гендерная история. Гендерная история (1). Гендерная история в конце xx начале xxi вв
 Скачать 26.3 Kb.
|
|
Ст. гр. ИО-1701 Соловьёва Алёна Андреевна "Гендерная история в конце XX - начале XXI вв." Гендерная история тесно связана и даже началась с истории женщин, которая зародилась в 1980-е годы. За последние четверть века гендерная история пережила невероятный бум. В 1970-е годы господствовала установка восстановить историческое существование женщин», написать особую «женскую историю», которая лишь усугубила изолированное положение новой дисциплины, ориентация была на анализ отношений господства и подчинения между мужчиной и женщиной в патриархальных структурах классовых обществ, с опорой на феминистские теории неомарксистского толка. Всё это уходило в прошлое. На рубеже 1970-1980-х г.г. феминистская теория обновляется, создаются комплексные объяснительные модели. Это касалось понимания характера связей между неравенством полов и социально-классовой иерархией, а также самого переопределения понятий мужского и женского с учетом их внутренней дифференцированности и изменчивости. Там, где уместно, исследователи пытались рассмотреть проблему пола в связи с другими факторами (класс и раса). Повышенное внимание проявлено к значениям понятия «женщина» в разных странах, в разные эпохи. В 1980-е г.г. ключевой специфической категорией анализа становится гендер или социокультурный пол. Существуют «возможные варианты» понятия гендер: «социально-окрашенное понятие пола», «социальные проявления пола», «социальная организация различий между полами», «соотношение полов», «социально-культурная конструкция сексуальности», «набор соглашений, которыми общества трансформирует биологическую сексуальность в продукт человеческой активности», закодированное в культуре различение между полами», «репрезентация гендерно-половой системы» и многие другие. Во всех вариантах гендер выступает как фундаментальная структурирующая категория социально-исторического анализа. Представления о том, что такое мужчина и женщина, каковы должны быть отношения между ними, являются не простым отражением или прямым продолжением их биологических свойств, а продуктом культурно-исторического развития общественного человека. Была сделана попытка описать феномен соотношения власти между полами без обращения к ставшему проблематичным постулату общего «женского» оыта или универсального угнетения женщин», по совам Ренате Хоф. Однако сами по себе гендерные различия, во-первых, не указывают, почему отношения между мужчиной и женщиной столь постоянно предполагают господство и подчинение, а во-вторых, не объясняют динамику этих отношений, т. е. не отвечают на вопрос, каким образом они складываются, воспроизводятся и трансформируются в разных контекстах повседневности. Центральным предметом исследования становится не история женщин, а история отношений между мужчинами и женщинами, которые, будучи одним их важнейших аспектов социальной организации, особым образом выражают её системные характеристики и структурируют отношения между индивидами, осознающими свою гендерную принадлежность в специфическом культурно-историческом контексте. Реализация тех возможностей, которые открыл гендерный анализ, была немыслима без его адаптации с учетом специфики исторических методов исследования и генерализации, без тонкой притирки нового инструментария к неподатливому материалу исторических источников. Джоан Сотт «Гендер – полезная категория исторического анализа». Гендер обозначало отказ от биологического детерминизма, подразумеваемого при употреблении таких терминов, как пол или половые различия. Этот момент имел решающее значение, поскольку снимал вопрос о внеисторичности пола, о неизменном «женском начале» — понятии, порождавшем вечные споры о «природе женщины» и служившем для обоснования ее подчиненного положения. Следующим атрибутом понятия «гендер» являлась акцептация взаимной соотнесенности и взаимоопределенности понятий «мужского» и «женского», из чего следовал вывод о невозможности их изолированного анализа, в том числе исторического. В качестве другого важнейшего признака этого аналитического концепта была отмечена его нейтральность (в отношении феминизма), что позволяло рассчитывать на академическое признание. Дж. Скотт подчеркнула связь между двумя утверждениями: 1) гендер является составным элементом социальных отношений, основанных на воспринимаемых различиях между полами, и 2) гендер есть первичный способ означения властных отношений. Во-первых, комплекс культурных символов, которые вызывают в членах сообщества, принадлежащих к определенной культурной традиции, зачастую противоречивые образы. (культурно-символический комплекс) Вторая составляющая - нормативные утверждения, которые определяют спектр возможных интерпретаций имеющихся символов и находят выражение в религиозных, педагогических, научных, правовых и политических доктринах. (нормативно-интерпретационный комплекс) Третий аспект гендерных отношений - это социальные институты и организации, в которые входят не только система родства, брак, семья и домохозяйство, но и такие гендерно-дифференцированные институты, как рынок рабочей силы, система образования и государственное устройство, все социальные отношения и политические институты, которые в разной степени структурируются гендером. (социально-институциональный комплекс) Наконец, четвертый конституирующий элемент - гендерная идентичность. Ее определяющая роль состоит в том, что «реальные мужчины и женщины не всегда или не буквально выполняют предписания их общества или наших аналитических категорий. (индивидуально-психологический комплекс) Политика конструирует гендер, а гендер конструирует политику. социокультурные различия «мужского» и «женского» (гендерные различия) постоянно создаются и воссоздаются в процессе человеческого взаимодействия как неравенство прав и возможностей, символически, нормативно и институционально оформленное и воспроизводимое гендерным сознанием на уровне индивида. Проблемы гендерной истории Возможности исторической периодизации и выявления динамики гендерной истории; Проблемы синтеза в гендерных исследованиях. Сложность выявления динамики гендерной истории усугубляется неоднозначностью, разнонаправленностью и разновременностью изменений в гендерном статусе отдельных социальных, профессиональных и возрастных групп. В начале XVII века мужчины переживали кризис гендерных отношений («кризис мужественности»), когда женщины угрожали опрокинуть «гендерный порядок». Таким образом, периодизация гендерной истории фактически привязывается к традиционной хронологии переломных эпох. Проблема: «воссоединение» с другими историческими дисциплинами или иначе говоря – определение её места в новом историческом синтезе. «Женский вопрос» и радикальный феминизм слишком доминируют в сознании многих историков, что слишком часто «история гендерных отношений» оказывается вновь расколотой на «гендерную историю женщин» и «гендерную историю мужчин». В начале XXI века можно уже говорить о появлении сторонников более теоретически продуманных комплексных подходов к истории мужчин и истории патриархата, учитывающих положение субъекта в социальной иерархии. В раннее Новое время понятие «истинного мужчины» подразумевало статус женатого главы домохозяйства, они могли участвовать в политической жизни. Жан Боден: «быть хорошим мужчиной значит также быть добропорядочным гражданином», а быть хорошей женщиной все еще значило быть просто истинной христианкой. В XVI в. христианские добродетели набожности, милосердия и смирения ценились наравне или даже выше, чем светские, но к XVIII веку такие светские качества, как разум, здравомыслие и товарищество, явно приобрели больший вес. Эти позитивные характеристики коллективное сознание приписывало исключительно мужчинам. Атрибутом мужественности было умение завоевать одобрение, уважение и почет у равных и избежать бесчестья и позора, причем честь мужчины зависела от эффективности его контроля за сексуальным поведением женщин, с которыми он был связан, будь то его добрачная возлюбленная, супруга, дочь, сестра или просто домашняя прислуга. Только примерно между серединой XVIII и серединой XIX вв. происходит расхождение между идеями мужественности в различных социальных группах, связанное с изменениями в классовой структуре общества. Проблема переплетения социальных и гендерных различий занимает важное место в исследованиях по истории мужчин более позднего времени. Например, британский историк Джон Тош, размышляя о том, что значило быть мужчиной в XIX в., исходит из того, что формирование мужской идентичности было детерминировано балансом между тремя ее социально обусловленными компонентами, связанными с домом, работой и кругом общения. Ключевые для гендерной истории сюжетные узлы охватывают все сферы жизни: «брак» и «семья», «домашнее хозяйство» и «рынок», «право» и «политика», «религия», «образование», «культура» и др.. В потоке современных гендерных исследований представляется целесообразным сосредоточить внимание на двух тематических комплексах, в которых наиболее полно реализуется когнитивный потенциал гендерной истории: «гендер и власть» и «гендер в истории частной жизни». В раннее Новое время женщины, близкие к престолу, неизбежно оказывались в центре политического мира Европы. «Королевские женщины», жены и вдовы, матери и дочери, были политическими существами. Сами их браки преследовали политические цели, и они служили неофициальными дипломатическими представителями своих родных, используя, в частности, религиозный патронат и устройство семейных дел, т.е. те области, в которых мужчины признавали и терпели женскую власть. Женщины предпринимали сознательные усилия, чтобы обойти традиционные сети управления и использовать мужские представления о приемлемом женском поведении в своих интересах или в интересах своих родственников. Им удавалось, благодаря своим могущественным линьяжам, а также полученному воспитанию и образованию, играть роль в политической жизни, в той жизни, которая утверждала социальную и личную ценность мужчин, но все больше закрывалась для женщин. Анализ политического аспекта гендерной дифференциации в переломную эпоху западноевропейской истории раннего Нового времени занимает важное место в обсуждении проблемы «гендер и власть». Историческая ситуация и события XVI века, в том числе появление в результате династических инцидентов во многих странах Европы государей женского пола и регентствующих матерей при несовершеннолетних монархах, оставили яркий след в политической мысли этого времени. Так характерной приметой многих произведений ее выдающихся представителей и дебатов между ними стало пристальное внимание к неожиданно выдвинувшейся на первый план проблеме, напрямую связанной с тем, что сегодня понимают под термином «социальное конструирование гендера»: может ли женщина, рожденная в королевской семье и обученная «монаршему делу», преодолеть ограничения своего пола? Ряд придворных авторов елизаветинского времени выдвинули совершенно новые аргументы против автоматического исключения женщин из порядка престолонаследия. Так, Джон Эйлмер утверждал, что даже замужняя королева может править легитимно, потому что ее подчинение мужу ограничивается частной жизнью и не распространяется на публичную сферу, в которой она и для своего мужа, как для всех своих подданных, является законным монархом. Эту концепцию «расщепленной идентичности» Эйлмер и другие политические мыслители описывали метафорой «двух тел» государя, которая позволяла различать королеву как персону и как воплощение власти, отделяя ее телесную женственность от обнаруживаемых мужских качеств, которые считались необходимыми для управления подданными и которые она могла получить по династическому рождению и воспитанию. Как показала, в частности, К. Джордан, Эйлмер и другие защитники «женского правления» отчетливо разделяли пол-секс и пол-род, или гендер. И сама Елизавета прекрасно осознавала преимущества этой метафоры и использовала сочетание женских и мужских гендерных стереотипов в своих целях. Сара Мендельсон и Полин Кроуфорд обоснованно подчеркивают, «что успех Елизаветы как женщины-правительницы зависел от того, чтобы дистанцироваться от всех других женщин», продемонстрировать, что она, с ее политическими дарованиями, является выдающимся исключением из правила, которое утверждает неспособность женщин к управлению. Из современных комментариев о ее правлении ясно, что общественные представления о месте женщин в политике никак не связывались с практическим опытом отдельной королевы. Использование женщинами скрытых каналов влияния, а некоторыми из них - и официальных властных полномочий, могло быть сколь угодно успешным, что, однако, не отменяло устойчивой гендерной асимметрии и, более того, стимулировало механизмы ее воспроизводства. Из всех возможных способов иерархической организации общества - в соответствии с классом, возрастом, рангом, занятием и т.д. - гендер воспринимался как самый естественный, а покушения на его незыблемость - как самые опасные. |