Книга о деньгах
 Скачать 2.47 Mb.
|
|
Острый период - да, он длится не вечно. Психическое состояние входит в берега, от пережитого остаются только воспоминания - обычно тягостные, вызывающие желание отмежеваться от собственных поступков и мыслей, как это бывает при выходе из сильного опьянения. Повторных вспышек я пока не наблюдал. Вполне возможно, что в психике вырабатывается что-то вроде иммунитета. Но самим собой, каким он был прежде, больной не становится. Не восстанавливаются прерванные болезнью связи, даже самые давние, глубокие, - с друзьями юности, с родными. Не реанимируется заглохшее нравственное чувство. И что особенно характерно - отношение к собственному, до болезни, прошлому становится резко негативным. Человек словно бы хочет в зародыше убить все сомнения - стал ли он лучше, чем был когда-то, стал ли он по крайней мере счастливее... У меня есть близкий знакомый, талантливый ученый. Все годы, что я за ним наблюдаю, главным его двигателем был исследовательский азарт. Затевая :вои головоломные эксперименты, он никогда не подсчиты-вал, сколько они потребуют труда и как это будет соотноситься с его скромной кандидатской зарплатой. Сейчас, на зависть многим коллегам, его квалификация оказалась сильно востребована коммерческими структурами. Предложений у него полно, и когда он решает, чем заняться, очень заметно, что выбирает прежде всего работу наиболее денежную, пусть даже неинтересную творчески. Эту перемену в себе мой знакомый видит отчетливо и радуется ей, как новообращенный, которому наконец-то воссиял свет истины. Но когда я как-то раз спросил, какие часы своей жизни он считает самыми лучшими, - ни одного эпизода, относящегося к этим последним годам, ему не вспомнилось. Я бы очень хотел, чтобы он задумался, о чем это говорит. * * * В отделе рукописей Российской государственной библиотеки мне выдали неопубликованные страницы Л. Н. Толстого - дополнение к его известному труду "Так что ж нам делать?" - с таким "мостиком", ведущим к основному тексту: "И я почувствовал, что в деньгах, именно в самых деньгах, в обладании ими есть что-то гадкое и безнравственное, что самые деньги и то, что я имею их, есть одна из самых главных причин тех зол, которые я видел перед собой, и я спросил себя: что такое деньги?" Увы, вопрос так и остался без ответа. Толстой спорит с политэкономическими теориями, отводящими деньгам служебную, чисто инструментальную роль в регулировании общественной жизни. Но действует он на территории противника, выдвигает свою теорию - и успеха не достигает. Все сводится к тому, что в эпоху натурального обмена на земле царил золотой век, а когда в ход пошли деньги, то они и принесли в мир несправедливость и насилие. Вывод напрашивается очень простой: надо упразднить деньги! Вернуться к доисторическим временам, когда люди, обмениваясь плодами своего труда, обходились без всеобщего эквивалента. Допустим, я, врач, лечу водопроводчика - он чинит мне краны, лечу сапожника - он обувает мою семью, лечу артиста - он радует меня дивным зрелищем... И исчезнет вражда и злоба, и не будет ситуаций, когда один имеет столько, сколько хватило бы на жизнь целому городу, а другой не обеспечен даже жизненно необходимым. Если я и утрирую, то, поверьте, совсем чуть-чуть. Да простит меня тень великого писателя, его концепция звучит ничуть не менее наивно, из-за чего, как можно предположить, труд и остался в рукописи. Однако неуловимое "что-то", присутствующее в деньгах сверх того, чему они назначены служить, Толстому не примерещилось. Как точнее определить этот феномен, я тоже не знаю. Какое свойство денег ни возьми, оно тут же перечеркивается, взаимно уничтожается другим, противоположным их свойством. В этом смысле они абсолютно уникальны, их можно уподобить разве что огню, который точно так же олицетворяет собою жизнь и смерть, так же притягивает и одновременно ужасает. Но, может быть, именно этой завораживающей бинар-ностью и объясняется магическая притягательность денег? Посмотришь - простые бумажки, непрочные, недолговечные, имеющие, сами по себе, грошовую стоимость. "Фантиками" мы пренебрежительно называем наши родные дензнаки. Но ведь на вид и сам его величество доллар ничем не лучше конфетной обертки. И вот эта ничтожная, невесомая малость реально воплощает в себе все земные блага. Деньги спасают и убивают, возвеличивают и растаптывают, дают власть и обращают в рабство. Самые прочные и в то же время самые хрупкие человеческие отношения - это те, что замешены на деньгах. Говорят, деньги счет любят. И точно. Без конкретных цифровых обозначений они - абстракция. Но эта потребность в количественной определенности никогда не получает удовлетворения из-за зыбкости, размытости всех критериев, которые пытается нащупать бедный человеческий мозг. Что такое много денег? И что такое мало? Достаточно или недостаточно? В жизни мы порой говорим - избыток денег. Но за какой чертой он появляется, этот избыток? Даже простейшие переживания, связанные с деньгами, всегда возбуждающе амбивалентны, когда, например, вы идете по улице и пронзившее вас желание купить какую-то вещь вступает в борьбу с противоположным импульсом - сохранить свой скромный капитал в неприкосновенности. Деньги обеспечивают главную из всех человеческих потребностей - в безопасности. Если у меня есть деньги, я смелее смотрю вперед. Но если у меня есть деньги, то, значит, есть и особый, дополнительный источник беспокойства, бесплодно прожирающего колоссальные ресурсы психической энергии. Вдруг я их потеряю? Вдруг их украдут? Вдруг они обесценятся или вообще в один прекрасный день станут макулатурой? Перебирая купюры в своем кошельке, мы не задумываемся над тем, откуда они к нам пришли, в чьих руках побывали, за что их получали и на что тратили предыдущие владельцы. Но в нашем общем знании о деньгах незримо присутствуют все варианты - от самых высоких до самых низких, и это тоже наверняка вбирает в себя загадочное "что-то", для которого не сумел найти названия даже сам Лев Толстой. А вот как эта непонятная субстанция воздействует на психику - это я представляю себе достаточно ясно. У военных такая стратегия называется "бить по штабам". Деньги посягают на наше "сверх-я", на Бога, живущего в душе каждого человека, - и верующего, понимающего это буквально, и атеиста, растворяющего представление о Всевышнем в иных идеях. Эта психическая инстанция сурова и в высшей степени обременительна. Она постоянно гвоздит нас, напоминая о долге, об обязательствах, от которых порой так хочется отмахнуться, об идеалах, которым так трудно бывает соответствовать. Она свирепо наказывает за каждую провинность: муками совести, стыдом, разъедающим сознанием собственного несовершенства. Но в то же время ничто иное не может защитить нас от ужасной мысли о скоротечности жизни и ее неизбежном конце. Именно "сверх-Я" играет первую скрипку во всем, что дает иллюзию бессмертия: в любви к детям, в значительных, оставляющих по себе долгую память поступках, в творчестве, в созидательном труде. Я бы не сказал, что в нормальном состоянии голос "сверх-Я", который можно расслышать всегда, но особенно отчетливо на сеансах психоанализа, выражает враждебность к деньгам. Вовсе нет. Скорее это позиция здорового скептицизма. Конечно, деньги очень важны, говорит этот голос, но в жизни есть и кое-что поважнее. Сентенции житейской мудрости типа "не в деньгах счастье", "не все на свете продается и покупается" зафиксированы непосредственно под его диктовку. В болезни этот ясный голос умолкает. Верховной становится та самая иррациональная сила, которая заключена в деньгах. Двадцать-тридцать лет назад, впервые столкнувшись с этим феноменом, многие полагали, что, становясь рабом денег, человек мельчает, оскудевает духовно, его существование лишается высшего смысла. На самом деле это не так. В деньгах есть и свое величие, и свой грандиозный масштаб. Только в одном утрата «сверх-Я» оказывается невосполнимой. Иллюзии бессмертия деньги не дают. «Туда» их с собой не возьмешь. Отсюда, мне кажется, и проистекает все, что делает болезнь под названием деньги именно болезнью, а не просто каким-то особым состоянием психики. Вполне допускаю, что в чем-то эта гипотеза может быть и неточна, и даже ошибочна. Но один бесспорный аргумент в ее защиту у меня все же есть. Испытав на практике различные методы лечения, я обнаружил, что эффективной бывает только терапия, направленная на восстановление «сверх-Я». Интуитивно это ощущают и сами больные, которые в попытках самоизлечения, не дожидаясь ничьих советов, начинают двигаться в том же самом направлении, хотя и по-разному. У одних это принимает вид внезапно пробудившейся религиозности, у других — вкуса к экзотическим философским учениям, а у третьих — интереса к ясновидящим, магам и колдунам, решительно не объяснимого на трезвую голову... Все симптомы, которые я вижу у конкретных больных, сегодня, по-моему, присутствуют в массовом сознании. Болезнь под названием деньги разрослась до масштабов эпидемии. Чтобы убедиться в этом, достаточно просидеть несколько часов у телеэкрана, на котором кадры криминальной хроники сменяются бесконечными играми «на интерес». Даже интеллектуальные ристалища показались бы, наверное, безвкусными без острой денежной приправы. Есть множество свидетельств, что подобные эпидемии всегда разражаются в периоды первоначального накопления, когда меняется вся общественная структура и деньги, становящиеся в самом деле мерилом всего, делаются и дразняще доступными, и одновременно убийственно недостижимыми. Не случайно, видимо, отчаянный возглас «А что же такое деньги?» вырвался у Толстого как раз в одну из таких переходных эпох. Наше же положение в этом смысле было, можно сказать, дважды безнадежным, учитывая наше прошлое. Однажды, мальчишкой, я перепродал перед сеансом билет в кино и заработал на этом несколько копеек. До сих пор звучит у меня в ушах разгневанный голос матери: «Как ты мог?» Казалось, еще немного — и родители скажут, что я им больше не сын. К деньгам в нашей семье относились серьезно: слишком дорого они доставались и слишком много от них зависело. Но сам подход ко всем денежным делам и интересам чем-то напоминал обращение со сторожевой собакой: в ней нуждаются, ее кормят. Но в дом не впускают, ее место — в будке, на цепи. «К деньгам липнет вся грязь», — постоянно слышал я от матери. Так же смотрели на них и мои учителя, и друзья родителей. Отсутствие денег не унижало, а их наличие не служило поводом для особой гордости. Скорее наоборот: если что и выставлялось напоказ, так это умение «встать выше». Не только в официальных идеологических установках, но и на бытовом, повседневном уровне культивировалось бескорыстие. Даже те, кто не обладал этим замечательным качеством, под давлением коллективного «сверх-Я» вынуждены были старательно его имитировать. Особая непобедимость представлений, усвоенных в раннем детстве, так и подталкивает меня к тому, чтобы объявить это состояние эталоном здоровья. Но в то же время я не могу не сознавать, что объяснялось оно в громадной степени отсутствием возбудителей болезни в окружающей среде. Ну что знали мы о деньгах? Да ровным счетом ничего. Никаких особых горизонтов они перед нами не открывали, никакими искушениями власти, всемогущества, вседозволенности не заманивали. Никакого загадочного «что-то» не было в этих бумажках, в обмен за которые не полагалось ничего сверх элементарно необходимого. Наша хваленая независимость от «желтого дьявола» не стоила ровно ничего. И все-таки меня не оставляет мысль, что, если бы начатые в 60-х годах реформы шли, пусть как угодно медленно, но без пауз, все было бы по-другому. Ведь начинало их поколение идеалистов, людей с очень мощным, чуть ли не гипертрофированно развитым «сверх-Я». Можно ставить под сомнение природу этого идеализма, методы, которыми он взращивался, можно считать его исторически обреченным. Но с точки зрения способности сопротивляться болезни под названием деньги все это несущественно. Вспоминая своих коллег, с которыми в молодости работал в Сибири, я вполне допускаю, что и их могла поразить эта болезнь. Но сказать родителям больного ребенка: «Или платите десять тысяч долларов за операцию, или заказывайте похороны», — при любых метаморфозах такое было для них исключено. И мне не кажется простым совпадением, что среди особенно тяжело болеющих особую группу составляют бывшие комсомольские работники, то есть люди, в которых с ранних лет профессионально оттачивался цинизм. История медицины знает случаи, когда целые этнические группы в короткий срок исчезали с лица земли, сраженные какой-нибудь пустяковой, с точки зрения европейца, инфекцией вроде кори. В местах их обитания не было возбудителей этой болезни, в поколениях не мог выработаться иммунитет. И первая же атака неведомого микроба или вируса оказывалась смертоносной. Нечто очень похожее происходит сейчас и с деньгами. В любой культуре содержится своя иммунная система - свод правил и обычаев, писаных и неписаных моральных норм, ограничений, барьеров, защищающих психику от убийственного "что-то", угаданного Львом Толстым в деньгах. Подходы тут существуют самые разные, часто противоположные. Например, в одних этнических системах поощряется широта души, презрение к мелочным расчетам, безоглядная щедрость. Этот тип поведения запечатлен в прелестном анекдоте про грузина, который, протянув гардеробщику номерок и крупную купюру в виде чаевых, небрежно бросает через плечо: "Пальто не надо!" Человек старается каждым своим поступком и словом подчеркнуть, что деньги для него - пустяк, тлен по сравнению с дружбой, радостями общения, сознанием собственной значительности. Он - выше денег. А в иных европейских странах, наоборот, моральный кодекс обязь вает подходить ко всем денежным делам с подчеркнутой аккуратностью и бережливостью, считать каждый грош. Люди отдают копеечные долги (и не слышат в ответ: "Брось, стоит ли беспокоиться о таких пустяках?"), экономят, боятся выглядеть расточительными. Деньги как бы ставятся высоко над человеком, от него требуется особое отношение к ним. По-разному в различных культурах решается и во- прос о том, в каком возрасте и как вводятся деньги в обиход ребенка. Нужны ли ему до поры до времени карманные деньги, которые он имеет право тратить - либо копить - по своему усмотрению? Или все, что ему нужно, он должен получать в готовом виде, расчетами не заниматься, желательно вообще денег в руках не держать? И все же при этих внутренних расхождениях каждая система представляет нечто цельное, логичное, хорошо состыкованное. Правила и нормы, доставшиеся от старших поколений и впитанные с молоком матери, обеспечивают спасительный для психики автоматизм поведения. Конечно, и в этих условиях болезнь под названием деньги находит свои жертвы, точно так же как в любой популяции, несмотря на вековой иммунитет и даже специальные прививки, кто-то постоянно заболевает корью. Но это - случаи. Они не принимают масштабов эпидемии, не сокрушают здоровье и генофонд целых наций. Хорошо помню первые рассказы приятелей, раньше меня сумевших прорваться за "железный занавес". Их удивляли, порой шокировали сценки, которые доводилось наблюдать. Близко знакомые люди посидели в кафе, а потом каждому официант подал отдельный счет. Подросток помог соседу помыть машину - тот заплатил ему за работу. И родители похвалили его за это, вместо того чтобы сказать: как тебе не стыдно, сын, у тебя же все есть, неужели ты не мог сделать доброе дело бесплатно? Нам подобное казалось диким. Мы культивировали в себе взгляд на деньги как на пережиток старого мира, которому недолго остается править бал. Мы старались, чтобы денежные расчеты не примешивались к тому, чем мы поистине дорожили, - к дружбе, к любви, даже к профессиональным отношениям, - как оберегают чистую одежду от соприкосновения с грязью. Мы не обдумывали, как обращаться с деньгами. Мы намеревались вообще обходиться без них. И мы оказались совершенно беззащитны перед деньгами, когда они яростным смерчем ворвались в нашу жизнь. Чтобы вылечиться от любой болезни, главное - понять, что с тобой происходит.
| ||||||||||||||||
