огэ. Иван Гончаров - Обломов. Иван Александрович Гончаров

• Название: Иван Александрович Гончаров
• Дата: 14.04.2023
• Размер: 2.51 Mb.
• Имя файла: Иван Гончаров - Обломов.pdf
• Тип: Книга; #1061946
• страница: 14 из 23

I
Обломов сиял, идучи домой. У него кипела кровь,
глаза блистали. Ему казалось, что у него горят даже волосы. Так они вошел к себе в комнату – и вдруг сиянье исчезло и глаза в неприятном изумлении остановились неподвижно на одном месте в его кресле сидел Тарантьев.
– Что это тебя не дождешься Где ты шатаешься строго спросил Тарантьев, подавая ему свою мохнатую руку. – И твой старый черт совсем от рук отбился:
спрашиваю закусить – нету, водки – и той не дал Я гулял здесь в роще, – небрежно сказал Обломов, еще не опомнясь от обиды, нанесенной появлением земляка, ив какую минуту!
Он забыл ту мрачную сферу, где долго жили отвык от ее удушливого воздуха. Тарантьев водно мгновение сдернул его будто с неба опять в болото. Обломов мучительно спрашивал себя зачем пришел Таран- тьев? надолго ли – терзался предположением, что,
пожалуй, он останется обедать и тогда нельзя будет отправиться к Ильинским. Как бы спровадить его, хоть

бы это стоило некоторых издержек, – вот единственная мысль, которая занимала Обломова. Он молча и угрюмо ждал, что скажет Тарантьев.
– Что ж ты, земляк, не подумаешь взглянуть на квартиру – спросил Тарантьев.
– Теперь это ненужно сказал Обломов, стараясь не глядеть на Тарантьева. – Яне перееду туда Что-о? Как не переедешь – грозно возразил Та- рантьев. – Нанял, да не переедешь А контракт Какой контракт Ты ужи забыл Тына год контракт подписал. Подай восемьсот рублей ассигнациями, да и ступай, куда хочешь. Четыре жильца смотрели, хотели нанять:
всем отказали. Один нанимал натри года.
Обломов теперь только вспомнил, что в самый день переезда на дачу Тарантьев привез ему бумагу,
а он второпях подписал, не читая.
«Ах, Боже мой, что я наделал – думал он Да мне ненужна квартира, – говорил Обломов, я еду заграницу Заграницу перебил Тарантьев. – Это с этим немцем Да где тебе, не поедешь Отчего не поеду У меня и паспорт есть вот я покажу. И чемодан куплен Не поедешь – равнодушно повторил Тарантьев. А ты вот лучше деньги-то за полгода вперед отдай

– У меня нет денег Где хочешь достань брат кумы, Иван Матвеич,
шутить не любит. Сейчас в управу подаст не разделаешься. Да я свои заплатил, отдай мне Ты где взял столько денег – спросил Обломов А тебе что задело Старый долг получил. Давай деньги Я затем приехал Хорошо, я на днях приеду и передам квартиру другому, а теперь я тороплюсь…
Он начал застегивать сюртук А какую тебе квартиру нужно Лучше этой во всем городе не найдешь. Ведь тыне видал – сказал Та- рантьев.
– И видеть не хочу, – отвечал Обломов, – зачем я туда перееду Мне далеко Отчего грубо спросил Тарантьев.
Но Обломов не сказал, отчего От центра, – прибавил он потом От какого это центра Зачем он тебе нужен Ле- жать-то?
– Нет, уж я теперь не лежу Что так Так. Я сегодня – начал Обломов Что – перебил Тарантьев.
– Обедаю не дома Ты деньги-то подай, да и черт с тобой

– Какие деньги – с нетерпением повторил Обломов Яна днях заеду на квартиру, переговорю с хозяйкой Какая хозяйка Кума-то? Что она знает Баба!
Нет, ты поговори с ее братом – вот увидишь Ну, хорошо я заеду и переговорю Да, жди тебя Ты отдай деньги, да и ступай У меня нет надо занять Ну, так заплати же мне теперь, по крайней мере,
за извозчика, – приставал Тарантьев, – три целковых Где же твой извозчик И за что три целковых Я отпустил его. – Как за что И тоне хотел везти:
«по песку-то?» – говорит. Да отсюда три целковых вот двадцать два рубля Отсюда дилижанс ходит за полтинник, – сказал
Обломов, – на вот!
Он достал ему четыре целковых. Тарантьев спрятал их в карман Семь рублей ассигнациями за тобой, – прибавил он. – Да дай на обед На какой обед Я теперь в город не поспею на дороге в трактире придется тут все дорого рублей пять сдерут.
Обломов молча вынул целковый и бросил ему. Он не садился от нетерпения, чтоб Тарантьев ушел скорей но тот не уходил

– Вели же мне дать чего-нибудь закусить, – сказал он Ведь ты хотел в трактире обедать – заметил Обломов Это обедать А теперь всего второй час.
Обломов велел Захару дать чего-нибудь.
– Ничего нету, не готовили, – сухо отозвался Захар,
глядя мрачно на Тарантьева. – А что, Михей Андреич,
когда принесете барскую рубашку да жилет Какой тебе рубашки да жилета – отговаривался
Тарантьев. – Давно отдал Когда это – спросил Захар Да не тебе ли в руки отдал, как вы переезжали А
ты куда-то сунул в узел да спрашиваешь еще…
Захар остолбенел Ах ты, Господи Что это, Илья Ильич, за срам такой возопил он, обратясь к Обломову.
– Пой, пой эту песню – возразил Тарантьев. – Чай,
пропил, да испрашиваешь Нет, я еще отроду барского не пропивал – захрипел Захар. – Вот вы Перестань, Захар – строго перебил Обломов Вы, что ли, увезли одну половую щетку да две чашки у нас – спросил опять Захар Какие щетки – загремел Тарантьев. – Ах ты, старая шельма Давай-ка лучше закуску

– Слышите, Илья Ильич, как лается – сказал Захар Нет закуски, даже хлеба нет дома, и Анисья со двора ушла, – договорил они ушел Где ж ты обедаешь – спросил Тарантьев. – Диво, право Обломов гуляет в роще, не обедает дома…
Когда ж тына квартиру-то? Ведь осень на дворе. Приезжай посмотреть Хорошо, хорошо, на днях Да деньги не забудь привезти Да, да, да – нетерпеливо говорил Обломов Ну, ненужно ли чего на квартире Там, брат, для тебя выкрасили полы и потолки, окна, двери – все:
больше ста рублей стоит Да, да, хорошо Ах, вот что я хотел тебе сказать вдруг вспомнил Обломов, – сходи, пожалуйста,
в палату, нужно доверенность засвидетельствовать Что я тебе за ходатай достался – отозвался Та- рантьев.
– Я тебе прибавлю на обед, – сказал Обломов Туда сапог больше изобьешь, чем ты прибавишь Ты поезжай, заплачу Нельзя мне в палату идти, – мрачно проговорил
Тарантьев.
– Отчего Враги есть, злобствуют на меня, ковы строят, как бы погубить

– Ну, хорошо, я сам съезжу, – сказал Обломов и взялся за фуражку Вот, как приедешь на квартиру, Иван Матвеич тебе все сделает. Это, брат, золотой человек, не чета како- му-нибудь выскочке-немцу! Коренной, русский служака, тридцать лет на одном стуле сидит, всем присутствием вертит, и деньжонки есть, а извозчика не наймет фрак не лучше моего сам тише воды, ниже травы, говорит чуть слышно, по чужим краям не шатается, как твой этот Тарантьев! – крикнул Обломов, стукнув по столу кулаком. – Молчи, чего не понимаешь!
Тарантьев выпучил глаза на эту никогда небывалую выходку Обломова и даже забыл обидеться тем,
что его поставили ниже Штольца.
– Вот как ты нынче, брат – бормотал он, взяв шляпу какая прыть!
Он погладил свою шляпу рукавом, потом поглядел на нее и на шляпу Обломова, стоявшую на этажерке Тыне носишь шляпу, вону тебя фуражка, – сказал он, взяв шляпу Обломова и примеривая ее, – дай-ка,
брат, на лето…
Обломов молча снял сего головы свою шляпу и поставил на прежнее место, потом скрестил на груди руки и ждал, чтоб Тарантьев ушел Ну, черт с тобой – говорил Тарантьев, неловко

пролезая в дверь. – Ты, брат, нынче что-то… того…
Вот поговори-ка с Иваном Матвеичем да попробуй денег не привезти

Он ушел, а Обломов сел в неприятном расположении духа в кресло и долго, долго освобождался от грубого впечатления. Наконец он вспомнил нынешнее утро, и безобразное явление Тарантьева вылетело из головы на лице опять появилась улыбка.
Он стал перед зеркалом, долго поправлял галстук,
долго улыбался, глядел на щеку, нет литам следа горячего поцелуя Ольги Два никогда, – сказал он, тихо, радостно волнуясь и какая разница между ними одно уже поблекло, а другое так пышно расцвело…
Потом он задумывался, задумывался все глубже.
Он чувствовал, что светлый, безоблачный праздник любви отошел, что любовь в самом деле становилась долгом, что она мешалась со всею жизнью, входила в состав ее обычных отправлений и начинала линять,
терять радужные краски.
Может быть, сегодня утром мелькнул последний розовый ее луча там она будет уже – не блистать ярко, а согревать невидимо жизнь жизнь поглотит ее,
и она будет ее сильною, конечно, но скрытою пружиной. И отныне проявления ее будут так просты, обыкновенны Поэма минует, и начнется строгая история палата,
потом поездка в Обломовку, постройка дома, заклад в совет, проведение дороги, нескончаемый разбор дел с мужиками, порядок работ, жнитво, умолот, щелканье счетов, заботливое лицо приказчика, дворянские выборы, заседание в суде.
Кое-где только, изредка, блеснет взгляд Ольги, прозвучит, раздастся торопливый поцелуй, а там опять на работы ехать, в город ехать, там опять приказчик, опять щелканье счетов.
Гости приехали – и тоне отрада заговорят, сколько кто вина выкуривает на заводе, сколько кто аршин сукна ставит в казну Что ж это Ужели то сулил он себе Разве это жизнь. А между тем живут так, как будто в этом вся жизнь. И Андрею она нравится!
Но женитьба, свадьба – все-таки это поэзия жизни,
это готовый, распустившийся цветок. Он представил себе, как он ведет Ольгу к алтарю она – с померанцевой веткой на голове, с длинным покрывалом. В толпе шепот удивления. Она стыдливо, с тихо волнующейся грудью, с своей горделиво и грациозно наклоненной головой, подает ему руку и не знает, как ей глядеть на всех. То улыбка блеснет у ней, то слезы явятся, то складка надбровью заиграет какой-то мыслью.
Дома, когда гости уедут, она, еще в пышном наряде,
бросается ему на грудь, как сегодня

Нет, побегу к Ольге, не могу думать и чувствовать один, – мечтал он. – Расскажу всем, целому свету…
нет, сначала тетке, потом барону, напишу к Штольцу вот изумится-то! Потом скажу Захару он поклонится в ноги и завопит от радости, дам ему двадцать пять рублей. Придет Анисья, будет руку ловить целовать:
ей дам десять рублей потом потом, от радости, закричу навесь мир, так закричу, что мир скажет Обломов счастлив, Обломов женится Теперь побегу к
Ольге: там ждет меня продолжительный шепот, таинственный уговор слить две жизни в одну!..»
Он побежал к Ольге. Она с улыбкой выслушала его мечты но только он вскочил, чтоб бежать объявить тетке, у ней так сжались брови, что он струсил Никому ни слова – сказала она, приложив палец к губами грозя ему, чтоб он тише говорил, чтоб тетка не услыхала из другой комнаты. – Еще не пора Когда же пора, если между нами все решено нетерпеливо спросил он. – Что ж теперь делать С
чего начать – спрашивал он. – Не сидеть же сложа руки. Начинается обязанность, серьезная жизнь Да, начинается, – повторила она, глядя на него пристально Ну, вот я и хотел сделать первый шаг, идти к тетке Это последний шаг

– Какой же первый Первый идти в палату ведь надо какую-то бумагу писать Да я завтра Отчего ж не сегодня Сегодня сегодня такой день, и уйти от тебя,
Ольга!.
– Ну, хорошо, завтра. А потом Потом – сказать тетке, написать к Штольцу.
– Нет, потом ехать в Обломовку… Ведь Андрей Ива- ныч писал, что надо делать в деревне я не знаю, какие там у вас дела, постройка, что ли – спросила она,
глядя ему в лицо Боже мой – говорил Обломов. – Да если слушать
Штольца, так ведь до тетки век дело не дойдет Он говорит, что надо начать строить дом, потом дорогу,
школы заводить Этого всего в целый век не переделаешь. Мы, Ольга, вместе поедем, и тогда А куда мы приедем Есть там дом Нет старый плох, крыльцо совсем, я думаю, расшаталось Куда ж мы приедем – спросила она Надо здесь квартиру приискать Для этого тоже надо ехать в город, – заметила она, – это второй шаг Потом – начал он

– Даты прежде шагни два раза, а там…
«Что ж это такое – печально думал Обломов, – ни продолжительного шепота, ни таинственного уговора слить обе жизни в одну Все как-то иначе, по-друго- му. Какая странная эта Ольга Она не останавливается на одном месте, не задумывается сладко над поэтической минутой, как будто у ней вовсе нет мечты,
нет потребности утонуть в раздумье Сейчас и поезжай в палату, на квартиру – точно Андрей Что это все они как будто сговорились торопиться жить!»
На другой день он, с листом гербовой бумаги, отправился в город, сначала в палату, и ехал нехотя, зевая и глядя по сторонам. Он не знал хорошенько, где палата, и заехал к Ивану Герасимычу спросить, в каком департаменте нужно засвидетельствовать.
Тот обрадовался Обломову и без завтрака не хотел отпустить. Потом послал еще за приятелем, чтоб допроситься от него, как это делается, потому что сам давно отстал от дел.
Завтрак и совещание кончились в три часа, впала- ту идти было поздно, а завтра оказалась суббота присутствия нет, пришлось отложить до понедельни- ка.
Обломов отправился на Выборгскую сторону, на новую свою квартиру. Долго он ездил между длинными заборами по переулкам. Наконец отыскали будочника тот сказал, что это в другом квартале, рядом, вот по этой улице – ион показал еще улицу без домов, с заборами, с травой и с засохшими колеями из грязи.
Опять поехал Обломов, любуясь на крапиву у заборов и на выглядывавшую из-за заборов рябину. Наконец будочник указал на старый домик на дворе, прибавив Вот этот самый».
«Дом вдовы коллежского секретаря Пшеницына»,
прочитал Обломов наворотах и велел въехать на двор.
Двор величиной был с комнату, так что коляска стукнула дышлом в угол и распугала кучу кур, которые с кудахтаньем бросились стремительно, иные даже в лёт, в разные стороны да большая черная собака начала рваться нацепи направо и налево, с отчаянным лаем, стараясь достать за морды лошадей.
Обломов сидел в коляске наравне с окнами и затруднялся выйти. В окнах, уставленных резедой, бархатцами и ноготками, засуетились головы. Обломов кое-как вылез из коляски собака пуще заливалась ла- ем.
Он вошел на крыльцо и столкнулся с сморщенной старухой, в сарафане, с заткнутым за пояс подолом Вам кого – спросила она Хозяйку дома, госпожу Пшеницыну.
Старуха потупила с недоумением голову

– Не Ивана ли Матвеича вам надо – спросила она. – Его нет дома он еще из должности не приходил Мне нужно хозяйку, – сказал Обломов.
Между тем в доме суматоха продолжалась. То из одного, то из другого окна выглянет голова сзади старухи дверь отворялась немного и затворялась оттуда выглядывали разные лица.
Обломов обернулся на дворе двое детей, мальчики девочка, смотрят на него с любопытством.
Откуда-то появился сонный мужик в тулупе и, загораживая рукой глаза от солнца, лениво смотрел на
Обломова и на коляску.
Собака все лаяла густо и отрывисто, и, только Обломов пошевелится или лошадь стукнет копытом, начиналось скаканье нацепи и непрерывный лай.
Через забор, направо, Обломов видел бесконечный огород с капустой, налево, через забор, видно было несколько деревьев и зеленая деревянная беседка Вам Агафью Матвевну надо – спросила старуха Зачем Скажи хозяйке дома, – говорил Обломов, – что я хочу с ней видеться я нанял здесь квартиру Вы, стало быть, новый жилец, знакомый Михея
Андреича? Вот погодите, я скажу

Она отворила дверь, и от двери отскочило несколько голов и бросилось бегом в комнаты. Он успел увидеть какую-то женщину, с голой шеей и локтями,
без чепца, белую, довольно полную, которая усмехнулась, что ее увидел посторонний, и тоже бросилась от дверей прочь Пожалуйте в комнату, – сказала старуха, воро- тясь, ввела Обломова, чрез маленькую переднюю,
в довольно просторную комнату и попросила подождать Хозяйка сейчас выйдет, – прибавила она.
«А собака-то все еще лает, – подумал Обломов,
оглядывая комнату.
Вдруг глаза его остановились на знакомых предметах вся комната завалена была его добром. Столы в пыли стулья, грудой наваленные на кровать тюфяки,
посуда в беспорядке, шкафы Что ж это И не расставлено, не прибрано – сказал он. – Какая гадость!
Вдруг сзади его скрипнула дверь, ив комнату вошла та самая женщина, которую он видел с голой шеей и локтями.
Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было,
а былина их местах две немного будто припухлые,
лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами

Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил.
Платье сидело на ней в обтяжку видно, что она не прибегала ник какому искусству, даже к лишней юбке, чтоб увеличить объем бедр и уменьшить талию.
От этого даже и закрытый бюст ее, когда она была без платка, мог бы послужить живописцу или скульптору моделью крепкой, здоровой грудине нарушая ее скромности. Платье ее, в отношении к нарядной шали и парадному чепцу, казалось старо и поношен- но.
Она не ожидала гостей, и когда Обломов пожелал ее видеть, она на домашнее будничное платье накинула воскресную свою шаль, а голову прикрыла чепцом. Она вошла робко и остановилась, глядя застенчиво на Обломова.
Он привстали поклонился Я имею удовольствие видеть госпожу Пшеницы- ну – спросил он Да-с, – отвечала она. – Вам, может быть, нужно с братцем поговорить – нерешительно спросила она. Они в должности, раньше пяти часовне приходят Нет, я с вами хотел видеться, – начал Обломов,
когда она села на диван, как можно дальше от него,
и смотрела на концы своей шали, которая, как попона, покрывала ее до полу. Руки она прятала тоже под шаль Я нанял квартиру теперь, по обстоятельствам,
мне надо искать квартиру в другой части города, так я пришел поговорить с вами…
Она тупо выслушала и тупо задумалась Теперь братца нет, – сказала она потом Да ведь этот дом ваш – спросил Обломов Мой, – коротко отвечала она Так я и думал, что вы сами можете решить Да вот братца-то нет они у нас всем заведыва- ют, – сказала она монотонно, взглянув в первый раз на Обломова прямо и опустив опять глаза на шаль.
«У ней простое, но приятное лицо, – снисходительно решил Обломов, – должно быть, добрая женщина В это время голова девочки высунулась из двери. Агафья Матвеевна с угрозой, украдкой, кивнула ей головой, иона скрылась А где ваш братец служит В канцелярии В какой Где мужиков записывают я не знаю, как она на- зывается.
Она простодушно усмехнулась, ив ту ж минуту опять лицо ее приняло свое обыкновенное выражение Вы не одни живете здесь с братцем – спросил
Обломов.
– Нет, двое детей со мной, от покойного мужа мальчик по восьмому году да девочка по шестому, – довольно словоохотливо начала хозяйка, и лицо у ней стало поживее, – еще бабушка наша, больная, еле ходит, и тов церковь только прежде на рынок ходила с Акулиной, а теперь с Николы перестала ноги стали отекать. Ив церкви-то все больше сидит на ступеньке. Вот и только. Иной раз золовка приходит погостить да Михей Андреич.
– А Михей Андреич часто бывает у вас – спросил
Обломов.
– Иногда по месяцу гостит они с братцем приятели,
всё вместе…
И замолчала, истощив весь запас мыслей и слов Какая тишина у вас здесь – сказал Обломов. Если б не лаяла собака, так можно бы подумать, что нет ни одной живой души.
Она усмехнулась в ответ Вы часто выходите со двора – спросил Обломов Летом случается. Вот намедни, в Ильинскую пятницу, на Пороховые Заводы ходили Что ж, там много бывает – спросил Обломов, глядя, чрез распахнувшийся платок, на высокую, крепкую, как подушка дивана, никогда не волнующуюся

грудь Нет, нынешний год немного было сутра дождь шел, а после разгулялось. Атомного бывает Еще где же бываете вы Мы мало где бываем. Братец с Михеем Андреи- чем на тоню ходят, уху там варят, а мы всё дома Ужели всё дома Ей-богу, правда. В прошлом году были в Колпине,
да вот тут в рощу иногда ходим. Двадцать четвертого июня братец именинники, так обед бывает, все чиновники из канцелярии обедают А в гости ездите Братец бывают, а я с детьми только у мужниной родни в светлое воскресенье дав Рождество обеда- ем.
Говорить уж было больше не о чем У вас цветы вы любите их – спросил он.
Она усмехнулась Нет, – сказала она, – нам некогда цветами заниматься. Это дети с Акулиной ходили в графский сад,
так садовник дала ерани да алоэ давно тут, еще при муже были.
В это время вдруг в комнату ворвалась Акулина;
в руках у ней бился крыльями и кудахтал, в отчаянии,
большой петух Этого, что ли, петуха, Агафья Матвевна, лавочнику отдать – спросила она Что ты, что ты Поди – сказала хозяйка стыдливо Ты видишь, гости Я только спросить, – говорила Акулина, взяв петуха за ноги, головой вниз, – семьдесят копеек дает Поди, поди в кухню – говорила Агафья Матвеевна Серого с крапинками, а не этого, – торопливо прибавила она, и сама застыдилась, спрятала руки под шаль и стала смотреть вниз Хозяйство – сказал Обломов Да, у нас много кур мы продаем яйца и цыплят.
Здесь, по этой улице, сдачи из графского дома всё
у нас берут, – отвечала она, поглядев гораздо смелее на Обломова.
И лицо ее принимало дельное и заботливое выражение даже тупость пропадала, когда она заговаривала о знакомом ей предмете. На всякий же вопрос,
не касавшийся какой-нибудь положительной известной ей цели, она отвечала усмешкой и молчанием Надо бы было это разобрать, – заметил Обломов,
указывая на кучу своего добра Мы было хотели, да братец не велят, – живо перебила она и уж совсем смело взглянула на Обломо- ва, – Бог знает, что у него там в столах дав шка- пах – сказали они, – после пропадет – к нам привяжутся Она остановилась и усмехнулась

– Какой осторожный ваш братец – прибавил Обло- мов.
Она слегка опять усмехнулась и опять приняла своеобычное выражение.
Усмешка у ней была больше принятая форма, которою прикрывалось незнание, что в томили другом случае надо сказать или сделать Мне долго ждать его прихода, – сказал Обломов, может быть, вы передадите ему, что, по обстоятельствам, я в квартире надобности не имею и потому прошу передать ее другому жильцу, а я, с своей стороны,
тоже поищу охотника.
Она тупо слушала, ровно мигая глазами Насчет контракта потрудитесь сказать Да нет их дома-то теперь, – твердила она, – вы лучше завтра опять пожалуйте завтра суббота, они в присутствие не ходят Я ужасно занят, ни минуты свободной нет, – отговаривался Обломов. – Вы потрудитесь только сказать, что так как задаток остается в вашу пользу, а жильца я найду, то Нету братца-то, – монотонно говорила она, – нейдут они что-то… – И поглядела на улицу. – Вот они тут проходят, мимо окон видно, когда идут, да вот нету Ну, я отправлюсь – сказал Обломов А как братец-то придут, что сказать им когда вы

переедете – спросила она, встав с дивана Вы им передайте, что я просил, – говорил Обломов что по обстоятельствам Вы бы завтра сами пожаловали да поговорили сними повторила она Завтра мне нельзя Ну, послезавтра, в воскресенье после обедни у нас водка и закуска бывает. И Михей Андреич приходит Ужели и Михей Андреич приходит – спросил Обломов Ей-богу, правда, – прибавила она И послезавтра мне нельзя, – отговаривался с нетерпением Обломов Так уж на той неделе – заметила она. – А когда переезжать-то станете Я бы полы велела вымыть и пыль стереть, – спросила она Яне перееду, – сказал он Как же А вещи-то куда же мы денем Вы потрудитесь сказать братцу, – начал говорить Обломов расстановисто, упирая глаза ей прямо в грудь, – что по обстоятельствам Да вот долго нейдут что-то, не видать, – сказала она монотонно, глядя на забор, отделявший улицу от двора. – Я знаю и шаги их по деревянной мостовой слышно, как кто идет. Здесь мало ходят

– Так вы передадите ему, что я вас просил – кланяясь и уходя, говорил Обломов Вот через полчаса они сами будут – с несвойственным ей беспокойством говорила хозяйка, стараясь как будто голосом удержать Обломова.
– Я больше не могу ждать, – решил он, отворяя дверь.
Собака, увидя его на крыльце, залилась лаем и начала опять рваться сцепи. Кучер, спавший опершись на локоть, начал пятить лошадей куры опять, в тревоге, побежали в разные стороны в окно выглянуло несколько голов Так я скажу братцу, что выбыли в беспокойстве прибавила хозяйка, когда Обломов уселся в коляску Да, и скажите, что я, по обстоятельствам, не могу оставить квартиры за собой и что передам ее другому или чтоб он поискал Об эту пору они всегда приходят – говорила она, слушая его рассеянно. – Я скажу им, что вы хотели побывать Дана днях я заеду, – сказал Обломов.
При отчаянном лае собаки коляска выехала со двора и пошла колыхаться по засохшим кочкам немощеного переулка.
В конце его показался какой-то одетый в поношенное пальто человек средних лет, с большим бумажным пакетом подмышкой, с толстой палкой ив резиновых калошах, несмотря на сухой и жаркий день.
Он шел скоро, смотрел по сторонами ступал так,
как будто хотел продавить деревянный тротуар. Обломов оглянулся ему вслед и видел, что он завернул в ворота к Пшеницыной.
«Вон, должно быть, и братец пришли – заключил он. – Да черт с ним Еще протолкуешь с часа мне и есть хочется, и жарко Да и Ольга ждет меня До другого раза Ступай скорей – сказал он кучеру.
«А квартиру другую посмотреть – вдруг вспомнил он, глядя по сторонам на заборы. – Надо опять назад,
в Морскую или в Конюшенную До другого раза решил он Пошел скорей

В конце августа пошли дожди, и на дачах задымились трубы, где были печи, а где их не было, там жители ходили с подвязанными щеками, и, наконец, ма- ло-помалу, дачи опустели.
Обломов не казал глаз в городи водно утро мимо его окон повезли и понесли мебель Ильинских. Хотя уж ему не казалось теперь подвигом переехать с квартиры, пообедать где-нибудь мимоходом и не прилечь целый день, но он не знал, где и на ночь прикло- нить голову.
Оставаться на даче одному, когда опустел парки роща, когда закрылись ставни окон Ольги, казалось ему решительно невозможно.
Он прошелся по ее пустым комнатам, обошел парк,
сошел с горы, и сердце теснила ему грусть.
Он велел Захару и Анисье ехать на Выборгскую сторону, где решился оставаться до приискания новой квартиры, асам уехал в город, отобедал наскоро в трактире и вечер просидел у Ольги.
Но осенние вечера в городе не походили на длинные, светлые дни и вечера в парке и роще. Здесь он уж не мог видеть ее потри раза вдень здесь уж не прибежит к нему Катя и не пошлет он Захара с запиской за пять верст. И вся эта летняя, цветущая поэма любви как будто остановилась, пошла ленивее, как будто не хватило в ней содержания.
Они иногда молчали по получасу. Ольга углубится в работу, считает про себя иглой клетки узора, а он углубится в хаос мыслей и живет впереди, гораздо дальше настоящего момента.
Только иногда, вглядываясь пристально в нее, он вздрогнет страстно, или она взглянет на него мимоходом и улыбнется, уловив луч нежной покорности, безмолвного счастья в его глазах.
Три дня сряду ездил он в город к Ольге и обедал у них, под предлогом, что у него там еще не устроено,
что на этой неделе он съедет и оттого не располагается на новой квартире, как дома.
Но на четвертый день ему уж казалось неловко прийти, ион, побродив около дома Ильинских, со вздохом поехал домой.
На пятый день они не обедали дома.
На шестой Ольга сказала ему, чтоб он пришел в та- кой-то магазин, что она будет там, а потом он может проводить ее до дома пешком, а экипаж будет ехать сзади.
Все это было неловко попадались ему и ей знакомые, кланялись, некоторые останавливались поговорить Ах ты, Боже мой, какая мука – говорил он весь в поту от страха и неловкого положения.
Тетка тоже глядит на него своими томными большими глазами и задумчиво нюхает свой спирт, как будто у нее от него болит голова. А ездить ему какая даль!
Едешь, едешь с Выборгской стороны да вечером назад три часа Скажем тетке, – настаивал Обломов, – тогда я могу оставаться у вас сутра, и никто не будет говорить А ты в палате был – спросила Ольга.
Обломова таки подмывало сказать были все сделал, да он знает, что Ольга взглянет на него так пристально, что прочтет сейчас ложь на лице. Он вздохнул в ответ Ах, если б ты знала, как это трудно – говорил он А говорил с братом хозяйки Приискал квартиру спросила она потом, не поднимая глаз Его никогда утром дома нет, а вечером я все здесь, – сказал Обломов, обрадовавшись, что есть достаточная отговорка.
Теперь Ольга вздохнула, ноне сказала ничего Завтра непременно поговорю с хозяйским братом успокоивал ее Обломов, – завтра воскресенье,
он в присутствие не пойдет Пока это все не устроится, – сказала задумчиво
Ольга, – говорить ma tante нельзя и видеться надо реже Да, да правда, – струсив, прибавил Обломов Ты обедай у нас в воскресенье, в наш день, а потом хоть в среду, один, – решила она. – А потом мы можем видеться в театре ты будешь знать, когда мы едем, и тоже поезжай Да, это правда, – говорил он, обрадованный, что она попечение о порядке свиданий взяла на себя Если ж выдастся хороший день, – заключила оная поеду в Летний сад гулять, и ты можешь прийти туда это напомнит нам парк парк – повторила она с чувством.
Он молча поцеловал у ней руку и простился с ней до воскресенья. Она уныло проводила его глазами,
потом села за фортепьяно и вся погрузилась в звуки.
Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и звуки. Хотела петь – не поется!
На другой день Обломов встали надел свой дикий сюртучок, что носил на даче. С халатом он простился давно и велел его спрятать в шкаф.
Захар, по обыкновению, колебля подносом, неловко подходил к столу с кофе и кренделями. Сзади Захара, по обыкновению, высовывалась до половины из двери Анисья, приглядывая, донесет ли Захар чашки до стола, и тотчас, без шума, пряталась, если Захар ставил поднос благополучно на стол, или стремительно подскакивала к нему, если с подноса падала одна вещь, чтоб удержать остальные. Причем Захар разразится бранью сначала на вещи, потом на жену и замахнется локтем ей в грудь Какой славный кофе Кто это варит – спросил
Обломов.
– Сама хозяйка, – сказал Захар, – шестой день все она. Выговорит, много цикорию кладете да не довариваете. Дайте-ко я Славный, – повторил Обломов, наливая другую чашку. – Поблагодари ее Вон она сама, – говорил Захар, указывая на полуотворенную дверь боковой комнаты. – Это у них буфет, что ли она тут и работает, тут у них чай, сахар,
кофе лежит и посуда.
Обломову видна была только спина хозяйки, затылок и часть белой шеи да голые локти Что это она там локтями-то так живо ворочает спросил Обломов Кто ее знает Кружева, что ли, гладит.
Обломов следил, как ворочались локти, как спина нагибалась и выпрямлялась опять.
Внизу, когда она нагибалась, видны были чистая юбка, чистые чулки и круглые, полные ноги.
«Чиновница, а локти хоть бы графине какой-ни- будь еще с ямочками – подумал Обломов

В полдень Захар пришел спросить, неугодно ли попробовать их пирога хозяйка велела предложить Сегодня воскресенье, у них пирог пекут Ну, уж, я думаю, хорош пирог – небрежно сказал
Обломов. – С луком да с морковью Пирог не хуже наших обломовских, – заметил Захар с цыплятами и с свежими грибами Ах, это хорошо должно быть принеси Кто ж у них печет Эта грязная баба-то?
– Куда ей – с презрением сказал Захар. – Кабы не хозяйка, так она и опары поставить не умеет. Хозяйка сама все на кухне. Пирог-то они с Анисьей вдвоем испекли.
Чрез пять минут из боковой комнаты высунулась к
Обломову голая рука, едва прикрытая виденною уже им шалью, с тарелкой, на которой дымился, испуская горячий пар, огромный кусок пирога Покорно благодарю, – ласково отозвался Обломов, принимая пироги, заглянув в дверь, уперся взглядом в высокую грудь и голые плечи. Дверь торопливо затворилась Водки неугодно ли – спросил голос Яне пью покорно благодарю, – еще ласковее сказал Обломов, – у вас какая Своя, домашняя сами настаиваем на смородинном листу, – говорил голос

– Я никогда не пивал на смородинном листу, позвольте попробовать!
Голая рука опять просунулась с тарелкой и рюмкой водки. Обломов выпил ему очень понравилось Очень благодарен, – говорил он, стараясь заглянуть в дверь, но дверь захлопнулась Что вы не дадите на себя взглянуть, пожелать вам доброго утра – упрекнул Обломов.
Хозяйка усмехнулась за дверью Я еще в будничном платье, все на кухне была.
Сейчас оденусь братец скоро от обедни придут, – отвечала она Ах, а propos о братце, – заметил Обломов, – мне надо с ним поговорить. Попросите его зайти ко мне Хорошо, я скажу, как они придут А кто это у вас кашляет Чей это такой сухой кашель спросил Обломов Это бабушка уж она у нас восьмой год кашляет.
И дверь захлопнулась.
«Какая она простая, – подумал Обломов, – а есть в ней что-то такое И держит себя чисто!»
До сих пор он с братцем хозяйки еще не успел познакомиться. Он видел только, и то редко, с постели, как, рано утром, мелькал сквозь решетку забора человек, с большим бумажным пакетом под мышкой,
и пропадал в переулке, и потом, в пять часов, мелькал опять, стем же пакетом, мимо окон, возвращаясь,
тот же человек и пропадал за крыльцом. Его в домене было слышно.
А между тем заметно было, что там жили люди, особенно по утрам на кухне стучат ножи, слышно в окно, как полощет баба что-то в углу, как дворник рубит дрова или везет на двух колесах бочонок с водой за стеной плачут ребятишки или раздается упорный, сухой кашель старухи.
У Обломова было четыре комнаты, то есть вся парадная анфилада. Хозяйка с семейством помещалась в двух непарадных комнатах, а братец жил вверху, в так называемой светелке.
Кабинет и спальня Обломова обращены были окнами на двор, гостиная к садику, а зала к большому огороду, с капустой и картофелем. В гостиной окна были драпированы ситцевыми полинявшими занавесками.
По стенам жались простые, под орех, стулья под зеркалом стоял ломберный стол на окнах теснились горшки с еранью и бархатцами и висели четыре клетки с чижами и канарейками.
Братец вошел на цыпочках и отвечал троекратным поклоном на приветствие Обломова. Вицмундир на нем был застегнут на все пуговицы, так что нельзя было узнать, есть ли на нем белье или нет галстук завязан простым узлом, и концы спрятаны вниз

Он был лет сорока, с прямым хохлом на лбу и двумя небрежно на ветер пущенными такими же хохлами на висках, похожими на собачьи уши средней величины. Серые глаза не вдруг глядели на предмета сначала взглядывали украдкой, а во второй раз уж оста- навливались.
Рук своих он как будто стыдился, и когда говорил,
то старался прятать или обе за спину, или одну за пазуху, а другую за спину. Подавая начальнику бумагу и объясняясь, он одну руку держал на спине, а средним пальцем другой руки, ногтем вниз, осторожно показывал какую-нибудь строку или слово и, показав, тотчас прятал руку назад, может быть, оттого, что пальцы были толстоваты, красноваты и немного тряслись, и ему не без причины казалось не совсем приличным выставлять их часто напоказ Вы изволили, – начал он, бросив свой двойной взгляд на Обломова, – приказать мне прийти к себе Да, я хотел поговорить с вами насчет квартиры.
Прошу садиться – вежливо отвечал Обломов.
Иван Матвеич, после двукратного приглашения, решился сесть, перегнувшись телом впереди поджав руки в рукава По обстоятельствам, я должен приискать себе другую квартиру, – сказал Обломов, – поэтому желал бы эту передать

– Теперь трудно передать, – кашлянув в пальцы и проворно спрятав их в рукав, отозвался Иван Матвеевич если б в конце лета пожаловали, тогда много ходили смотреть Я был, да вас не было, – перебил Обломов Сестра сказывала, – прибавил чиновник. – Да вы не беспокойтесь насчет квартиры здесь вам будет удобно. Может быть, птица вас беспокоит Какая птица Куры-с.
Обломов хотя слышал постоянно с раннего утра под окнами тяжелое кудахтанье наседки и писк цыплят, но до того ли ему Передним носился образ Ольги, ион едва замечал окружающее Нет, это ничего, – сказал он, – я думал, выговорите о канарейках они сутра начинают трещать Мы их вынесем, – отвечал Иван Матвеевич И это ничего, – заметил Обломов, – но мне, по обстоятельствам, нельзя оставаться Как угодно-с, – отвечал Иван Матвеевич. – А если не приищете жильца, как же насчет контракта Сделаете удовлетворение. Вам убыток будет А сколько там следует – спросил Обломов Да вот я принесу расчет.
Он принес контракт и счеты Вот-с, за квартиру восемьсот рублей ассигнациями, сто рублей получено задатку, осталось семьсот рублей, – сказал он Да неужели вы с меня за целый год хотите взять,
когда я у вас и двух недель не прожил – перебил его
Обломов.
– Как же-с? – кротко и совестливо возразил Иван
Матвеевич. – Сестра убыток понесет несправедливо.
Она бедная вдова, живет только тем, что с дома получит да разве на цыплятах и яйцах выручит кое-что на одежонку ребятишкам Помилуйте, я не могу, – заговорил Обломов, – посудите, я не прожил двух недель. Что же это, за что Вот-с, в контракте сказано, – говорил Иван Матвеевич, показывая средним пальцем две строки и спрятав палец в рукав, – извольте прочесть Буде же я,
Обломов, пожелаю прежде времени съехать с квартиры, то обязан передать ее другому лицу на тех же условиях или, в противном случае, удовлетворить ее,
Пшеницыну, сполна платою завесь год, по первое июня будущего года, прочитал Обломов Как же это – говорил он. – Это несправедливо По закону такс, – заметил Иван Матвеевич. – Сами изволили подписать вот подпись-с!
Опять появился палец под подписью и опять спрятался Сколько же – спросил Обломов

– Семьсот рублей, – начал щелкать тем же пальцем
Иван Матвеевич, подгибая его всякий раз проворно в кулак, – да за конюшню и сарай сто пятьдесят рублей.
И он щелкнул еще Помилуйте, у меня лошадей нет, я не держу зачем мне конюшня и сарай – с живостью возразил Обломов В контракте есть-с, – заметил, показывая пальцем строку, Иван Матвеевич. – Михей Андреич сказывал,
что у вас лошади будут Врет Михей Андреич! – с досадой сказал Обломов Дайте мне контракт Вот-с копию извольте получить, а контракт принадлежит сестре, – мягко отозвался Иван Матвеевич,
взяв контракт в руку. – Сверх того за огороди продовольствие из оного капустой, репой и прочими овощами, считая на одно лицо, – читал Иван Матвеевич, примерно двести пятьдесят рублей…
И он хотел щелкнуть на счетах Какой огород Какая капуста Я и знать не знаю,
что вы – почти грозно возражал Обломов Вот-с, в контракте Михей Андреич сказали, что вы стем нанимаете Что же это такое, что вы без меня моим столом распоряжаетесь Яне хочу ни капусты, ни репы говорил Обломов, вставая

И Иван Матвеевич встал со стула Помилуйте, как можно без вас вот подпись есть возразил он.
И опять толстый палец трясся на подписи, и вся бумага тряслась в его руке Сколько всего считаете вы – нетерпеливо спросил Обломов Еще за окраску потолка и дверей, за переделку окон в кухне, за новые пробои к дверям – сто пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями Как, и это намой счет – с изумлением спросил
Обломов. – Это всегда насчет хозяина делается. Кто же переезжает в неотделанную квартиру Вот-с, в контракте сказано, что на ваш счет, сказал Иван Матвеевич, издали показывая пальцем в бумаге, где это сказано. – Тысячу триста пятьдесят четыре рубля двадцать восемь копеек ассигнациями всего-с! – кротко заключил он, спрятав обе руки с контрактом назади.
– Да где я возьму У меня нет денег – возразил
Обломов, ходя по комнате. – Нужно мне очень вашей репы да капусты Как угодно-с! – тихо прибавил Иван Матвеевич. Да не беспокойтесь вам здесь будет удобно, – прибавил он. – А деньги сестра подождет

– Нельзя мне, нельзя по обстоятельствам Слышите Слушаю-с. Как угодно, – послушно отвечал Иван
Матвеевич, отступив на шаг Хорошо, я подумаю и постараюсь передать квартиру сказал Обломов, кивнув чиновнику головой Трудно-с; а впрочем, как угодно – заключил Иван
Матвеевич и, троекратно поклонясь, вышел вон.
Обломов вынул бумажники счел деньги всего триста пять рублей. Он обомлел.
«Куда ж я дел деньги – с изумлением, почти с ужасом спросил самого себя Обломов. – Вначале лета из деревни прислали тысячу двести рублей, а теперь всего триста!»
Он начал считать, припоминать все траты и мог припомнить только двести пятьдесят рублей Куда ж это вышли деньги – говорил он. – Захар,
Захар!
– Чего изволите Куда это у нас все деньги вышли Ведь денег-то нету нас – спросил он.
Захар начал шарить в карманах, вынул полтинник,
гривенник и положил на стол Вот, забыл отдать, от перевозки осталось, – сказал он Что ты мне мелочь-то суешь Ты скажи, куда восемьсот рублей делись Почем я знаю Разве я знаю, куда вы тратите?
Что вы там извозчикам за коляски платите Да, вот на экипаж много вышло, – вспомнил Обломов, глядя на Захара. – Тыне помнишь ли, сколько мы на даче отдали извозчику Где помнить – отозвался Захар. – Один раз вы велели мне тридцать рублей отдать, так я и помню Чтобы тебе записывать – упрекнул его Обломов Худо быть безграмотным Прожил веки без грамоты, слава Богу, не хуже других – возразил Захар, глядя в сторону.
«Правду говорит Штольц, что надо завести школу в деревне – подумал Обломов Вону Ильинских был грамотный-то, сказывали люди, – продолжал Захар, – да серебро из буфета и стащил.
«Прошу покорнейше – трусливо подумал Обломов В самом деле, эти грамотеи – всё такой безнравственный народ по трактирам, с гармоникой, да чаи Нет, рано школы заводить Ну, куда еще вышли деньги – спросил он Почем я знаю Вон, Михею Андреичу дали на даче В самом деле, – обрадовался Обломов, вспомнив про эти деньги. – Так вот, извозчику тридцать да, кажется, двадцать пять рублей Тарантьеву… Еще куда?
Он задумчиво и вопросительно глядел на Захара.
Захар угрюмо, стороной, смотрел на него Не помнит ли Анисья – спросил Обломов Где дуре помнить Что баба знает – с презрением сказал Захар Не припомню – с тоской заключил Обломов, – уж не воры ли были Кабы воры, так все бы взяли, – сказал Захар, ухо- дя.
Обломов сел в кресло и задумался. Где же я возьму денег – до холодного пота думал он. – Когда пришлют из деревни и сколько?»
Он взглянул на часы два часа, пора ехать к Ольге.
Сегодня положенный день обедать. Он мало-помалу развеселился, велел привести извозчика и поехал в
Морскую.

Он сказал Ольге, что переговорил с братом хозяйки, и скороговоркой прибавил от себя, что есть надежда на этой неделе передать квартиру.
Ольга поехала с теткой с визитом до обеда, а он пошел глядеть квартиры поблизости. Заходил в два дома водном нашел квартиру в четыре комнаты за четыре тысячи ассигнациями, в другом за пять комнат просили шесть тысяч рублей Ужас ужас – твердил он, зажимая уши и убегая от изумленных дворников. Прибавив к этим суммам тысячу слишком рублей, которые надо было заплатить Пшеницыной, он, от страха, не поспел вывести итога и только прибавил шагу и побежал к Ольге.
Там было общество. Ольга была одушевлена, говорила, пела и произвела фурор. Только Обломов слушал рассеянно, а она говорила и пела для него, чтоб он не сидел повеся нос, опустя веки, чтоб все говорило и пело беспрестанно в нем самом Приезжай завтра в театру нас ложа, – сказала она.
«Вечером, по грязи, этакую даль – подумал Обломов, но, взглянув ей в глаза, отвечал на ее улыбку улыбкой согласия

– Абонируйся в кресло, – прибавила она, – на той неделе приедут Маевские; ma tante пригласила их к нам в ложу.
И она глядела ему в глаза, чтоб знать, как он обра- дуется.
«Господи! – подумал он в ужасе. – Ау меня всего триста рублей денег Вот, попроси барона он там со всеми знаком, завтра же пошлет за креслами.
И она опять улыбнулась, ион улыбнулся, глядя на нее, и с улыбкой просил барона тот, тоже с улыбкой,
взялся послать за билетом Теперь в кресле, а потом, когда ты кончишь дела прибавила Ольга, – ты уж займешь по праву место в нашей ложе.
И окончательно улыбнулась, как улыбалась, когда была совершенно счастлива.
Ух, каким счастьем вдруг пахнуло на него, когда
Ольга немного приподняла завесу обольстительной дали, прикрытой, как цветами, улыбками!
Обломов и про деньги забыл только когда, на другой день утром, увидел мелькнувший мимо окон пакет братца, он вспомнил про доверенность и просил Ивана Матвеевича засвидетельствовать ее в палате. Тот прочитал доверенность, объявил, что в ней есть один неясный пункт, и взялся прояснить

Бумага была вновь переписана, наконец засвидетельствована и отослана на почту. Обломов с торжеством объявил об этом Ольге и успокоился надолго.
Он радовался, что дополучения ответа квартиры приискивать не понадобится и деньги понемногу за- живаются.
«Оно бы и тут можно жить, – думал он, – да далеко от всего, а в доме у них порядок строгий и хозяйство идет славно».
В самом деле, хозяйство шло отлично. Хотя Обломов держал стол особо, но глаз хозяйки бодрствовали над его кухней.
Илья Ильич зашел однажды в кухню и застал Агафью Матвеевну с Анисьей чуть не в объятиях друг друга.
Если есть симпатия душ, если родственные сердца чуют друг друга издалека, то никогда это не доказывалось так очевидно, как на симпатии Агафьи Матвеевны и Анисьи. С первого взгляда, слова и движения они поняли и оценили одна другую.
По приемам Анисьи, потому, как она, вооруженная кочергой и тряпкой, с засученными рукавами, в пять минут привела полгода не топленную кухню в порядок, как смахнула щеткой разом пыль с полок, со стен и со стола какие широкие размахи делала метлой по полу и по лавкам как мгновенно выгребла из печки

золу – Агафья Матвеевна оценила, что такое Анисья и какая бы она великая сподручница была ее хозяйственным распоряжениям. Она дала ей стой поры у себя место в сердце.
И Анисья, в свою очередь, поглядев однажды только, как Агафья Матвеевна царствует в кухне, как соколиными очами, без бровей, видит каждое неловкое движение неповоротливой Акулины как гремит приказаниями вынуть, поставить, подогреть, посолить,
как на рынке одним взглядом и много-много прикосновением пальца безошибочно решает, сколько курице месяцев отроду, давно ли уснула рыба, когда сорвана с гряд петрушка или салат, – она с удивлением и почтительною боязнью возвела на нее глаза и решила, что она, Анисья, миновала свое назначение,
что поприще ее – не кухня Обломова, где торопливость ее, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений устремлена только на то, чтоб подхватить налету уроненную Захаром тарелку илиста- кан, и где опытность ее и тонкость соображений подавляются мрачною завистью и грубым высокомерием мужа. Две женщины поняли друг друга и стали неразлучны.
Когда Обломов не обедал дома, Анисья присутствовала на кухне хозяйки и, из любви к делу, бросалась из угла в угол, сажала, вынимала горшки, почтив одно и тоже мгновение отпирала шкаф, доставала что надои захлопывала прежде, нежели Акулина успеет понять, в чем дело.
Зато наградой Анисье был обед, чашек шесть кофе утром и столько же вечером и откровенный, продолжительный разговор, иногда доверчивый шепот с самой хозяйкой.
Когда Обломов обедал дома, хозяйка помогала
Анисье, то есть указывала, словом или пальцем, пора ли или рано вынимать жаркое, надо лик соусу прибавить немного красного вина или сметаны, или что рыбу надо варить не так, а вот как…
И Боже мой, какими знаниями поменялись они в хозяйственном деле, не по одной только кулинарной части, но и по части холста, ниток, шитья, мытья белья,
платьев, чистки блонд, кружев, перчаток, выведения пятен из разных материй, также употребления разных домашних лекарственных составов, трав – всего, что внесли в известную сферу жизни наблюдательный ум и вековые опыты!
Илья Ильич встанет утром часов в девять, иногда увидит сквозь решетку забора мелькнувший бумажный пакет подмышкой уходящего в должность братца, потом примется за кофе. Кофе все такой же славный, сливки густые, булки сдобные, рассыпчатые.
Потом он примется за сигару и слушает внимательно, как тяжело кудахтает наседка, как пищат цыплята,
как трещат канарейки и чижи. Он не велел убирать их:
«Деревню напоминают, Обломовку», – сказал он.
Потом сядет дочитывать начатые на даче книги,
иногда приляжет небрежно с книгой на диван и читает.
Тишина идеальная пройдет разве солдат какой-ни- будь по улице или кучка мужиков, стопорами за поясом. Редко-редко заберется в глушь разносчик и,
остановясь перед решетчатым забором, с полчаса горланит Яблоки, арбузы астраханские – так, что нехотя купишь что-нибудь.
Иногда придет к нему Маша, хозяйская девочка, от маменьки, сказать, что грузди или рыжики продают:
не велит ли он взять кадочку для себя, или зазовет он к себе Ваню, ее сына, спрашивает, что он выучил,
заставит прочесть или написать и посмотрит, хорошо ли он пишет и читает.
Если детине затворят дверь за собой, он видит голую шею и мелькающие, вечно движущиеся локти и спину хозяйки.
Она все за работой, все что-нибудь гладит, толчет,
трет и уже не церемонится, не накидывает шаль, когда заметит, что он видит ее сквозь полуотворенную дверь, только усмехнется и опять заботливо толчет,
гладит и трет на большом столе.
Он иногда с книгой подойдет к двери, заглянет к ней

и поговорит с хозяйкой Вы все за работой – сказал он ей однажды.
Она усмехнулась и опять заботливо принялась вертеть ручку кофейной мельницы, и локоть ее так проворно описывал круги, что у Обломова рябило в глазах Ведь вы устанете, – продолжал он Нет, я привыкла, – отвечала она, треща мельницей А когда нет работы, что ж выделаете Как нет работы Работа всегда есть, – сказала она, – утром обед готовить, после обеда шить, а к вечеру ужин Разве вы ужинаете Как же без ужина ужинаем. Под праздник ко всенощной ходим Это хорошо, – похвалил Обломов. – В какую же церковь К Рождеству это наш приход А читаете что-нибудь?
Она поглядела на него тупо и молчала Книги у вас есть – спросил он У братца есть, да они не читают. Газеты из трактира берем, так иногда братец вслух читают да вот у Ванечки много книг Ужели же вы никогда не отдыхаете

– Ей-богу, правда Ив театре не бываете Братец на святках бывают А вы Когда мне А ужин как – спросила она, боком поглядев на него Кухарка может без вас Акулина-то! – с удивлением возразила она. – Как же можно Что она сделает без меня Ужин и к зав- трему не поспеет. У меня все ключи.
Молчание. Обломов любовался ее полными, круглыми локтями Как у вас хороши руки, – вдруг сказал Обломов, можно хоть сейчас нарисовать.
Она усмехнулась и немного застыдилась Неловко с рукавами, – оправдывалась она, – нынче ведь вон какие пошли платья, рукава все выпачка- ешь.
И замолчала. Обломов тоже молчал Вот только домелю кофе, – шептала про себя хозяйка сахар буду колоть. Еще не забыть за корицей послать Вам бы замуж надо выйти, – сказал Обломов, вы славная хозяйка.
Она усмехнулась и стала пересыпать кофе в большую стеклянную банку

– Право, – прибавил Обломов Кто меня с детьми-то возьмет – отвечала она и что-то начала считать в уме Два десятка – задумчиво говорила она, – ужели она их все положит – И, поставив в шкаф банку, побежала в кухню. А Обломов ушел к себе и стал читать книгу Какая еще свежая, здоровая женщина и какая хозяйка Право бы, замуж ей – говорил он сам себе и погружался в мысль об Ольге.
Обломов в хорошую погоду наденет фуражку и обойдет окрестность там попадет в грязь, здесь войдет в неприятное сношение с собаками и вернется до- мой.
А дома уж накрыт стол, и кушанье такое вкусное,
подано чисто. Иногда сквозь двери просунется голая рука, с тарелкой – просят попробовать хозяйского пирога Тихо, хорошо в этой стороне, только скучного- ворил Обломов, уезжая в оперу.
Однажды, воротясь поздно из театра, он с извозчиком стучал почти час в ворота собака, от скаканья нацепи и лая, потеряла голос. Он иззяб и рассердился,
объявив, что съедет на другой же день. Но и другой,
и третий день, и неделя прошла – он еще не съезжал.
Ему было очень скучно не видеть Ольги в неположенные дни, не слышать ее голоса, не читать в глазах все той же, неизменяющейся ласки, любви, счастья.
Зато в положенные дни он жил, как летом, заслушивался ее пения или глядел ей в глаза а при свидетелях довольно было ему одного ее взгляда, равнодушного для всех, но глубокого и знаменательного для него.
По мере того, однако ж, как дело подходило к зиме, свидания их становились реже наедине. К Ильин- ским стали ездить гости, и Обломову по целым дням не удавалось сказать с ней двух слов. Они менялись взглядами. Ее взгляды выражали иногда усталость и нетерпение.
Она с нахмуренными бровями глядела на всех гостей. Обломов раза два даже соскучился и после обеда однажды взялся было за шляпу Куда – вдруг с изумлением спросила Ольга, очу- тясь подле него и хватая за шляпу Позвольте домой Зачем – спросила она. Одна бровь у ней лежала выше другой. – Что вы станете делать Я так – говорил он, едва тараща глаза от сна Кто ж вам позволит Уж не спать ли вы собираетесь спрашивала она, строго поглядев ему попеременно в один глаз, потом в другой Что вы – живо возразил Обломов. – Спать днем

Мне просто скучно.
И он отдал шляпу Сегодня в театр, – сказала она Не вместе вложу прибавил он со вздохом Так что же А это разве ничего, что мы видим друг друга, что ты зайдешь в антракте, при разъезде подойдешь, подашь руку до кареты. Извольте ехать повелительно прибавила она. – Что это за новости!
Нечего делать, он ехал в театр, зевал, как будто хотел вдруг проглотить сцену, чесал затылок и перекладывал ногу на ногу.
«Ах, скорей бы кончить да сидеть с ней рядом, не таскаться такую даль сюда – думал он. – А то после такого лета да еще видеться урывками, украдкой, играть роль влюбленного мальчика Правду сказать, я бы сегодня не поехал в театр, если буж был женат:
шестой раз слышу эту оперу…»
В антракте он пошел вложу к Ольге и едва протеснился до нее между двух каких-то франтов. Чрез пять минут он ускользнули остановился у входа в кресла, в толпе. Акт начался, и все торопились к своим местам.
Франты изложи Ольги тоже были тут и не видели Об- ломова.
– Что это за господин был сейчас в ложе у Ильин- ских? – спросил один у другого Это Обломов какой-то, – небрежно отвечал другой Что это за Обломов Это помещик, друг Штольца.
– А – значительно произнес другой. – Друг Штоль- ца. Что ж он тут делает Dieu sait!
22
– отвечал другой, и все разошлись по местам. Но Обломов потерялся от этого ничтожного разговора.
«Что за