Годфруа Жо. Что такое психология - royallib.com. Жо Годфруа Что такое психология
 Скачать 1.93 Mb.
|
|
Теории развития речи Существует множество теорий, объясняющих развитие речи. Как и другие концепции, касающиеся поведения, они расходятся, в частности, в вопросе о том, является ли речь чисто человеческим приобретением, и если да, то можно ли считать ее структуры универсальными и наследственными или же это приобретенные структуры, различные в разных культурах. С другой стороны, многие споры (как мы уже видели на примере концепций Брунера и Пиаже) связаны с тем, зависит ли развитие речи от развития мышления, или, напротив, речь служит основой для развития познавательных функций. Здесь мы попытаемся кратко изложить, как различные школы психологов отвечают на эти вопросы. Теории научения Мы уже знакомы со взглядами Уотсона, с тем, как он представляет себе тесную связь между речью и мышлением. По его мнению, ребенок научается говорить методом обусловливания, и приобретаемые им лингвистические поведенческие реакции постепенно интериоризуются и формируют «внутренний диалог», который и есть мышление. Ранние бихевиористы не сомневались в том, что речь всецело определяется той средой, в которую помещен ребенок. Согласно таким представлениям, ребенок усваивает родной язык просто путем последовательных приближений под давлением социальной среды, в которой за одними звуками следует подкрепление, а за другими — нет. В предыдущей главе мы уже говорили об этой гипотезе, обсуждая принципы оперантного обусловливания. Однако, если подобные механизмы, по-видимому, действительно играют некоторую роль в первые месяцы обучения языку, все же трудно представить себе, чтобы именно на их основе вырабатывалось все то бесконечное разнообразие фраз, которое человек конструирует и произносит в течение всей жизни. Другие сторонники бихевиористского подхода особо подчеркивают роль подражания речи родителей (Mowrea, 1960); тем самым они принижают значение социального подкрепления и активного вмешательства окружающей среды в формировании лингвистических поведенческих реакций. Такие механизмы, может быть, и позволяют объяснить появление у человека каких-то речевых оборотов или характерного местного говора у людей, живущих в разных областях, но говорящих на одном языке. Однако если бы подражание действительно лежало в основе усвоения языка, то речь ребенка точно воспроизводила бы грамматически правильную (по крайней мере в теории) «родительскую модель». На самом же деле это совсем не так. Чаще всего ребенок сначала произносит какие-то оригинальные и часто неправильные фразы, но затем он сам корректирует их с грамматической точки зрения независимо от того, что ему навязывают родители. Такие фразы, как "j'ai tombé" или "j'ai peindu" (вместо "Je suit tombé" или "J'ai peint"), построены на основании правил, которые ребенок разработал для себя путем обобщения независимо от модели, демонстрируемой взрослыми (рис. 8.8). Рис. 8.8. Родители играют важную роль в обучении ребенка первым словам. Что же касается формирования у него синтаксиса фраз, то этот процесс, по-видимому, гораздо больше зависит от самого ребенка. Преформистские теории Современные психолингвисты, например Хомский (Chomsky, 1968), отмечают, что у большинства языков базовая структура сходна (см. документ 8.6). Так, в каждом предложении имеются подлежащее, сказуемое и дополнения. Из этого следует, что каждый язык — это лишь один, свойственный данной культуре вариант базовой модели, общей для всех людей. Таким образом, по мнению преформистов, существует некая структура, наследственно заложенная в мозгу. Именно она определяет врождённую способность каждого человека видоизменять значение или смысл любой данной фразы, а также строить неограниченное число осмысленных высказываний. Значит, именно эта врождённая лингвистическая компетентность лежит в основе развития познавательных и интеллектуальных процессов у ребенка. Ясно, что эта преформистская теория диаметрально противоположна бихевиористическим концепциям, а во многом и конструктивистской теории Пиаже, к которой мы еще вернёмся. Действительно, даже несмотря на то что преформисты отводят определенную роль среде, с которой должен взаимодействовать ребенок для развития своего потенциала, приоритет все-таки отдается врождённым структурам, благодаря которым ребенок уже в очень раннем возрасте может усваивать грамматические правила, свойственные его родному языку. Леннеберг (Lenneberg, 1967), кроме того, отмечает, что критический период для усвоения основ языка во всех культурах одинаков и соответствует возрасту от полутора до трех лет. Известны случаи, когда родители истязали своих детей и держали их в шкафах или в замурованных комнатах; такие дети в дальнейшем с трудом обучались говорить, и чем позже их освобождали (а порой это происходило в возрасте 11–13 лет), тем больше у них были затруднения. Даже если такие дети научались языку, их речь была лишена гибкости и всецело определялась выученными правилами (Curtiss, 1977). Мы уже знаем, что, судя по статье Итара, такая же судьба постигла «маугли» Викто ра. Релятивистские теории В результате наблюдений, осуществленных в различных общественных группах, такие теоретики, как Сапир (Sapir, 1921), выдвинули концепцию, согласно которой язык можно рассматривать только в контексте той или иной культуры. При этом каждой культуре свойственна определенная языковая структура, которая служит своего рода матрицей для мышления ее представителей. По мнению Уорфа (Wharf, 1956), можно даже утверждать, что само наше восприятие, или наша картина мира, зависит от языка. Например, у эскимосов существует много различных слов для обозначения разных видов снега, и, значит, их дети должны более четко воспринимать его формы (рис. 8.9). С другой стороны, у одной из народностей Новой Гвинеи существует только два слова для обозначения всех цветов (мили — темный, мола — светлый), и поэтому восприятие цветового спектра у них якобы сужено. Рис. 8.9. Язык, характерный для каждой культуры, формируется в соответствии с теми проблемами адаптации, с которыми сталкиваются ее представители. Например, у эскимосов существует больше десяти слов для обозначения различных видов снега. Более поздние исследования, однако, показали, что даже при такой ограниченности цветового словаря люди способны различать и распознавать разные оттенки среди предъявляемых образцов. Точно так же каждый, кто занимается зимними видами спорта, быстро научается различать рыхлый снег от липкого или обледеневшего (либо с какими-то промежуточными свойствами), хотя у него и нет для этого специальных слов, как в языке эскимосов. Представитель преформистского направления Леннеберг, чьи взгляды противоположны релятивистским концепциям, считает, что различия между языками затрагивают только их поверхностную структуру (см. документ 8.7) и что в каждом языке такая структура адаптирована к специфическим нуждам представителей соответствующей культуры. Как бы то ни было, язык — это основа общения, и представители разных народов по-разному вспоминают и рассказывают о происходивших с ними событиях. Француз реагирует на те же явления не так, как англичанин, и даже не так, как житель Квебека, говорящий на французском языке. В той степени, в которой культура определяет понятия (а носителем понятий является язык), можно полагать, что способ выражения мыслей в значительной степени от этой культуры зависит. С точки зрения Выготского (1966) и советских психологов, язык по своей сути — это социальный продукт, который постепенно интериоризуется ребенком и становится главным «организатором» его поведения и таких когнитивных процессов, как восприятие, память, решение задач или принятие решений. Конструктивистская теория Согласно концепции Пиаже, развитие языка не отличается от развития восприятия или памяти, ни даже от развития мыслительных процессов (в противоположность взглядам преформистов). Наследуется лишь деятельность интеллекта, а познание мира, в котором язык служит лишь одним из способов отображения, формируется при взаимодействии ребенка со средой. Сам по себе, как уже говорилось, язык при этом не играет никакой роли в развитии мышления и интеллекта. Подобная точка зрения, если не доводить ее до крайности, позволяет согласовать основные положения других концепций, и поэтому ее сегодня, по-видимому, разделяют очень многие психологи. Перед тем как закончить эту главу, надо рассмотреть еще один важный вопрос. Ясно, что большинство людей воспринимают одни и те же вещи, сохраняют в памяти очень большой объем информации, могут формулировать множество понятий и решать встающие перед ними проблемы. Кроме того, у людей есть достаточно развитый язык, позволяющий передавать друг другу важные сведения. Однако при всем этом сходстве есть и количественные различия. Некоторые люди воспринимают не так быстро, запоминают хуже, с бо льшим трудом организуют мышление или обладают более бедным словарным запасом. Другие же, напротив, запоминают без каких-либо усилий, легко приобретают множество понятий, быстро решают встающие перед ними проблемы и обладают богатым и разнообразным языком. Кто-то может легко решать практические проблемы, но не способен правильно сформулировать абстрактное суждение; напротив, у многих представителей «интеллектуальной элиты» часто бывает наоборот. Порой за красивыми словами может скрываться совершенно никчемная и неоформленная мысль, а многие творческие разработки, потребовавшие от их авторов высокого уровня мышления, лишь с трудом описываются словами. Все это зависит от уровня интеллекта человека, т. е. от его способности осуществлять ту или другую (или каждую) из упоминавшихся функций, лежащих в основе адаптации к окружающему миру. Кроме того, есть люди, которые всегда могут в чрезвычайно короткий срок найти «нужное» решение проблемы. Другие же, напротив, дают чаще всего оригинальные решения, порой даже противоположные тому, что ожидают окружающие, и в частности учителя в школе. Как же в таком случае связаны интеллект и творчество? Исключают они друг друга или дополняют? Врождённые ли это качества или они приобретаются в результате того опыта, который мы накапливаем с раннего детства? На эти и многие другие вопросы, возникающие в связи с данной проблемой, мы постараемся ответить в следующей главе. Документ 8.1. Сенсорная память Для того чтобы убедиться в существовании сенсорной зрительной памяти, Сперлинг (Sperling, 1960) разработал специальные карты, на которых были нанесены 12 символов (рис. 8.10). Когда эти карты в течение очень короткого времени (порядка 1/20 секунды) с помощью тахистоскопа предъявляли испытуемым, те в среднем не могли вспомнить больше четырех элементов. Рис. 8.10. Карты, использованные Сперлингом для выявления сенсорной памяти. Затем Сперлинг предупредил испытуемых, что непосредственно после предъявления карты им будет подаваться звуковой сигнал, причем для разных строк этой карты сигнал будет различным. Например, если после исчезновения картинки подается сигнал, соответствующий второй строке, то испытуемый должен перечислить символы именно этой строки. Оказалось, что в этом случае испытуемые могли вспомнить все четыре (или по меньшей мере три) символа соответствующей строки. Поскольку в этих экспериментах испытуемые не могли заранее знать, какая строка им будет «заказана» соответствующим звуком, можно сделать вывод, что они обладали потенциальной способностью вспомнить по меньшей мере 9 символов (так как они вспоминали не меньше трех символов в каждой строке) из 12. По мнению Сперлинга, эту способность можно объяснить лишь тем, что в течение очень короткого времени — менее одной секунды — весь предъявляемый материал остается доступным. Именно этот кратковременный след, существующий на уровне рецепторов и низших нервных центров, называется сенсорной памятью. Документ 8.2. Образы и память Любая информация в течение определенного промежутка времени, хотя бы очень короткого, оставляет след в виде образов. Большая часть этих образов сохраняется лишь четверть секунды, другие же на всю жизнь откладываются в одной из шкатулок памяти. Три разновидности образов привлекли особое внимание исследователей: последовательные, эйдетические и мысленные образы. Последовательные образы формируются на уровне рецепторов, эйдетические представляют собой особый случай кратковременной памяти, а мысленные — это продукты долговременной памяти, и именно из них состоит наш персональный «банк данных», своего рода внутренний киноархив. Последовательные образы Это такие образы, которые сохраняются в течение короткого времени после того, как человек несколько секунд смотрит на предмет, фиксируя взором одну точку. Различают положительные и отрицательные последовательные образы. Положительные образы возникают тогда, когда мы поворачиваем голову, посмотрев предварительно на источник света (например, солнце). Если после этого закрыть глаза, то появятся светящиеся пятна, которые будут сохраняться в течение нескольких секунд. Это обусловлено длительным возбуждением колбочек сетчатки после короткой световой экспозиции (см. приложение А). Если же экспозиция более длительна, формируется отрицательный последовательный образ. Например, если долго фиксировать взглядом цветное изображение, а затем перевести взор на лист серой бумаги, то на этом листе появится изображение в цветах, дополнительных (комплементарных) к исходному рисунку. Согласно теории Геринга (Hering, 1872), в сетчатке имеются три вида колбочек, ответственных за восприятие цвета: одни воспринимают красное и зеленое, другие — синее и желтое и, наконец, третьи отличают светлые тона от темных. В то же время ни один из этих рецепторов не может передавать информацию одновременно об обоих видах раздражителей, которые он может воспринять: так, одна и та же колбочка не может одновременно сигнализировать о красном и зеленом цветах. Когда мы смотрим на цветной объект, в колбочках сначала идут процессы конструктивной фазы, в которой происходит расшифровка цвета. Однако, если экспозиция оказывается слишком длительной, начинаются обратные процессы, свойственные деструктивной фазе. В этой фазе видимый цвет изменяется на противоположный (дополнительный). Например, если мы будем в течение 30 секунд смотреть на зелено-черно-желтый флаг, изображенный на рис. Ц.3, а затем переведем взгляд на серую поверхность, то зеленый цвет сменится красным, желтый — синим, а черный — белым. Рис Ц.3. Этот американский флаг необычного цвета позволяет выявить феномен последовательных образов, иллюстрирующий теорию Геринга о роли оппонентных процессов в цветовом зрении. Действительно, достаточно в течение 30 секунд фиксировать взором какую-либо точку в середине рисунка, а потом посмотреть на чистый лист бумаги, чтобы на нем появился последовательный образ американского флага обычного цвета. Теория Геринга, выдвинутая больше века тому назад, признается и поныне, хотя она и была несколько модифицирована в соответствии с более современными представлениями, согласно которым все эти процессы происходят не в колбочках сетчатки, а в низших зрительных центрах мозга. Эйдетические образы Так называют явление, которое встречается лишь у некоторых лиц, особенно у детей, и заключается в том, что они способны с исключительной точностью, вплоть до малейших деталей, сохранять образы предъявляемых им картин. Это явление было не совсем верно названо фотографической памятью. Неточность состоит в том, что люди не вспоминают изображение, когда им требуется о нем рассказать, но продолжают его видеть после его исчезновения. Если посадить испытуемого перед пустым экраном и задавать ему те или иные вопросы, то он начнет считать число окон в фасаде дома, число цветков в букете или читать по буквам вывеску магазина, т. е. как бы «рассматривать» ту картинку, которая была ему ранее предъявлена. Глаза его при этом движутся так, как если бы эта картинка действительно находилась перед ним. Такой образ может сохраняться от нескольких минут до нескольких часов (а иногда даже до нескольких лет), причем он нисколько не изменяется (рис. 8.11). Рис. 8.11. Эйдетические образы изучались у детей, в частности, с помощью иллюстраций к сказкам. Если предъявлять в течение какого-то времени рисунки, а затем убирать их (в данном случае изображена встреча Алисы и кота в стране чудес), то некоторые дети сохраняют способность «видеть» этот рисунок в мельчайших деталях — могут, например, назвать число полосок на хвосте кота. Мысленные образы Мысленные (внутренние) образы — это продукты деятельности мозга, способного сохранять информацию в течение длительного времени. Эта область работы мозга долго не исследовалась научной психологией, так как затруднены объективность и количественные оценки, которые одно время признавались единственно допустимыми критериями в науке. Действительно, мысленные образы не очень подходящий объект для экспериментального изучения, в частности из-за того, что их трудно даже выявить. Но в то же время внутренние образы — это одна из главных опор мышления, так как именно их содержание служит базой для умственных действий, лежащих в основе большинства когнитивных процессов — от простого вспоминания до абстрактного рассуждения. В самых различных ситуациях — надо ли нам вспомнить дорогу, по которой мы в детстве ходили в школу, или решить в уме уравнение — в нашем сознании встают такие образы, и мы развиваем их по мере движения нашей мысли. Мы уже знаем, что в конце прошлого века структуралисты пытались, хотя и без особого успеха, очертить содержание мысли. Для этого они пробовали методом интроспекции исследовать, как происходит объединение одних образов с другими. Несколько позднее Дэвис (Davis, 1932) просил испытуемых, научившихся находить дорогу в лабиринте с завязанными глазами, нарисовать на бумаге проходимый путь. Оказалось, что даже если большинство из них могли воспроизвести эти «когнитивные карты», то некоторые испытуемые были неспособны это сделать, а лишь запоминали путь с помощью словесных ориентиров («здесь я поворачиваю направо, затем налево, затем опять направо» и т. д.). Значит, мысленные образы не у всех формируются одинаково. Пиаже и Инхельдер (Piaget, Inhelder, 1966) показали, что первые внутренние образы формируются у ребенка в возрасте от полутора до двух лет. Но только к 7–8 годам они становятся достаточно гибкими для того, чтобы с их помощью находить решения задач, требующих конкретной оперативной мысли, например задач на изменение формы или объема (подробнее см. ниже в настоящей главе и в главе 10). Главная проблема заключается в том, чтобы узнать, как же формируются такие образы в нашем мозгу. Формируются ли они раз и навсегда, подобно фотографическому изображению? Или они реконструируются по мере надобности? Учитываются ли в них истинные размеры предмета, или же только относительные масштабы по сравнению с другими предметами? Косслин (Kosslyn, 1975, 1978) просил испытуемых представить себе животное, например собаку или кролика. Затем он предлагал «поместить» рядом с этим животным слона. Испытуемые сообщали, что слон при этом занимал все «изображение». Если же рядом с кроликом надо было представить себе муху, то внезапно все «место» начинал занимать кролик. Кроме того, если кролик находился рядом со слоном, то для того, чтобы «рассмотреть» его нос, требовалось гораздо больше времени, чем если рядом с ним была муха. Косслин просил также своих испытуемых мысленно пройти к какому-то воображаемому предмету или животному и остановиться, когда этот предмет или животное начнет полностью заслонять горизонт. Оказалось, что испытуемый «останавливается» раньше, если предметом будет дом, а не шалаш, или дуб, а не цветок. Из таких наблюдений следует, что мы можем мысленно организовывать хранящуюся в памяти информацию, для того чтобы реконструировать образы, связанные с какими-то воспоминаниями или понятиями. Однако это лишь первые шаги в изучении нашего внутреннего мира, наполненного миллионами элементов информации, собирающихся в новые структуры по мере необходимости. Одна из главных задач когнитивной психологии — раскрыть, как с помощью подобных механизмов память и мышление организуют наше внутреннее отображение мира. |