Главная страница
Навигация по странице:

  • – Что вы это тут делаете – промолвил Базаров, садясь возле нее. – Букет вяжете

  • – А что Разве вам не хочется долго пожить

  • – Так лучше быть молодою – А то как же

  • – Это лекарская книга, зачем вы ее бросаете

  • – Что такое – спросил Базаров. – Николай Петрович

  • – С какой стати вы Павла Петровича боитесь

  • – А если б он меня побеждать стал, – спросил он, – вы бы за меня заступились

  • – Какая такая рука

  • Отцы и дети. Иван Сергеевич Тургенев Отцы и дети


    Скачать 0.77 Mb.
    НазваниеИван Сергеевич Тургенев Отцы и дети
    АнкорОтцы и дети
    Дата14.12.2021
    Размер0.77 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файлаotcy-i-deti.doc
    ТипДокументы
    #303436
    страница22 из 27
    1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   27

    XXIII



    Проводив Аркадия с насмешливым сожалением и дав ему понять, что он нисколько не обманывается насчет настоящей цели его поездки, Базаров уединился окончательно: на него нашла лихорадка работы. С Павлом Петровичем он уже не спорил, тем более что тот в его присутствии принимал чересчур аристократический вид и выражал свои мнения более звуками, чем словами. Только однажды Павел Петрович пустился было в состязание с нигилистом по поводу модного в то время вопроса о правах остзейских дворян, но сам вдруг остановился, промолвив с холодною вежливостью:

    – Впрочем, мы друг друга понять не можем; я, по крайней мере, не имею чести вас понимать.

    – Еще бы! – воскликнул Базаров. – Человек все в состоянии понять – и как трепещет эфир, и что на солнце происходит; а как другой человек может иначе сморкаться, чем он сам сморкается, этого он понять не в состоянии.

    – Что, это остроумно? – проговорил вопросительно Павел Петрович и отошел в сторону.

    Впрочем, он иногда просил позволения присутствовать при опытах Базарова, а раз даже приблизил свое раздушенное и вымытое отличным снадобьем лицо к микроскопу, для того чтобы посмотреть, как прозрачная инфузория глотала зеленую пылинку и хлопотливо пережевывала ее какими‑то очень проворными кулачками, находившимися у ней в горле. Гораздо чаще своего брата посещал Базарова Николай Петрович; он бы каждый день приходил, как он выражался, «учиться», если бы хлопоты по хозяйству не отвлекали его. Он не стеснял молодого естествоиспытателя: садился где‑нибудь в уголок комнаты и глядел внимательно, изредка позволяя себе осторожный вопрос. Во время обедов и ужинов он старался направлять речь на физику, геологию или химию, так как все другие предметы, даже хозяйственные, не говоря уже о политических, могли повести если не к столкновениям, то ко взаимному неудовольствию. Николай Петрович догадывался, что ненависть его брата к Базарову нисколько не уменьшилась. Неважный случай, между многими другими, подтвердил его догадки. Холера стала появляться кое‑где по окрестностям и даже «выдернула» двух людей из самого Марьина. Ночью с Павлом Петровичем случился довольно сильный припадок. Он промучился до утра, но не прибег к искусству Базарова и, увидевшись с ним на следующий день, на его вопрос: «Зачем он не послал за ним?» – отвечал, весь еще бледный, но уже тщательно расчесанный и выбритый: «Ведь вы, помнится, сами говорили, что не верите в медицину?» Так проходили дни. Базаров работал упорно и угрюмо… А между тем в доме Николая Петровича находилось существо, с которым он не то чтобы отводил душу, а охотно беседовал… Это существо была Фенечка.

    Он встречался с ней большею частью по утрам, рано, в саду или на дворе; в комнату к ней он не захаживал, и она всего раз подошла к его двери, чтобы спросить его – купать ли ей Митю или нет? Она не только доверялась ему, не только его не боялась, она при нем держалась вольнее и развязнее, чем при самом Николае Петровиче. Трудно сказать, отчего это происходило; может быть, оттого, что она бессознательно чувствовала в Базарове отсутствие всего дворянского, всего того высшего, что и привлекает и пугает. В ее глазах он и доктор был отличный, и человек простой. Не стесняясь его присутствием, она возилась с своим ребенком, и однажды, когда у ней вдруг закружилась и заболела голова, из его рук приняла ложку лекарства. При Николае Петровиче она как будто чуждалась Базарова: она это делала не из хитрости, а из какого‑то чувства приличия. Павла Петровича она боялась больше, чем когда‑либо; он с некоторых пор стал наблюдать за нею и неожиданно появлялся, словно из земли вырастал за ее спиною в своем сьюте, с неподвижным зорким лицом и руками в карманах. «Так тебя холодом и обдаст», – жаловалась Фенечка Дуняше, а та в ответ ей вздыхала и думала о другом «бесчувственном» человеке. Базаров, сам того не подозревая, сделался жестоким тираном ее души.

    Фенечке нравился Базаров; но и она ему нравилась. Даже лицо его изменялось, когда он с ней разговаривал: оно принимало выражение ясное, почти доброе, и к обычной его небрежности примешивалась какая‑то шутливая внимательность. Фенечка хорошела с каждым днем. Бывает эпоха в жизни молодых женщин, когда они вдруг начинают расцветать и распускаться, как летние розы; такая эпоха наступила для Фенечки. Все к тому способствовало, даже июльский зной, который стоял тогда. Одетая в легкое белое платье, она сама казалась белее и легче: загар не приставал к ней, а жара, от которой она не могла уберечься, слегка румянила ее щеки да уши и, вливая тихую лень во все ее тело, отражалась дремотною томностью в ее хорошеньких глазках. Она почти не могла работать; руки у ней так и скользили на колени. Она едва ходила и все охала да жаловалась с забавным бессилием.

    – Ты бы чаще купалась, – говорил ей Николай Петрович.

    Он устроил большую, полотном покрытую, купальню в том из своих прудов, который еще не совсем ушел.

    – Ох, Николай Петрович! Да пока до пруда дойдешь – умрешь, и назад пойдешь – умрешь. Ведь тени‑то в саду нету.

    – Это точно, что тени нету, – отвечал Николай Петрович и потирал себе брови.

    Однажды, часу в седьмом утра, Базаров, возвращаясь с прогулки, застал в давно отцветшей, но еще густой и зеленой сиреневой беседке Фенечку. Она сидела на скамейке, накинув, по обыкновению, белый платок на голову; подле нее лежал целый пук еще мокрых от росы красных и белых роз. Он поздоровался с нею.

    – А! Евгений Васильич! – проговорила она и приподняла немного край платка, чтобы взглянуть на него, причем ее рука обнажилась до локтя.


    – Что вы это тут делаете? – промолвил Базаров, садясь возле нее. – Букет вяжете?

    – Да; на стол к завтраку. Николай Петрович это любит.

    – Но до завтрака еще далеко. Экая пропасть цветов!

    – Я их теперь нарвала, а то станет жарко и выйти нельзя. Только теперь и дышишь. Совсем я расслабела от этого жару. Уж я боюсь, не заболею ли я?

    – Это что за фантазия! Дайте‑ка ваш пульс пощупать. – Базаров взял ее руку, отыскал ровно бившуюся жилку и даже не стал считать ее ударов. – Сто лет проживете, – промолвил он, выпуская ее руку.

    – Ах, сохрани Бог! – воскликнула она.


    – А что? Разве вам не хочется долго пожить?

    – Да ведь сто лет! У нас бабушка была восьмидесяти пяти лет – так уж что же это была за мученица! Черная, глухая, горбатая, все кашляла; себе только в тягость. Какая уж это жизнь!


    – Так лучше быть молодою?


    – А то как же?

    – Да чем же оно лучше? Скажите мне!


    – Как чем? Да вот я теперь, молодая, все могу сделать – и пойду, и приду, и принесу, и никого мне просить не нужно… Чего лучше?

    – А вот мне все равно: молод ли я или стар.

    – Как это вы говорите – все равно? это невозможно, что вы говорите.

    – Да вы сами посудите, Федосья Николаевна, на что мне моя молодость? Живу я один, бобылем…

    – Это от вас всегда зависит.

    – То‑то что не от меня! Хоть бы кто‑нибудь надо мною сжалился.

    Фенечка сбоку посмотрела на Базарова, но ничего не сказала.

    – Это что у вас за книга? – спросила она, погодя немного.

    – Эта‑то? Это ученая книга, мудреная.

    – А вы все учитесь? И не скучно вам? Вы уж и так, я чай, все знаете.

    – Видно, не все. Попробуйте‑ка вы прочесть немного.

    – Да я ничего тут не пойму. Она у вас русская? – спросила Фенечка, принимая в обе руки тяжело переплетенный том. – Какая толстая!

    – Русская.

    – Все равно я ничего не пойму.

    – Да я и не с тем, чтобы вы поняли. Мне хочется посмотреть на вас, как вы читать будете. У вас, когда вы читаете, кончик носика очень мило двигается.

    Фенечка, которая принялась было разбирать вполголоса попавшуюся ей статью «о креозоте», засмеялась и бросила книгу… она скользнула со скамейки на землю.

    – Я люблю тоже, когда вы смеетесь, – промолвил Базаров.

    – Полноте!

    – Я люблю, когда вы говорите. Точно ручеек журчит.

    Фенечка отворотила голову.

    – Какой вы! – промолвила она, перебирая пальцами по цветам. – И что вам меня слушать? Вы с такими умными дамами разговор имели.

    – Эх, Федосья Николаевна! поверьте мне: все умные дамы на свете не стоят вашего локотка.

    – Ну, вот еще что выдумали! – шепнула Фенечка и поджала руки.

    Базаров поднял с земли книгу.


    – Это лекарская книга, зачем вы ее бросаете?

    – Лекарская? – повторила Фенечка и повернулась к нему. – А знаете что? Ведь с тех пор, как вы мне те капельки дали, помните? уж как Митя спит хорошо! Я уж и не придумаю, как мне вас благодарить; такой вы добрый, право.

    – А по‑настоящему, надо лекарям платить, – заметил с усмешкой Базаров. – Лекаря, вы сами знаете, люди корыстные.

    Фенечка подняла на Базарова свои глаза, казавшиеся еще темнее от беловатого отблеска, падавшего на верхнюю часть ее лица. Она не знала – шутит ли он или нет.

    – Если вам угодно, мы с удовольствием… Надо будет у Николая Петровича спросить…

    – Да вы думаете, я денег хочу? – перебил ее Базаров. – Нет, мне от вас не деньги нужны.

    – Что же? – проговорила Фенечка.

    – Что? – повторил Базаров. – Угадайте.

    – Что я за отгадчица!

    – Так я вам скажу; мне нужно… одну из этих роз.

    Фенечка опять засмеялась и даже руками всплеснула – до того ей показалось забавным желание Базарова. Она смеялась и в то же время чувствовала себя польщенною. Базаров пристально смотрел на нее.

    – Извольте, извольте, – промолвила она наконец и, нагнувшись к скамейке, принялась перебирать розы. – Какую вам, красную или белую?

    – Красную, и не слишком большую.

    Она выпрямилась.

    – Вот, возьмите, – сказала она, но тотчас же отдернула протянутую руку и, закусив губы, глянула на вход беседки, потом приникла ухом.


    – Что такое? – спросил Базаров. – Николай Петрович?

    – Нет… Они в поле уехали… да я и не боюсь их… а вот Павел Петрович… Мне показалось…

    – Что?

    – Мне показалось, что они тут ходят. Нет… никого нет. Возьмите. – Фенечка отдала Базарову розу.


    – С какой стати вы Павла Петровича боитесь?

    – Они меня все пугают. Говорить – не говорят, а так смотрят мудрено. Да ведь и вы его не любите. Помните, прежде вы все с ним спорили. Я и не знаю, о чем у вас спор идет; и вижу, что вы его и так вертите, и так…

    Фенечка показала руками как, по ее мнению, Базаров вертел Павла Петровича.

    Базаров улыбнулся.


    – А если б он меня побеждать стал, – спросил он, – вы бы за меня заступились?

    – Где ж мне за вас заступаться? да нет, с вами не сладишь.

    – Вы думаете? А я знаю руку, которая захочет, и пальцем меня сшибет.


    – Какая такая рука?

    – А вы небось не знаете? Понюхайте, как славно пахнет роза, что вы мне дали.

    Фенечка вытянула шейку и приблизила лицо к цветку… Платок скатился с ее головы на плеча; показалась мягкая масса черных, блестящих, слегка растрепанных волос.

    – Постойте, я хочу понюхать с вами, – промолвил Базаров, нагнулся и крепко поцеловал ее в раскрытые губы.

    Она дрогнула, уперлась обеими руками в его грудь, но уперлась слабо, и он мог возобновить и продлить свой поцелуй.

    Сухой кашель раздался за сиренями. Фенечка мгновенно отодвинулась на другой конец скамейки. Павел Петрович показался, слегка поклонился и, проговорив с какою‑то злобною унылостью: «Вы здесь», – удалился. Фенечка тотчас подобрала все розы и вышла вон из беседки. «Грешно вам, Евгений Васильевич», – шепнула она, уходя. Неподдельный упрек слышался в ее шепоте.

    Базаров вспомнил другую недавнюю сцену, и совестно ему стало, и презрительно досадно. Но он тотчас же встряхнул головой, иронически поздравил себя «с формальным поступлением в селадоны» и отправился к себе в комнату.

    А Павел Петрович вышел из саду и, медленно шагая, добрался до леса. Он остался там довольно долго, и когда он вернулся к завтраку, Николай Петрович заботливо спросил у него, здоров ли он? до того лицо его потемнело.

    – Ты знаешь, я иногда страдаю разлитием желчи, – спокойно отвечал ему Павел Петрович.


    1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   27


    написать администратору сайта