Данте Алигьери Божественная Комедия. Данте Алигьери. Божественная комедия
 Скачать 3.89 Mb.
|
|
Да что мне в этом, раз нет сил подняться? 82 Когда б я был чуть-чуть поменьше вздут, Чтоб дюйм пройти за сотню лет усилий, Я бы давно предпринял этот труд, 85 Ища его среди всей этой гнили, Хотя дорожных миль по кругу здесь Одиннадцать да поперек полмили. 88 Я из-за них обезображен весь; Для них я подбавлял неутомимо К флоринам трехкаратную подмесь". 91 И я: "Кто эти двое, в клубе дыма, Как на морозе мокрая рука, Что справа распростерты недвижимо?" 94 Он отвечал: "Я их, к щеке щека, Так и застал, когда был втянут Адом; Лежать им, видно, вечные века. 97 Вот лгавшая на Иосифа; а рядом Троянский грек и лжец Синон; их жжет Горячка, потому и преют чадом". 100 Сосед, решив, что не такой почет Заслуживает знатная особа, Ткнул кулаком в его тугой живот. 103 Как барабан, откликнулась утроба; Но мастер по лицу его огрел Рукой, насколько позволяла злоба, 106 Сказав ему: "Хоть я отяжелел И мне в движенье тело непокорно, Рука еще годна для этих дел". 109 "Шагая в пламя, - молвил тот задорно, - Ты был не так-то на руку ретив, А деньги бить она была проворна". 112 И толстопузый: "В этом ты правдив, Куда правдивей, чем когда троянам Давал ответ, душою покривив". 115 И грек: "Я словом лгал, а ты - чеканом! Всего один проступок у меня, А ты всех бесов превзошел обманом!" 118 "Клятвопреступник, вспомни про коня, - Ответил вздутый, - и казнись позором, Всем памятным до нынешнего дня!" 121 "А ты казнись, - сказал Синон, - напором Гнилой водицы, жаждой иссушен И животом заставясь, как забором!" 124 Тогда монетчик: "Искони времен Твою гортань от скверны раздирало; Я жажду, да, и соком наводнен, 127 А ты горишь, мозг болью изглодало, И ты бы кинулся на первый зов Лизнуть разок Нарциссово зерцало". 130 Я вслушивался в звуки этих слов, Но вождь сказал: "Что ты нашел за диво? Я рассердиться на тебя готов". 133 Когда он так проговорил гневливо, Я на него взглянул с таким стыдом, Что до сих пор воспоминанье живо. 136 Как тот, кто, удрученный скорбным сном, Во сне хотел бы, чтобы это снилось, О сущем грезя, как о небылом, 139 Таков был я: мольба к устам теснилась; Я ждал, что, вняв ей, он меня простит, И я не знал, что мне уже простилось. 142 "Крупней вину смывает меньший стыд, - Сказал мой вождь, - и то, о чем мы судим, Тебя уныньем пусть не тяготит. 145 Но знай, что я с тобой, когда мы будем Идти, быть может, так же взор склонив К таким вот препирающимся людям: 148 Позыв их слушать - низменный позыв". ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ 1 Язык, который так меня ужалил, Что даже изменился цвет лица, Мне сам же и лекарством язву залил; 4 Копье Ахилла и его отца Бывало так же, слышал я, причиной Начальных мук и доброго конца. 7 Спиной к больному рву, мы шли равниной, Которую он поясом облег, И слова не промолвил ни единый. 10 Ни ночь была, ни день, и я не мог Проникнуть взором в дали окоема, Но вскоре я услышал зычный рог, 13 Который громче был любого грома, И я глаза навел на этот рев, Как будто зренье было им влекомо. 16 В плачевной сече, где святых бойцов Великий Карл утратил в оны лета, Не так ужасен был Орландов зов. 19 И вот возник из сумрачного света Каких-то башен вознесенный строй; И я "Учитель, что за город это?" 22 "Ты мечешь взгляд, - сказал вожатый мой, - Сквозь этот сумрак слишком издалека, А это может обмануть порой. 25 Ты убедишься, приближая око, Как, издали судя, ты был неправ; Так подбодрись же и шагай широко". 28 И, ласково меня за руку взяв: "Чтобы тебе их облик не был страшен, Узнай сейчас, еще не увидав, 31 Что это - строй гигантов, а не башен; Они стоят в колодце, вкруг жерла, И низ их, от пупа, оградой скрашен". 34 Как, если тает облачная мгла, Взгляд начинает различать немного Все то, что муть туманная крала, 37 Так, с каждым шагом, ведшим нас полого Сквозь этот плотный воздух под уклон, Обман мой таял, и росла тревога: 40 Как башнями по кругу обнесен Монтереджоне на своей вершине, Так здесь, венчая круговой заслон, 43 Маячили, подобные твердыне, Ужасные гиганты, те, кого Дий, в небе грохоча, страшит поныне. 46 Уже я различал у одного Лицо и грудь, живот до бедер тучных И руки книзу вдоль боков его. 49 Спасла Природа многих злополучных, Подобные пресекши племена, Чтоб Марс не мог иметь таких подручных; 52 И если нераскаянна она В слонах или китах, тут есть раскрытый Для взора смысл, и мера здесь видна; 55 Затем что там, где властен разум, слитый Со злобной волей и громадой сил, Там для людей нет никакой защиты. 38 Лицом он так широк и длинен был, Как шишка в Риме близ Петрова храма; И весь костяк размером подходил; 61 От кромки - ноги прикрывала яма - До лба не дотянулись бы вовек Три фриза, стоя друг на друге прямо; 64 От места, где обычно человек Скрепляет плащ, до бедер - тридцать клалось Больших пядей. "Rafel mai amech 67 Izabi almi", - яростно раздалось Из диких уст, которым искони Нежнее петь псалмы не полагалось. 70 И вождь ему: "Ты лучше в рог звени, Безумный дух! В него - избыток злобы И всякой страсти из себя гони! 73 О смутный дух, ощупай шею, чтобы Найти ремень; тогда бы ты постиг, Что рог подвешен у твоей утробы". 76 И мне: "Он сам явил свой истый лик; То царь Немврод, чей замысел ужасный Виной, что в мире не один язык. 79 Довольно с нас; беседы с ним напрасны: Как он ничьих не понял бы речей, Так никому слова его не ясны". 82 Мы продолжали путь, свернув левей, И, отойдя на выстрел самострела, Нашли другого, больше и дичей. 85 Чья сила великана одолела, Не знаю; сзади - правая рука, А левая вдоль переда висела 88 Прикрученной, и, оплетя бока, Цепь завивалась, по открытой части, От шеи вниз, до пятого витка. 91 "Гордец, насильем домогаясь власти, С верховным Дием в бой вступил, и вот, - Сказал мой вождь, - возмездье буйной страсти. 94 То Эфиальт; он был их верховод, Когда богов гиганты устрашали; Теперь он рук вовек не шевельнет". 97 И я сказал учителю: "Нельзя ли, Чтобы, каков безмерный Бриарей, Мои глаза на опыте узнали?" 100 И он ответил: "Здесь вблизи Антей; Он говорит, он в пропасти порока Опустит нас, свободный от цепей. 103 А тот, тобою названный, - далеко; Как этот - скован, и такой, как он; Лицо лишь разве более жестоко". 106 Так мощно башня искони времен Не содрогалась от землетрясенья, Как Эфиальт сотрясся, разъярен. 109 Я ждал, в испуге, смертного мгновенья, И впрямь меня убил бы страх один, Когда бы я не видел эти звенья. 112 Мы вновь пошли, и новый исполин, Антей, возник из темной котловины, От чресл до шеи ростом в пять аршин. 115 "О ты, что в дебрях роковой долины, - Где Сципион был вознесен судьбой, Рассеяв Ганнибаловы дружины, - 118 Не счел бы львов, растерзанных тобой, Ты, о котором говорят: таков он, Что, если б он вел братьев в горний бой, 121 Сынам Земли венец был уготован, Спусти нас - и не хмурь надменный взгляд - В глубины, где Коцит морозом скован. 124 Тифей и Титий далеко стоят; Мой спутник дар тебе вручит бесценный; Не корчи рот, нагнись; он будет рад 127 Тебя опять прославить во вселенной; Он жив и долгий век себе сулит, Когда не будет призван в свет блаженный". 130 Так молвил вождь; и вот гигант спешит Принять его в простертые ладони, Которых крепость испытал Алкид. 133 Вергилий, ощутив себя в их лоне, Сказал: "Стань тут", - и, чтоб мой страх исчез, Обвил меня рукой, надежней брони. 136 Как Гаризенда, если стать под свес, Вершину словно клонит понемногу Навстречу туче в высоте небес, 139 Так надо мной, взиравшим сквозь тревогу, Навис Антей, и в этот миг я знал, Что сам не эту выбрал бы дорогу. 142 Но он легко нас опустил в провал, Где поглощен Иуда тьмой предельной И Люц И, разогнувшись, встал, 145 Взнесясь подобно мачте корабельной. ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ 1 Когда б мой стих был хриплый и скрипучий, Как требует зловещее жерло, Куда спадают все другие кручи, 4 Мне б это крепче выжать помогло Сок замысла; но здесь мой слог некстати, И речь вести мне будет тяжело; 7 Ведь вовсе не из легких предприятий - Представить образ мирового дна; Тут не отделаешься "мамой-тятей". 10 Но помощь Муз да будет мне дана, Как Амфиону, строившему Фивы, Чтоб в слове сущность выразить сполна. 13 Жалчайший род, чей жребий несчастливый И молвить трудно, лучше б на земле Ты был овечьим стадом, нечестивый! 16 Мы оказались в преисподней мгле, У ног гиганта, на равнине гладкой, И я дивился шедшей вверх скале, 19 Как вдруг услышал крик: "Шагай с оглядкой! Ведь ты почти что на головы нам, Злосчастным братьям, наступаешь пяткой!" 22 Я увидал, взглянув по сторонам, Что подо мною озеро, от стужи Подобное стеклу, а не волнам. 25 В разгар зимы не облечен снаружи Таким покровом в Австрии Дунай, И дальний Танаис твердеет хуже; 28 Когда бы Тамбернику невзначай Иль Пьетрапане дать сюда свалиться, У озера не хрустнул бы и край. 31 И как лягушка выставить ловчится, Чтобы поквакать, рыльце из пруда, Когда ж ее страда и ночью снится, 34 Так, вмерзши до таилища стыда И аисту под звук стуча зубами, Синели души грешных изо льда. 37 Свое лицо они склоняли сами, Свидетельствуя в облике таком О стуже - ртом, о горести - глазами. 40 Взглянув окрест, я вновь поник челом И увидал двоих, так сжатых рядом, Что волосы их сбились в цельный ком. 43 "Вы, грудь о грудь окованные хладом, - Сказал я, - кто вы?" Каждый шею взнес И на меня оборотился взглядом. 46 И их глаза, набухшие от слез, Излились влагой, и она застыла, И веки им обледенил мороз. 49 Бревно с бревном скоба бы не скрепила Столь прочно; и они, как два козла, Боднулись лбами, - так их злость душила. 52 И кто-то молвил, не подняв чела, От холода безухий: "Что такое? Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала? 55 Когда ты хочешь знать, кто эти двое: Им завещал Альберто, их отец, Бизенцский дол, наследье родовое. 58 Родные братья; из конца в конец Обшарь хотя бы всю Каину, - гаже Не вязнет в студне ни один мертвец: 61 Ни тот, которому, на зоркой страже, Артур пронзил копьем и грудь и тень, Ни сам Фокачча, ни вот этот даже, 64 Что головой мне застит скудный день И прозывался Сассоль Маскерони; В Тоскане слышали про эту тень. 67 А я, - чтоб все явить, как на ладони, - Был Камичон де'Пацци, и я жду Карлино для затменья беззаконий". 70 Потом я видел сотни лиц во льду, Подобных песьим мордам; и доныне Страх у меня к замерзшему пруду. 73 И вот, пока мы шли к той середине, Где сходится всех тяжестей поток, И я дрожал в темнеющей пустыне, - 76 Была то воля, случай или рок, Не знаю, - только, меж голов ступая, Я одному ногой ушиб висок. 79 "Ты что дерешься? - вскрикнул дух, стеная. - Ведь не пришел же ты меня толкнуть, За Монтаперти лишний раз отмщая?" 82 И я: "Учитель, подожди чуть-чуть; Пусть он меня избавит от сомнений; Потом ускорим, сколько хочешь, путь". 85 Вожатый стал; и я промолвил тени, Которая ругалась всем дурным: "Кто ты, к другим столь злобный средь мучений?" 88 "А сам ты кто, ступающий другим На лица в Антеноре, - он ответил, - Больней, чем если бы ты был живым?" 91 "Я жив, и ты бы утешенье встретил, - Был мой ответ, - когда б из рода в род В моих созвучьях я тебя отметил". 94 И он сказал: "Хочу наоборот. Отстань, уйди; хитрец ты плоховатый: Нашел, чем льстить средь ледяных болот!" 97 Вцепясь ему в затылок волосатый, Я так сказал: "Себя ты назовешь Иль без волос останешься, проклятый!" 100 И он в ответ: "Раз ты мне космы рвешь, Я не скажу, не обнаружу, кто я, Хотя б меня ты изувечил сплошь". 103 Уже, рукой в его загривке роя, Я не одну ему повыдрал прядь, А он глядел все книзу, громко воя. 106 Вдруг кто-то крикнул: "Бокка, брось орать! И без того уж челюстью грохочешь. Разлаялся! Кой черт с тобой опять?" 109 "Теперь молчи, - сказал я, - если хочешь, Предатель гнусный! В мире свой позор Через меня навеки ты упрочишь". 112 "Ступай, - сказал он, - врать тебе про Но твой рассказ пусть в точности означит И этого, что на язык так 115 Он по французским денежкам здесь плачет. "Дуэра, - ты расскажешь, - водворен Там, где в прохладце грешный люд маячит" 118 А если спросят, кто еще, то вон - Здесь Беккерия, ближе братьи прочей, Которому нашейник рассечен; 121 Там Джанни Сольданьер потупил очи, И Ганеллон, и Тебальделло с ним, Тот, что Фаэнцу отомкнул средь ночи". 124 Мы отошли, и тут глазам моим Предстали двое, в яме леденея; Один, как шапкой, был накрыт другим. 127 Как хлеб грызет голодный, стервенея, Так верхний зубы нижнему вонзал Туда, где мозг смыкаются и шея. 130 И сам Тидей не яростней глодал Лоб Меналиппа, в час перед кончиной, Чем этот призрак череп пожирал. 33 "Ты, одержимый злобою звериной К тому, кого ты истерзал, жуя, Скажи, - промолвил я, - что ей причиной. 136 И если праведна вражда твоя, - Узнав, кто вы и чем ты так обижен, Тебе на свете послужу и я, 139 Пока не станет мой язык недвижен". ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 1 Подняв уста от мерзостного брашна, Он вытер свой окровавленный рот О волосы, в которых грыз так страшно, 4 Потом сказал: "Отчаянных невзгод Ты в скорбном сердце обновляешь бремя; Не только речь, и мысль о них гнетет. 7 Но если слово прорастет, как семя, Хулой врагу, которого гложу, Я рад вещать и плакать в то же время. 10 Не знаю, кто ты, как прошел межу Печальных стран, откуда нет возврата, Но ты тосканец, как на слух сужу. 13 Я графом Уголино был когда-то, Архиепископом Руджери - он; Недаром здесь мы ближе, чем два брата. 16 Что я злодейски был им обойден, Ему доверясь, заточен как пленник, Потом убит, - известно испокон; 19 Но ни один не ведал современник Про то, как смерть моя была страшна. Внемли и знай, что сделал мой изменник. 22 В отверстье клетки - с той поры она Голодной Башней называться стала, И многим в ней неволя суждена - 25 Я новых лун перевидал немало, Когда зловещий сон меня потряс, Грядущего разверзши покрывало. 28 Он, с ловчими, - так снилось мне в тот час, - Гнал волка и волчат от их стоянки К холму, что Лукку заслонил от нас; 31 Усердных псиц задорил дух приманки, А головными впереди неслись Гваланди, и Сисмонди, и Ланфранки. 34 Отцу и детям было не спастись: Охотникам досталась их потреба, И в ребра зубы острые впились. 37 Очнувшись раньше, чем зарделось небо, Я услыхал, как, мучимые сном, Мои четыре сына просят хлеба. 40 Когда без слез ты слушаешь о том, Что этим стоном сердцу возвещалось, - Ты плакал ли когда-нибудь о чем? 43 Они проснулись; время приближалось, Когда тюремщик пищу подает, И мысль у всех недавним сном терзалась. 46 И вдруг я слышу - забивают вход Ужасной башни; я глядел, застылый, На сыновей; я чувствовал, что вот - 49 Я каменею, и стонать нет силы; Стонали дети; Ансельмуччо мой Спросил: "Отец, что ты так смотришь, милый?" 52 Но я не плакал; молча, как немой, Провел весь день и ночь, пока денница Не вышла с новым солнцем в мир земной. 55 Когда луча ничтожная частица Проникла в скорбный склеп и я открыл, Каков я сам, взглянув на эти лица, - 58 Себе я пальцы в муке укусил. Им думалось, что это голод нудит Меня кусать; и каждый, встав, просил: 61 "Отец, ешь нас, нам это легче будет; Ты дал нам эти жалкие тела, - Возьми их сам; так справедливость судит". 64 Но я утих, чтоб им не делать зла. В безмолвье день, за ним другой промчался. Зачем, земля, ты нас не пожрала! 67 Настал четвертый. Гаддо зашатался И бросился к моим ногам, стеня: "Отец, да помоги же!" - и скончался. 70 И я, как ты здесь смотришь на меня, Смотрел, как трое пали Друг за другом От пятого и до шестого дня. 73 Уже слепой, я щупал их с испугом, Два дня звал мертвых с воплями тоски; Но злей, чем горе, голод был недугом". 76 Тут он умолк и вновь, скосив зрачки, Вцепился в жалкий череп, в кость вонзая Как у собаки крепкие клыки. 79 О Пиза, стыд пленительного края, Где раздается si! Коль медлит суд Твоих соседей, - пусть, тебя карая, 82 Капрара и Горгона с мест сойдут И устье Арно заградят заставой, Чтоб утонул весь твой бесчестный люд! 85 Как ни был бы ославлен темной славой Граф Уголлино, замки уступив, - За что детей вести на крест неправый! 88 Невинны были, о исчадье Фив, И Угуччоне с молодым Бригатой, И те, кого я назвал, в песнь вложив. 91 Мы шли вперед равниною покатой Туда, где, лежа навзничь, грешный род Терзается, жестоким льдом зажатый. 94 Там самый плач им плакать не дает, И боль, прорвать не в силах покрывала, К сугубой муке снова внутрь идет; 97 Затем что слезы с самого начала, В подбровной накопляясь глубине, Твердеют, как хрустальные забрала. 100 И в этот час, хоть и казалось мне, Что все мое лицо, и лоб, и веки От холода бесчувственны вполне, 103 Я ощутил как будто ветер некий. |