огэ. Иван Гончаров - Обломов. Иван Александрович Гончаров
 Скачать 2.51 Mb.
|
|
Корделия – младшая дочь короля Лира из трагедии Шекспира Король Лир – олицетворение бескорыстной любви, верности и высокого понимания долга ломов, глядя на Ольгу страстно Умрете вы, – с запинкой продолжала оная буду носить вечный траур по вас и никогда более не улыбнусь в жизни. Полюбите другую – роптать, проклинать не стану, а про себя пожелаю вам счастья Для меня любовь эта – все равно что жизнь, а жизнь… Она искала выражения Что ж жизнь, по-вашему? – спросил Обломов Жизнь – долг, обязанность, следовательно, любовь тоже долг мне как будто Бог послал ее, – досказала она, подняв глаза к небу, – и велел любить Корделия! – вслух произнес Обломов. – И ей двадцать один год Так вот что любовь, по-вашему! – прибавил он в раздумье Да, и у меня, кажется, достанет сил прожить и про- любить всю жизнь… «Кто ж внушил ей это – думал Обломов, глядя на нее чуть нес благоговением. – Непутем же опыта, истязаний, огня и дыма дошла она до этого ясного и простого понимания жизни и любви А есть радости живые, есть страсти – заговорил он Не знаю, – сказала оная не испытала и не понимаю, что это такое О, как я понимаю теперь – Может быть, и я со временем испытаю, может быть, и у меня будут те же порывы, как у вас, также буду глядеть при встречена вас и не верить, точно ли вы передо мной А это, должно быть, очень смешно весело добавила она. – Какие вы глаза иногда делаете я думаю, ma tante замечает В чем же счастье у вас в любви, – спросил он, если у вас нет тех живых радостей, какие испытываю я В чем А вот в чем – говорила она, указывая на него, на себя, на окружавшее их уединение. – Разве это несчастье, разве я жила когда-нибудь так? Прежде я не просидела бы здесь и четверти часа одна, без книги, без музыки, между этими деревьями. Говорить с мужчиной, кроме Андрея Иваныча, мне было скучно, не о чем я все думала, как бы остаться одной А теперь и молчать вдвоем весело! Она повела глазами вокруг, по деревьям, по траве, потом остановила их на нем, улыбнулась и подала ему руку Разве мне не будет больно ужо, когда выбудете уходить – прибавила она. – Разве я не стану торопиться поскорей лечь спать, чтоб заснуть и не видать скучной ночи Разве завтра не пошлю к вам утром? Разве… С каждым разве лицо Обломова все расцветало взгляд наполнялся лучами Да, да, – повторял он, – я тоже жду утра, и мне скучна ночь, и я завтра пошлю к вам не заделом, а чтоб только произнести лишний рази услыхать, как раздастся ваше имя, узнать от людей какую-нибудь подробность о вас, позавидовать, что они уж вас видели Мы думаем, ждем, живем и надеемся одинаково. Простите, Ольга, мои сомнения я убеждаюсь, что вы любите меня, как не любили ни отца, ни тетку, ни… – Ни собачонку, – сказала она и засмеялась Верьте же мне, – заключила она, – как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз назвала своим, того уже не отдам назад, разве отнимут. Я это знаю, нужды нет, что я молода, но Знаете ли, сказала она суверенностью в голосе, – в месяц, с тех пор, как знаю вас, ямного передумала и испытала, как будто прочла большую книгу, так, про себя, понемногу Не сомневайтесь же Не могу не сомневаться, – перебил он, – не требуйте этого. Теперь, при вас, я уверен во всем ваш взгляд, голос, все говорит. Высмотрите на меня, как будто говорите мне слов не надоя умею читать ваши взгляды. Но когда вас нет, начинается такая мучительная игра в сомнения, в вопросы, и мне опять надо бежать к вам, опять взглянуть на вас, без этого я не верю. Что это А я верю вам отчего же – спросила она Еще бы вы не верили Перед вами сумасшедший, зараженный страстью В глазах моих вы видите, яду- маю, себя, как в зеркале. Притом вам двадцать лет: посмотрите на себя может ли мужчина, встретя вас, не заплатить вам дань удивления хотя взглядом? А знать вас, слушать, глядеть на вас подолгу, любить ода тут сума сойдешь А вы так ровны, покойны; и если пройдут сутки, двое и я не услышу от вас люблю, здесь начинается тревога… Он указал на сердце Люблю, люблю, люблю – вот вам натрое суток запаса – сказала она, вставая со скамьи Вы все шутите, а мне-то каково – вздохнув, заметил он, спускаясь с нею с горы. Так разыгрывался между ними все тот же мотив в разнообразных варьяциях. Свидания, разговоры все это была одна песнь, одни звуки, один свет, который горел ярко, и только преломлялись и дробились лучи его на розовые, на зеленые, на палевые и трепетали в окружавшей их атмосфере. Каждый день и час приносил новые звуки и лучи, но свет горел один, мотив звучал все тот же. И они она прислушивались к этим звукам, улов ляли их и спешили выпевать, что каждый слышит, друг перед другом, не подозревая, что завтра зазвучат другие звуки, явятся иные лучи, и забывая на другой день, что вчера было пение другое. Она одевала излияние сердца в те краски, какими горело ее воображение в настоящий момент, и веровала, что они верны природе, и спешила в невинном и бессознательном кокетстве явиться в прекрасном уборе перед глазами своего друга. Он веровал еще больше в эти волшебные звуки, в обаятельный свети спешил предстать пред ней во всеоружии страсти, показать ей весь блеск и всю силу огня, который пожирал его душу. Они не лгали ни перед собой, ни друг другу они выдавали то, что говорило сердце, а голос его проходил чрез воображение. Обломову нужды, в сущности, не было, являлась ли Ольга Корделией и осталась ли бы верна этому образу или пошла бы новой тропой и преобразилась в другое видение, лишь бы она являлась в тех же красках и лучах, в каких она жила в его сердце, лишь бы ему было хорошо. И Ольга не справлялась, поднимет ли страстный друг ее перчатку, если бона бросила ее впасть ко льву, бросится ли для нее в бездну, лишь бы она видела симптомы этой страсти, лишь бы он оставался верен идеалу мужчины, ипритом мужчины, просыпающегося чрез нее к жизни, лишь бы от луча ее взгляда, от ее улыбки горел огонь бодрости в нем ион не переставал бы видеть в ней цель жизни. И потому в мелькнувшем образе Корделии, в огне страсти Обломова отразилось только одно мгновение, одно эфемерное дыхание любви, одно ее утро, один прихотливый узор. А завтра, завтра блеснет уже другое, может быть, такое же прекрасное, но все-таки другое Обломов был в том состоянии, когда человек только что проводил глазами закатившееся летнее солнце и наслаждается его румяными следами, не отрывая взгляда от зарине оборачиваясь назад, откуда выходит ночь, думая только о возвращении назавтра тепла и света. Он лежал на спине и наслаждался последними следами вчерашнего свидания. Люблю, люблю, люблю дрожало еще в его ушах лучше всякого пения Ольги; еще на нем покоились последние лучи ее глубокого взгляда. Он дочитывал в нем смысл, определял степень ее любви и стал было забываться сном, как вдруг… Завтра утром Обломов встал бледный и мрачный; на лице следы бессонницы лоб весь в морщинах; в глазах нет огня, нет желаний. Гордость, веселый, бодрый взгляд, умеренная, сознательная торопливость движений занятого человека – все пропало. Он вяло напился чаю, не тронул ни одной книги, не присел к столу, задумчиво закурил сигару и сел на диван. Прежде бы он лег, но теперь отвык, и его даже не тянуло к подушке однако ж он уперся локтем в нее признак, намекавший на прежние наклонности Он был мрачен, иногда вздыхал, вдруг пожимал плечами, качал с сокрушением головой. В нем что-то сильно работает, ноне любовь. Образ Ольги пред ним, но он носится будто вдали, в тумане, без лучей, как чужой ему он смотрит на него болезненным взглядом и вздыхает. «Живи, как Бог велит, а не как хочется – правило мудрое, но Ион задумался. «Да, нельзя жить, как хочется, – это ясно, – начал говорить в нем какой-то угрюмый, строптивый голос, впадешь в хаос противоречий, которых не распутает один человеческий ум, как он ни глубок, как ни дерзок Вчера пожелал, сегодня достигаешь желаемого страстно, до изнеможения, а послезавтра краснеешь, что пожелал, потом клянешь жизнь, зачем исполнилось ведь вот что выходит от самостоятельного и дерзкого шагания в жизни, от своевольного хочу Надо идти ощупью, на многое закрывать глаза и не бредить счастьем, не сметь роптать, что оно ускользнет, вот жизнь Кто выдумал, что она – счастье, наслаждение Безумцы Жизнь есть жизнь, долг, – говорит Ольга, – обязанность, а обязанность бывает тяжела. Исполним же долг Он вздохнул Не увидимся с Ольгой Боже мой Ты открыл мне глаза и указал долг, – говорил он, глядя в небо, – где же взять силы Расстаться Еще есть возможность теперь, хотя с болью, зато после не будешь клясть себя, зачем не расстался А от нее сейчас придут, она хотела прислать Она не ожидает… Что за причина Какой ветер вдруг подул на Обло- мова? Какие облака нанес И отчего он поднимает такое печальное иго А, кажется, вчера еще он глядел в душу Ольги и видел там светлый мири светлую судьбу, прочитал свой и ее гороскоп. Что же случилось? Должно быть, он поужинал или полежал на спине, и поэтическое настроение уступило место каким-то ужасам. Часто случается заснуть летом в тихий, безоблачный вечер, с мерцающими звездами, и думать, как завтра будет хорошо поле при утренних светлых красках Как весело углубиться в чащу леса и прятаться от жара. И вдруг просыпаешься от стука дождя, от серых печальных облаков холодно, сыро… Обломов с вечера, по обыкновению, прислушивался к биению своего сердца, потом ощупал его руками, поверил, увеличилась ли отверделость там, наконец углубился в анализ своего счастья и вдруг попал в каплю горечи и отравился. Отрава подействовала сильно и быстро. Он пробежал мысленно всю свою жизнь в сотый раз раскаяние и позднее сожаление о минувшем подступило к сердцу. Он представил себе, чтоб он был теперь, если б шел бодро вперед, как бы жил полнее и многостороннее, если б был деятелен, и перешел к вопросу, что он теперь и как могла, как может полюбить его Ольга и за что? «Не ошибка ли это – вдруг мелькнуло у него в уме, как молния, и молния эта попала в самое сердце и разбила его. Он застонал. Ошибка да вот что ворочалось у него в голове. «Люблю, люблю, люблю, – раздалось вдруг опять в памяти, и сердце начинало согреваться, но вдруг опять похолодело. И это троекратное люблю Ольги что это Обман ее глаз, лукавый шепот еще праздного сердца нелюбовь, а только предчувствие люб- ви! Этот голос когда-нибудь раздастся, но так сильно зазвучит, таким грянет аккордом, что весь мир встрепенется Узнает и тетка и барон, и далеко раздастся гул от этого голоса Не станет то чувство пробираться так тихо, как ручей, прячась в траве, с едва слышным журчаньем. Она любит теперь, как вышивает по канве тихо, лениво выходит узор, она еще ленивее развертывает его, любуется, потом положит и забудет. Да, это только приготовление к любви, опыта он – субъект, который подвернулся первый, немного сносный, для опыта, по случаю Ведь случай свели сблизил их. Она бы его не заметила Штольц указал на него, заразил молодое, впечатлительное сердце своим участием, явилось сострадание к его положению, самолюбивая забота стряхнуть сон с ленивой души, потом оставить ее Вот оно что – с ужасом говорил он, вставая с постели и зажигая дрожащей рукой свечку. – Больше ничего тут нет и не было Она готова была к восприня- тию любви, сердце ее ждало чутко, ион встретился нечаянно, попал ошибкой Другой только явится – иона с ужасом отрезвится от ошибки Как она взглянет тогда на него, как отвернется ужасно Я похищаю чужое Я – вор Что я делаю, что я делаю Как я ослеп! Боже мой! Он посмотрел в зеркало бледен, желт, глаза тусклые. Он вспомнил тех молодых счастливцев, с подернутым влагой, задумчивым, носильными глубоким взглядом, как у нее, с трепещущей искрой в глазах, суверенностью на победу в улыбке, с такой бодрой походкой, с звучным голосом. Ион дождется, когда один из них явится она вспыхнет вдруг, взглянет на него, Обломова, и захохочет! Он опять поглядел в зеркало. Этаких не любят сказал он. Потом лег и припал лицом к подушке. «Прощай, Ольга, будь счастлива, – заключил он – Захар – крикнул он утром. – Если от Ильинских придет человек за мной, скажи, что меня дома нет, в город уехал Слушаю. «Да… нет, я лучше напишу к ней, – сказал он сам себе, – а то дико покажется ей, что я вдруг пропал. Объяснение необходимо». Он сел к столу и начал писать быстро, с жаром, с лихорадочной поспешностью, не так, как вначале мая писал к домовому хозяину. Ни разу не произошло близкой и неприятной встречи двух которых и двух что. «Вам странно, Ольга Сергеевна (писал он, вместо меня самого получить это письмо, когда мы так часто видимся. Прочитайте до конца, ивы увидите, что мне иначе поступить нельзя. Надо было бы начать с этого письма тогда мы оба избавились бы многих упреков совести впереди но и теперь не поздно. Мы полюбили друг друга так внезапно, так быстро, как будто оба вдруг сделались больны, и это мне мешало очнуться ранее. Притом, глядя на вас, слушая вас по целым часам, кто бы добровольно захотел принимать на себя тяжелую обязанность отрезвляться от очарования Где напасешься на каждый миг оглядки и силы воли, чтоб остановиться у всякой покатости и не увлечься по ее склону И я всякий день думал Дальше не увлекусь, я остановлюсь от меня зависит, – и увлекся, и теперь настает борьба, в которой требую вашей помощи. Я только сегодня, в эту ночь, понял, как быстро скользят ноги мои вчера только удалось мне заглянуть поглубже в пропасть, куда я падаю, и я решился остановиться. Я говорю только о себе – не из эгоизма, а потому, что, когда я буду лежать на дне этой пропасти, вы всё будете, как чистый ангел, летать высоко, и не знаю, захотите ли бросить в нее взгляд. Послушайте, без всяких намеков, скажу прямо и просто вы меня не любите и не можете любить. Послушайтесь моей опытности и поверьте безусловно. Ведь мое сердце начало биться давно положим, билось фальшиво, невпопад, но это самое научило меня различать его правильное биение от случайного. Вам нельзя, а мне можно и должно знать, где истина, где заблуждение, и на мне лежит обязанность предостеречь того, кто еще не успел узнать этого. И вот я предостерегаю вас вы в заблуждении, оглянитесь! Пока между нами любовь появилась в виде легкого, улыбающегося видения, пока она звучала вносилась в запахе сиреневой ветки, в невысказанном участии, в стыдливом взгляде, я не доверял ей, принимая ее за игру воображения и шепот самолюбия. Но шалости прошли я стал болен любовью почувствовал симптомы страсти вы стали задумчивы, серьезны отдали мне ваши досуги у вас заговорили нервы вы начали волноваться, и тогда, то есть теперь только, я испугался и почувствовал, что на меня падает обязанность остановиться и сказать, что это такое. Я сказал вам, что люблю вас, вы ответили тем же слышите ли, какой диссонанс звучит в этом Не слышите Так услышите позже, когда я уже буду в бездне. Посмотрите на меня, вдумайтесь в мое существование можно ли вам любить меня, любители вы меня? «Люблю, люблю, люблю – сказали вы вчера. «Нет, нет, нет – твердо отвечаю я. Вы не любите меня, новы не лжете – спешу прибавить не обманываете меня вы не можете сказать да, когда в вас говорит нет Я только хочу доказать вам, что ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая это только бессознательная потребность любить, которая за недостатком настоящей пищи, за отсутствием огня, горит фальшивым, негреющим светом, высказывается иногда у женщин в ласках к ребенку, к другой женщине, даже просто в слезах или в истерических припадках. Мне с самого начала следовало быстрого сказать вам Вы ошиблись, перед вами не тот, кого выждали, оком мечтали. Погодите, он придет, и тогда вы очнетесь вам будет досадно и стыдно за свою ошибку, а мне эта досада и стыд сделают боль, – вот что следовало бы мне сказать вам, если б я от природы был попрозорливее умом и пободрее душой, если б, наконец, был искреннее… Я и говорил, но, помните, как с боязнью, чтоб вы не поверили, чтоб этого не случилось я вперед говорил все, что могут потом сказать другие, чтоб приготовить вас не слушать и не верить, асам торопился видеться с вами и думал «Когда-то еще другой придет, я пока счастлив. Вот она, логика увлечения и страстей. Теперь уже я думаю иначе. А что будет, когда я привяжусь к ней, когда видеться – сделается не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром я чувствую там отверделость)? Как оторваться тогда Переживешь ли эту боль Худо будет мне. Я и теперь без ужаса не могу подумать об этом. Если б выбыли опытнее, старше, тогда бы я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то… Зачем же я пишу Зачем не пришел прямо сказать сам, что желание видеться с вами растет с каждым днем, а видеться не следует Сказать это вам в лицо достанет ли духу, сами посудите Иногда я и хочу сказать что-то похожее на это, а говорю совсем другое. Может быть, на лице вашем выразилась бы печаль (если правда, что вам нескучно было со мной или вы, не поняв моих добрых намерений, оскорбились бы ни того, ни другого я не перенесу, заговорю опять не то, и честные намерения разлетятся в прахи кончатся уговором видеться на другой день. Теперь, без вас, совсем не то ваших кротких глаз, доброго, хорошенького личика нет передо мной бумага терпит и молчит, и я пишу покойно (лгу мы не увидимся больше (не лгу). Другой бы прибавил пишу и обливаюсь слезами, но я не рисуюсь перед вами, не драпируюсь в свою печаль, потому что не хочу усиливать боль, растравлять сожаление, грусть. Вся эта драпировка скрывает обыкновенно умысел глубже пустить корни на почве чувства, а я хочу истребить ив вас ив себе семена его. Да и плакать пристало или соблазнителям, которые ищут уловить фразами неосторожное самолюбие женщин, или томным мечтателям. Я говорю это, прощаясь, как прощаются с добрым другом, отпуская его в далекий путь. Недели чрез три, чрез месяц было бы поздно, трудно любовь делает неимоверные успехи, это душевный антонов огонь. И теперь я уже ни на что непохож, не считаю часы и минуты, не знаю восхождения и захождения солнца, а считаю видел – не видал, увижу – не увижу, приходила – не пришла, придет Все это к лицу молодости, которая легко переносит и приятные и неприятные волнения а мне к лицу покой, хотя скучный, сонный, но он знаком мне ас бурями я не управлюсь. Многие бы удивились моему поступку отчего бежит скажут другие будут смеяться надомной пожалуй, я и на то решаюсь. Уже если я решаюсь не видаться с вами, значит, на все решаюсь. В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной любви. Прощайте, ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, также легко, бодро и весело, как она, стой ветки, на которую сели невзначай!» Обломов с одушевлением писал перо летало по страницам. Глаза сияли, щеки горели. Письмо вышло длинно, как все любовные письма любовники страх как болтливы. «Странно! Мне уж нескучно, не тяжело – думал он. – Я почти счастлив Отчего это Должно быть, оттого, что я сбыл груз души в письмо». Он перечитал письмо, сложили запечатал Захар – сказал он. – Когда придет человек, отдай ему это письмо к барышне – Слушаю, – сказал Захар. Обломову в самом деле стало почти весело. Он сел с ногами на диван и даже спросил нет ли чего позавтракать. Съел два яйца и закурил сигару. И сердце и голова у него были наполнены он жил. Он представлял себе, как Ольга получит письмо, как изумится, какое сделает лицо, когда прочтет. Что будет потом?.. Он наслаждался перспективой этого дня, новостью положения Он с замиранием сердца прислушивался к стуку двери, не приходил ли человек, не читает ли уже Ольга письмо Нет, в передней тихо. «Что ж бы это значило – с беспокойством думал он, – никого не было как же так?» Тайный голос тут же шептал ему Отчего ты беспокоишься Ведь тебе это и нужно, чтоб не было, чтоб разорвать сношения Но он заглушал этот голос. Чрез полчаса он докликался Захара со двора, где тот сидел с кучером Не было никого – спросил он. – Не приходили Нет, приходили, – отвечал Захар Что ж ты Сказал, что вас нет в город, дескать, уехали. Обломов вытаращил на него глаза Зачем же ты это сказал – спросил он. – Я что тебе велел, когда человек придет Да не человек приходил, горничная, – с невозмутимым хладнокровием отозвался Захар А письмо отдал Никак нет ведь вы сначала велели сказать, что дома нет, а потом отдать письмо. Вот как придет человек, так отдам Нет, нет, ты просто душегубец Где письмо Подай сюда – сказал Обломов. Захар принес письмо, уже значительно запачканное Ты руки мой, смотри – злобно сказал Обломов, указывая на пятно У меня руки чисты, – отозвался Захар, глядя в сторону Анисья, Анисья – закричал Обломов. Анисья выставилась до половины из передней Посмотри, что делает Захар – пожаловался он ей. – На вот письмо и отдай его человеку или горничной, кто придет от Ильинских, чтоб барышне отдали, слышишь? – Слышу, батюшка. Пожалуйте, отдам. Но только она вышла в переднюю, Захар вырвал у ней письмо Ступай, ступай, – закричал он, – знай свое бабье дело! Вскоре опять прибежала горничная. Захар стал отпирать ей дверь, а Анисья подошла было к ней, но Захар яростно взглянул на нее Ты чего тут – спросил он хрипло Я пришла только послушать, как ты Ну, ну, ну – загремел он, замахиваясь на нее локтем Туда же! Она усмехнулась и пошла, но из другой комнаты в щелку смотрела, то ли сделает Захар, что велел ба- рин. Илья Ильич, услышав шум, выскочил сам Что ты, Катя – спросил он Барышня приказали спросить, куда вы уехали А вы и не уехали, дома Побегу сказать, – говорила она и побежала было Я дома. Это вот все врет, – сказал Обломов. – На вот, отдай барышне письмо Слушаю, отдам Где барышня теперь Они по деревне пошли, велели сказать, что если вы кончили книжку, так чтоб пожаловали в сад часу во втором. Она ушла. «Нет, не пойду зачем раздражать чувство, когда все должно быть кончено – думал Обломов, направляясь в деревню. Он издали видел, как Ольга шла по горе, как догнала ее Катя и отдала письмо видел, как Ольга нами нуту остановилась, посмотрела на письмо, подумала, потом кивнула Кате и вошла в аллею парка. Обломов пошел в обход, мимо горы, с другого конца вошел в туже аллею и, дойдя до средины, сел в траве, между кустами, и ждал. «Она пройдет здесь, – думал он, – я только погляжу незаметно, что она, и удалюсь навсегда». Он ждал с замирающим сердцем ее шагов. Нет, тихо. Природа жила деятельною жизнью вокруг кипела невидимая, мелкая работа, а все, казалось, лежит в торжественном покое. Между тем в траве все двигалось, ползало, суетилось. Вон муравьи бегут в разные стороны так хлопотливо и суетливо, сталкиваются, разбегаются, торопятся, все равно как посмотреть с высоты на какой-ни- будь людской рынок те же кучки, та же толкотня, также гомозится народ. Вот шмель жужжит около цветка и вползает в его чашечку вот мухи кучей лепятся около выступившей капли сока на трещине липы вот птица где-то в чаще давно все повторяет один и тот же звук, может быть, зовет другую. Вот две бабочки, вертясь друг около друга ввоз- духе, опрометью, как в вальсе, мчатся около древесных стволов. Трава сильно пахнет из нее раздается неумолкаемый треск Какая тут возня – думал Обломов, вглядываясь в эту суету и вслушиваясь в мелкий шум природы, – а снаружи так все тихо, покойно!..» А шагов все не слыхать. Наконец, вот Ох вздохнул Обломов, тихонько раздвигая ветви. – Она, она… Что это плачет Боже мой!» Ольга шла тихо и утирала платком слезы но едва оботрет, являются новые. Она стыдится, глотает их, хочет скрыть даже от деревьев и не может. Обломов не видал никогда слез Ольги он не ожидал их, и они будто обожгли его, но так, что ему оттого было него- рячо, а тепло. Он быстро пошел за ней Ольга, Ольга – нежно говорил он, следуя за ней. Она вздрогнула, оглянулась, поглядела на него с удивлением, потом отвернулась и пошла дальше. Он пошел рядом с ней Выплачете сказал он. У ней слезы полились сильнее. Она уже не могла удержать их и прижала платок к лицу, разразилась рыданием и села на первую скамью Что я наделал – шептал он с ужасом, взяв ее руку и стараясь оторвать от лица Оставьте меня – проговорила она. – Уйдите Зачем вы здесь Я знаю, что я не должна плакать: о чем Вы правы, да, все может случиться – Что делать, чтоб не было этих слез – спрашивал он, встал передней на колени. – Говорите, приказывайте я готов на все Вы сделали, чтоб были слезы, а остановить их не в вашей власти Вы не так сильны Пустите – говорила она, махая себе платком в лицо. Он посмотрел на нее и мысленно читал себе проклятия Несчастное письмо – произнес он с раскаянием. Она открыла рабочую корзинку, вынула письмо и подала ему Возьмите, – сказала она, – и унесите его с собой, чтоб мне долго еще не плакать, глядя на него. Он молча спрятал его в карман и сидел подле нее, повесив голову По крайней мере, вы отдадите справедливость моим намерениям, Ольга – тихо говорил он. – Это доказательство, как мне дорого ваше счастье Да, дорого – вздохнув, сказала она. – Нет, Илья Ильич, вам, должно быть, завидно стало, что я так тихо была счастлива, ивы поспешили возмутить счастье Возмутить Так вы не читали моего письма Я вам повторю Не дочитала, потому что глаза залились слезами: я еще глупа Ноя угадала остальное не повторяйте чтоб больше не плакать… Слезы закапали опять Не затем ли я отказываюсь от вас, – начал он, что предвижу ваше счастье впереди, что жертвую ему собой. Разве я делаю это хладнокровно Разве у меня не плачет все внутри Зачем же я это делаю Зачем – повторила она, вдруг перестав плакать и обернувшись к нему. – Затем же, зачем спрятались теперь в кусты, чтоб подсмотреть, буду ли я плакать и как я буду плакать – вот зачем Если б вы хотели искренно того, что написано в письме, если б были убеждены, что надо расстаться, вы бы уехали заграницу, не повидавшись со мной Какая мысль. – заговорил он с упреком и не договорил. Его поразило это предположение, потому что ему вдруг стало ясно, что это правда Да, – подтвердила она, – вчера вам нужно было мое люблю, сегодня понадобились слезы, а завтра, может быть, вы захотите видеть, как я умираю Ольга, можно ли так обижать меня Ужели вы не верите, что я отдал бы теперь полжизни, чтоб услышать ваш смех и не видеть слез Да, теперь, может быть, когда уже видели, как плачет о вас женщина Нет, – прибавила она, – у вас нет сердца. Вы не хотели моих слез, говорите вы, так бы и не сделали, если б не хотели – Да разве я знал – с вопросом и восклицанием в голосе сказал он, прикладывая обе ладони к груди У сердца, когда оно любит, есть свой ум, – возразила она, – оно знает, чего хочет, и знает наперед, что будет. Мне вчера нельзя было прийти сюда к нам вдруг приехали гости, ноя знала, что вы измучились бы, ожидая меня, может быть, дурно бы спали я пришла, потому что не хотела вашего мученья А вы… вам весело, что я плачу. Смотрите, смотрите, насла- ждайтесь!.. И опять заплакала она Я итак дурно спал, Ольга я измучился ночь Ивам жаль стало, что я спала хорошо, что я не мучусь – неправда ли – перебила она. – Если б я не заплакала теперь, вы бы и сегодня дурно спали Что ж мне теперь делать просить прощения – с покорной нежностью сказал он Просят прощения дети или когда в толпе отдавят ногу кому-нибудь, а тут извинение не поможет, – говорила она, обмахивая опять платком лицо Однако, Ольга, если это правда Если моя мысль справедлива и ваша любовь – ошибка Если вы полюбите другого, а взглянув на меня тогда, покраснеете Так что же – спросила она, глядя на него таким иронически-глубоким, проницательным взглядом, что он смутился. «Она что-то хочет добыть из меня – подумал он, держись, Илья Ильич Как что же – машинально повторил он, беспокойно глядя на нее и не догадываясь, какая мысль формируется у ней в голове, как оправдает она свое |