Главная страница

фп. Нерсесянц Владик. Философия права. Учебник для вузов - royallib.. Институт государства и права Российской академии наук Академический правовой университет


Скачать 1.94 Mb.
НазваниеИнститут государства и права Российской академии наук Академический правовой университет
Дата02.01.2021
Размер1.94 Mb.
Формат файлаrtf
Имя файлаНерсесянц Владик. Философия права. Учебник для вузов - royallib..rtf
ТипУчебник
#165553
страница13 из 71
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   71

Глава 2. Социализм и право




1. Мера "равенства": общепринудительный труд вместо права



Сохранение буржуазного "равного права" при социализме, согласно марксизму-ленинизму, необходимо, как мы видели, лишь для распределения предметов индивидуального потребления. Это "право" ограничивается только данной сферой и уже не распространяется на отношения людей к обобществленным средствам производства. Подобным сведением объектов личной собственности к предметам индивидуального потребления (а это — лишь следствие уничтожения частной собственности на средства производства), конечно, радикально исключается возможность эксплуатации одного индивида другим индивидом, поскольку все индивиды лишены здесь собственности на средства производства. Это ясно само собой. Другое дело, что такая личная потребительская "собственность" в условиях тотального обобществления средств производства и соответственно централизованного планового хозяйства и распределения, всеобщего принудительного труда, диктатуры пролетариата и т. д. (в духе принципиальных требований марксистской теории и практики реального социализма) вообще не является собственностью в строгом (экономическом и правовом) смысле данного понятия.

Реальная историческая практика показала, что под этой "личной собственностью" по сути дела имеется в виду специфический (внеправовой и внеэкономический) феномен — тот или иной властно устанавливаемый ограниченный набор продуктов и предметов индивидуального потребления. В силу отсутствия реального товарно-денежного производства и рыночных отношений определение трудового эквивалента (для осуществления оплаты и потребления "по труду"), как, впрочем, и само существование эквивалентных (т. е. правовых) отношений между отдельным производителем, лишенным не только средств производства, но и собственности на свою рабочую силу, с одной стороны, и всесильным распределителем потребительских благ (монопольным обладателем диктаторской власти, всех производительных сил и богатств страны) оказались чистой утопией.

Социализация средств производства вместе с ликвидацией прежней экономической зависимости ("экономической несвободы") в условиях господства буржуазной частной собственности преодолела и соответствующие правовые формы, сам принцип формального (правового) равенства и свободы индивидов. Внеэкономические и внеправовые средства и методы возникновения и функционирования реального социализма во всех сферах жизни продемонстрировали невозможность также и ограниченного сохранения права при социализме — так называемого буржуазного "равного права" для регуляции процесса распределения продуктов индивидуального потребления "по труду".

Вместо доктринально предсказанного, идеологически прокламированного, законодательно закрепленного и вместе с тем логически и практически абсолютно невозможного в условиях социализма принципа оплаты (и потребления) "по труду" фактически сложилась, как известно, властно-централизованная, мелочно детализированная, социально дифференцированная и скрупулезно иерархизированная система оплаты и потребительского снабжения населения ("трудящихся") по принципу пресловутой "уравниловки".

Такая метаморфоза имеет свою объективную логику и внутреннюю необходимость. Иначе по существу и быть не могло. Поэтому метаморфозы реализации марксистской теории и реалии практического социализма, обычно выдаваемые за субъективистские "деформации" и "искажения" в силу "неблагоприятного" стечения привходящих, внешних обстоятельств, должны быть и в этом пункте поняты в их объективной внутренней необходимости, а не как нечто случайное, к сути дела не относящееся и легко устранимое.

Во всех своих аспектах и проявлениях (социальных, экономических, политических, духовных, нравственных, бытовых и т. д.) коммунистическая социализация средств производства и самих производителей по существу и фактически означает деиндивидуализацию, обезличение, коллективизацию, омассовление человека, превращение его в неразличимый и лишенный самостоятельности "строительный материал" всеохватывающей массы (классово политизированной и идеологизированной "трудовой массы", "трудящихся масс", "трудового народа"), в послушный, безвольный и бесправный "винтик" тоталитарной машины. Причем это — в лучшем случае, а в худшем случае (при негативной классовой маркировке человека) он оказывается подлежащим уничтожению "врагом народа", врагом "трудящихся масс", "лагерной пылью" Гулага. Такова, как известно, логика и практика насильственного процесса возникновения и утверждения реального социализма, которые по сути своей остаются в русле и в рамках марксисткой теории путей, средств и форм социализации и коммунизации жизни людей.

История становления человека — это история его индивидуализации, история его высвобождения из первичной стадности и всепоглощающей первобытной общности и коллективности, история дифференциации исходного тотального целого на социальные атомы, автономизирующихся индивидов. Мера этой автономизации индивида (следовательно, его независимости, свободы и права) в рамках наличного и социально-исторически развивающегося общества как раз и есть показатель ступени человеческого прогресса, степени очеловеченности людей, меры человеческого измерения людской массы и сложившегося типа социальной общности (данного социума).

Только в силу и в меру его индивидуальности и индивидуализированное людское существо является человеком, и только как индивид выступает (и вообще может выступить) в качестве конкретно определенной личности, самостоятельного субъекта в соответствующей области жизни и общественных отношений, экономического, правового, морального и т. д. "лица". Индивидуализированность человека (человек-индивид), таким образом, — это не только его природная уникальность, но и опорная форма (тип, парадигма) его социальной квалификации (смысла и характера его признанности или непризнанности).


Что же представляет собой человек при социализме с точки зрения социального признания или отрицания его в качестве индивида?

Прежде всего ясно, что социализация средств производства, ликвидирующая частную и вообще всякую индивидуальную собственность на средства производства, означает отрицание индивида как субъекта (личности, лица) экономических и правовых отношений, предметом и объектом которых являются средства производства. Уничтожение этого аспекта и компонента человеческой личности (т. е. отрицание, непризнание отдельного человека как владельца индивидуальной собственности на средства производства и как субъекта права такой собственности) диктуется самой сутью социализма (и теоретического, и практического).

В "Манифесте", касаясь распространенных обвинений коммунистов в том, что вместе с уничтожением частной собственности они упраздняют также личность и свободу, Маркс и Энгельс пишут: "Действительно, речь идет об упразднении буржуазной личности, буржуазной самостоятельности и буржуазной свободы"108.

Но реализация этих идей — уничтожение буржуазной личности (экономической, правовой, моральной и т. д.), буржуазного индивидуализма и т. д. — не привела к формированию какой-то новой (социалистической, коммунистической, небуржуазной) личности — экономически, юридически, морально, религиозно и т. д. свободного, независимого и самостоятельного индивида. С точки зрения социализма (и коммунизма), любой индивидуализм — это неизбежно буржуазный индивидуализм, все равно в сфере экономики, политики, права, морали или в духовном творчестве. Социалистический (или коммунистический) индивидуализм — чистый нонсенс: ни логически, ни практически в условиях тотальной социализации и коллективизации он просто не возможен уже в силу отсутствия своего носителя — автономного индивида.

Обобществление средств производства, их политизация, "огосударствление", обезличивание, отчуждение от отдельных, реальных людей так же преодолевает и ликвидирует фигуру человека-индивида в экономической сфере, как система и режим диктатуры пролетариата — в политической сфере, монопольное господство коммунистической партийной идеологии — в сфере духовной жизни и т. д. Причем эти разные направления и области преодоления человека-индивида — лишь различные формы проявления внутренне единых, взаимосвязанных и взаимодополняющих друг друга сторон, аспектов и сфер тотального целого — социализированного строя. Одно с другим неразрывно связано: невозможно уничтожить индивида-собственника и в то же время — в условиях концентрации в одном центре всех средств власти и богатства (в руках "государства", диктатуры пролетариата, коммунистической партии) — сохранить свободного индивида, субъекта права, моральную личность, да и вообще самостоятельного человека-индивида.

В рамках и в контексте марксистской теории и социалистической практики члены общества — прежде всего производители и потребители. Признаваемая здесь применительно к ним "личная собственность" — это потребительская плата (все равно в какой форме — натурой, квитанциями, трудоднями, карточками, денежными знаками или иным видом "удостоверения от общества"109) отдельному производителю за его труд. Причем количество и качество как "трудового пая" отдельного члена общества, так и причитающегося ему потребительского пая устанавливаются властным, планово-централизованным путем. Иначе и быть не может в условиях отсутствия стоимостных, товарно-денежных и рыночных отношений, поскольку "индивидуальный труд уже не окольным путем, а непосредственно существует как составная часть совокупного труда"110. Объем и характер вычетов из совокупного общественного продукта (т. е. итога совокупного труда), включая все вычеты из труда отдельного производителя, а следовательно, объем и способы распределения "той части предметов потребления, которая делится между индивидуальными производителями коллектива"111, определяются не на основе экономических и правовых отношений и норм, а средствами властноцентрализованного распределения трудовых ресурсов и потребительских предметов.

Здесь ни теоретически, ни практически не остается условий и места для индивидов и их формального равенства, — т. е. вообще почвы для буржуазного "равного права", — при определении меры труда и потребления для членов социалистического общества.

Согласно марксизму единственным основанием для сохранения буржуазного "равного права" при социализме является оплата по труду. Однако такое всеобщее трудовое измерение означает прежде всего и в конечном счете определение людей (членов социалистического общества) лишь в качестве "трудящихся", "только как рабочих"112. Но отсюда (т. е. из социально-политического признания людей лишь в качестве "людей труда", "трудящихся", "рабочих" и т. д.) вовсе не следует признания отдельного "трудящегося", "рабочего", "человека труда" в качестве экономически и юридически свободного и самостоятельного человека-индивида — субъекта собственности, права, морали и т. д. Напротив, такое только "трудовое", "рабочее" измерение и признание людей как раз исключает саму возможность их экономического, правового, морального и т. д. измерения.

Конечно, если люди — это только "рабочие", то они, во-первых, все должны работать (всеобщая трудовая повинность по социалистическому принципу: "кто не работает, тот и не должен есть", т. е. принудительный характер труда), а во-вторых, только "трудящимся" (только "за труд, за "трудовой пай") может полагаться и "потребительский пай". Но складывающееся здесь соотношение между потребительским и трудовым паем, между трудом и потреблением, между людьми в качестве производителей и этими же людьми в качестве потребителей определяется не принципом формального (правового) равенства, а политико-властными (внеэкономическими и внеправовыми) регуляторами.

Оплата "по труду" (по его количеству и качеству) и, следовательно, соответствующее "право производителей пропорционально доставляемому ими труду"113 здесь невозможны уже потому, что вместо объективных форм и критериев выявления общественно значимого количества и качества труда (через товарно-стоимостные и рыночные формы, свободу спроса и предложения, купли и продажи и т. д.) в условиях обобществления средств производства и труда начинают действовать произвольные, властно определяемые формы и критерии. Труд оплачивается здесь не по его количеству и качеству, а по политико-властной оценке труда и его носителей (соответствующих социальных слоев, групп, классов) в системе диктатуры пролетариата и тоталитарного строя. Связь между оплатой и трудом становится социально-политической и теряет экономико-правовой характер. Об отсутствии каких-либо пропорциональных (т. е. эквивалентных, экономико-правовых) связей и соотношений между потреблением и трудом при социализме свидетельствуют пресловутые трудовая "выводиловка", потребительская "уравниловка" и т. д. в сочетании с "номенклатурным" распределением благ и потребительских привилегий.

При капитализме, согласно марксистскому варианту трудовой теории стоимости (в рамках которой, кстати говоря, качественные различия между разными видами труда игнорируются и сводятся к количественным различиям), количество и качество труда, цена товара (в том числе и рабочей силы, а следовательно, и размеры прибыли, прибавочной стоимости, зарплаты юридически свободного наемного рабочего и т. д.) определяются через рыночный механизм, спрос и предложение на товары и услуги, т. е. стихийно, "окольным путем". Причем, отмечает Маркс, при таком "товарообмене обмен эквивалентами существует лишь в среднем, а не в каждом отдельном случае"114. При социализме же (на низшей фазе коммунизма) обмен одной формы труда (трудового пая) на другую форму труда (в виде потребительского пая), принцип равенства, эквивалентности сохраняются, по Марксу, в каждом отдельном случае. Кто же и каким образом при социализме может заменить собой отсутствующий здесь товарно-стоимостной, рыночный механизм выявления количества и качества каждой уже заранее обобществленной и общественно признанной (без всякого рынка, спроса и предложения и т. д.) части "совокупного труда"?

В марксистской теории нет прямого ответа на этот вопрос, но в контексте марксистского учения о низшей фазе коммунизма предполагается, что политическая власть в условиях обобществления средств производства (диктатура пролетариата) сможет непосредственно и прямо (минуя "окольный" путь рынка и т. д.) установить качество и количество всех видов труда и на этой основе обеспечить эквивалентность и равенство (а, следовательно, принцип буржуазного "равного права") в соотношении между оплатой за труд (потребительским паем) и самим "трудовым паем" (количеством и качеством труда). Но труд (с его качеством и количеством) лишь в его товарнорыночном опосредовании (вместе с другими товарами) приобретает свое общественно значимое количественное и качественное измерение, осуществляемое в правовой форме свободных сделок по принципу формального равенства договаривающихся сторон.

Причем всеобщим масштабом и равной мерой здесь, в свободных отношениях труда, является право, а не сам труд, который выступает не в качестве измерителя, а измеряемого: общественно значимые характеристики труда (его количество и качество) как раз и определяются реальным спросом и предложением и измеряются рыночной ценой соответствующего товара (в том числе и товара рабочая сила) по добровольному соглашению формально равных сторон.

Вне и без товарной формы труда (и как рабочей силы, и как продуктов труда), без проверки через механизм рыночного спроса и предложения нельзя говорить ни об общественно значимых измерениях количества и качества труда, ни об эквивалентности и равенстве между разными видами труда (в том числе и между трудовым и потребительским паем), ни, следовательно, о сохранении буржуазного "равного права" для распределения при социализме предметов потребления "по труду" ("равная оплата за равный труд"). Невозможно уничтожить товарные отношения труда и в то же время сохранить обусловленные ими эквивалентность обмениваемых благ, формальное равенство обменивающихся субъектов и в целом экономическое содержание и правовую форму обмена.

Товарно-денежные, рыночные отношения и соответствующие им правовые формы и принципы (эквивалентности, равенства и т. д.) являются естественно-исторически сложившимся и единственным адекватным и потому эффективным механизмом и способом определения (через свободное волеизъявление производителей и потребителей) общественно полезных и значимых свойств и характеристик труда, его количества и качества. Отсюда и незаменимое значение товарно-рыночных и правовых отношений для развития эффективности производства в его ориентированности на потребителя и удовлетворение его нужд, совершенствования труда и улучшения качества товаров, для научно-технического прогресса общества и роста его благосостояния.

Когда же индивидуальный труд уже без рыночного механизма реального спроса и предложения, без всякого объективного способа проверки и удостоверения его свойств и результатов со стороны самих членов общества, будущих потребителей продуктов этого труда, словом, непосредственно существует как составная часть совокупного труда, мы как раз оказываемся в знакомой ситуации реального (нетоварного, безрыночного) социализма с его неэкономическими и неправовыми отношениями производства и распределения продуктов труда. Количество и качество труда, его общественная полезность и значимость здесь определяются не рынком, не объективными потребностями самих участников процесса труда и потребителей его результатов, а "сверху", в централизованно-плановом порядке, путем политико-властных решений. Последствия этого общеизвестны — тенденция к производству для производства и его превращению в затратный механизм, диктат производства над потреблением, количественных показателей над качественными (не только в производстве и потреблении, но и во всех сферах жизни), минимизация личной потребительской "собственности", нивелирование труда и его оплаты ("выводиловка", "уравниловка" л т. д. — в пользу "низов", с привилегиями для "верхов", в ущерб лучшим, талантливым, творческим работникам), низкая производительность труда, отторжение научно-технического прогресса, хронический дефицит и низкое качество продуктов и услуг, полный запрет и криминализация хозяйственной самостоятельности и активности индивидов и параллельное широкое распространение нелегальных форм производства и распределения (от спекуляции, частнопредпринимательской деятельности, системы краж и хищений социалистического имущества и т. д. до мощной "теневой экономики", мафиозных политико-хозяйственных кланов и в целом организованной преступности).

Марксистское положение о сохранении при социализме буржуазного "равного права" для распределения предметов потребления "по труду" ("равная оплата за равный труд") по сути дела имеет в виду замену права — трудом, правового регулятора — трудовым регулятором, всеобщего правового масштаба и равной правовой меры — всеобщим трудовым масштабом и равной трудовой мерой. И надо признать, что процесс становления и утверждения реального социализма (по логике его идеологического, социального, политического и хозяйственного развития) по-своему подтверждает подобную замену — полное вытеснение права как специфического регулятора по принципу формального равенства (в том числе из сферы труда и распределительных отношений) и попытку внедрения прямой и непосредственной властнопринудительной "трудовой регуляции" во все сферы жизни общества.

Из направлений и форм подобной силовой "трудовой регуляции" можно, к примеру, назвать такие, как: борьба "трудящихся" против "нетрудящихся" и "нетрудовых доходов", "не трудящийся да не ест", всеобщая трудовая повинность и уголовная ответственность за уклонение от труда, железная "фабричная" дисциплина и трудовой распорядок для всего общества — вместо единого правопорядка, централизованно-плановый учет, использование и распределение трудовых ресурсов, "рабсилы" в масштабах всей страны, внеэкономические и внеправовые средства и формы прикрепления городского и особенно сельского населения к труду, к определенному месту, региону и сфере труда, возвышение "физического труда" и принижение, обесценение интеллектуальной деятельности, трудовое воспитание и перевоспитание людей для создания нового человека — "человека труда", массовое распространение исправительно-трудовых лагерей и колоний, уравнительные тенденции в труде и потребительском обеспечении с учетом места и значения соответствующих классов, слоев и групп трудящихся в общей иерархической организации "всех трудящихся" и т. д.

Причем практика использования такого "трудового регулятора", как во многом и его теория, была воодушевлена распространенными пролетарскими представлениями, будто "всех кормят" представители "физического труда", а творческая интеллигенция представители "умственного труда" ведут в своем большинстве нетрудовой, паразитический" образ жизни. Общественное богатство, согласно этим представлениям, создается лишь людьми "физического труда", так называемыми "непосредственными производителями" ("рабочими", "тружениками фабрик и полей" и т. д.). Что же касается различных форм умственной деятельности, то они, с точки зрения подобной "трудовой" идеологии и регуляции, или вредны и бесполезны, или, в лучшем случае, по необходимости (до полного преодоления противоположностей между умственным и физическим трудом) терпимы и нужны в меру обслуживания "трудовой интеллигенцией" потребностей социалистического производства и "интересов трудящихся", соответственно степени превращения результатов умственной деятельности в непосредственную производительную силу. Впрочем, истоки подобных представлений тянутся к трудовой теории стоимости, в рамках которой невозможно адекватно осмыслить ценность и значение науки, искусства, культуры и в целом творческой деятельности.

В целом реализация марксистских представлений о буржуазном "равном праве" при социализме — в виде измерения соответствующих общественных отношений "равной мерой — трудом"115, — практически ничем не отличалась от иных внеэкономических и вне-правовых мероприятий и установлений диктатуры пролетариата. Сфера распределительных отношений и оплаты производителей не была в этом смысле каким-то правовым исключением, не стала своеобразным "правовым Эльдорадо".

Да этого не могло произойти уже потому, что труд не может заменить право и выполнять его функции. Дело в том, что правовое равенство, равная мера права, право как всеобщий масштаб регуляции ("измерения"), с одной стороны, и трудовое "равенство", "равная мера" труда, труд как масштаб "измерения" общественных отношений, с другой стороны, — это два принципиально различных феномена. Право — это форма, принцип, мера, норма, масштаб для регулируемых ("измеряемых" и оцениваемых) фактических отношений, и оно (право) как регулятор и "измеритель" абстрагировано от самих этих регулируемых и "измеряемых" отношений, не совпадает с ними. Право регулирует и "измеряет" не право, а, например, трудовые, распределительные и другие отношения. Труд же сам по себе — это некая фактичность, фактический процесс, фактическое отношение, и он не может сам себя измерять и регулировать, не может быть собственной формой, принципом и нормой.

Количество и качество труда или просто количество труда (если качество представлено в виде определенного количества) — это по сути своей не непосредственные, а экономически (через рынок, спрос и предложение, ценовой механизм и т. д.) и юридически (формальная свобода, независимость и равенство участников соответствующих общественных отношений производства, обмена и распределения) опосредованные и лишь благодаря такому опосредованию действительно общественно значимые и добровольно признаваемые членами общества свойства и характеристики конкретно-определенного вида труда и его результатов. Когда количество и качество труда определяются без такого объективно необходимого экономико-правового опосредования, непосредственно (властно-приказным путем), дело в конечном счете сводится к произвольным характеристикам труда и его результатов, к отрицанию качества труда, пресловутой оценке труда "по числу", "по валу", к пустым "трудодням", к производству брака, никому не нужных предметов и продуктов, к "выводиловке" и "уравниловке", словом — к системе общественно вредных фикций, к оперированию мнимыми величинами относительно "количества" и "качества" труда и его итогов.

Ведь общественно значим и нужен людям не абстрактный труд (с отрицанием качества труда и отличий друг от друга разных видов труда), не абстрактное его количество, не "человекодни", а конкретный труд и определенные предметы, причем не кто-то "сверху", но лишь сам индивид, потребитель может по своему разумению и интересу решить, что, собственно говоря, ему нужно и сколько за это он добровольно готов заплатить. Такое естественное и объективно необходимое участие членов общества в определении общественной значимости и полезности того или иного вида конкретного труда и его конкретных продуктов теоретически и практически возможно лишь в соответствующих экономических (товарно-рыночных) и правовых (с соблюдением принципа формального равенства людей) формах. И реалии социализма (как практики и как исторической проверки марксистского учения) — наглядное тому подтверждение.

Если бы "равенство", "равная мера" и т. д. были бы непосредственными, внутренними свойствами самого труда, то человечеству не надо было бы изобретать другие общезначимые средства и масштабы (весы, рынок, деньги, право и т. д.) для "измерения" и определения его количества и качества. И всемирная история, включая и историю реального социализма, показывает и практически доказывает, что сам труд только при экономико-правовом бытии, оформлении, опосредовании и "измерении" является свободным трудом, трудом свободного, независимого и самостоятельного индивида, трудом свободных людей для свободных людей, трудом индивида— собственника, если не средств производства, то, как минимум (крайний случай — марксистский "пролетарий"), собственника своей рабочей силы, своих способностей к труду.

В условиях же уничтожения частной (и всякой индивидуальной собственности, в том числе и на свою рабочую силу) и обобществления всех богатств, средств производства фактически обобществленными, социализированными и "огосударствленными" оказываются все производительные силы страны, включая "рабсилу", "трудовые ресурсы" и т. д., словом — труд и его носители. Это находит свое выражение во всеобщей обязанности трудиться, во всеобщей трудовой повинности.

В "Минифесте" в качестве одной из мер "деспотического вмешательства в право собственности и буржуазные производственные отношения" (т. е. неэкономических и неправовых мер) указывается: "Одинаковая обязанность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия"116. Это положение было воспринято и развито Лениным, принято на вооружение и по сверхмаксимуму использовано в ходе строительства и утверждения социализма. "До тех пор, пока наступит "высшая" фаза коммунизма, — писал Ленин, — социалисты требуют строжайшего контроля со стороны общества и со стороны государства над мерой труда и мерой потребления..."117.

Движение к социализму, по Ленину, включает в себя "экспроприацию капиталистов, превращение всех граждан в работников и служащих одного крупного "синдиката", именно: всего государства, и полное подчинение всей работы всего этого синдиката государству действительно демократическому, государству Советов рабочих и солдатских депутатов”118. Речь, следовательно, идет о полном подчинении людей государству и всеобщем принудительном труде. С необходимостью обеспечения таких принудительных порядков и связано, согласно Ленину, сохранение и использование "буржуазного права" при социализме.

Под "государством" в ленинской трактовке имеется в виду "государство вооруженных рабочих"119, т. е. диктатура пролетариата. Причем это государство, как и всякое государство, характеризуется Лениным (в духе соответствующих положений марксизма) как аппарат насилия, машина классового подавления, которая отомрет вместе с правом лишь при полном коммунизме. "Только теперь, — писал Ленин, — мы можем оценить всю правильность замечаний Энгельса, когда он беспощадно издевался над нелепостью соединения слов: "свобода" и "государство". Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства"120.

Из данной трактовки ясно, что государство (диктатура пролетариата) и право ("буржуазное право") при социализме, согласно Ленину, — это не формы свободы, не формы ее бытия, выражения, осуществления и защиты, а, напротив, формы отрицания свободы, средства принуждения и организованного насилия.

Такое теоретическое понимание проблемы свободы и принуждения при социализме, полностью подкрепленное социалистической практикой, по существу означает объективную невозможность и фактическое отсутствие в условиях реального социализма права как принципа и норм формального равенства и свободы индивидов.

Невозможно также сохранение при социализме в сфере распределения буржуазного "равного права", поскольку в этой сфере, как и в других сферах реального социализма, отсутствуют, как мы видели, основания и условия, объективно необходимые для наличия и действия правового принципа формальной свободы и равенства индивидов.

Так, очевидно, что общеобязательность труда, всеобщая трудовая повинность при социализме, открыто признаваемая в марксистской теории и последовательно осуществленная практически в условиях реального социализма, представляет собой внеэкономическое и внеправовое принуждение к труду. Если даже такое насилие будет представлено в виде "конституционного" требования, закона и других общеобязательных актов (декретов, постановлений, указов, инструкций и т. д.), поддержанных "государственным" принуждением, то все равно оно, это насилие, останется внеэкономическим и внеправовым, будет по существу несовместимо со свободой индивида, с принципом формального равенства членов общества (и не только в распределительных отношениях). Само собой разумеется и то, что принудительность труда несовместима с правовым принципом формального равенства, свободы и независимости сторон (работодателя и рабочего, нанимателя и нанимающегося на работу) при заключении трудового договора. "Все граждане превращаются здесь, — писал Ленин о социализме, — в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие"121.

Но в подобной (прогностически обрисованной, а затем и практически осуществленной) ситуации всеобщей трудовой повинности не остается места для самостоятельного индивида и его свободного выбора — для действительно добровольного найма на работу и тем более для договорно-правового определения условий труда и его оплаты. Тот, кто не по своей воле обязан трудиться, а если не "трудоустроился" сам, будет "трудоустроен" принудительно (в данном случае все равно — в качестве заключенного или нет), тот, конечно, не может рассматриваться ни в качестве субъекта права на эквивалентную оплату его принудительного труда, ни в качестве субъекта права вообще.

Таким образом, спрогнозированный Марксом для социализма принцип "Каждый по способностям, каждому по труду" не только не господствует при социализме, но и вообще не стыкуется с ним. Оплата по труду — это, по сути, принцип именно капитализма, а не социализма: для его реализации необходимы право, свобода личности и собственности, свобода труда и трудового договора — словом, все то, что характерно для капитализма и прямо отрицается социализмом.

Уничтожение частной собственности и обобществление средств производства хотя и ликвидировали прежнюю эксплуатацию человека человеком, но не привели к предсказанному "освобождению" труда и преодолению отчуждения непосредственных производителей от средств производства и продуктов труда. В условиях господства буржуазной частной собственности формальное (правовое) равенство и свобода всех индивидов сочетаются с экономической зависимостью несобственника от собственника. При социализме в силу отсутствия индивидуальной собственности на средства производства нет ни этой экономической зависимости одного индивида от другого, ни, следовательно, выражающей такую зависимость "эксплуатации человека человеком" (в ее марксистском понимании), т. е. экономического, производственного присвоения одним человеком части результатов труда другого человека.

Но члены социалистического общества, все без исключения лишенные права индивидуальной собственности на средства производства, оказываются в полной внеэкономической и внеправовой зависимости от политической власти (от "государства" диктатуры пролетариата во главе с коммунистической партией), централизовавшей в своих руках все производительные силы страны, все социализированное имущество. В рамках такой тотальной политической (властнопринудительной, организованно-насильственной) зависимости людей от "государства" — монополиста власти и всего богатства страны именно оно регламентирует все вопросы жизни и труда членов общества, включая и размер потребительской платы за труд, а следовательно, и величину присваиваемого прибавочного продукта.

Такое основанное на политическом насилии присвоение прибавочного продукта является, конечно, формой угнетения людей, но это не эксплуатация в экономико-правовом смысле не только потому, что здесь вообще отсутствуют экономические и правовые отношения между государством и непосредственными производителями, но и потому, что у "государства" при социализме нет своей собственности. В силу этого все государственное присвоение (за счет минимизации оплаты труда) автоматически увеличивает социалистическую собственность общества и народа в целом, "всех вместе".

Таким образом, государственное присвоение прибавочного продукта у непосредственных производителей при социализме не является экономико-производственным присвоением (т. е. эксплуатацией) в пользу какого-либо индивида или конкретно-определенного субъекта собственности на средства производства (государства, государственных органов, должностных лиц и т. д.), поскольку таковые в принципе исключаются абстрактной конструкцией социалистической собственности "всех вместе, но никого в отдельности".

Если бы то, что обычно применительно к социализму называют "государственной собственностью", действительно было бы собственностью именно государства как обособленного и самостоятельного субъекта права собственности, то тогда государственное присвоение прибавочного продукта было бы не только угнетением, но и эксплуатацией работников государством. Но "государство" при социализме — лишь представитель абстрактно-всеобщего владельца социалистической собственности — общества и народа в целом, "всех вместе, никого в отдельности".

Вместе с тем ясно, что государственное присвоение неоплаченной части продукта труда членов общества усиливает хозяйственную монополию политической власти, служит источником для обеспечения потребительских привилегий правящей партийно-политической элиты и в целом укрепляет тоталитарную систему управления страной. Но привилегии членов правящей элиты (как следствие перераспределения среди них части присвоенного прибавочного продукта) представляют собой не экономико-производственное присвоение, а косвенное потребительское присвоение (в виде большей зарплаты, спецобслуживания, различных форм "номенклатурного" обеспечения, предоставления персональных дач, машин и т. д.). Однако существенное экономическое отличие такого косвенного потребительского присвоения при. социализме от эксплуатации человека человеком состоит в том, что потребительские привилегии (и соответствующие виды потребительского присвоения) не выходят за границы принципа социализма (отсутствие экономического неравенства, запрет частной собственности на средства производства и их обобществление). И как бы ни были велики и разнообразны эти потребительские присвоения, никто (в том числе ни один член высшей элиты) в принципе и легально не имеет привилегии на экономическое неравенство — привилегии частной собственности на средства производства, привилегии производственного присвоения, привилегии капитализации и эксплуатации.

Совсем другое дело — нелегальные формы производственного присвоения при социализме ("теневая экономика", мафиозные политико-хозяйственные кланы и т. д.), при организации которых, помимо прямых хищений и иных преступных присвоений объектов социалистической собственности, фактически могут быть использованы и, следовательно, капитализированы накопленные средства потребительского присвоения. Но широкое распространение этих нелегальных форм экономической деятельности в последний период существования социалистического общества как раз и свидетельствовало о фундаментальном кризисе социализма — кризисе самого его принципа.

С учетом общественной, общенародной природы и принадлежности социалистической ("огосударствленной") собственности можно сказать, что государственное присвоение прибавочного продукта — это по сути и в конечном счете общественное присвоение: то, что посредством политического принуждения взято (недодано) у отдельных членов общества, отдано (за вычетом потребительских привилегий "уравниловки") обществу и народу в целом, "всем вместе". Но и это не эксплуатация (в экономико-правовом смысле) обществом в целом отдельного своего члена. Хотя, действительно, социализм — такой строй, где в принципе каждый работает (должен работать) на все общество, на весь народ, на "всех вместе", однако, во-первых, не вся потребительская ("проедаемая") часть общественного (через "государство") присвоения прибавочного продукта идет на потребительские привилегии элиты (какая-то часть в той или иной мере возвращается всем членам общества через общественные фонды потребления и общесоциальные мероприятия), а, главное, производственная часть присвоения (то, что не "проедается") умножает социалистическую собственность всего общества, т. е. потенциальные экономические возможности не только "всех вместе", но и каждого в отдельности.

Эта работа на будущее — ведущая идеология, главная позитивная мотивация и фундаментальный факт реального социализма как по сути своей переходного периода истории в тяжком и мучительном движении от старого к новому, от прошлого к будущему. Идеологи и строители социализма были воодушевлены представлением о социализме как первой ступени нового строя, неизбежно ведущей к "светлому будущему" — полному коммунизму. Отсюда и тот энтузиазм, с которым несколько поколений советских людей существовало и работало для будущего, трудилось для грядущих поколений. Без такого энтузиазма и исторической устремленности к последним, "светлым вершинам", без достаточно широкой, массовой веры в коммунистическую перспективу социализма, с одним лишь кровавым насилием и нищенской, лагерной кормежкой, было бы просто невозможно возникновение и утверждение реального социализма, этого беспрецедентно жестокого и беспощадного переходного строя.

Всемирно-исторический кризис социализма убедительно показал отсутствие у реального социализма обещанной коммунистической перспективы. Вместе с тем со всей остротой встал вопрос о реально-историческом смысле, месте и значении практически осуществленного социализма XX в., об ориентирах и характере постсоциалистического развития, о путях движения к постсоциалистическому праву, свободе, собственности.

Это возвращает нас вновь к проблеме социалистической собственности — сущности и вместе с тем основному итогу всего предшествующего социализма, материальной основе всех возможных преобразований в поисках путей к будущему.

1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   71


написать администратору сайта