Журавлев А.П. - Звук и смысл. Книга для внеклассного чтения учащихся старших классов Издание 2е, исправленное и дополненное
 Скачать 2.12 Mb.
|
|
73 — Каким блюдом, по вашему мнению, отравился репортер — горячим или холодным? Все, конечно, в недоумении: — Кто его знает, каким. — Пишите наугад,— просит экспериментатор,— как вам кажется. Результаты, понятно, «половина-наполовину» — около 50% испытуемых написали «горячим», другая половина — «холодным». Как видим, текст никак не подсказывает вид блюда. Но вот текст изменен следующим образом: ЖЕРТВА СЛУЖЕБНОГО ДОЛГА Одна из западных воскресных газет «Нибджет фейж» извинилась перед читателями за то, что в очередном номере отсутствует постоянная рубрика «Куда пойти поесть», рекламирующая рестораны, кафе и бары. Редакция пояснила, что репортер, поставляющий материал для этой рубрики, заболел, отравившись в ресторане «Чоффет» «при исполнении служебных обязанностей». Заметка дается другой группе испытуемых, вопрос экспериментатора остается тем же. И представьте себе — теперь из 150 человек 110 «наугад» отвечают: «Мне кажется, что репортер отравился горячим блюдом». И только 40 — «холодным». После того как вы прочитали эту книжку, вы, конечно, сразу скажете, почему явный перевес ответов оказался на «горячей» стороне. Текст остался тем же. Вновь добавлены только придуманные слова нибджет, фейж, чоффет. Значит, дело именно в них. И если вы заглянете в таблицу 1, то легко заметите: эти «слова» составлены в основном из «горячих» звуков. Вот что явилось подсказкой при выборе ответа. Вот что подтолкнуло испытуемых в «горячую» сторону. Для надежности проверим. Заменим название газеты на «Хэмен мод», а ресторана на «Хэддок». Теперь это слова с «холодным» звучанием. И ответы третьей группы испытуемых, точно следуя нашим прогнозам, явно склоняются в «холодную» сторону (123 «холодных» ответа из 150). Экспериментаторы перепробовали много текстов с придуманными словами разной фонетической значимости, и ответы испытуемых всегда оказывались «управляемыми»: вводят в описание озера «округлое» название турбазы «Эвелоун», и озеро, по мнению отвечающих, оказывается округлым; меняют название на фонетически «угловатое» — «Зиппег» — берега озера в ответах становятся изрезанными. Вывод очевиден — фонетическая значимость текста влияет на читателя, увеличивая вероятность тех или иных его суждений и оценок, причем этим влиянием можно управлять. 74 Как видим, звучание и значение слова находятся в соответствии не всегда, но всегда к нему стремятся. Постоянное развитие языка приводит к тому, что в любой момент его истории в нем встретятся слова с самыми разными отношениями между содержанием и формой — от четкого соответствия до резкого противоречия. Но мотивировочная тенденция обнаруживает свое действие в том, что эти отношения заметно влияют на жизнь слов и всегда в одном направлении: гармония содержания и формы повышает эффективность функционирования, дисгармония затрудняет его и приводит к сдвигам содержания или формы в сторону соответствия. Такие выводы могут показаться излишне категоричными, но нужно иметь в виду, что это не формулировки законов, а указания на тенденции. Иначе говоря, к любому утверждению из предыдущего абзаца нужно подходить с позиций, которые можно обозначить словами: вероятнее всего, скорее всего, чаще всего, обычно и т. п. Для любого из таких утверждений можно найти целый ряд противоречащих примеров. Но не это важно, а то, что отмеченные тенденции в языке все же прослеживаются вполне определенно. «ЖАР ХОЛОДНЫХ ЧИСЛ» Нет, мы не только творцы, мы все и хранители тайны! В образах, в ритмах, в словах есть откровенья веков. Гимнов заветные звуки для слуха жрецов не случайны, Праздный в них различит лишь сочетания слов. Пиндар, Вергилий и Данте, Гете и Пушкин — согласно В явные знаки вплели скрытых намеков черты. Их угадав, задрожал ли ты дрожью предчувствий неясной? Нет? Так сними свой венок; чужд Полигимнии ты. В. Брюсов АЛГЕБРА И ГАРМОНИЯ Представьте себе такую картину. Вы печатаете на клавиатуре компьютера стихотворение Пушкина «Зимнее утро»: Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный,— Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры Навстречу северной Авроры, Звездою севера явись! Затем спрашиваете компьютер: «О чем это стихотворение?» А он отвечает: «В этом стихотворении говорится о чем-то ярком, светлом, радостном и нежном». А ведь правильно! Так оно и есть. Попробуем что-нибудь еще из Пушкина. Пусть теперь это будет печальное стихотворение «Зимний вечер»: Буря мглою небо кроет, Вихри снежные крутя; То, как зверь, она завоет, То заплачет, как дитя, То по кровле обветшалой Вдруг соломой зашумит, То, как путник запоздалый, К нам в окошко застучит. Уловит ли машина смену содержания, настроения, «почувствует» ли иную эмоциональную тональность этих строк? Да, уловила. Ее ответ: «В стихотворении говорится о чем-то темном, страшном, сильном, угрюмом, быстром». Пожалуй, это действительно характеристика зимней бури ночью. Что же получается — компьютер понимает стихи? Чувствует выраженное в них настроение? Возможно ли это? И человек-то не всякий на это способен, а чтобы машина... Но вы, наверное, уже дога- 76 дались, в чем здесь дело. Конечно, машина ничего не понимает и тем более не чувствует. Она анализирует только содержательность звуковой организации стихотворений. И все же «машинные» характеристики слишком уж «осмысленны», тем более что основаны они только на анализе звучания. Неужели поэт настолько тонко чувствует содержательность звуков и настолько точно оперирует ею, создавая звуковую ткань стиха? Да, пожалуй, так. А иначе и быть не может. Просто невозможно, чтобы поэт, творящий музыку речи, не заметил бы, обошел бы такое важное свойство звука — самостоятельно выражать какое-то содержание. Художник слова стремится как можно полнее, ярче, живее выразить в произведении, а значит и вызвать у слушателя и читателя, нужные впечатления, переживания, размышления. Конечно, достигается эта цель всеми языковыми средствами, главное из которых — смысловая сторона языка с тонкой и бесконечно разнообразной игрой оттенков значения слов и их сочетаний. Но не только значения. Попробуйте изложить смысл какого-нибудь, особенно лирического, стихотворения, сломав ритм, убрав рифмы, разрушив звукопись. Получится проза, причем часто банальная, неинтересная. Поэты говорят: не нужно писать стихов, если то же самое можно сказать прозой. Значит, смысл поэзии, ее душа — в том, что отличает ее от прозы. А это в первую очередь специальная «поэтическая» организация формы, когда форма — не просто упаковка, оболочка, когда сама форма глубоко содержательна. В стихотворении важны все аспекты формы — все они содержательны — и ритм, и рифма, и композиция. Даже графическая форма небезразлична для поэтов. И конечно же звуки — живая плоть стиха. Но мы не будем касаться содержательности всех аспектов формы. Перед нами другая задача — выяснить, какую роль играет содержательность звуков речи в поэтическом произведении. Когда говорят о звукописи, то обычно имеют в виду только внешние приемы «обыгрывания» звучания. Это прежде всего звукоподражания, звукоизображения, когда звуками стиха поэт передает звучание явления, о котором он рассказывает. В звуках пушкинского стиха Как будто грома грохотанье Тяжело-звонкое скаканье По потрясенной мостовой явственно слышится грохот медных копыт коня по булыжнику пустынных улиц. А звуковая инструментовка лермонтовской «Русалки» передает плеск речной волны, медленные, плавные движения плывущей русалки: Русалка плыла по реке голубой, Озаряема полной луной. И старалась она доплеснуть до луны Серебристую пену волны. 77 Но все это заметная, нарочитая игра звуками, к которой поэты прибегают осторожно и которая, конечно, не может считаться единственной целью звуковой организации стиха. Нас интересовало другое. Не является ли целью звукописи приведение в соответствие фонетической значимости звуковой ткани стихотворения с его общим эмоциональным содержанием? Другими словами, мы хотели доказать, что для поэта, кроме значений слов, важна еще и значимость звуков и поэт организует звучание так, что оно своей значимостью аккомпанирует основному значению, выраженному в словах текста. Только как это доказать? В слове еще можно иногда заметить и в какой-то мере осознать фонетическую значимость. Мы в общем-то осознаем, что слово лён звучит мягко, нежно, а жратва — жестко, грубо, что звучание слова юность приятно, красиво, а хрящ — некрасиво, неприятно. Другое дело — стихотворение, где множество звуков и разнообразных слов. Фонетическая значимость стихотворного текста не осознается не только читателем, но и поэтом. И чтобы убедиться в том, что поэт, тем не менее, чувствует эту значимость и организует ее в соответствии с общей эмоциональной тональностью произведения, нужно найти способ «автоматического» анализа звуковой содержательности всего стихотворения, способ, который «беспристрастно» регистрировал бы взаимоотношения между содержанием и звуковым оформлением поэтического текста. Вот почему нам пришлось снова обращаться к математике и электронно-вычислительной технике, снова искать пути расчета звуковой значимости теперь уже не слова, а целого текста. Ясно, что метод, который применялся при расчете фонетической значимости слова, здесь не подойдет — «слово» окажется слишком длинным, ведь это целое стихотворение. Поэтому пришлось вырабатывать новую, довольно сложную методику анализа. Но давайте все же познакомимся с этой методикой, потому что иначе просто невозможно показать, как именно возникает содержательная звуковая мелодика стиха и как компьютер умудряется ее оценить. Сначала сформируем словарь машины, с помощью которого она будет сообщать нам свои оценки звуковой содержательности текста. Ясно, что этот словарь может состоять только из признаков, по которым уже измерена значимость отдельных звуков, т. е. из шкал, помещенных в таблице 1. Но не все признаки таблицы подойдут для характеристики значимости звукового тона стихотворения. Например, едва ли могут служить для этой цели шкалы «гладкий — шероховатый», «длинный — короткий» или «округлый — угловатый»; здесь более уместны шкалы экспрессивно-оценочного типа: «нежный — грубый», «радостный — печальный» и т. п. Отобранные шкалы для удобства можно расщепить, разломать на половинки, чтобы машина оперировала не парой антонимов, а отдельными признаками. Из стилистических соображений (чтобы ответы машины выглядели не очень косноязычными) некоторые из признаков можно заменить более «поэтическими» синонимами. Например, 78 признак «красивый» заменить на синоним «прекрасный»; «величественный» на «возвышенный» и т. д. В результате у нас получился такой компьютерный лексикон: прекрасный бодрый печальный светлый яркий темный нежный сильный тоскливый радостный стремительный угрюмый возвышенный минорный устрашающий Словарный запас машины, как видите, небогат. Но мы ведь не собираемся требовать от нее анализа содержания художественного произведения. А для того чтобы описать общий характер значимости звуковой ткани стихотворения, такой словарь достаточен. Понятно, что значений слов своего лексикона машина не осознает, не понимает. Она оперирует не этими словами, а цифрами, которые соответствуют признакам лексикона. Но цифры эти, заметьте, особенные. Они показывают не количество чего-нибудь, а место звука на той или иной признаковой шкале, т. е. как бы кодируют, шифруют признаковую значимость звуков. А эта значимость, как мы помним, становится заметной (выраженной) только в том случае, когда средние оценки отклоняются от нейтрального деления шкалы (от 3,0) не менее чем на половину ее деления. Поэтому важны, в сущности, не сами цифры средних оценок, а лишь их отклонения от центра шкал. Значит, для машины таблицу 1 можно переписать, указав вместо средних оценок их отклонения от 3,0. Для этого нужно вычесть каждую среднюю оценку из 3,0. Например, звук А по шкале «яркий — тусклый» имеет оценку 2,0. Отклонение оценки от центра шкалы идет в «яркую» сторону и составит: 3,0 — 2,0= + 1,0. Для звука К, имеющего среднюю оценку 4,0, отклонение такое же, но в противоположную, «тусклую» сторону: 3,0 — 4,0= — 1,0. Так компьютеру совсем легко будет «понять», «яркий» это звук или «тусклый», «нежный» или «грубый», «радостный» или «печальный». Теперь нужно сформулировать гипотезу относительно того, как может быть создан тот или иной содержательный звуковой тон стихотворения. Если мы вспомним, что в обычной речи звуки встречаются с определенной частотностью, то логично будет предположить, что специальный содержательный звуковой тон поэтической речи может быть создан путем увеличения числа звуков с определенными значимос-тями и уменьшения числа звуков с противоположными значи-мостями. За норму снова примем частотность звуков в обиходной разговорной речи. Как установили психологи, нормальные частотности звуков в своем языке мы представляем себе довольно правильно. Значит, при чтении стихотворения мы как бы заранее «ожидаем» встретить каждый звук более или менее определенное, «нормальное» число раз. Если наше ожидание оправдывается и доля каких-то звуков находится в пределах нормы, то эти звуки не несут специальной 79 нагрузки, как бы не замечаются нами, а их значимость остается скрытой. Но если доля каких-то звуков заметно превышает норму, то их значимость как бы вспыхивает в нашем восприятии и окрашивает собою значимость звучания всего текста. Например, если в стихотворении нагнетаются «светлые» звуки, то этот признак и будет характеризовать содержательность звучания всего текста, стихотворение будет звучать в «светлом» тоне. Эффект усилится, если в то же время «темных» звуков в тексте будет заметно меньше нормы. Но тут снова возникает вопрос: в каком виде анализировать текст — в чисто звуковом, буквенном или каком-либо еще? Если выбрать «звуковой» вариант, то здесь нас ожидают непреодолимые трудности различной исполнительской интерпретации стихотворного текста. Скажем, В. Солоухин, читая свои стихи, «окает». Другой чтец будет произносить в этих стихах на месте безударных О звук А. Чью звуковую интерпретацию выбрать? «Буквенный» вариант нас тоже не устроит. Ведь буквы часто не отражают существенных особенностей звучания, например исключительно важного для русского языка различия мягких и твердых согласных. Высказывания самих поэтов мало здесь помогают. Потому что одни из них всячески подчеркивают роль звучания стиха и даже творят «вслух», а потом почти набело записывают, как поступал, например, Н. А. Некрасов. Другие же, как, например, А. Блок или Г. Гейне, создают свои стихи «письменно» и с большим вниманием относятся к букве. Блок не любил слушать свои стихи и говорил, что пишет их не для произнесения, а для чтения. А из высказываний Пушкина, Маяковского, Ахматовой ясно, что для них важно как звучание, так и написание, изображение стиха. Несколько проясняет дело внимательное рассмотрение звуковой и буквенной ткани стихотворений. Вот, например, рифма. Кажется, что уж она-то целиком ориентирована на звучание. Оказывается, не целиком. Например, знаменитая внутренняя рифма Н. Асеева Что такое счастье? Соучастье В добрых человеческих делах... живет в буквах, потому что произносится-то «щастье». Еще более наглядный пример — аллитерации и ассонансы. Они всегда выстраиваются поэтом не только с учетом звуков, но и букв. Даже Некрасов, который ориентируется, по его собственному утверждению, в основном, на звучание стиха, все же следует этой закономерности. Посмотрите внимательно на строчку Волга! Волга! Весной многоводной... Замечаете: гласные здесь — почти одни О. А ведь при произношении в слове многоводной все О, кроме ударного, исчезают и звуковой рисунок разрушается. Значит, Некрасов «набирал» в этой строчке не только звуки О, но и буквы О. 80 Видимо, в сознании поэта возникают не чисто звуковые и не чисто буквенные, а звукобуквенные образы (как «Ф», похожее на «филина»). Так что обе эти стороны должны учитываться в анализе стиха. Для нас это, к тому же, создает и чисто технические удобства: звукобуквенную форму легко задать компьютеру — можно вводить в текст в обычном виде, а мягкость согласных машина определит сама. Проследим подробно, как компьютер будет анализировать значимость звукового тона стихотворения Пушкина «Зимнее утро» по признаку «светлый». Вся необходимая машине информация, а также промежуточные результаты вычисления отражены в таблице (см. с. 82—83). В первом столбце этой таблицы помещены все звукобуквы. В следующем столбце для каждой звукобуквы указана ее нормальная частотность в обычной разговорной речи. Например, для Л' нормальная частотность равна 0,017. (Напоминаю, что на тысячу звукобукв разговорного текста Л' встречается примерно 17 раз.) Машина после определения ею твердых и мягких согласных подсчитывает количество каждой звукобуквы в тексте стихотворения и определяет долю (частотность) каждой звукобуквы. Это делается путем деления количества данной звукобуквы на общее число всех звукобукв стихотворения. Действительная частотность каждой звукобуквы в стихотворении указана в третьем столбце таблицы. Например, частотность Л' в стихотворении «Зимнее утро» оказалась равной 0,041 (т. е. в тексте этого стихотворения Л' встречается 41 раз на тысячу знаков). Как видим, это намного больше, чем нужно по норме. А как поточнее оценить величину расхождения? Здесь нужно вспомнить вот о чем. Нормальная частотность показывает, сколько раз должна встретиться та или иная звукобуква в обычном тексте. Но если взять несколько реальных разговорных текстов, то, конечно, мы не получим для каждого из них частотность Л' точно 0,017. В одном тексте этих звукобукв окажется 16 на тысячу, в другом 18, в третьем, возможно, 15 или 19 и т. д. Другими словами — нормальные частотности подвержены колебаниям. Но эти колебания совершаются в некоторых границах. Никакой достаточно большой разговорный текст не даст частотности Л', скажем, 0,150 или 0,001. Границы колебаний определяются компьютером по законам теории вероятностей. За единицу при измерении размаха колебаний принимают величину а (эта греческая буква называется «сигма»). В теории вероятностей считается, что нормальные колебания какой-либо случайной величины не должны превышать ±2а. Пока величина колеблется в этих пределах, можно считать, что она как бы «привязана» к средней точке колебания и далеко от этой точки не отклонится. Как маятник часов при их нормальной работе. Но если колебания превысили ±2а, значит, они ненормальны, значит, на наш маятник действует какая-то дополнительная сила. Как если бы мы сильно толкнули его рукой. |