Путилов_Фольклор и народная культура. I. фольклор как вербальная культура к спорам о границах предмета Вопрос о границах и объеме понятия фольклор
 Скачать 1.26 Mb.
|
|
Один из самых полных списков видов и форм фольклора как комплекса вербальных и невербальных явлений духовной культуры предложен А. Дандесом. Одну группу составляют мифы, легенды, сказки, шутки (анекдоты — jokes), заклинания (charms), суеверия, благословения (blessings), пословицы, загадки, песнопения (chants), проклятия (ругательства — curses), клятвы, оскорбления, остроты (колкости — retorts), насмешки («шпильки» — tаunts), поддразнивания (teases), тосты, скороговорки, приветственные и прощальные формулы. В следующей группе соседствуют танцы, драма (и представления мимов), искусства, верования, медицина, инструментальная музыка, песни, диалектная речь, сленг, сравнения, употребляемые в обыденной речи, метафоры, имена, прозвища, названия мест. Далее следует раздел folk poetry: от устной — эпоса — до рукописных сборников стихов, эпитафий, надписей на стенах и в общественных местах, стихов, сопровождающих скакание через веревочку (ballboun-cing rhymes), стихов при игре пальцами рук и ног. Наконец, список завершается играми, жестами, символами, молитвами (перед едой и после еды) и просьбами, грубыми шутками, народной этимологией, рецептами блюд, стегаными и вышитыми узорами, выкриками уличных торговцев, традиционными сигналами, призывающими животных или заключающими команду, к ним обращенную, штампами на конвертах и традиционными репликами, после чиханья например, а также крупными формами — фестивалями, праздничными обрядами, специально отмеченными днями. Стороннего читателя может смутить не только обилие рубрик, но и их группировка. В списке множество неканонических форм, плохо укладывающихся либо даже вовсе не укладывающихся в привычную жанровую обойму. Признавая, что список этот отражает размытость критериев, отсутствие ясных границ, разделяющих предметное поле фольклористики, этнографии и лингвистики, не будем все же спешить и задумаемся над тем, что за его пестротой и внешней неупорядоченностью кроется понимание фольклорности как некоего интегрирующего начала. К тому же список по существу открыт для включения в него материалов любой этнической культуры и вновь открывающихся фактов [274, р. 1-3]. Попытку обосновать широкую трактовку предметного поля фольклора в границах духовной культуры предпринимает П. Маранда. Фольклорная культура как целое включает план эстетический и план «иррациональных верований» и базирующихся на них действий. Она не может быть разделена на части, но подлежит изучению с разных точек зрения и разными специалистами [312, р. 82]. Таким образом, на первое место выдвигается понимание фольклора как ментальной сферы культуры. По словам другого ученого, фольклор -это не закрепленные какой-либо формой записи ментифакты (термин, употребляемый по аналогии с термином «артефакт» и относящийся к созданиям духовного творчества). Чтобы узнать фольклорные ментифакты, нужно непосредственное — «лицом к лицу» — общение с ними [263]. Упор на ментальности характерен не только для американских ученых. «Мысль о том, что за различными элементами фольклора стоит какая-то целостная система — “идеология”, “картина мира” или даже философия», по словам В. Фойта, не нова, но она «получила убедительное подтверждение лишь в нашем веке, благодаря развитию социальной психологии» [225, с. 191]. «Фольклор оказывается основным — а подчас и единственным — источником, рисующим тюркское видение мира... Авторы... использовали те фольклорные произведения, в которых максимально полно отражена картина мира» [217, с. 14]. Если фольклор принадлежит к сферам духовной культуры, выступая как ее часть, то мы вправе говорить о фольклорной культуре (в более точном смысле — субкультуре) как относительно самостоятельном явлении — со своими достаточно зыбкими границами и своим объемом составляющих (разумеется, и со своими специфическими качествами; но об этом — специально в следующем разделе книги). 4 Убеждение в том, что понятие «фольклор» должно быть сохранено лишь за комплексом разнообразных традиций, объединяемых художественным началом, в наше время разделяют представители многих национальных научных школ. Но, конечно, доводы сторонников не совпадают, равно как и конкретизация этого положения. Ф. Атли выделяет folk art в особую область, руководствуясь в первую очередь операциональными соображениями: «поле культуры требует разделения труда» [328, р. 203]. По его наблюдениям, для большинства американских антропологов фольклор обозначает «неписанную литературу» [ibid., p. 194]. М. Херсковитц замечает ту же тенденцию, объясняя ее развитием этнографического метода, обнаружившего дефекты прежнего сравнительного подхода, базировавшегося на концепции культурных пережитков [286, vol. 1, р. 400]. Своеобразный компромисс с прежними «широкими» концепциями предлагает Дж. Фостер: прилагая термин «фольклор» к «неписанным литературным манифестациям всех народов», он позади этого «центрального литературного ядра» видит разного рода явления — игры, церемонии, колдовство и др., которые сами по себе не составляют фольклор, но могут рассматриваться в фольклористическом духе [ibid., p. 399]. Для У. Бэскома фольклор — это verbal art, явно родственное литературе, а также другим искусствам, но отличающееся формами создания и выражения. Все остальное — материальная культура, графическое и пластическое искусство, технология и экономика, социальная и политическая организация, религия — подпадает под общее понятие «культура» [ibid., p. 398]. Для характеристики положения дел в странах, еще недавно официально ориентировавшихся на теоретические и методологические установки советской науки, но одновременно создававших самостоятельные концепции фольклора, особенно показательны труды болгарских ученых. В новейшей болгарской фольклористике успешно разрабатывается понимание фольклора как типа художественной культуры со своими определяющими социологическими и эстетическими признаками. При этом подчеркивается единство составляющих фольклорную культуру: необходимо «видеть реальное бытие словесного, музыкального, танцевального, драматического и изобразительного искусства в структуре одной системы, существующей исторически в культуре всякого народа», а не просто «избрать одно и признавать или нет наличие второго и третьего» [78, с. II]. По мнению Т. Ив. Живкова, не следует «категорически противопоставлять» «вещественное» искусство «исполнительскому», «материальное» —«нематериальному», «статичное» — «процессуально-динамичному»; правильнее рассматривать их как «диалектически противоречивые и единые части целого». «Вырывая народные пластические искусства из сферы фольклора, мы “разрушаем” его как систему». Напротив, целостный взгляд «дает нам верную картину специфики фольклора как художественного творчества» [там же, с. 33]. Разумеется, этот подход не мешает дифференцировать систему фольклора по составляющим, создавать соответствующую классификацию и сосредоточиваться в конкретных исследованиях на отдельных видах фольклора. Для понятия «словесный фольклор» Живков считает правильным закрепить за ним ограниченное значение: «народное рассказывание», «народный разговор», «народная риторика». По словам П. Бочкова, самостоятельное рассмотрение «сферы слова» ограничивает возможности системного исследования фольклора, хотя и позволяет раскрыть его со многих (и часто неожиданных) позиций [35, с. 103]. Заметим также, что в сегодняшней болгарской фольклористике нет ригористического отношения к «табели жанров»; существует живое понимание того, что «эмоционально-образная субстанция», проникая во все виды социального общения, «объективируется в разных степенях и формах», и диапазон здесь весьма широк — «от образного строя речи до сказки» [78, с. 35] (ср. [146]). Практически болгарские фольклористы систематически обращаются к таким фактам традиционной культуры, которые, строго говоря, к сфере художественной не относятся, и ученые их чаще всего игнорируют. В советской фольклористике заметна тенденция к объединению в категорию фольклора «всех разнообразных видов художественного творчества народных масс (словесного, музыкального, хореографического, драматического, прикладного).» Главный довод -комплексный, синкретический характер этого творчества, предполагающий комплексный же научный подход [65, с. 18-21]. Отметим важное уточнение: фольклор как художественный феномен «является в действительности одновременно искусством и неискусством» [66, с. 34]. Принципу комплексности в сущности не противоречит выделение в самостоятельную область фольклора как «искусства слова». Сторонники такого выделения не оспаривают этого принципа, они просто в своей исследовательской практике его игнорируют, сосредоточивая все внимание на анализе «чистого» слова. Термин «фольклор» оказывается синонимом понятий «устная словесность», «народная поэзия» и т. д. * * * Подведем некоторые итоги нашего, вынужденно беглого, обзора. Они могут быть сведены к небольшому набору оппозиций. Первая из них — материальное-духовное. При кажущейся очевидности выделения традиционной культуры из фольклорного комплекса и предоставления ее в распоряжение этнографии стоит учитывать одно-из важных завоеваний науки, открывшей, что глубинное духовное начало пронизывает всю «физическую» традицию с ее сложным предметным фондом, изощренными способами изготовления и употребления, с разветвленными способами хозяйствования, жизнеобеспечения, бытового уклада. А ведь в этой духовности заложено немало непосредственных и опосредованных элементов фольклорной культуры. Жилище с его характерной планировкой, внешней и внутренней, предметы быта, орудия труда, подробности производственной жизни являются хранилищами мифологических представлений о мире, знаний, в которых непременно присутствуют элементы фантазии, «художественности» [23]. Следующая оппозиция — культура вербальная-невербальная. Попытки отгородить их носят искусственный характер. Достаточно выразительно показано, что в фольклорной культуре традиционные идеи, воззрения, элементы мифологии, вообще система значений формулируются не обязательно в слове: изоморфными по отношению к нему выступают ритуалы, социальные акты, обычаи и этикет, типовые ситуации быта и т. д. Слово с трудом поддается вырыванию из всего массива традиций, а будучи вырванным, утрачивает (словно бы упрятывает) свойственные ему семантику и функции. Наконец, третья оппозиция — искусство-неискусство. Разумеется, в фольклорной культуре эстетическое начало сильно, в ряде случаев оно выступает на первый план. В ней есть системы с преобладанием художественности. Это, однако, не дает оснований для выделения таких систем в некую обособленную зону, куда нет входа для систем, где художественность выступает в ослабленных формах либо вообще находится под вопросом. Существуют, по-видимому, «над-эстетические» факторы, которые способны объединить пестрый на первый взгляд материал культурной традиции. Реальность такова, что в этой традиции множество явлений переходного порядка, находящихся на грани искусства и неискусства, переходящих эту грань то в одну, то в другую сторону. Что особенно существенно и с чем нельзя не считаться — это пронизанность эстетическим началом всего массива традиционной культуры. Любые предметы — орудия труда, инструменты, утварь, одежда, постройки и т. д. и т. п. — при всей своей прагматической целесообразности так или иначе художественно окрашены и нередко могут рассматриваться и как произведения искусства. С другой стороны, художественные в собственном смысле слова явления в абсолютном своем большинстве повязаны с различными прагматическими функциями неэстетического плана. Другими словами, разброс мнений относительно объема и границ категории фольклора вытекает из самой специфики, из природы традиционной культуры. Вырисовываются пять основных позиций в отношении к предметному полю фольклора. Отвлекаясь пока от аспектов, относящихся к стадиально-историческим и социально-групповым характеристикам (о них — особый разговор), сформулируем их. 1. Фольклор включает всю совокупность, все многообразие форм традиционной культуры. 2. К фольклору относится весь комплекс традиционной духовной культуры, реализуемой в словах, идеях, представлениях, звучаниях, движениях, действиях. 3. Фольклор включает только комплекс явлений духовной культуры, относящихся к искусству. 4. Фольклор — это в первую очередь сфера словесного искусства. 5. К сфере фольклора относятся явления и факты вербальной духовной культуры во всем их многообразии. 5 Для автора настоящей книги именно пятая позиция представляется особенно актуальной и требующей более обстоятельного рассмотрения. Позиция эта в последнее время получает все большую поддержку в отечественной науке, чему в немалой степени содействовало включение в сферу исследования свежих, нестандартных материалов, почерпнутых из традиционной культуры, связанное с этим умножение научных методик, расширение междисциплинарных изучении, успехи таких дисциплин, как этнолингвистика и этномузыкознание, укрепление связей фольклористики с этнографией. Живая и многосторонняя исследовательская практика преодолевает догматически установленные границы предметного поля и возбуждает теоретическую мысль на новые поиски. Заслуживает всяческой поддержки работа, связанная с проблемами реконструкции славянских древностей и восстановлением богатого фонда традиционной духовной культуры славян. В связи с этим приведем высказывание руководителя этой работы Н. И. Толстого: «Определение места народного творчества в общенародной (общенациональной) культуре славянских народов осложняется разным пониманием границ, объема и сущности самого понятия “фольклор”. Чрезмерно узкое определение фольклора как исключительно словесного народного творчества, ограниченного рядом особо выделенных жанров и текстов, имеющих художественную ценность, оставляет вне пределов фольклора обширные области народных представлений, народных знаний и народного поведения, которые как раз и связывают фольклор с другими элементами культуры. Рассмотрение обрядовых поэтических фольклорных текстов вне обряда, так же как и словесной стороны заговора вне ее действенной и предметной стороны, ведет к отрыву текста от функции, от действий и представлений, породивших этот текст, к одностороннему пониманию текста и фольклора... Понимание фольклора в широком смысле этого слова и ощущение его причастности к народной духовной культуре в целом требует от фольклориста более пристального внимания к малым и “пограничным” жанрам — закличкам, благопожеланиям, заговорам, призывам и приглашениям, отгонным ритуальным монологам и диалогам, плачам, народным представлениям о природе, животном и растительном царстве и т. п.» [206, с. З]. Идея расширительного толкования фольклора конкретизирована, в частности, в «Программе Полесского этнологического атласа», где выделен раздел «Представления о природе — Фольклор». Здесь наряду с привычными для фольклористики темами мы находим: «Приветствия... запреты; Народный культ святых; Тексты перед сном, дальней дорогой, началом работ; Бранные формулы; Старое название села, предание о происхождении» [153, с. 45-46]. Теоретически вполне обосновано, а в научном плане чрезвычайно перспективно включение в сферу словесного фольклора всей традиционной словесности, обращающейся в данной среде, отнесение к фольклору всего, что традиционно выражено и закреплено в виде ли пространного организованного текста, вербальной формулы, или повторяющегося в типовых ситуациях и обстоятельствах — имеющего некий устойчивый смысл — выражения, а также отдельных слов, несущих «свою», привычную для данной среды семантику. Фольклорист не должен бояться, что, расширяя поле фольклора, он неизбежно вторгнется в сферы, принадлежащие собственно лингвистике, диалектологии, этнонимике и т. п. Пересечение полей неизбежно, а вот строгое соблюдение границ может привести к образованию «пустот», вовсе оставленных наукой. На пересечении материалов представители разных дисциплин вступают не в конфликт, но в контакт. В идеале же стоит стремиться к многопрофильной специализации, к объединению в одном лице профессиональных знатоков в разных областях. В этом направлении у нас уже есть удачные опыты: целый ряд выполненных в последнее время работ могут расцениваться как этнолингво-фольклористические — и по методике, и по задачам, и по результатам. В свете сказанного одной из важнейших задач выступает составление возможно более полного по жанровому составу фонда фольклорной культуры отдельного этноса, регионов, локальных и социальных, профессиональных, половозрастных групп. Разумеется, столь же важно выявление возможно более представительного корпуса текстов, относящихся к каждому из жанров. Наконец, на первый план выдвигается задача исследования многообразия функциональных связей жанров и текстов, получающих свое как внешнее, так и глубинное выражение в структуре, семантике, сюжетике и др. Выводя вербальный фольклор за искусственно навязанные ему пределы, мы вовсе не устраняем эстетическое начало как один из существенных факторов. Но, во-первых, сама категория эстетического должна рассматриваться не в рамках канонической теории литературы, а в контексте народной эстетики, охватывающей так или иначе всю народную культуру. Во-вторых, анализ собственно художественных жанров не может быть ограничен задачами эстетического (идейно-художественного) порядка, он должен предполагать осуществление гораздо более широкого круга разных задач. Наконец, в-третьих, необходимо примириться с тем фактом, что далеко не все в фольклоре подлежит художественным оценкам и применению традиционных эстетических (т. е. идейно-художественных) критериев. Возвращаясь к вопросу о жанровом фонде, обратим внимание на то, что для русского фольклора, скажем, уже давно и с разных сторон предлагались опыты его серьезного расширения. М. Я. Мельц в своих библиографических сводах чутко уловила эту тенденцию, выделив ряд рубрик — и в разделе «Тексты», и в разделе «Исследования»: «Первобытные верования, демонология, мифология» [173, 1961]; «Приметы, поверья, гаданья, народный календарь», «Мифология, верования» [173, 1966]; «Мифология, верования и приметы» [173,1967]; «Описание примет, суеверий, поверий, гаданий, толкований снов и языческих представлений древних славян» [173, 1981]. Взгляд на вербальный фольклор как средоточие традиционной культуры устного слова, организованного по различным правилам, обязательно включенного в систему традиционных связей, так или иначе ритуализованного, а отсюда характеризуемого множеством форм, их дробностью, «специализированностью», влечет необходимость открыть шлюзы для неканонических форм, в том числе возникающих и функционирующих в конкретных географических, социальных и групповых средах. Не случайно, конечно, неканонический материал заявлял о себе наиболее громко в работах, относившихся к фольклору именно таких сред. М. К. Азадовский, намечая в работе 1925 г. актуальные темы по русскому фольклору Сибири, назвал рядом с жанрами, давно освоенными наукой, арестантские песни; ворожбу и гадания; игры и игровые песни; космогонические представления; народный календарь; поверья крестьян; посиделки и вечерки; приисковые песни; сектантский фольклор [7, с. б]. |