегодня мой грех: утаил от мамы и Иры один пряник... Ну... это вот плохо...

    28 декабря... Мамино здоровье все более ухудшается. Опухоль у нее идет уже к бедру. Я завшивел окончательно... Я и Ира немного опухли на лицо. Сегодня кончили конфеты. Завтра — крупу. Послезавтра — мясо и масло. А затем, затем...»

    Наступал последний Новый год Юры Рябинкина...

    Адамович А., Гранин Д. Блокадная книга. Л. 1984.- С. 391, 392, 455-457.
    Документ № 6 О. БЕРГГОЛЬЦ О ПЕРВОМ ИСПОЛНЕНИИ

    СЕДЬМОЙ СИМФОНИИ Д. ШОСТАКОВИЧА

    В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ
    ...9 августа 1942 года после долгого запустения ярко, празднично озарился белоколонный зал филармонии и до отказа наполнился ленинградцами. На сцену вышли музыканты... Они почти не играли зимой: не хватало сил, не хватало дыхания, особенно духовым... Оркестр таял. Некоторые ушли в армию, другие умерли от голода. Трудно забыть серые, зимние рассветы, когда совершенно уже свинцово отекший Яша Бабушкин диктовал машинистке очередное донесение о состоянии оркестра:

    - Первая скрипка умирает, барабан умер по дороге на работу, валторна при смерти...

    И все же те, кто оставался, самоотверженно репетировали... Почти несбыточном было желание оркестра — исполнить Седьмую, «Ленинградскую симфонию», здесь, на ее родине, в осажденном, полуумирающем, но не сдавшемся городе... Гениальная могучая партитура требовала удвоенного оркестра, почти сто человек, а... в живых осталось... пятнадцать музыкантов. И все же...

    За дирижерский пульт встал Карл Ильич Элиасберг,— он был во фраке, в самом настоящем фраке, как и полагается дирижеру, и фрак висел на нем, как на вешалке,— так исхудал он за зиму... Мгновение полной тишины - и вот началась музыка. И мы с первых тактов узнали в ней себя и весь свой путь: ...и наступающую на нас страшную, беспощадную... силу, и наше вызывающее сопротивление ей, и нашу скорбь, и мечту о светлом мире, и нашу несомненную грядущую победу. И мы, не плакавшие над погибающими близкими людьми зимой, сейчас не могли и не хотели сдерживать отрадных, беззвучных, горючих слез, и мы не стыдились их...

    А... сквозь изумительную эту музыку все время звучал негромкий, спокойный и мудрый голос ее создателя - Дмитрия Шостаковича, доносящийся из сентября 1941 года, когда враг рвался в город Ленина: «Заверяю вас, товарищи, от имени всех ленинградцев, что мы непобедимы и всегда стоим на своем боевом посту...»

    Берггольц О. Собр. соч. в 3-х томах. Т. 2. , Л., 1973.-С. 149-152.
    Документ №7 ГРАМОТА ПРЕЗИДЕНТА США Ф. РУЗВЕЛЬТА ЛЕНИНГРАДУ

    17 мая 1944 г.
    От имени народа Соединенных Штатов Америки я вручаю эту грамоту городу Ленинграду, в память о его доблестнейших воинах и его верных мужчинах, женщинах и детях, которые, будучи изолированными захватчиками от остальной части своего народа и несмотря на постоянные бомбардировки и несказанные страдания от холода, голода и болезней, успешно защищали свой любимый город в течение критического периода от 8 сентября 1941 года по 18 января 1943 года и символизировали этим неустрашимость духа народа Союза Советских Социалистических Республик и всех народов мира, сопротивляющихся силам агрессии.

    Величие подвига советского народа. М., 1985. С.- 251.


    1 История Второй мировой войны 1939-1945. М., 1989.-Т. 8. – С. 130.

    2 Там же, С.56.

    3 Поражение германского империализма во второй мировой войне. Статьи и документы. М., 1977. С. 201.

    4 Ленинград в борьбе месяц за месяцем 1941 — 1944. СПб 1994.- С. 10.


    5 Ленинград в борьбе месяц за месяцем 1941 — 1944. СПб 1994.- С. 13.



    6 Князев С.П., Стрешинский М.П., Франтишев И.М. На защите невской твердыни (Ленинградская парийная организация в годы войны). Л., 1965.- С. 336.

    7 Цит. по: Барбашин И.П., Кузнецов А.И. Битва за Ленинград . 1941-1944. М., 1985.- С. 569.

    8 Цит. по: Барбашин И.П., Кузнецов А.И. Битва за Ленинград . 1941-1944. М., 1985.-С. 56.

    9 Цит. по Лацис О.Р. Выйти из квадрата. М., 1989.-С. 37.

    10 Цит. по Лацис О.Р. Выйти из квадрата. М., 1989.-С. 127.

    11 Ленинград в борьбе месяц за месяцем 1941—1944. СПб, 1994.- С. 188.

    12 Великая Отечественная война 1941 — 1945. Энциклопедия. М., 1985.- С. 403.


    13 Там же. С. 405.

    14 Общая цифра санитарных потерь включает не только раненых, контуженных и больных, но также обожженных и обмороженных.

    1   2   3   4


    написать администратору сайта