Д. Б. Эльконин Психология игры От Автора Биография
 Скачать 1.62 Mb.
|
|
Таким образом, эта поправка В. Штерна не только не продвигает вперед теории игры К. Грооса, но, наоборот, углубляет ее ошибочные стороны, связанные с непониманием принципиального отличия развития детей от развития детенышей животных. В несколько ином направлении идут поправки и дополнения, сделанные к теории игры К. Грооса венским психологом К. Бюлером. К. Бюлер принимает теорию предупражнения К. Грооса. Так, он пишет: «Для животных, в высшей степени способных к дрессировке, животных с "пластическими" способностями, природа предусмотрела период развития, во время которого они более или менее подчинены покровительству и примеру родителей и сверстников ввиду подготовки к действительной, серьезной жизни. Эта пора называется юностью, и с ней теснейшим образом связана юношеская игра. Молодые собаки и кошки и человеческое дитя играют, жуки же и насекомые, даже высокоорганизованные пчелы и муравьи, не играют. Это не может быть случайностью, но покоится на внутренней связи: игра является дополнением к пластическим способностям и вместе они составляют эквивалент инстинкта. Игра дает продолжительное упражнение, необходимое еще несозревшим, неустойчивым способностям, или, вернее сказать, она сама представляет собой эти упражнения» (1924, с. 23). Высоко оценивая теорию К. Грооса, К. Бюлер относит возникновение игры в филогенезе как предупражнения к стадии дрессуры. Вместе с тем К. Бюлер считает, что теория К. Грооса, указывая на объективную сторону игры, не объясняет ее, так как оставляет нераскрытой ее субъективную сторону. В раскрытии этой, с точки зрения К. Бюлера, важнейшей стороны игры он исходит из своей теории первичности гедоналогических реакций1. Принимая в целом теорию З. Фрейда2, его принцип стремления к наслаждению как основной принцип жизни, К. Бюлер вместе с тем полемизирует с ним. Он упрекает З. Фрейда за то, что последний знает только удовольствие-наслаждение, которое не может быть движущей силой развития и новых приобретений. К. Бюлер считает даваемое Фрейдом объяснение игры не согласующимся с фактами и упрекает его в том, что его объяснение устремляет игру в прошлую жизнь ребенка, а не к будущему. В этом отношении он противопоставляет Грооса, который видит большую жизненную перспективность детской игры, Фрейду, являющемуся теоретиком репродуктивности (см.: К. Buhler, 1933, с. 206). Для объяснения игры К. Бюлер вводит понятие функционального удовольствия. Это понятие получает свою определенность при отграничении его, с одной стороны, от удовольствия-наслаждения, с другой — от радости, связанной с предвосхищением результата деятельности. Критически оценивая теорию избытка сил Г. Спенсера, К. Бюлер пишет: «Нет, природа следовала прямым путем, ей нужно было для механизма дрессировки излишек, расточительное богатство деятельностей, движений тела, особенно у молодых животных, которые должны подготовиться и упражняться для серьезной жизни, и с этой целью она наделила самую деятельность удовольствием, она создала механизм удовольствия от функционирования. Деятельность как таковая, соразмерное, гладкое, без трений, функционирование органов тела независимо от всякого результата, достигаемого деятельностью, обратилась в источник радости. Вместе с тем был приобретен двигатель неустанных проб и ошибок» (1924,с. 504—505). К. Бюлер считает, что функциональное удовольствие могло появиться впервые на ступенях возникновения навыков и как биологический механизм игры стало жизненным фактором первого разряда. Исходя из этого К. Бюлер дает свое определение игры: «Деятельность, которая снабжена функциональным удовольствием и непосредственно им или ради него поддерживается, мы назовем игрой, независимо от того, что она кроме того делает и в какой целесообразной связи стоит» (там же, с. 508). Так как в концепции К. Бюлера центральным моментом игры является функциональное удовольствие, прежде всего необходимо оценить его действительное значение. Допустим, что К. Бюлер прав и что действительно существует удовольствие от деятельности как таковой. Такое функциональное удовольствие выступает как мотив, т. е. как то, ради чего производится деятельность, и одновременно как внутренний механизм, поддерживающий ее повторение. Дрессировка предполагает повторение в целях закрепления таких новых форм поведения (навыки), которые необходимы для лучшего приспособления к изменяющимся условиям жизни. Функциональное удовольствие и есть механизм, лежащий в основе вызова и повторения определенных движений. Такое повторение и приводит и конце концов к закреплению этих повторяемых форм поведения. Может ли, однако, функциональное удовольствие лежать в основе отбора форм поведения? Примем и второе положение К. Бюлера, что для отбора форм поведения необходим их излишек, расточительное богатство деятельностей, движений тела, особенно у молодых животных. Что же из этого богатства должно быть отобрано, а затем и закреплено? Если рассмотреть приобретение новых форм поведения по механизму проб и ошибок, то уже само название этого способа содержит в себе возможность отбора: успешные действия отбираются, повторяются и закрепляются, а ошибочные тормозятся, не повторяются, не закрепляются. Но ведь функциональное удовольствие есть двигатель всяких проб, в том числе и ошибочных. Следовательно, функциональное удовольствие, в лучшем случае, должно приводить к повторению, а следовательно, закреплению любых деятельностей, любых движений. Экспериментальные исследования научения, проведенные американскими психологами, данные по образованию условных рефлексов школы И. П. Павлова, наконец, практический опыт дрессировки говорят о том, что в формировании новых приспособлений решающее значение имеет отбор, а этот последний связан с подкреплением, т. е. с удовлетворением потребности. Таким образом, подкрепление потребности является решающим для отбора тех деятельностей, которые могут приводить к ее удовлетворению. Функциональное же удовольствие вызывает, и подкрепляет движение само по себе, безотносительно к его. приспособительной функции. К. Бюлер упрекал З. Фрейда в том, что он является теоретиком репродуктивности, но сам К. Бюлер, вводя удовольствие от функционирования, не выходит за пределы репродуктивности, а еще более ее утверждает. На недостаточность теории К. Бюлера указывал К. Коффка: «Новую точку зрения предлагает Бюлер. Он утверждает, что всякая деятельность сама по себе, независимо от своего результата, приносит удовольствие. Я должен добавить — успешная деятельность, т. е. такая деятельность, которая протекает правильно, согласно моему желанию, приносит удовольствие независимо от того, радостна или нет достигнутая цель. С такими примерами мы уже встречались: я напомню Султана в опыте с двойной палкой и его радость при первых осмысленных действиях3. Эту "радость" от функции Бюлер рассматривает как стимул к полной отдаче себя игровой деятельности. Я усматриваю в этом важный сдвиг, который нужно оформить, конечно, в теорию, потому что переход от удовольствия к деятельности отнюдь не легко поддается пониманию. Но совершенно ясно, что удовольствие от собственного действия служит побуждением к новым действиям» (1934, с. 235). Критические замечания К. Коффки справедливы, но недостаточны. Во-первых, успешность деятельности понимается им субъективно; во-вторых, удовольствие от собственного действия может служить побуждением не к новым действиям, а к повторению старых. Таким образом, допущение К. Бюлера, что функциональное удовольствие — это сила, приводящая на стадии дрессуры к новым приспособлениям, является неоправданным. Не оправданно и допущение К. Бюлера, что игра является всеобщей формой дрессуры. Дрессура тем отличается от упражнения, что предполагает отбор и формирование новых приспособлений, в то время как упражнение предполагает повторение и совершенствование уже отобранного. Так как игра, по определению К. Бюлера, независима от всякого результата и, следовательно, не связана с реальным приспособлением, она не может содержать в себе отбора приспособлений, подлежащих последующему упражнению. Наше рассмотрение теории К. Бюлера было бы неполным, если бы мы не упомянули вторую сторону игры, указываемую К. Бюлером. Кроме функционального удовольствия он отмечает управляющий игрой принцип формы, или стремление к совершенной форме. Формулируя этот второй принцип, К. Бюлер ссылается на работы Ш. Бюлер, Г. Гетцер и других психологов венской школы. Наиболее полно этот принцип представлен в работах Ш. Бюлер. Ш. Бюлер, указывая, что К. Бюлер дополняет теорию К. Грооса двумя положениями (специфическое функциональное удовольствие и существенность формального успеха); уточняет свою мысль и говорит, что формирование, которое представляет собой овладение и усовершенствование, приносит с собой удовольствие, и функциональное удовольствие надо понимать как связанное не с повторением как таковым, а с прогрессирующим с каждым повторением формированием и усовершенствованием движения. Отсюда Ш. Бюлер дает определение игры как деятельности с направленностью на удовольствие от усовершенствования (Ch. Buhler, 1931, с. 56). При таком понимании игры закономерно, что Ш. Бюлер считает чистыми играми функциональные, манипулятивные игры самых маленьких детей. Что нового вносит это положение об изначальном стремлении к усовершенствованию, с которым якобы связано функциональное удовольствие? Оно не разрешает, а еще больше запутывает вопрос. Оторвав формальные достижения упражнений от материального успеха деятельности, К. Бюлер, а за ним и Ш. Бюлер, вводя понятие изначального стремления к совершенной форме, не указали, каковы те критерии совершенствования, которыми пользуется животное или ребенок, переходя от одного повторения к другому. Таких критериев, конечно, нет и не может быть там, где нет образца и отношения к нему как к образцу. Если у Грооса давалось телеологическое объяснение игры в целом, то К. и Ш. Бюлер доводят этот телеологизм до своего логического конца, усматривая внутреннюю цель в каждом отдельном повторении. Пытаясь дополнить и исправить теорию Грооса анализом субъективных моментов игры, К. Бюлер фактически лишь углубил телеологизм Грооса. Теория К. Бюлера не оставляет места для естественнонаучного объяснения игры, для понимания игры как деятельности животного, связывающей его с действительностью, попытки которого хотя и в минимальном виде, но содержались у Г. Спенсера и отчасти у К. Грооса. Телеология окончательно вытесняет биологию в объяснении игры. До появления работы Ф. Бойтендайка (F. Buytendijk, 1933) теория К. Грооса оставалась господствующей. Ф. Бойтендайк представил новую, оригинальную попытку создания общей теории игры. Характеризуя отношение теории Бойтендайка к теории Грооса, Клапаред (Е. Klaparede, 1934) писал, что концепция подготовительного значения игры преодолена Бойтендайком в его работе, посвященной природе и значению игры, богатой идеями (более богатой идеями, чем наблюдениями) и иллюстрированной очень красивыми фотографиями играющих детей и животных. Укажем прежде всего два главных возражения Бойтендайка против теории предупражнения К. Грооса. Во-первых, Бойтендайк утверждает, что нет никаких доказательств того, что животное, которое никогда не играло, обладает менее совершенными инстинктами. Упражнение, по мысли Бойтендайка, не имеет для развития инстинктивной деятельности такого значения, какое ему приписывают. Психомоторная деятельность, по мысли Бойтендайка, не нуждается в том, чтобы быть «проигранной» для готовности функционировать, как цветок не нуждается в игре для того, чтобы прорасти. Таким образом, первое возражение заключается в том, что инстинктивные формы деятельности, так же как и нервные механизмы, лежащие в их основе, созревают независимо от упражнения. В этом возражении Бойтендайк выступает как сторонник теории созревания, идущего под влиянием потенциальных внутренних сил. Во-вторых, Бойтендайк отделяет собственно упражнение отигры, указывая, что такие подготовительные упражнения существуют, но когда они являются таковыми, то не являются игрой. Для доказательства этого положения Ф. Бойтендайк приводит ряд примеров. Когда ребенок учится ходить или бегать, то эта ходьба является хотя и несовершенной, но реальной. Совсем другое, когда ребенок, умеющий ходить, играет в ходьбу. Когда маленький лисенок или другое животное выходит со своими родителями на охоту, чтобы упражняться в этом, то деятельность не носит игрового характера и совершенно отлична от игр в охоту, преследование и т. п. этих же животных, В первом случае животное убивает свою жертву, в другом — ведет себя совершенно безобидным образом. Попытку отличить упражнение в будущей серьезной деятельности от игры, которую делает Бойтендайк, следует признать заслуживающей внимания. Свою теорию игры Бойтендайк строит исходя из принципов, противоположных положениям К. Грооса. Если для К. Грооса игра объясняет значение детства, то для Бойтендайка, наоборот, детство объясняет игру: существо играет потому, что оно еще молодо. Особенности игры Бойтендайк выводит и связывает, во-первых, с особенностями динамики поведения в детстве, во-вторых, с особенностями отношений данного вида животных с условиями его жизни, в-третьих, с основными жизненными влечениями. Анализируя особенности динамики поведения, характерные для периода детства, Бойтендайк сводит ее к четырем основным чертам: а) ненаправленность (Unberichtetheit) движений; б) двигательная импульсивность (Bewegungstrang), заключающаяся в том, что ребенок, как и молодое животное, постоянно находится в движении, являющемся эффектом спонтанной импульсивности, имевшей внутренние источники. Из этой импульсивности вырастает характерное для детского поведения непостоянство; в) «патическое» отношение к действительности (pathischeEinstellung). Под «патическим» Бойтендайк разумеет отношение, противоположное гностическому и которое может быть характеризовано как непосредственно аффективная связь с окружающим миром, возникающая как реакция на новизну картины мира, открывающегося перед молодым животным или ребенком. С «патическим» отношением Бойтендайк связывает рассеянность, внушаемость, тенденцию к имитации и наивность, характеризующие детскость; г) наконец, динамика поведения в детстве по отношению к среде характеризуется робостью, боязливостью, застенчивостью (Schuchternheit). Это не страх, ибо, наоборот, дети бесстрашны, а особое амбивалентное отношение, заключающееся в движении к вещи и от нее, в наступлении и отступлении. Такое амбивалентное отношение длится до тех пор, пока не возникнет единство организма и среды. Все эти черты — ненаправленность, двигательная импульсивность, патическое отношение к действительности и робость — при известных условиях приводят молодое животное и ребенка к игре. Однако сами по себе, вне определенных условий, эти черты не характеризует игрового поведения. Для анализа условий, при которых возникает игра, Бойтендайк проводит анализ игр у животных. При этом он исходит из анализа среды, в которой живет животное и к которой оно должно приспособиться. По мысли Бойтендайка, в зависимости от характера условий жизни высших животных млекопитающих можно разделить на две большие группы: травоядных и плотоядных. Последние являются природными охотниками. У этих последних игра имеет особенно большое распространение. Травоядные млекопитающие играют очень мало или вовсе не играют. Отличительной чертой взаимосвязи животных-охотников со средой является их установка на оформленные физические объекты, четко дифференцируемые в поле охоты. Исключение из травоядных представляют обезьяны, которые в противоположность другим травоядным живут в дифференцированной и разнообразной среде. С животными-охотниками они имеют то общее, что способом добывания ими пищи является схватывание предварительно выделенных предметов. «Охотников» и обезьян Бойтендайк называет животными, «сближающимися с вещами» (Ding-Annaherungstiere). Анализ распространенности игры среди млекопитающих приводит Бойтендайка к выводу, что играющими животными являются именно эти «сближающиеся с вещами» животные. Результаты этого анализа приводят Бойтендайка к первому отграничению игры от других деятельностей: «Игра есть всегда игра с чем-либо». Отсюда он делает вывод, что так называемые двигательные игры животных (Гроос) в большинстве случаев не игры. Рассматривая вопрос об отношении, с одной стороны, удовольствия и игры, с другой — двигательной импульсивности и игры, Бойтендайк подчеркивает, во-первых, что нет никаких оснований все сопровождающиеся удовольствием действия называть игрой, во-вторых, движение — еще не игра. Игра есть всегда игра с чем-либо, а не только сопровождающееся удовольствием движение. Однако, заявляет Бойтендайк, только такие вещи, которые тоже «играют» с играющим, могут быть предметами игры. Именно поэтому мяч — один из излюбленных предметов игры. Бойтендайк критикует представления об игре как проявлении инстинктов и считает, что в основе игры лежат не отдельные инстинкты, а более общие влечения. В этом вопросе большое влияние на Бойтендайка оказала общая теория влечений 3. Фрейда. Вслед за З. Фрейдом он указывает на три исходных влечения, приводящих к игре: а) влечение к освобождению (Befreiungstrieb), в котором выражается стремление живого существа к снятию исходящих от среды препятствий, сковывающих свободу. Игра удовлетворяет этой тенденции к индивидуальной автономии, которая, по мнению Бойтендайка, имеет место уже у новорожденного; б) влечение к слиянию, к общности с окружающим (Verein-igungstrieb). Это влечение противоположно первому. Вместе обе эти тенденции выражают глубокую амбивалентность игры; в) наконец, это тенденция к повторению (Wiederholungstrieb), которую Бойтендайк рассматривает в связи с динамикой напряжения — разрешения, столь существенной для игры. По мысли Бойтендайка, игра возникает при столкновении указанных первоначальных влечений с вещами, являющимися частично знакомыми благодаря особенностям динамики молодого животного. По ходу развития своих мыслей Бойтендайк делает ряд частных замечаний, которые представляют интерес и должны быть приняты во внимание при рассмотрении его теоретической концепции. Наиболее интересна его мысль о том, что играют только с такими предметами, которые сами «играют» с играющим. Бойтендайк указывает, что хорошо знакомые предметы так же не подходят для игры, как и совершенно незнакомые. Игровой предмет должен быть частично знакомым и вместе с тем обладать неизвестными возможностями. В животном мире это возможности главным образом моторного характера. Они обнаруживаются благодаря пробовательным движениям, и когда последние приводят к успеху, то создаются условия для игры. |