Работа. Джидду Кришнамурти Записные книжки
 Скачать 1.02 Mb.
|
2 ноябряСтало очень облачно, все холмы были покрыты облаками, и облака громоздились во всех направлениях. Моросил дождь, и нигде не было голубых просветов; солнце село в темноте, и деревья выглядели уединённо и отстранённо. Здесь есть старая пальма, выступающая на фоне темнеющего неба, и весь свет, какой был, удерживался ею; речные русла были безмолвны, их красный песок намок, но песни не было; птицы умолкли, найдя убежище среди густой листвы. Ветер дул с северо‑востока, и с ним пришло ещё больше тёмных облаков и моросящего дождя, но всерьёз дождь ещё не начался, он придёт позже, с накопившейся яростью. Дорога впереди была пуста; она была красная, неровная, песчаная, и тёмные холмы смотрели на неё сверху; это была приятная дорога, почти без автомобилей, и крестьяне со своими бычьими упряжками добирались по ней из одной деревни в другую; они были грязными, тощими, как скелеты, в тряпье, с втянутыми животами, но крепкими и выносливыми; они жили так веками, и никакое правительство не сможет изменить всё это враз. Но эти люди улыбались, хотя глаза у них были усталые. Они могли танцевать после тяжёлого дневного труда, и в них был огонь, они не были безнадёжно придавлены. Земля не получала дождей уже много лет, и этот год может оказаться одним из тех благоприятных лет, которые приносят больше еды для них и корма для их тощего скота. Дорога шла дальше и у входа в долину выводила на большую дорогу с немногочисленными автобусами и автомобилями. На этой большой дороге, много дальше, были города с их грязью, с фабриками, богатыми домами, храмами и тупыми умами. А здесь, на этой открытой дороге, было уединение, было множество холмов, исполненных древности и равнодушия. Медитация есть опустошение ума от всякой мысли, потому что мысль и чувство рассеивают энергию; они занимаются повторением, производя механические действия, которые являются необходимой частью существования. Но они — всего лишь часть; ни мысль, ни чувство не могут войти в безмерность жизни. Нужен совсем иной подход — не путь привычки, ассоциации идей и известного; нужна свобода от всего этого. Медитация означает опустошение ума от известного. Этого нельзя достигнуть ни мыслью, ни скрытыми побуждениями мысли, ни желанием в форме молитвы, ни гипнотизмом слов, образов, надежд, тщеславия. Всё это должно прийти к концу, легко, без усилия и выбора, в пламени осознания. И здесь, когда прогуливался по той дороге, была полная пустота мозга, и ум был свободен от всякого опыта, знания вчерашнего дня, хотя были тысячи вчерашних дней. Время, входящее в сферу мысли, остановилось; и не было, совершенно буквально, никакого движения «до» или «после», не было таких действий, как «ходить», «приходить» или «стоять на месте». Пространства как расстояния не было; были холмы и кусты, но не как высокие и низкие. Не было отношений ни с чем, но было осознание моста и прохожего. Весь ум, в который входит интеллект с его мыслями и чувствами, был пуст, и поскольку он был пуст, была энергия, углубляющаяся и расширяющаяся энергия без меры. Всякое сравнение, измерение принадлежит мысли, то есть оно принадлежит времени. Иное было умом без времени; оно было дыханием невинности и необъятности. Слова — не реальность, они только средство сообщения, но они не невинность, не безмерное. Была одна только пустота. 3 ноябряДень был пасмурный, облачный, тучи всё приходили и приходили, и неистово лил дождь. В красных речных руслах сколько‑то воды набралось, но земле требовалось гораздо больше дождя, чтобы заполнились большие водохранилища, баки и колодцы; несколько месяцев дождя не будет, жаркое солнце будет жечь землю. Вода была совершенно необходима для этой части страны, и каждая капля была желанной. Весь день просидел дома, выйти было приятно. По дорогам бежала вода; здесь прошёл сильный ливень, и под каждым деревом стояла лужа; с деревьев капала вода. Темнело, но можно было разглядеть холмы; они выделялись лишь своей темнотой на фоне неба, цвет у них был тот же, что и у облаков; деревья, безмолвные и неподвижные, погрузились в свои размышления; они ушли в себя и отказывались общаться. Внезапно осознал это необыкновенное иное; это иное здесь, оно и было здесь, но были беседы и встречи с людьми, и многое другое, и тело не имело достаточно отдыха, чтобы осознать эту необычность, однако по выходе на улицу оно было здесь, и только тогда пришло осознание, что оно и до того было здесь. И всё же оно было неожиданным и внезапным, с интенсивностью, которая является сущностью красоты. Шёл с ним по дороге, не как с чем‑то отдельным, не как с переживанием, с чем‑то, что следует наблюдать, рассматривать и запоминать. Это пути мысли, а мысль прекратилась, и потому не было переживания. Всякое переживание разделяет и вводит порчу, оно является частью механизма мысли, а все механические процессы ведут к деградации. Оно каждый раз было чем‑то совершенно новым, а новое вообще не имеет никаких отношений с известным, с прошлым. И была красота, запредельная всякой мысли и чувству. Крик совы незвучал над безмолвной долиной; было очень рано; солнце ещё несколько часов не появится над холмами. Было облачно, звёзды не были видны; при ясном небе Орион стоял бы с той стороны дома, что выходит на запад, но повсюду царили и мрак и безмолвие. Привычка и медитация несовместимы; медитация не может стать привычкой; медитация не может следовать шаблону, предложенному мыслью, которая формирует привычку. Медитация есть разрушение мысли, — это не мысль, находящаяся во власти собственных хитросплетений, видений и своих тщетных устремлений. Мысль, разбивающаяся о собственное ничтожество, есть взрыв медитации. У этой медитации — собственное движение, ненаправленное и потому беспричинное. В этой комнате, и в этом особенном безмолвии, когда низкие облака почти касались верхушек деревьев, медитация была движением, в котором мозг опустошает себя и остаётся неподвижным. Это было движение всего ума в пустоте, и в нём была вневременность. Мысль есть материя, удерживаемая в оковах времени; мысль никогда не бывает свободной, новой; всякое переживание только укрепляет оковы — и потому появляется скорбь. Переживание не способно освободить мысль; оно делает мысль более хитрой, но утончённость не означает окончания скорби. Мысль, даже проницательная, изощрённая, не может покончить со скорбью; мысль может убегать от скорби, но она никогда не может покончить с ней. Окончание скорби — это окончание мысли. Никто и ничто не может положить ей [мысли] конец, — ни её собственные кумиры и боги, ни её идеалы, верования и догмы. Каждая мысль, мудрая она или ничтожная, есть отклик на вызов безграничной жизни, и этот отклик времени порождает скорбь. Мысль механична, и потому она никогда не может быть свободной; только в свободе нет скорби. Окончание мысли означает окончание скорби. |