Стратификация. конспект. Конспект лекций по учебной дисциплине Социальная структура и социальная стратификация
 Скачать 329.72 Kb.
|
|
Тема 1.5. Современные теории социальной стратификации. План: Проблема классового деления в современном обществе. Классовая структура общества Дж. Голдторпа. Неомарксистская теория классов Э.О. Райта. Классовая структура Welfare State. 5.Альтернативные теории социальной стратификации. Проблема классового деления в современном обществе. Стратификационный подход получил развитие и в советской социологии. Немало исследователей внесли свой вклад в разработку этих проблем во времена, более трудные для стратификационного анализа. Изложение истории развития подобных теоретических и эмпирических исследований требует специальной работы и оценок внесенного вклада, к которым мы на данный момент еще не вполне готовы. Надеемся, что со временем такая история будет написана так же, как и история развития стратификационных исследований в странах бывшего социалистического лагеря (в первую очередь, в Венгрии и Польше). Пока же мы останавливаемся на компромиссном варианте, предлагая (с любезного разрешения издателей) перевод фрагмента книги американского социолога Мюррея Яновича «Социальное и экономическое неравенство в Советском Союзе», посвященный процессу зарождения стратификационных концепций в нашей стране2. Автор много лет посвятил специальному изучению указанных проблем, ныне он является главным редактором американского журнала «Социологические исследования: переводы с русского». Конечно, М. Янович предлагает свой, особый взгляд на проблему. К тому же за кадром остаются более поздние стратификационные работы. Значительная часть этих работ была посвящена проблемам социальной структуры рабочего класса. Среди наиболее фундаментальных подходов следует в первую очередь указать на труды новосибирской школы. Понимая, что предлагаемый ниже фрагмент из главы 1 «Советские концепции социальной структуры» не описывает всей картины, мы все же рассчитываем на то, что он окажется достаточно интересным. Что же касается нашего сегодняшнего видения основ социальной стратификации советского и постсоветского общества, то оно развивается в следующей, одиннадцатой главе. Теперь переходим к тексту М. Яновича. «Основным предметом всего нашего исследования являются некоторые принципиальные формы социального и экономического неравенства, присущие социалистическому обществу в его советском варианте... В качестве источника данных мы в сильной степени, если не исключительно, опираемся на последние советские исследования отечественной социальной структуры, Вопросы, которые ставятся в данной области в советской социологической литературе и проводимых эмпирических исследованиях, так же как и вопросы, упорно избегаемые, отражают определенное «видение» социальной структуры. Так как же и советской обществоведческой мысли рисуется структура своего собственного общества? ... Сталинское наследие С, Оссовски характеризовал «официальный образ» советского общества, существовавший на протяжении всего сталинского периода, как образ общества, «в котором есть классы, но нет классовых антагонизмов и классовой стратификации». Два класса, существование которых признавалось официально, ассоциировались с различными формами «социалистической собственности»: рабочий класс — с государственной, а колхозное крестьянство — с кооперативной собственностью. Третий (и последний) структурный элемент в этой картине социалистического общества назывался «социалистической интеллигенцией» — социальной группой, соответствующей скорее понятию «слой», нежели «класс». При этом не делалось попыток представить общество как эгалитарное. Да это и вряд ли было бы возможно, поскольку данный способ восприятия советской социальной структуры появился в тот период, когда понятие «эгалитаризма» стало объектом острой критики и происходила возрастающая дифференциация доходов. Однако существование значительной дифференциации в доходах не связывалось с иерархиями и привилегиями отдельных классов или слоев, ибо оно отражало различие заслуг индивидов, т. е. различие их вклада в производство. Классовая структура общества Дж. Голдторпа. В определенном смысле, конечно, признавалось, что один из классов — рабочих класс — имеет более высокий статус, вытекающий из его особой «исторической миссии». Он был связан с «высшей» формой собственности и играл «ведущую» роль в процессе перехода к коммунизму. Однако и здесь речь шла «не о привилегиях, а о высших заслугах». Последние не были сопряжены с властью какой-то одной группы в социальной структуре, позволяющей ей присваивать труд других. Переход к будущему коммунистическому обществу виделся прежде всего не в уменьшении социального или экономического неравенства или в возрастающей власти непосредственных производителей над условиями производства, но скорее как процесс «слияния» двух форм социалистической собственности (и соответствующего исчезновения классов), повышения «культурно-технического уровня» занятых ручным трудом и достижения материального изобилия. Мы воспроизвели явно упрощенные и идеологизированные формулировки, которые господствовали в советских представлениях об отечественной социальной структуре с конца 30-х вплоть до начала 60-х гг. Повторяя эти, возможно хорошо известные вещи, мы хотели зафиксировать ту исходную основу, по отношению к которой можно было бы оценивать характер более поздних способов восприятия структуры советского общества. Как изменилось это традиционное видение и какие из его элементов сохранились в дальнейшем? Появился ли действительно новый взгляд, или это новое — не более чем отблеск старого, приукрашенного терминологией и уловками «конкретных социологических исследований»? Как мы можем оценить, произошли ли изменения в способах «видения» социальных классов и слоев? Ограниченное признание стратификации Говоря о более раннем периоде, необходимо различать «популярные» и «научные» представления социальной структуры. Если об этой структуре заходила речь в праздничных обращениях политических лидеров, в статье партийного «теоретического» журнала или учебнике по «историческому материализму», картина по существу совпадает с тем, что мы нарисовали выше. Но с появлением в 60-е годы социологии как признанного интеллектуального направления формируется другой, «научный» взгляд на социальную структуру. Мы сконцентрируем наше внимание прежде всего на подобной литературе и в особенности на тех представителях, которым, по нашим оценкам, принадлежат наиболее серьезные работы по социальным делениям и природе неравенства в советском обществе. В этом ряду, среди прочих, находятся такие социологи как Т. Заславская, О. Шкаратан, Ю. Арутюнян и их коллеги. Один из наиболее примечательных моментов, связанных с этой литературой, заключен в манере, с помощью которой в советские дискуссии о социальной структуре вводятся новая терминология и концептуальный аппарат без прямого разрыва с официальными советскими представлениями более ранних лет. Таким образом, в этой литературе отчетливо формулируется концепция советского общества как иерархической структуры социальных групп, которые могут быть ранжированы в соответствии с их более «высоким» или более «низким» статусом. Возможно, наиболее яркое выражение подобной позиции содержится в работе Т. Заславской: «Общественное положение, занимаемое различными слоями и классами в социалистическом обществе, может быть в принципе представлено в форме определенной иерархии, в которой некоторые позиции считаются выше, чем другие. Основой для вертикальной иерархии социальных позиций является сложность труда... и ответственность в осуществляемом труде, увеличение которых сопровождается обычно повышением требуемого образования, возрастающим материальным вознаграждением и соответствующими изменениями в образе жизни». В подобной же манере она примеряет к советскому обществу концепцию социальных групп, существующих в «социальном пространстве», структуру которого должно описывать с помощью как вертикальной, так и горизонтальной координатных осей. Несмотря на то, что работа Заславской была посвящена в основном специальной проблеме сельской миграции в города, в ней был ясно представлен определенный образ всей социальной структуры в целом, принципиальные элементы которой образуются «вертикально дифференцированными» группами, расположенными на «лестнице общественных позиций». О. Шкаратан, чьи работы были фокусированы непосредственно на концепции социальной структуры, видит последнюю в неразрывной связи с проблемой социального неравенства. Элементами этой структуры являются «группы людей, неравных в социальном и экономическом отношениях. В действительности одним из оправданий исследований социальной структуры было то, что «именно эта концепция помогает выявить социальное неравенство с целью борьбы за его уничтожение». Более того, по мнению Шкаратана, неравенство социальных групп не только служит наследием капитализма, но и воспроизводится в условиях социализма. Даже эти очень общие подходы, содержащиеся в работах таких социологов как Заславская и Шкаратан, означают отчетливый разрыв с некоторыми элементами более раннего «официального взгляда» на социальную структуру, описанного Оссовски. Это, безусловно, верно по отношению к предшествующим концепциям классовой системы, которая структурирована исключительно горизонтально, и по отношению к видению неравенства вознаграждений главным образом как отражения различий индивидуальных заслуг. Равное, если не большее, значение имеет признание неадекватности традиционного разделения советского общества на три части («два основных класса плюс одна прослойка») как инструмента для анализа основ социальной дифференциации. Хотя традиционная схема явно не была отвергнута, новая социологическая литература стремится идентифицировать многообразие «социально-профессиональных групп» (или «социальных слоев») — от восьми до десяти в различных исследованиях — и обрисовать различия между ними по их экономическому статусу, культурному уровню, ценностным ориентациям и общему образу жизни. Определение большего числа отдельных социальных градаций по сравнению с тем, что разрешалось традиционной трехчленной схемой, защищалось отчасти совершенно «практическими» соображениями — необходимостью «социального планирования» в дополнение к давно существующему экономическому планированию. Для того, чтобы регулировать такие социальные процессы как миграция из сел в города, планирование городского развития, использование свободного времени, формирование профессиональных планов молодежи, требуется надежная информация. Необходимостью эффективного управления этими процессами, а также проведения политики по усилению социальной интеграции и оправдывалось разукрупнение более ранней модели «двух классов и одной прослойки». Неомарксистская теория классов Э.О. Райта. Описанный нами новый подход можно проиллюстрировать на примере социальных градаций, используемых в работах Шкаратана и Арутюняна. Работы Шкаратана сосредоточены на проблемах социальной структуры промышленных предприятий (выборочные обследования ленинградских машиностроительных заводов) и городского населения (три города в Татарской республике). В работах Арутюняна изучается социальная структура колхозов и совхозов в сельских регионах. Социальные группы, выделяемые в некоторых из этих исследований, показаны в таблице 1. 1. Данные группы ранжированы от разнорабочих на одном конце до управленческого персонала предприятия на другом. Данные об экономическом статусе, культурных атрибутах и жизненных возможностях этих слоев, приводимые в подобных исследованиях, и есть тот исходный материал, который будет использоваться нами в последующих главах для анализа природы социального и экономического неравенства в советском обществе. В данном же случае нас интересуют общее видение советского общества, представленное в новых схемах социальной классификации, а также оправдание этих схем советскими социологами. Исходная точка нового подхода заключается в том, что «в социальной структуре нашего общества, наряду с различиями, связанными с формами социалистической собственности, приобретают существенное значение социально-профессиональные различия, коренящиеся в особенностях общественно-экономического разделения труда». Принципиальной осно Таблица 1. 1. Классификация социально-профессиональных групп в советских исследованиях социальной структуры. Исследования Шкаратаном машиностроительных предприятий Организаторы производственных коллективов (директора заводов, начальники отделов и цехов) Работники высококвалифицированного научно-технического труда (конструкторы) Работники квалифицированного умственного труда (технологи, экономисты, бухгалтеры) Работники высококвалифицированного труда, сочетающие умственные и физические функции (наладчики, настройщики автоматических линий) Работники квалифицированного, преимущественно физического ручного труда (слесари, сборщики, электромонтеры) Работники квалифицированного, преимущественно физического труда, занятые на машинах и механизмах (станочники, штамповщики) Работники нефизического труда средней квалификации (конторские работники, контролеры, браковщики) Работники неквалифицированного физического труда (подсобники) Исследования Арутюняном сельской социальной структуры 1. Руководители высшего звена 2. Руководители среднего звена 3. Специалисты высшей квалификации 4. Специалисты средней квалификации 5. Служащие 6. Механизаторы 7. Работники квалифицированного ручного труда 8. Работники малоквалифицированного ручного труда 9. Разнорабочие вой социальной дифференциации становится «качество труда». Оно может варьировать в рамках «континуума» умственного и физического труда с градациями, зависящими от сложности труда и той степени, в которой он требует управленческой инициативы, нежели исполнения предопределенных задач. Приверженцы данного подхода особенно подчеркивают то, что представляют схемы не «поляризации» советского общества, но «постепенных переходов» и «промежуточных типов». Иными словами, этот способ описания социальной структуры очевидно тяготеет к сокрытию сколь-либо резких разрывов как в содержании труда, так и в связанном с ним вознаграждении — материальном и нематериальном. Предлагаемое выделение социально-профессиональных групп (или социальных слоев) не отвергает традиционной схемы, но обеспечивает «более целостную, детализированную и многофакторную классификацию», чем та, которую предлагает трехчленная система «рабочий класс — колхозное крестьянство — интеллигенция». В некоторых своих работах и Шкаратан, и Арутюнян трактуют выделяемые ими группы как конституирующие элементы «внутриклассовой структуры» основных классов. Так, техническая интеллигенция на государственных предприятиях считается слоем (или рядом слоев) внутри рабочего класса, а их собратья в колхозах — как слой в рамках крестьянства. Здесь проявилось избегание понятия интеллигенции как отдельного самостоятельного слоя или сведение этой категории к тем представителям интеллигенции, которые заняты в «нематериальном производстве» (искусство, образование, медицина). Хотя именно этот аспект данных трудов («растворение» части интеллигенции в двух основных классах) был подхвачен их критиками в среде более традиционно настроенных советских социологов, в этом подходе есть более важный момент, свидетельствующий о новом способе концептуализации советской социальной структуры. Для Арутюняна социально-профессиональная группа служит уже «первичным элементом социальной структуры». А для Шкаратана подобные группы являются «решающими структурообразующими элементами» городского населения, изучаемого им в Татарской республике и Ленинграде18. Оба социолога полагают возможным построение «бесклассовой системы» «внутриобщественных групп» как один из путей классификации структурных элементов общества. В условиях снижающейся важности различий в формах собственности и возрастающего значения «характера труда» как социально-дифференцирующего фактора разнообразные социально-профессиональные группы могут восприниматься одновременно как компоненты классовой системы (схема «2 + 1») и общества, включающего многообразие социальных слоев, пересекающих классовые границы: «Социально-профессиональные группы могут изучаться с различных точек зрения. С одной стороны, они возникают как внутриклассовые группы, т. е. они определяют внутреннюю структуру классов. Но с другой стороны, по мере того, как уменьшаются различия между классами и смежные группы становятся все более однородными по характеру труда, они могут формироваться и восприниматься как внутриобщественные группы — слои. В этом подходе к структуре общество представляет многослоевую систему, в которой интеллигенция оказывается одним из таких слоев. Вдобавок служащие, квалифицированные рабочие, низкоквалифицированные и неквалифицированные рабочие образуют отдельные слои. Естественно, при более детальном анализе эти категории, в свою очередь, могут быть разделены на внутренние страты, особенно в случае с интеллигенцией». Язык и концептуальный аппарат социальной стратификации стали частью советского дискурса в обсуждении социальной структуры. Его ассимиляция в советскую социальную мысль проявляется в разнообразных формах. Обсуждения западной стратификационной литературы, например, перестали носить исключительно критический характер. Подобная литература критикуется не за выделение многообразных социальных страт в капиталистическом обществе, но за игнорирование принципиального типа социального разделения — социальных классов в марксовом смысле — и за полагание на «произвольные характеристики» в различении социальных слоев. При характеристике отечественной социальной структуры «официальными» ораторами с середины 60-х годов регулярно упоминается о существовании социальных слоев внутри основных классов и интеллигенции. Такие социологи как Шкаратан напрямую противопоставили «стратификационный, шкальный тип» социальных делений при социализме «полярности» социальных групп при строе, основанном на частной собственности22. Арутюнян представил иерархию из девяти социально-профессиональных групп на основе синтетического индекса социального статуса, построенного из комбинации уровней дохода, образования и «влияния в коллективе» для каждой группы. Однако по определенным направлениям в концептуализации и эмпирических исследованиях пока наблюдается очевидная ограниченность. Верхние уровни социальной структуры систематически исключаются даже из лучших советских исследований, политические и властные стратификационные срезы в основном игнорируются. Это легко проиллюстрировать на примере социально-профессиональных групп, представленных в таблице 1. 1. Высшие группы, указанные Арутюняном в исследованиях социальной структуры села («руководители высшего звена»), включают председателей колхозов, а также директоров сельских промышленных предприятий и школ. В работах Шкаратана по социальной структуре на машиностроительных предприятиях выделяется группа «организаторов производственных коллективов», включающая директоров заводов, начальников отделов и цехов; однако не приводится никаких данных о доходах, культурном уровне или социальных источниках рекрутирования для отдельных компонент данной группы. Его исследования городской социальной структуры в Татарии (не показанные в таблице 1. 1.) объединяют «руководителей общественных и государственных предприятий» и «организаторов производственных коллективов» опять-таки без дальнейшей конкретизации. Таким образом, эмпирические исследования того, что охарактеризовано как иерархическая социальная структура, по существу сводятся к первичным звеньям хозяйственной организации — промышленным и сельскохозяйственным предприятиям. Когда «качество труда» или «положение в общественном разделении труда» преподносятся как основополагающие критерии социальной дифференциации, все это неизбежно погружается в контекст «производственного коллектива». Персонал, занятый на высших уровнях государственных министерств, плановых органов, научного истеблишмента — не говоря уже о партийной организации — не включается в «континуум» социально-профессиональных групп, чьи доходы, стили жизни и возможности для межпоколенной передачи статуса исследуются Шкаратаном, Арутюняном или любыми другими советскими социологами. Эти группы, чьи макроэкономические и макросоциальные решения держат под контролем распределение производственных ресурсов всего общества и структуру вознаграждений, из рассмотрения исключаются. Это не означает, что властное измерение стратификации игнорируется совершенно. Арутюнян, например, показывает, что социально-профессиональные группы в сельскохозяйственных предприятиях значительно различаются в оценке своего влияния «на решение основных вопросов коллектива». Более того, мы увидим далее, что властное неравенство — вполне легитимная тема для эмпирических исследований внутрисемейных отношений. Но опять, так же, как и в случае с доходами и культурной дифференциацией, формы неравенства возникают только на уровне «коллектива» (предприятия или семьи), но не на уровне общества. Высшие слои советского общества, хотя и отсутствующие в эмпирических стратификационных исследованиях, появляются, тем не менее, в теоретических изысканиях по проблемам социальной структуры. Так, Ю. Волков выделил особый слой интеллигенции, занятой профессиональными функциями управления, включая «управление социальными процессами». Он включает не только директоров предприятий, но также занятых в «высших органах хозяйственного управления» и в «государственных органах административно-политического управления, не связанных непосредственно с производством». Они выделяются среди прочих «правом принятия решений, обязательных для других» и воплощать эти решения с применением силы, если это оказывается необходимым. Сходным образом Шкаратан указывает на существование слоя «профессиональных организаторов», включающих «партийных и государственных служащих», не занятых в материальном производстве, но осуществляющих «социетальные функции, соответствующие потребностям общества, взятого как целое в своем единстве». Здесь перед нами существенные черты концепции власти, которые появились в советских дискуссиях. Власть понимается как нечто, непременно используемое в общественных интересах. Она никогда не выступает — по крайней мере в макросоциальном контексте — как отношение между правителями и подданными. «Профессиональные организаторы», косвенно увязываемые такими социологами как Шкаратан и Волков с «управлением социальными процессами», в точности являются социальными группами, чьи относительные позиции в распределении материальных и культурных ценностей и власти над производственным процессом не конкретизируются в советских эмпирических исследованиях социальной структуры. Таким образом, основные полюса этой структуры, полагаемые отношением между теми, кто контролирует и потребляет общественный прибавочный продукт, и теми, кто его производит — между правящими и подчиненными «классами» в марксовом понимании — остаются вне поля зрения. Тем не менее, масштабы неравенства, раскрываемые при сравнении полярных социально-профессиональных групп внутри промышленных и сельскохозяйственных предприятий, очевидно, существенно больше, нежели то, что отражается в «средних» показателях по трем гетерогенным группам, образующим советскую социальную структуру по бывшей «официальной» версии. Классовая структура Welfare State. Два основных взгляда на общества советского типа всё разнообразие концепций относительно социальной стратификации, типа социальных отношений в СССР и других обществах «реального социализма» может быть сведено к двум основным подходам. Первый из них, получивший более широкое распространение, состоит в признании обществ советского типа классовыми, где господствующему классу номенклатуры противостоит класс государственно зависимых работников, лишенных собственности (в том числе и на свою рабочую силу); это общество может быть интерпретировано как тотальный государственный капитализм. Второй, менее распространенный подход рассматривает социальные членения в обществах советского типа как иерархические слоевые, с размытыми границами, обширными зонами трансгрессии между слоями. Уже к концу 30-х годов и западной социологической литературе сложилось направление, признающее, что в СССР люди, управляющие экономикой и обществом, образуют господствующий класс нового типа. Эту идею разрабатывали Б. Рицци, Д. Бернхем. Бернхем в своей знаменитой книге писал, что в течение последних десятилетий управление производством фактически ускользает из рук капиталистов, которые теряют свой статус правящего класса. Возникновение акционерного капитала символизирует переход власти к менеджерам, ибо, кто контролирует, тот и собственник. Революция менеджеров началась в России, где на смену капиталистического общества пришло общество управляющих. Лозунги здесь, увы, не совпали с результатами. Капиталисты были ликвидированы как класс, массы обузданы, рабочий контроль свернут, те, кто делал революцию — быстро устранены. Россией после всех потрясений стали править руководители предприятий, средств массовой информации, массовых организаций. Другими словами, Россия стала первым государством менеджеров. В ней сформировалась система классовой эксплуатации на основе государственной экономики. Приход в Германии к власти нацистов был, по мнению Бернхема, также революцией менеджеров. Рост влияния менеджеров, переход в их руки контроля над производством отмечал он и в США, предполагая, что и здесь управляющие станут правящим классом, но эволюционным путем. После Второй мировой войны наиболее впечатляющий вклад в это направление анализа обществ советского типа внес М. Джилас. Его книга «The new class: An analysis of the communist system» и поныне является одной из более читаемых и авторитетных работ по проблемам социального неравенства в обществах советского типа. Джилас имел ряд преимуществ перед Бернхемом. Во-первых, перед его глазами был опыт не только СССР, но и восточноевропейских стран, и опыт большей продолжительности, чем к моменту написания книги Бернхемом. Во-вторых, он наблюдал и изучал систему изнутри, поскольку был до того одним из основателей и руководителей социалистической Югославии. Он считал (в отличие от Бернхема), что границы распространения нового класса совпадают с границами самой коммунистической системы, он проводил четкую грань между менеджерами капиталистических и социалистических стран. По его мнению, бюрократы в некоммунистическом государстве имеют над собой либо политических хозяев (парламент, региональные выборные органы), либо собственников. Другими словами, бюрократы в некоммунистическом государстве являются чиновниками в современной экономике. Коммунистические же бюрократы не имеют над собой ни собственников, ни политического контроля. Они представляют собой новый класс, где ведущие позиции занимают работники партийного аппарата. Джилас писал о том, что коммунистические революции действительно явились результатом обострения социальных противоречий в странах с низким уровнем развития капитализма. Их результат в какой-то мере аналогичен тому, к которому пришел Запад, поскольку отношения, созданные после их победы, являются государственно-капиталистическими. Он аргументирует это следующим образом. Так как собственность — это право на прибыль и контроль, а все это находится у коммунистической бюрократии, то революция, совершенная во имя ликвидации классовой эксплуатации, завершилась самым полным господством единственного нового класса. Специфической характеристикой нового класса является его коллективная собственность, что встречалось ранее в восточных деспотиях. Коммунисты не изобрели коллективную собственность как таковую, но придали ей всепроникающий характер. Всесторонний анализ нового класса — номенклатуры — применительно к СССР проделал идейный последователь Джиласа М. С. Восленский. Исходный тезис М. Восленского таков. Ещё до революции была создана организация профессиональных революционеров, ориентированная на захват власти. После своей победы в октябре 1917 года она разделилась на два типа управленцев: ленинскую гвардию и сталинскую номенклатуру. В середине 30-х годов номенклатура ликвидировала старую ленинскую гвардию. Такой же трехэтапный процесс имел место во всех странах коммунистической системы. Цель системы — власть и господство над другими. Этому и посвещают себя ее руководители — партийные олигархи. Система построена на нищете и пассивности масс, они зависят от власти, которая сама по себе является привилегией. Здесь господствует каста-номенклатура, которая представляет собой часть правящей партии. Восленский предпринял попытку исчислить размер правящего класса. Всего, по его подсчетам, номенклатура к началу 80-х годов включала около 750 тыс. человек, а вместе с семьями — 3 млн. человек. Примерно 100 тыс. — политические, партийные руководители, затем идет номенклатура из органов безопасности, армии, сфер производства, образования, науки и т. д. Долгие годы по цензурным соображениям российские социологи лишь намеками и крайне редко отмечали свою приверженность концепции нового класса. И лишь в конце 80-х годов вышли публикации С. Андреева и других авторов, открыто признавших себя сторонниками этой позиции, С. Андреев писал, что управленческий аппарат обладает всеми признаками общественного класса, создает для себя возможность присвоения не принадлежащего ему чужого труда, используя свое положение в системе общественного производства. Существование этого нового класса возможно лишь в условиях экстенсивного развития экономики, поскольку интенсивный путь требует принципиально иных общественных и производственных отношений. Представляется, однако, что на самом деле «управляющие» — это не класс, поскольку они, хотя и использовали собственность в своих интересах, правами распоряжения средствами производства не обладали. Ведь никто из руководителей ни о чем не мог сказать, как о своей собственности. Они воспроизводили себя не через особое экономическое отношение к средствам производства, а через монопольное положение в системе власти, через свою «собственность на государство». Поэтому можно считать оправданным отказ от применения традиционной для марксизма категории класса, разработанной для анализа капиталистического общества, к той социальной реальности, которую представляли собой общества советского типа. Альтернативные теории социальной стратификации. Инициатива в развитии точки зрения на советское общество как слоевое принадлежала российским авторам, тем самым, о которых писал Мюррей Янович (и другие зарубежные социологи). Конечно, вынужденные к тому идеологической цензурой, эти отечественные исследователи обычно добавляли обязательные слова о сохраняющихся еще «двух дружественных классах и народной интеллигенции», но опытный советский читатель тут же обнаруживал комментарий о том, что данные классовые различия несущественны, а определяющими и общественных отношениях являются слоевые (социально-профессиональные). Из таблиц и схем, всей системы фактических данных следовало, что этим авторам совершенно чужда не только официальная псевдоклассовая «концепция», но и теория «нового класса». Эта линия продолжена в некоторых новейших публикациях. На Западе эти публикации переводились, цитировались, но не были интегрированы в «фонд» основных научных идей, где неоспоримо господствовала теория «нового класса», вполне вписывавшаяся в европоцентристский взгляд на социальное неравенство. Исключение составляют работы ряда социологов из ФРГ. Среди них следует выделить цикл публикаций Вольфганга Теккенберга. В основу своего подхода В. Текенберг кладет веберовскую концепцию, интерпретируемую в американской социологической традиции как концепция статусных групп. По его мнению, на самом деле — это концепция сословий. Она строится на следующих основаниях: образ жизни, формальный уровень образования и, наконец, престиж наследуемого положения или профессии. В советском контексте, по Текенбергу, это позволяет глубоко понять природу социального неравенства в СССР, которое строится на государственно контролируемом неравенстве в распределении и различии жизненных шансов. В результате люди получают разные возможности использования ресурсов; правда, эти различия не столь значительны, как при рыночных отношениях в капиталистических обществах из-за бюрократического и профессионального контроля за доступом к ресурсам. Для обозначения существующего в СССР типа общества В. Текенберг выбирает термин «феодальное». В советском обществе социальное неравенство проявляется преимущественно в жизненном положении и престиже, а не как свойственно для западных обществ — в различном уровне доходов. Этому типу социальной системы лучше всего подошло бы понятие «корпоративный». При смене режима в неизменной целостности пребывают хозяйственные единицы и профессиональные союзы, армия. Они сохраняют значительную автономию при обновлении политического руководства. На базе неравенства в доступе и распределении материальных благ и различного жизненного положения социальные группы в советском обществе организованы в квазисословные образования. Их деятельность относительно независима от «феодальной» элиты, для которой характерно слияние господства над государственной собственностью и политической властью. Определенные представления относительно жизненного стандарта и культурного уровня приводят к «замыканию» социальных групп, иерархия которых строится не только на основе дохода. Эти профессиональные образования сходны со средневековыми «цеховыми» группами, определяющими культурные аспекты потребления и поведения. Непосредственно связанные с профессией факторы дистрибутивного неравенства (доход, образование) не являются достаточными, по мнению В. Текенберга, для дифференцированного объяснения структурных различий в образе жизни различных групп населения. На ступени более низкого профессионального статуса сословные элементы выступают скорее в форме сильно сегментированных отраслей, что частично связано со структурными особенностями советской промышленности. Сословные группировки образуются не только по принадлежности к определенным отраслям, но и по принадлежности к крупным промышленным предприятиям, которые предоставляют своим работникам определенный набор социальных привилегий (таких как возможность пользоваться домами отдыха, санаториями, прикрепленными магазинами и т. д.). Такого рода сословные образования могли появиться благодаря более тесной связи с предприятием, чем это принято на Западе. Внутри сословий и политических организаций обладатели ролей пытаются укрепить свою власть посредством объединения и монополизации информации в определенной сфере и усилить контроль над распространением ролей, что свойственно не только высшим сословиям — слоям, но и слою промышленных рабочих. Внутри сословий развивается немонетарная система взаимных обязательств (протекция, семейные кланы). Управление перераспределением и потреблением сильно напоминает сословные общества в определении М. Вебера: «Каждое сословное общество обычно организовано по жизненным правилам, создает из них экономически иррациональные условия потребления и таким образом посредством монополистического присвоения и посредством исключения свободного распоряжения собственной трудовой деятельностью препятствуют свободному образованию рынка». Идеи В. Текенберга получили поддержку известного немецкого социолога Эрвина К. Шойха, который в предисловии к книге В. Текенберга (1977) писал: «СССР действительно во многом демонстрирует черты ленной системы, дополняемой все новыми изъявлениями преданности после смены политического руководства. Но к СССР лучше подошло бы понятие «корпоративного» общества. В лице СССР возник новый вариант индустриального общества, по отношению к которому нельзя выдвинуть претензию, что оно находится о переходной стадии; это самостоятельный тип общественной системы». Вернемся к исследованиям стратификации, проводившимся в СССР с середины 60-х годов. Они были преимущественно основаны на таких критериях как уровень образования и квалификации, содержание труда и различие в доходах, используемых традиционно и западными социологами применительно к своим странам. Однако оказалось, что, отражая верно внешние проявления социального неравенства, даже наиболее значительные изыскания не могли дать объяснения причинам и механизмам социальной дифференциации. Дело в том, что советский тип общества не воспринимался как некая данность — с особой структурой, относящейся, быть может, к другому типу цивилизации, к другому типу экономической организации. Современное научное знание является европейским по своему происхождению. Сложившиеся теории и категориальный аппарат могут быть однозначно поняты и интерпретированы применительно к обществам, строящимся на частной собственности, гражданских отношениях и индивидуализме. Но они не вполне адекватно отражают реалии обществ, обладающих другими институциональными структурами, другими культурами, другими социально-экономическими отношениями. Все существующее ныне в мире разнообразие линий общественного развития основывается на различиях двух доминирующих типов цивилизации, которые условно можно именовать «европейским» и «азиатским». Первый характеризуется частной собственностью, балансом отношений «гражданское общество — государственные институты», развитой личностью и приоритетом ценностей индивидуализма. Второй тип исторически связан с азиатскими деспотиями, доминированием государственной собственности, всевластием государственных институциональных структур при отсутствии гражданского общества, приоритетом общинных ценностей при подавлении индивидуальности. Россия, по всей своей истории и географии, столетиями являлась евразийским обществом, то стремившимся сблизиться со своими европейскими соседями, то тяготевшим по всему строю жизни к азиатскому миру. Двойственность сложившихся тенденций развития страны объясняет, почему именно в России на собственной национальной почве, не привнесенный извне, победил режим, сломивший буржуазное, собственническое общество, складывавшееся в стране, приведший к торжеству азиатской линии развития. Однако это не удалось выполнить в полной мере потому, что Россия по своему психолого-историческому положению гораздо ближе к Западу, чем, скажем, Япония или Индия. В этом контексте на переломе 80—90-х годов мы — авторы этой книги — предприняли попытку теоретического обоснования стратификационного подхода к советской системе. В следующей главе представлено развитие концепции социальной стратификации этакратического общества. Здесь мы ограничимся лишь несколькими заметками, характеризующими особенности этакратической системы в контексте цивилизационного подхода. Этакратизм можно рассматривать и как самостоятельную социальноэкономическую систему в цивилизационной дихотомии «Запад-Восток», и как одну из форм модернизации (индустриализации) стран неевропейского культурного ареала. Первооснову этакратического общества составляют следующие характеристики: обособление собственности как функции власти, доминирование отношений типа «власть — собственность»; преобладание государственной собственности, процесс постоянного углубления огосударствления; государственно-монополистический способ производства; доминирование централизованного распределения; зависимость развития технологий от внешних стимулов (технологическая стагнация); милитаризация экономики; сословно-слоевая стратификация иерархического типа, и которой позиции индивидов и социальных групп определяются их мостом в структуре государственной власти или, что идентично, степенью близости к источникам централизованного распределения; социальная мобильность, как организуемая сверху селекция наиболее послушных и преданных системе людей; отсутствие гражданского общества, правового государства и, соответственно, наличие системы подданства, партократии; имперский полиэтнический тип национально-государственного устройства, фиксация этнической принадлежности как статуса (при определении ее «по крови», а не по культуре или самосознанию). Раздел 2. Социальная мобильность и социальные группы. |