Десять лет назад их объединил случай, ее беда и чужая жадность. А разъединяла целая жизнь
 Скачать 2.75 Mb.
|
|
Глава 19 Девять-восемь лет назад — Ну что, нашла своего Вячеслава Генриховича? Федот подошел совсем близко и посмотрел на нее с каким-то выражением, которое Агния сейчас была не в состоянии расшифровать. Она отвернулась и распрямила спину, не собираясь смотреть на этого человека: — Нет, знаете, его не было в кабинете. Я просто оставила подарок на столе, — не имея понятия, где взяла силы для этого, ответила Агния. И так и не поворачиваясь к Федоту, провела ладонью по лицу, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями. Понять, что теперь делать. И должна ли она, вообще, что делать? Куда-то идти? Мысли не желали собираться. Перед глазами стояло то, что в данную минуту Агния предпочла бы забыть, а лучше — никогда не видеть. А сами глаза пекло от каких-то беспомощных и болезненных слез. — Серьезно? Не искала даже, чтоб лично вручить? Ведь для этого и приехала, — Федот хмыкнул и вдруг обошел ее, снова глянул в лицо Агнии, видно, не желая понять, что она не хочет ни говорить с ним, ни видеть. — Нет, на столе оставила. Сдержав все же слезы усилием воли, она заставила себя обойти этого человека, и направилась… куда-то. Куда именно ей надо, и надо ли вообще — Агния еще не вспомнила. Даже не заметила, что направилась совсем в противоположную от остановки сторону. — Эй, ты куда намылилась, а? — Федот, в отличие от нее, похоже, обратил на это внимание. Агния остановилась, одернутая его вопросом. Осмотрелась, обведя стоянку перед клубом таким взглядом, словно только сейчас поняла, где находится. А может, и было именно так. Пространство казалось ей непонятным и незнакомым, несмотря на привычный и известный пейзаж. — Домой, — отстраненно ответила она, моргнув. Развернулась и пошла в другую сторону, в этот раз к остановке. — Слышь, мелкая! — окликнул Федот, не собираясь оставить ее в покое, похоже, настойчиво идя следом. — Давай я тебя лучше отвезу. Какая-то ты неадекватная. Еще под машину угодишь. Он обогнал ее и снова стал прямо перед Агнией, пытаясь заглянуть в глаза. Даже за плечо ухватил, крепко так. Не пуская. И опять посмотрел через прищур. Она уставилась под ноги, впервые в жизни испытывая очень сильное желание ударить другого человека. Хотя нет. Та женщина… Кажется, она вызывала в Агнии такую же сильную злость и гнев… Ох! Эта мысль причинила боль. Резкую и острую. Такую сильную, словно Агния по- настоящему ножом порезалась. — Спасибо. Не надо. Сама доберусь. Она дернулась, стряхнув его руку. Но Федот опять схватил ее, теперь за ладонь. — Пошли, я сказал. Отвезу. — Нет! Агния вздернула голову, уставившись на него со всей своей злостью, только сильнее разгорающейся от растерянности и боли. Что ему надо от нее еще? Чего он хочет? Поиздеваться? Зачем, вообще, послал Агнию туда… — Я справлюсь сама, — резко заявила она Федоту. Тот, впрочем, только хмыкнул, все еще не отпустив ее. — Пошли, — велел он. — Идите вы к черту! Или вас матом послать надо, чтоб дошло?! Человеческий язык вы не понимаете?! — она вдруг закричала в полный голос, не сумев удержать этот гнев, злость и боль, которых стало слишком много для ее груди, тела, души. — Отпустите! — и Агния со всей своей небольшой силой толкнула Федота, отпихивая его с дороги. Он отступил. Скорее от неожиданности, наверное, чем из-за ее толчка. — Ишь, какая грозная. Ну, давай, шуруй тогда. — Федот поджег новую сигарету. Агния решила, что он не стоит ответа. Даже не посмотрела больше, просто пошла к остановке. Федот наблюдал за тем, как девчонка брела по своему двору к подъезду. Глаза опущены, руки в карманах и вся будто сжалась. Вроде мелкая такая, и хлипкая, а как наехала на него. Что ж, в силе духа ей не откажешь. Увидев, как она вылетела из клуба, он был почти уверен, что малявка разревется. Ан — нет, еще и на него наорала. Интересно даже, и правда матом бы послала? Он что-то ни разу не слышал, чтобы она хоть слово из их привычного лексикона повторяла. Не нашла. Ага. Фиг вам, не нашла она. Все она нашла. И всех. Что он по глазам ее не видел, и по этой бледной мордашке? Только, похоже, своего присутствия Борову не обнаружила. А что сама малышка видела? Доперло ли до нее, то, что стоило понять? Или без толку? Телефон запиликал, когда малышка скрылась в дверях подъезда. Ну, туда он за ней не потащится. Итак, как свита, плелся за ней от клуба, чтоб удостовериться, что добралась. Что-то подсказывало ему, что если бы с ней случилось что-то, в таком состоянии — Боров бы не разбирался в причинах и мотивах друга. И только его, Федота, трупом, дело не ограничилось бы. Хорошо, что маршрутки, да и дороги, были пусты по случаю сонного дня первого января, и девчонка доехала быстро. Не пришлось тащиться, как в прошлый раз. Федот проверил, кто пытается до него дозвониться. Бл…! Вспомни черта. — Да? — Федот, ты где? Как он и ожидал, Боров не звучал, как достаточно расслабившийся мужик. Даже что-то слишком напряженный сегодня. — В городе. Ага, счас, так он и скажет, где находится. — Слышь, а ты еще долго в клубе торчал? — Боров чем-то там шелестел на той стороне связи. Федот глянул на открытку, валяющуюся на полу, перед пассажирским местом: — Да не, почти сразу свалил. А чего? — Ты тут Бусинку не видел, пока был? И чего ему говорить? — Девчонку твою? — Федот решил косить под «дурачка». — Ну да, была, подарок тебе принесла. А чего? — Ты ее в клуб пустил?! Чет, по ходу, Боров совсем напрягся. Надо выкручиваться. — Подарок взял, у тебя на столе бросил. А что? Надо было к тебе послать? Шлюхи мало оказалось? Или ты одуплился, наконец? — Пошел ты, — огрызнулся Боров. Но уже беззлобно, попустившись, похоже. — Вечером не опоздай, нам с Мелешко надо быстро все решить, у него новая схема — Буду. Федот вывернул руль, выезжая с этого двора. Боруцкий отбросил мобильный, вертя в пальцах зажигалку. Сдвинул в сторону всю эту упаковочную муть. Глянул на открытку. Первое, что он почувствовал, увидев сие сооружение у себя на столе — это удивление, что она не позвонила, не предупредила о своем приходе. И досаду, что пропустил свою девочку, не встретился с ней из-за шлюхи, которая больше разозлила, чем удовлетворила его. Боров хотел ее увидеть. Ладно, его бы воля, он бы вообще Бусинку никуда из поля обзора не отпускал. А вот вторым пришло опасение и некоторая настороженность. Если она была здесь, пока он был со шлюхой… По правде сказать, Боров не хотел бы ее с этим вот так сталкивать. Не сейчас, когда малышка, похоже, начинала все больше к нему тянуться. В общем, жаль, конечно, что не пересеклись, но хорошо, что Федот не пустил ее дальше порога. А Вячеслав к ней и так заехать может в любое время. Он снова перевернул зажигалку. Простая, в общем-то, прямоугольная, но широкая, из серебристого металла, шлифованная полосами. Не так, чтоб эксклюзив, но насколько он мог оценить, имея опыт нескольких своих магазинов, гривен на двести-двести пятьдесят потянет. Глупая. Лучше бы на себя эти деньги потратила. Блин, но приятно так было, что он не мог подавать улыбку. Хорошо еще никто не видел, как он сидит и лыбиться, вертя в пальцах зажигалку. Тем более что Боров знал, сколько времени она потратила на выбор этого подарка. Боруцкий обратно потянулся за телефоном. Жаль, заехать прямо сейчас к ней — некогда из-за предстоящей встречи, разве что уже совсем вечером доберется до ресторана, может домой ее отвезет, но сейчас хоть по телефону «спасибо» скажет. И услышит свою девочку заодно. Он ждал до тех пор, пока связь сама не прервалась, но Бусинка не взяла трубку. Ладно, не слышит, наверное, или отсыпается перед работой. Он позже перезвонит. Если сама малышка раньше не наберет. Она всегда ему перезванивала, если пропускала звонок. Еще и волновалась, что не сразу ответила, извинялась вечно. Вячеслав вернулся к рассматриванию зажигалки. Однако когда его телефон зазвонил в следующий раз, спустя часа два, это оказалась вовсе не Агния. — Вячеслав Генрихович, я уточнить хотел, — Семен на той стороне связи, как и обычно, просто поражал пустотой голоса, — насчет Агнии. — А что ты не понял? — Боров хмыкнул, — считай, что она вчера отработала. — Это ясно. А сегодня? — А что сегодня? — Вячеслав насторожился. — Ну, она перезвонила, сказала, что простудилась. Судя по голосу, так и есть. Выступать не сможет, ясное дело. Мне этот день, и другие, если она до завтра не поправится, считать ей в зарплату или нет? — Простудилась? — переспросил Боруцкий, нахмурившись. Глянул на зажигалку, которую отложил, пока занимался бумагами. — Так, подожди, я разберусь. Потом скажу. Он отключил связь до того, как Семен успел высказаться. И с некоторым недоумением глянул на экран мобилки. «Когда это она успела простудиться? И ему не перезвонила, а он и не дергал, думал, что спит девочка. А Семена набрала. Не хотела, чтобы он знал, что заболела? Твою мать! Неужели это из-за того, что он ее на крышу ночью вытянул?» Боров резко поднялся из-за стола и подошел к окну. На улице уже темнело, но из-за снега сумерки казались мягче. «Вот это устроил праздник, называется, если так. Но зачем она сюда тогда перлась с этим подарком, если плохо было? Обязательно, что ли было именно сегодня вручать? Бусинка-Бусинка». Он снова выбрал ее номер и нажал на дозвон. Но и в этот раз Агния не ответила. Боруцкий прошелся по кабинету, хрустя суставами пальцев. То, что он не мог ей дозвониться — нервировало. А если девочке плохо? Реально плохо? Если температура? И рядом же никого нет. Даже соседки ее. И поехать, проверить, времени нет, Мелешко через сорок минут явится со своим предложением по наркоте и схеме, с которой собирался ту толкать в городе. Тут не пропадешь просто так. И на Федота не бросишь. Не поймут, тем более что заранее договаривался. Аукнется. Он еще раз набрал ее номер, решив, что по любому поедет к Бусинке сразу после того, как все утрясет с Мелешко. В этот раз она ответила: — Да, Вячеслав Генрихович? Блин. Заболела она или нет, но с голосом у малышки точно что-то было не так. У него самого от этого звука горло сжало. Точно простудил малышку, придурок. — Алло? Он даже не сообразил, что тупо стоит и молчит, вслушиваясь в ее хриплый и тихий голос, пытаясь что-то понять и разгадать в непривычном, чем-то настораживающем его тембре. — Привет, малышка, — Боров сам откашлялся отчего-то, — Семен сказал, ты заболела? — … да, кажется, — прошептала Бусинка. Тихо. С заминкой и паузами. То ли горло болело, то ли еще что-то. — Блин, ну прости, не думал я, что так выйдет с крышей, — он растерянно провел ладонью по затылку. — Да, нет, что вы! — хрипло возразила она, — все было здорово… — Ага, я слышу, — иронично огрызнулся Боруцкий. Агния промолчала. — Я звонил тебе пару часов назад, — не дождавшись ее ответа, заметил он, чего-то растерявшись, не совсем представляя, с какого бока взяться за этот разговор и что сказать. Она вновь промолчала, ничего не ответив и не объясняя, почему не перезвонила. Вячеслав нахмурился, пытаясь понять, чего с девчонкой. — Так, я к тебе после восьми заеду, — решил он, прикинув, что должен будет уже все здесь утрясти к этому времени, — может какие таблетки купить? Или из еды что-то? — Нет! — она хрипло вскрикнула, и совсем без обычной радости в голосе. — Не надо, Вячеслав Генрихович! Я не хочу… Заразить… не хочу вас, — то ли поперхиваясь, то ли покашливая, объяснила малышка. Боров хмыкнул: — Та ты что, маленькая, зараза к заразе не липнет, не боись, не заболею. — Не надо, Вячеслав Генрихович, я спать лягу, наверное. Он пожалел, что не видит Бусинку. Голос у малышки, конечно, звучал совсем убито. Но что-то все равно не давало ему покоя. Какой-то он был не такой, голос ее. И не простуженный даже. Хоть и хриплый, и придушенный… Боров не сомневался — глянул бы на нее, и сразу просек, что не так. Может, лихорадит? Черт знает, короче. — Ладно, — решил он не ездить человеку по нервам, и так плохо ж, — спи. Но завтра я заеду, не отмажешься. Ты смотри, если что — звони, если надо чего-то будет. — Хорошо, — она вздохнула. — И слышь, Бусинка, спасибо за подарок. Только зачем же ты перлась сюда, если больная? — Вам… понравилось? — проигнорировав его вопрос, как-то робко прошептала она. — Понравилось, — он усмехнулся, решив пока не настаивать на нравоучении. Завтра глянет на нее, определится со здоровьем, и потом уже доходчиво объяснит, когда имеет смысл на улицу выходить, а когда подарок и подождать может, а лучше дома отсидеться. — Я рада, — так же тихо и робко ответила Агния, — ну, я спать пойду, наверное, — неуверенно протянула она, вновь непонятно поперхнувшись. — Иди, — согласился Боруцкий, не собираясь мучить ее еще больше. И первый разорвал соединение. Но все-таки внутри крутилось что-то, заставляя снова и снова вспоминать ее голос. Агния захлопнула телефон, сжав его в ладони, и сама почти так же сжалась, скрутилась в клубок под одеялом. Она не хотела поднимать, как и предыдущие разы, но испугалась. Слишком настойчиво Боруцкий пытался дозвониться. Ей было стыдно обманывать Вячеслава Генриховича. Но она сомневалась в том, что готова увидеть его сегодня. Увидеть. Боже. Она видела его голым. Совсем. Совсем-совсем. Зажмурившись, что не помогло изгнать из мыслей тревожащий образ, а скорее, наоборот, усугубило ее смятение, Агния с головой укрылась одеялом. Меньше всего на свете ей хотелось бы сейчас вспоминать о том, что она видела его голым с женщиной. С другой. Только разве она хоть на миг об этом забывала за последние несколько часов? От этой мысли глаза вновь обожгли злые и горькие слезы. Нет, Агния умом понимала. Все понимала: что Вячеслав Генрихович на самом деле никакой не «ее», жил же он как-то без нее годами, даже не зная о том, что Агния существует? Жил. И что он взрослый мужчина — знала. А у этих взрослых мужчин женщины всегда есть. Для чего именно, это она, конечно, не совсем так себе представляла… Ох. Все она понимала. Или старалась себя в этом убедить. Но больно было так, словно в живот воткнули нож. И проворачивали, проворачивали. Сама она «проворачивала», раз за разом вспоминая то, что увидела. И столько уже выплакала за эти часы, что сил никаких не осталось, а слезы все равно продолжали течь. И та же «жадность», о которой она старалась не думать, давила грудь. Только теперь Агния понимала, что это за чувство — ревность. Она ревновала Вячеслава Генриховича. Потому что, может он пока и не был ее, но ощущая эту мучительную, жгучую боль, Агния понимала, что очень хочет, чтобы Боруцкий таковым стал. Чтобы он принадлежал ей. Только ей. Никому больше. Чтобы она была его женщиной во всех смыслах. Ведь говорил же он, что хочет проводить с ней свое время. Не совсем так, но почти. В том зале, только позавчера, обнимая ее… Уф. Конечно, Агния пока не знала, как осознать и примерить на себя все то, что она подсмотрела в бильярдной. Очевидно, это и был тот самый секс, после просмотра которого по видео и хихикали ее одноклассницы, невнятно лепеча что-то в ответ на ее вопросы. Она себе не так это представляла. Собственно, вообще никак. Агния редко заходила в мыслях дальше поцелуев и объятий. Что ж… теперь у нее была «пища для размышлений». Даже чересчур. Видит Бог, именно в этот момент она бы предпочла и дальше оставаться в неведении о том, что и как с этим «сексом» происходит в реальности. Эти два ее желания взаимоисключали друг друга. Агния не могла этого не понимать. Но именно в эту конкретную минуту она не имела сил, чтобы что-то сделать со своей непоследовательностью. Она не была в состоянии принять решение. А потому сделала то, что и сказала Вячеславу Генриховичу — вымученная уснула, так и лежа с головой под одеялом. А проснулась спустя несколько часов с колотящимся сердцем и горящими щеками. Да что там, у нее вся кожа горела, так, что в привычной и родной пижаме было жарко, и ткань раздражала, натирая кожу. Непривычное и странное томление в животе, которое то и дело терзало Агнию на протяжении нескольких последних месяцев, особенно когда она думала о поцелуе с Боруцким, и сейчас сжимало, скручивало тело, становясь почти болезненным, но при этом напряженно-сладким. И она, похоже, теперь точно знала, что же это такое. И чего ей хочется. Ей снился Боруцкий. То, как они стояли прошлой ночью на крыше. И как он в зале после концерта ее обнимал. И другое, то, о чем она до этого не думала. Обнаженный мужчина, который касался ее, целовал. Который делал с ней что-то, за гранью понимания хорошего или плохого Агнии, того, чего точно не одобрили бы ее родные. Не с этим человеком и не сейчас. Но чего она, определенно, желала, и точно ни с кем-то другим, а только с Вячеславом Генриховичем. Агния не была уверена, что это — верное направление мыслей. Более того, почти не сомневалась, что это не так. Но сейчас, после этого сна, после нескольких часов слез и внутренней боли, которая и теперь еще никуда не ушла, она почти не сомневалась, что готова изменить свое отношение к этому вопросу. Откровенно сказать, Агния никогда конкретно не размышляла об этом, даже с родителями об интимной стороне жизни почти не говорила, все в рамках того, чего стоит избегать и что «он не стоит тебя, если не хочет понять, что ты не готова». Само собой подразумевалось, что ей не следует торопиться заводить с парнями отношения любого рода, тем более сексуальные. Более того, родители не скрывали, что были бы рады, подожди она с подобными отношениями до законного брака. Уроки сексуального воспитания в школе были посвящены скорее защите от последствий вступления в подобные отношения. И ничего из ее опыта и знаний после общения с родителями и этих уроков не учило ее, как понять и что делать со своими желаниями и устремлениями. Или как привлечь внимание мужчины, который заставляет сердце замирать, а все тело гореть. Тем более если этот мужчина старше тебя на двадцать лет и уж точно, очень определенно знает, чего хочет и как это получить. У кого спросить и к кому пойти за советом? Вряд ли Алина Дмитриевна поможет в этом, для соседки Боруцкий — крестный и опекун Агнии. Зоя Михайловна — тоже не советчик, еще в милицию или в опекунский совет жаловаться начнет, заикнись Агния о чем-то подобном. Близких подруг, с которыми она могла бы обсудить такую тему, в консерватории Агния так и не завела, а те, кто был со школы… они все отдалились. Или это она себя от них изолировала после смерти родителей и того, как начала работать у Боруцкого? Не важно, факт оставался фактом, спросить было не у кого. И оставалось полагаться только на себя. Могла ли она привлечь его внимание? Не так, как подопечная, которую надо опекать, не как ребенок. Как женщина… Ну, хорошо, пусть не так, а как девушка, которая бы хотела стать егоженщиной? И нуждается ли Вячеслав Генрихович в подобном? Она не знала ответа ни на один из этих вопросов. Как и то, замечал ли он, вообще, что она не ребенок? Но Агния точно знала, что он хотел проводить с ней время. И ее подарок ему понравился, Боруцкий сам сказал. Это давало ей надежду и немного успокаивало бушующую внутри боль. Конечно, он поцеловал ее вчера. Однако, после того, что увидела, Агния теперь уже сомневалась, что это хоть что-то значило. Может он просто пошел у нее на поводу, не желая обидеть Агнию? Может, принял это за детскую шалость? А она так хотела его внимания, его касаний и поцелуев, сама тянулась к нему все это время. И, похоже, делала все совсем неправильно. Нет, Боруцкий ее не ругал и не отталкивал, но ведь она сама слышала, как он говорил той… той, что не хочет, чтобы она его ласкала и целовала. Возможно, мужчинам это нравится не так, как женщинам? Или только Боруцкому это не по вкусу? Ну, он же бандит, в конце концов, криминальный авторитет, может, им не положены все эти «нежности»? У кого бы узнать? Хоть иди, и у Федота спрашивай, честное слово. Только бы понять, зачем он вообще ее в клуб отправил, в кабинет к Боруцкому, если знал, что тот там не один? Знал ведь, Агния была все так же в этом уверена. Понял ли он, что Агния увлечена Вячеславом Генриховичем? И решил показать, что тот в ее сторону даже не глянет? Что у него есть настоящие женщины, подходящие Боруцкому? Или, наоборот, решил продемонстрировать всю полноту отношений между мужчиной и женщиной без прикрас? Стремился ли Федот отпугнуть ее от друга, или пытался на что-то указать? Новые вопросы и снова никто не ответит. Да и не хотелось Агнии у Федота что-то выяснять. Она была так зла на него. Ужасно просто. Раньше боялась, а теперь… Не то, чтоб страх совсем исчез, нет, но была б сила — точно побила бы этого человека. Потому что так хотелось всю эту злость и сегодняшнюю боль выплеснуть. Правда, основная ее проблема от этого желания не менялась — ей предстояло как-то обратить на себя внимание Вячеслава Генриховича, причем поцелуи теперь точно отменялись. Да и, наверное, ей лучше его не обнимать? Ведь там, в бильярдной, он не хотел ни того, ни другого. Но с другой стороны, она и не ощущала себя готовой повторить то, что делала та женщина, ну, когда стояла на коленях … Ей стало неприятно от воспоминаний о другой, и нахлынула новая волна боли. Но Агния заставила себя думать не об этом. Ей просто надо было еще подумать, и наверняка, она что-то придумает. Тем более что Вячеслав Генрихович, похоже, очень охотно проводил с ней столько времени. Только вот, честное слово, она пока не представляла, как сможет смотреть ему в глаза и не вспоминать о том, что видела его. Голым. А если не сумеет избавиться от этих мыслей, то как сможет ему хоть слово сказать? Или в глаза глянуть не покраснев? А если он поймет что-то? Он же всегда ее ложь замечает… Что тогда говорить и как объяснять? Обо всем этом Агния думала чуть ли не весь остаток ночи. Он приехал, когда еще не было и девяти утра. Что-то не давало ему покоя, заставляя то и дело вспоминать голос Бусинки во время их разговора, что-то грызло изнутри и настораживало. Да и о здоровье ее он переживал. Мало ли, с нее ж станется не позвонить, даже если совсем плохо будет, малышка иногда просто убивала его своей скромностью и страхом лишний раз его побеспокоить. Вот он и приперся к ней с утра пораньше, на «всякий, пожарный», удостовериться, что его девочке не стало хуже. Нельзя сказать, что Борову торопились открывать, он бы даже сказал наоборот, обычно Агния прибегала к двери куда быстрее, но Вячеслав сделал скидку на ее состояние. Во всяком случае, до того момента, пока все-таки двери не открылись и девчонка не замаячила на пороге. И какого хрена, спрашивается? Боров даже застыл, разглядывая ее. Нет, вроде все и нормально. Сонная, конечно, он ее из кровати выдернул, судя по пижаме. Все той же или очень похожей. Волосы какие-то взъерошенные и немного растрепанные, рассыпались по плечам и на щеки, закрывая половину лица. Кожа белая, не бледная, белая, такая… спокойная, что ли, будто все еще спит. Румянца даже не видно. Да и глаза еще толком не открыла. Ребенок, блин. И как она проверяла, кто пришел, если и сейчас еще зевает и моргает, пытаясь сфокусировать взгляд? Учишь ее, учишь… А все равно, внутри попустило и как-то так хорошо стало. Вот стал бы тут, оперся на косяк, и просто смотрел бы… Только на сколько силы воли хватит, если на такие виды любоваться? У нее ж под этой пижамой, сто пудов, ни хера нет. Че он, не знает, на что смотреть, чтоб это понять? Вон, на виду все, и по фигу, что вчера вроде должен был снять напряжение. Никуда оно не снялось. Надо было позже прийти, блин. Она бы хоть переоделась… Впрочем, мысли о времени занимали его ровно до того момента, пока Агния все-таки не убрала со щек волосы и не посмотрела на него более-менее осознанно. И тут же уткнулась в пол глазами. А веки припухшие, и глаза… не больные, короче. Ее щеки залила краска, причем он реально наблюдал, как этот румянец проступал, малышка резко развернулась и куда-то дернулась, на ходу бормоча: — Доброе утро, Вячеслав Генрихович. — Стоять! Не то, чтоб он думал начинать так резко, но… Боруцкий зашел, захлопнув двери за собой и, обойдя замершую Бусинку, глянул ей в лицо. Она продолжала пялиться в пол. Уцепилась пальцами за волосы и принялась то ли разбирать, то ли запутывать прядки. Он, лично, склонялся к последнему, уж больно нервно она дергала за кончики волос. И молчала. Просто стояла перед ним и молчала, хотя обычно тут же начинала тараторить и что-то рассказывать, чуть ли не подпрыгивая вокруг Вячеслава. Плохо себя чувствует? Может быть. Только вот в том, что малышка заболела, Боров как-то начал сомневаться. — На меня глянь, — велел он, стараясь разобраться в том, что происходит. — Куда побежала? — Так… Чайник. Там… ставить, — Агния слабо махнула рукой в сторону кухни, но не подчинилась. Только покраснела еще больше. И никаких тебе поцелуев в щеку. Даже не приближается. Ладно бы еще и правда, больная. Только простудой тут и не пахнет, по ходу, как он видел. Так, что-то Боров не очень понимал, что происходит. Неужели он все-таки перестарался со своим поцелуем на Новый год? Неужели напугал Бусинку? Так вроде ж нормально все было, и она сама потом целовала его, и не шугалась, будто заяц… — На меня посмотрела, — повторил он и, не оставляя ей возможности увернуться, ухватил пальцами подбородок, заставив девчонку поднять голову. Глянул в глаза. Она и тут попыталась увильнуть, стараясь смотреть куда угодно, только не на него. Впрочем, Вячеславу и этого хватило. Ну, е-мое. — И что же у тебя за простуда такая, что ты опять ревела? — поинтересовался Боров, пытаясь сложить в голове то, что никак не складывалось. Отпустил ее. А Бусинка снова уткнулась взглядом в пол. — Мне плохо вчера было… Не хорошо, — тихо, запинаясь пробормотала она. Вот, глядя на нее, он мог в это поверить, хоть и сомневался, что дело в какой-то простуде. — Че, так горло болело, что плакала? — недоверчиво хмыкнул он, — а сегодня уже все нормально? Он не злился, что она обманула, сложно было Борову представить, что его девочка со зла что- то ему тут плетет. Но и попускать не собирался, со зла она или нет. — Нет, мне просто было плохо. Я не знаю, простуда или нет. Я же не врач, — Бусинка обхватила себя руками и обошла его. По максимальной кривой. С каких это пор она боялась его задеть? — А плакала… Я не потому плакала. Она скрылась в кухне. Обалдеть, как понятно объяснила! Вот, просто, сразу ясно стало все. Вячеслав повесил куртку на вешалку, сбросил туфли и пошел следом за ней. — Предлагаю попробовать объяснить еще раз, — опершись на косяк и скрестив руки на груди, он проследил за тем, как Агния ставит чайник на конфорку. Девчонка стрельнула в него глазами из-за своей копны волос и глубоко вздохнула: — Мне жалко себя было. Вот. Я и плакала. Она передернула плечами, переплела пальцы и остановилась у окна, опираясь на подоконник бедром. Он подождал еще минуту, прежде чем окончательно удостоверился, что больше она ничего добавлять не будет. Еще более информативное объяснение, однако. — И с какой стати на тебя хандра напала? — начиная понемногу раздражаться от всех этих непоняток, проворчал Боров. При этом старательно делая вид, что совсем не замечает, как хлопковая ткань пижамы контурирует ее тело на фоне светлого пятна окна. Куда там той ширме, за которой Бусинка на сцене выступала! Тут не просто силуэт, через тонкую ткань с кружевами он мог даже заметить более темный оттенок кожи у вершинок сосков ее груди. Бл…! Или это у него мозги уже просто по одной теме двинулись? Боров попытался сосредоточиться на ее речи и не пялиться никуда, ниже шеи Бусинки. Ага. Справился, как же! Сплоховал в первые же десять секунд, опять не уловив смысл ее неуверенной речи: — Так, годовщина же. Вот. Мне плохо было, и я одна, и годовщина завтра. Вот я и расстроилась еще больше, — Агния обхватила себя руками, будто поеживалась. Зато ему стало проще. В плане сосредоточенности. — Слушай, ты нормально можешь сказать? Или мне из тебя так и давить по капле? — он вздохнул и сел на табурет, стоящий у угла стола. — Завтра год, как моя бабушка умерла, Вячеслав Генрихович. Я понимаю, что вы не помните, оно и не надо. Да и я вроде давно смирилась и успокоилась уже. Просто все вчера совпало. И все. Она совсем от него отвернулась, уставившись в окно. Вячеслав и правда, забыл. Саму ту ночь помнил, и как сидел здесь же, и как водкой ее поил, и как потом, когда она спала, лежал рядом, устроившись щекой на ее волосах. И как думал, что переболеет — помнил. От последнего воспоминания он криво улыбнулся, глядя в спину своей Бусинки. По ходу, у него — эта хворь неизлечимая. — Блин, Бусинка, ну чего ты, как человек, не позвонила, не сказала? Что я, не приехал бы? Зачем было одной сидеть и реветь? Раздражение внутри него сменилось чем-то таким, о чем Боров не и не задумывался как-то. Только уже и отчитывать ее не хотелось, и неважно стало, что девчонка вчера мутила, не говоря правды. Вот надо было не слушать ее, а приехать, чувствовал же, что не так что-то. Он поднялся с табурета и подошел к ней почти впритык. Наверное, ощутив это, Агния оглянулась через плечо. И тут же опять опустила голову, будто прятала от него взгляд. Да ну, че за дела, серьезно? Стыдно ей, что ли, за то, что соврала? Боров сжал ее плечи руками и развернул девочку лицом к себе. А она уставилась ему куда-то в район груди. Зажмурилась. Снова покраснела, совсем сбив его с толку, и как-то нервно поджала губы. — Ой, у вас же и свои дела есть, знакомые, друзья… — Агния помедлила, так и не открыв глаза, кстати, — Вячеслав Генрихович, я же понимаю, что вы не можете все свое время мне уделять. Вот кажется ему, или они это уже обсуждали? Так с какой радости она опять уцепилась за эту тему? — Слушай, может, я как-то сам решу, а? Или ты тут, по ходу, самая взросля и умная? — он нахмурился, больше в шутку, конечно, куда еще доставать ребенка, и так вон загрузилась по полной. Только Бусинка, похоже, не особо поняла, что он не серьезно. Распахнула свои глаза и обеспокоенно уставилась на него. Ухватилась за его ладони, которые так и лежали на ее плечах. И тут же отпустила. Сцепила пальцы перед собой. — Да, — нервно кивнула она. Моргнула. — Нет, в смысле, — Бусинка тяжко вздохнула, — я не самая умная. И вы сами… Снова вздох. Да что с ней, серьезно? Но когда он уже решил поставить вопрос ребром, девчонка вдруг подскочила на месте: — Ой, а сколько времени?! — чуть ли не взвизгнула она. И не дожидаясь ответа, помчалась мимо него из кухни, толкнув Борова бедром. — Ты чего, Бусинка? — он даже растерялся, глядя ей вслед. — Спасибо, что приехали, Вячеслав Генрихович! — донеслось до него уже из ванной, куда Бусинка, похоже, помчалась умываться. — У меня же сегодня на десять дополнительное занятие по вокалу, Зоя Михайловна почему-то перенесла с пятого, позвонила уже вечером. А я забыла. Она выскочила в коридор, с лицом, еще в каплях воды, с влажными прядками волос у лица. И вдруг так улыбнулась ему, что у Борова горло сдавило. — Спасибо, — пробормотала Агния, продолжая улыбаться, — если бы не вы, я точно проспала бы. Ой, чайник, выключите, я не успею ничего уже, потом кофе выпью, около консерватории куплю, — добавила она, теперь с обеспокоенным выражением лица. И скрылась в своей комнате. Вячеслав, немного растерявшийся и совсем утративший контроль над ситуацией, глянул на часы — те показывали пять минут десятого. Он выключил чайник, который уже закипел, и вышел в коридор. — Слышь, Бусина, тебе в консерваторию… — Вячеслав замолчал, так и не закончив вопрос, и понял, что пока вообще ни слова не сможет из себя выдавить. Она переодевалась, на ходу вытягивая что-то из шкафа и одновременно стягивая верх пижамы через голову. И, похоже, его не услышала. Мать его так! Не то, чтоб она не закрыла двери. Закрыла. Прикрыла, точнее. Ну, оно и понятно, девчонка жила одна, ясно, что не привыкла закрываться на защелку, которая имелась на двери ее комнаты. И в суматохе, вероятно, не заметила, что дверь закрыта не до конца. Только ему от этого не стало легче. Бл…! Домысливать, это все-таки одно, а вот так стоять и смотреть на нее… На эту кожу, такую же белую, как и на лице, или еще белее даже. На саму грудь, и по виду, такую нежную, изящную, что ли. Но в тоже время очень даже округлую и полную, со светло- коричневыми вершинками острых сосков, на которые он до этого любовался только через кружева. У Вячеслава руки сами сжались так, что суставы хрустнули, настолько сильно захотелось дотронуться, провести пальцами, обхватить. И кончики этих самых пальцев начали зудеть от того, что он сам себе не давал двинуться с места. Во рту стало так сухо, что Боров сглотнуть не мог. Зато глазам ничто не мешало продолжать смотреть и «ощупывать» все, что только было доступно. Линия талии и живот, не впалый и не полный, а такой, такой… плавный, гладкий. Он будто ощущал бархатистость и мягкость ее кожи на ощупь. И темная впадинка пупка. А ниже — резинка пижамных штанов, уже немного спущенная и под ней видна белая линия простых, хлопковых … Черт его знает, где Вячеслав взял силы отвернуться и отступить в сторону до того, как она таки сдернула с головы свою кофту и встряхнула головой, убирая волосы с лица. Твою мать! Прошло не больше минуты, а казалось, что время растянулось на час. И в голове у него зашумело так, как после бутылки водки, тогда, пару месяцев назад, когда она в кабинете села перед ним на колени. Боров с силой провел ладонью по лицу, ощущая, что ему стало чересчур жарко, и резко выдохнул. Пульс барабанил в ушах, а пах скрутило до того, что стало больно от молниеносной реакции на эту картину. — Вы меня звали, Вячеслав Генрихович? Обеспокоенный голос Агнии, долетевший из комнаты, хоть немного заставил его очухаться. Боруцкий откашлялся: — Говорю, тебе в консерваторию? — а все равно сипел, блин. Боров ругнулся в уме, и как-то так, бочком, бочком двинулся к кухне. Целоваться на крыше под фейерверки — это одно, а если она сейчас увидит, что он стоит и разглядывает ее? — Да, а что? — вроде не почуяв подвоха, откликнулась малышка из комнаты. — Тогда завтракай, я тебя подброшу, тут десять минут на машине, — наконец выдал он то, зачем и поперся в этот коридор пару минут назад, — еще успеешь. |