Главная страница

Риторика – искусство убеждать. Корнилова Е. Н. Риторика искусство убеждать. Своеобразие публицистики античной эпохи. М. Издво урао, 1998. 208 с. Аннотация


Скачать 425.09 Kb.
НазваниеКорнилова Е. Н. Риторика искусство убеждать. Своеобразие публицистики античной эпохи. М. Издво урао, 1998. 208 с. Аннотация
Дата12.01.2023
Размер425.09 Kb.
Формат файлаdocx
Имя файлаРиторика – искусство убеждать.docx
ТипДокументы
#883921
страница8 из 19
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   19
Сократ (470 — 399 гг. до н.э.) и Платон (427 — 347 гг. до н.э.)
Της ψυχης ηθος
я разумею духовные свойства


Платон. Государство. III, 10, 3.

 

 Величайший мудрец древности Сократ не был ни ритором, ни софистом, хотя являлся одной из центральных фигур времен "греческого просветительства"1. Этот период был открыт софисти­кой и достиг расцвета в трудах учеников и последователей Сократа — Платона и Аристотеля. Как мыслящий человек Сократ восхищался знаниями многих знаменитых софистов, их просветительским пафо­сом и рационализмом, их готовностью обучать других, пусть за пла­ту, тому, что знали сами. Ведь софисты сообщали слушателям тот минимум познаний, который лег затем в основу программы обуче­ния в регулярной высшей школе. Он и сам был некоторое время слушателем софистов, в частности Продика (Платон. Кратил, 384В; Протагор, 341А), того самого кеосского учителя, чьи наставления отличались от других софистических теорий высоким моральным пафосом2. Вероятно, не только недостаток средств, о котором упо­мянуто в платоновском "Кратиле", не позволил Сократу стать зна­менитым афинским ритором. Сын Софрониска из Алопеки избрал для себя роль "такого человека, который приставлен к городу, как овод к лошади, большой и благородной, но обленившейся от тучно­сти и нуждающейся в том, чтобы ее подгоняли"3. Главным занятием Сократа в течение всей жизни стало стремление убедить сограждан "заботиться о добродетели"4.

По свидетельству Ксенофонта ("Воспоминания о Сократе"), со­кратовский "канон" добродетелей включал в себя несколько нравст­венных свойств: воздержанность (εγκρατεια), храбрость (ανδρεια), благоразумие (ενσεβεια), справедливость (δικαιοσυνη), благо­честие (ευσεβεια). Платон повторяет тот же перечень ("мудрость, рассудительность, мужество, справедливость, благочестие" — "Протагор", 349В). Впрочем, этика Сократа была также индивидуали­стична, как и этика софистов, и это определило дальнейшую судьбу разрушителя полисного коллективизма.

Если софисты в своем релятивизме провозглашали относитель­ность нравственных норм, отрицали эталон этики полиса, отвергали однозначность морали, то Сократ искал для утверждения нравст­венных принципов общий критерий, основанный на рационализме. Подобно софистам, отказываясь от традиционного религиозного ав­торитета, Сократ переносил мерило оценки человеческих поступков внутрь самого человека. Обыкновенно он ссылался на голос таинст­венного δαιμονιον внутри себя и искал единую норму морали в зна­нии (σοφια).

Именно таким предстает Сократ в платоновских диалогах "Протагор" и "Горгий", написанных прославленным творцом идеали­стической философии в ранний период творчества, прошедший под непосредственным влиянием Сократа. Оба знаменитых софиста, имена которых вынесены в название упомянутых диалогов Платона, становятся оппонентами Сократа в полемике о смысле софистики и даваемого ею образования с точки зрения государственной и обще­человеческой пользы. "Самый неискренний, но самый острый из софистов" (Gelli noctium Atticarum, IV, 10), Протагор обещает с каждым днем "совершенствовать" своих учеников в "умении наи­лучшим образом управлять своим домом, а также в делах общест­венных"; по утверждению Протагора, благодаря его науке "можно стать всех сильнее и в поступках, и в речах, касающихся государ­ства" ("Протагор", 318А, 319А). Менее изворотливый Горгий сулит тем, кто постигнет его науку "свободу, так равно и власть над дру­гими людьми, каждому в своем городе" ("Горгий", 452D), ибо крас­норечие дарует "замечательное удобство: из всех искусств изучаешь только одно это и, однако ж, нисколько не уступаешь мастерам лю­бого дела!"("Горгий", 459С)5. Но правдолюбец Сократ немедленно расставляет все точки над i: "Знать существо дела красноречию нет никакой нужды, — упрекает он Горгия, — надо только отыскать какое-то средство убеждения, чтобы казаться невеждам большим знатоком, чем истинные знатоки" (Там же.) Искусство красноречия — это власть невежды над невеждами, а "это самое и есть единствен­ное дурное дело — лишиться знания"("Протагор", 345В). Поэтому софистика — наука не на пользу, а во вред. "...По-моему, — говорит Сократ, — нет для человека зла опаснее, чем ложное мнение." ("Горгий", 458В). Без знания человек совершает ошибочные дейст­вия во зло и себе и окружающим.


С о к р а т. <...Красноречие, по-моему мнению, — это призрак одной из частей государственного искусства.
П о л. И дальше что? Прекрасным ты его считаешь или безобразным?
С о к р а т. Безобразным. Всякое зло я зову безобразным. <...> Искус­ством я его не признаю, это всего лишь сноровка, ибо, предлагая свои со­веты, оно не в силах определить природу того, что само же предлагает, а значит, и не может назвать причины своих действий. Но неразумное дело я не могу называть искусством. <...> ...как украшение тела относится к гимнастике, так софистика относится к искусству законодателя, и как по­варское дело — к врачеванию, так красноречие к правосудию" ( Курсив мой — Е.К.).

("Горгий", 463D-465A-D)

Добродетель и благо — основные понятия в этике и, шире, в философии Сократа. Весь мучительный процесс познания и обуче­ния, по Сократу, должен быть направлен на поиски этих двух крае­угольных основ человеческого бытия. Мудрость есть знание добро­детели, ее поиски и понимание ее смысла.

К пониманию истинной добродетели Сократ идет через отрицание зла, особенно зла в его наиболее затертой и общепринятой форме:


П о л. Кто убит несправедливо — вот кто поистине и жалок, и несчастен!
С о к р а т. Но в меньшей мере, Пол, чем его убийца, и менее того, кто умирает, неся справедливую кару.
П о л. Это почему же, Сократ?
С о к р а т. Потому что худшее на свете зло — это творить несправед­ливость.
П о л. В самом деле худшее? А терпеть несправедливость — не хуже?
С о к р а т. Ни в коем случае!
П о л. Значит, чем чинить несправедливость, ты хотел бы скорее ее терпеть?
С о к р а т. Я не хотел бы ни того, ни другого. Но если бы оказалось неизбежным либо творить несправедливость, либо переносить ее, я пред­почел бы переносить.
Людей достойных и честных — и мужчин, и женщин — я зову счастли­выми, несправедливых и дурных — несчастными.

("Горгий", 469В-С;470Е)

В споре с софистом Гиппием Сократ приходит к общественно значимой идее отождествления справедливого и законного (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. IV, 6—8). Так мудрец пытается привить скептической и релятивистской риторике этический прин­цип, запрещающий использовать всевозможные ухищрения и уловки в целях доказательства мнений, противоречащих объективной исти­не. Сократ сокрушенно отмечает, что современные ему ораторы "гонятся за благоволением сограждан и ради собственной выгоды пренебрегают общей, обращаясь с народом, как с ребенком — только бы ему угодить!" Однако ''потворствовать надо лишь тем из жела­ний, которые, исполнившись, делают человека лучше, а тем, что делают хуже, — не надо..." ("Горгий", 502Е—503С). Истинным красноречием может считаться только то искусство, которое явля­ется "прекрасным попечением о душах сограждан, чтобы они стали как можно лучше, бесстрашной защитой самого лучшего, нравится это слушателям или не нравится..." ("Горгий", 503А—В). "Речи дос­тойного человека всегда направлены к высшему благу, он никогда не станет говорить наобум, но всегда держит в уме какой-то обра­зец (ειδος)" "Горгий", 503А—В).

Но таким красноречием, по мнению Сократа, не владел никто из прославленных в Афинах политических ораторов. Ни Фемистокл, ни Мильтиад, ни Перикл с помощью своего красноречия не сделали сограждан лучше — благороднее, добрее, справедливее, и за это были наказаны гонениями в конце своей политической карьеры. "Ни один глава государства, — доводит до логического конца свое рассуждение Сократ, — не может незаслуженно погибнуть от руки того города, который он возглавляет. Этих мнимых государственных мужей постигает та же беда, что и софистов. Софисты — учители мудрости — в остальном действительно мудры, но в одном случае поступают нелепо: они называют себя наставниками добродетели, но часто жалуются на учеников, которые их обижают, отказывая в вознаграждении и других знаках благодарности за науку и доброе обхождение. Это же верх бессмыслицы! Могут ли люди, которые сделались честны и справедливы, избавившись с помощью учителя от несправедливости и обретя справедливость, все же совершать несправедливые поступки..." ("Горгий", 519D).

Если практическая ценность знания для софистики заключалась только в том, чтобы увеличить силу личности, стремившейся к вла­сти и могуществу, то благородный патриотический дух Сократа не мог с этим мириться. Для него дельным гражданином был лишь че­ловек, умевший заботится не о себе, а о государстве. С помощью знания Сократ стремился сделать человека нравственно лучше и воспитать из него хорошего гражданина. Аристофан, который отно­сил Сократа к софистам и изобразил афинского мудреца в виде лжеученого в комедии "Облака", подметил лишь роднящее их уме­ние владеть словом и тем сыграл роковую роль в судьбе мудреца, прославившего Афины (см. защитительную речь Сократа в плато­новской "Апологии Сократа").

С другой стороны, Сократ внес значительный вклад в развитие софистики практической разработкой методов публичной полемики, на которых основывались все его знаменитые беседы. Собственно термин полемика (πολεμικος) в переводе с греческого означал "воин", "военное дело". Умение вести беседу, сталкивать противо­положные взгляды, отыскивать истину путем спора во времена Со­крата называлось эристикой ("ερισσα — эпич. спорить, состязать­ся), и в основном было сферой приложения софистики. Один из со­беседников платоновского диалога "Софист" считает, что "софист, видимо, и есть не что иное, как род [людей], наживающих деньги при помощи искусств словопрения, прекословия, спора, сражения, борьбы..." ("Теэтет", 226 А). Диалектика Сократа представляла со­бой философское искусство вести рассуждение, в то время как эристик (софист) любой ценой отстаивал свою правоту и возра­жал против иной точки зрения только потому, что она иная. Кстати, "диалектика" (διαλεγεσθαι) дословно означает "беседа" и имеет в виду искусство мыслить в подвижных формах живой беседы, пред­полагающее, в частности, особый интерес к слову и игре слов6. Оп­поненты Сократа Протагор и Горгий постоянно отмечали необычай­ное мастерство афинянина, задающего вопросы ("Протагор", 318D). Но право отвечать они обычно представляли своим самоуверенным ученикам, откуда появляются в диалогах Платона Каллий, Пол, Менон и проч.

Главными рычагами сократовской эристики были ирония (от εiρωνεια — притворство, εiρωνεια Σοκρατους — ирония Сократа, прикидывающегося незнающим, с тем чтобы поймать и уличить своего собеседника в незнании) и майевтика (μαιευτικος — пови­вальный, оказывающий родовспоможение). Ирония заключалась в умении философа остроумной системой вопросов и ответов загнать противника в логический тупик. Однако ирония Сократа по пре­имуществу добродушна и деликатна7. Она свободна от зла и спеси: "Ведь не то что я, путая других, сам во всем разбираюсь, — нет, я и сам путаюсь, и других запутываю. Так и сейчас — о том, что та­кое добродетель, я ничего не знаю,8 а ты, может быть, и знал раньше, до встречи со мной, зато теперь стал очень похож на не­вежду в этом деле. И все-таки я хочу вместе с тобой поразмыслить и поискать, что она такое" (Платон. Менон, 80D). Далее подклю­чалась майевтика и тем же вопросно-ответным методом с помощью логики и диалектики способствовала рождению истины. "В моем повивальном искусстве, — замечает Сократ, — почти все так же как и у них; отличие, пожалуй, лишь в том, что я принимаю у му­жей, а не у жен и принимаю роды души, а не плоти. Самое же ве­ликое в нашем искусстве — то, что мы можем разными способами допытываться, рождает ли мысль юноши ложный призрак или же истинный и полноценный плод" (Платон. Теэтет, 150В—С).

Чаще всего вопросы, задаваемые Сократом, формулировались так, что на них можно было получить только однозначный и зара­нее предсказуемый ответ, хотя сам мудрец настаивал на том, что в точности и сам еще не знает того, о чем говорит, "я только ищу вместе с вами, и если кто, споря со мною, найдет верный довод, я первый с ним соглашусь" ("Горгий", 506А). Среди сократовских до­водов нередко встречались игра словами, этимологические доказа­тельства и искусные аналогии с бытовыми явлениями. Не случайно наименее образованные из оппонентов Сократа бранили его "завзятым оратором" ("Горгий", 482С) и упрекали в пустословии и мелочности рассуждений ("без передышки ты толкуешь о поварах и лекарях, башмачниках и сукновалах — как будто про них идет у нас беседа!" // Там же. 489В, 491А). Однако при всей кажущейся простоте речь Сократа не только по существу, но и по форме была довольно изощрена. Исходя из внешнего подобия обыватель объе­динил Сократа с софистами и приговорил к смертной казни за раз­вращение молодежи и отрицание богов.

Смерть Сократа стала примером смерти истинного философа, прожившего благочестивую жизнь и не желавшего прибегнуть к уловкам и лжи ради сохранения этой жизни. Сократ выпивает чашу цикуты во имя главной идеи своей жизни: "говорить правду" (Платон. Апология Сократа, 18 А).

Сократ создал не только новую этику, новую методику спора, но и новое мышление. Среди его учеников были прославленные Аристипп, родоначальник философского гедонизма, Антисфен, осно­вавший школу киников, а также прославленный историк Ксенофонт и Платон, оставившие для потомков свои воспоминания об учителе.

В истории классической риторики наследие Платона приобретает особое значение в связи с тем, что Сократ ничего не писал, и все нравственные законы, вводимые Сократом в современную ему науку и педагогику, грешащую скептицизмом и релятивизмом, стали дос­тоянием последующих поколений почти целиком благодаря усилиям Платона и Ксенофонта.

Если Сократ был связан с софистикой многими корнями, то его духовный наследник Платон в течение жизни все более и более расходится с ней, и в конце концов превращается в ее главного ра­зоблачителя и гонителя.

В диалоге "Федр" платоновский Сократ объектом критики изби­рает одну из речей знаменитого судебного оратора Лисия, причем предметом разбирательства становятся общепринятое в риториче­ской практике соблюдение "должного" — общие места, слог, компо­зиция, способ описания предмета речи. Последовательность изло­жения Лисия представляется Сократу платоновского диалога произ­вольной ("Он стремится к тому, чтобы его рассуждение плыло не с начала, а с конца, на спине назад, <...> все в этой речи набросано как попало", — рассуждает критик. 264А—В.) Далее автор проти­вопоставляет риторической практике Лисия "идеальную" речь Со­крата, построенную на логическом принципе, все последующее в которой вытекает из предыдущего: "всякая речь должна быть со­ставлена, словно живое существо, у нее должно быть тело с голо­вой и ногами, причем туловище и конечности должны подходить друг к другу и соответствовать целому" (264С).

Но наибольшее неприятие вызывает у философа риторический принцип правдоподобия (εικοσ), вероятности, который он отвергает в следующих выражениях: "Тисий же и Горгий пусть спокойно спят: им привиделось, будто вместо истины надо больше почитать правдоподобие, силою своего слова они заставляют малое казаться великим, а большое малым, новое представляют древним, а древнее — новым, по любому поводу у них наготове то сжатые, то беспредель­но пространные речи" ("Федр", 267А—В). Если риторическая прак­тика не предусматривала глубокого изучения предмета, о котором шла речь, то Платон от риторики в первую очередь потребовал зна­ния объекта, о котором она говорит. Причем "знание", по Платону, не сводилось к знакомству с частными деталями дела (здесь фило­соф был согласен принять Горгиев тезис об условности человече­ского знания), а состояло в умении постигнуть суть предмета: оп­ределить его род и вид с точки зрения целого и единого, проанали­зировать его состав и взаимосвязи: "Тот, кто намерен заняться ора­торским искусством, должен прежде всего определить свой путь в нем и уловить, в чем признак каждой его разновидности — и той, где большинство неизбежно блуждает, и той, где этого нет... Затем, я думаю, в каждом отдельном случае он не должен упускать из виду, но, напротив, как можно острее чувствовать, к какому роду от­носится то, о чем он собирается говорить" ("Федр", 263В—С).

"Релятивизму софистической риторики философия <Платона> противопоставила искание онтологии (выделено мной. — Е.К.), Горгиеву отрицанию возможности познания бытия — стремление найти новое знание. Если афинские ораторы стремились управлять настроением сограждан и вершить ходом дел в государстве, то Пла­тон в своих беседах ставил целью найти те коренные основы, от ко­торых, как он полагал, зависит наилучшая структура общества. Ис­следованию этих основ, прежде всего основ полисной этики, по­священа большая часть его произведений. И огромное место в них заняла разработка программы воспитания нового типа граждан, а внутри ее — осмысливание сущности и функции словесного искус­ства," — пишет исследовательница античной поэтики Т.А. Миллер9.

Однако, чтобы сделать речь убедительной, систематизация и классификация, применяемые философией, казались Платону не­достаточными. Он обратился к теории восприятия и одним из первых заговорил о психологии слушателя, находя необходимый оратору ориентир в знании различных типов человеческой души. Грубая игра Фрасимаха и его подражателей на нервах слушателей не удовлетворяла ни Платона, ни его учителя Сократа, который го­ворит: "В жалобностонущих речах о старости и нужде всех одоле­ли, по-моему, искусство и мощь халкедонца. Он умеет вызвать гнев толпы и своими чарами укротить разгневанных..." (267С—D). И да­лее: "Поскольку сила речи заключается в воздействии на душу, то­му, кто собирается стать оратором, необходимо знать, сколько ви­дов имеет душа: их столько-то и столько-то, и они такие-то и такие-то, поэтому слушатели бывают такими-то и такими-то. Когда это должным образом разобрано, тогда устанавливается, что есть столько-то видов речей и каждый из них такой-то. Таких-то слуша­телей по такой-то причине нелегко убедить в таком-то такими-то речами, а такие-то потому-то и потому-то с трудом поддаются убеж­дению" (271C—Е). Так эмпирически рождаются приемы научной аналитики, которыми блестяще воспользуется Аристотель как в применении к гуманитарным, так и в отношении естественных наук.

Платоновская идея связывала воедино логику, которую еще на­зывали диалектикой, и знания о душе, то есть психологию, и этим отличалась от субъективистского подхода софистов, рассчитывав­ших лишь на собственную ловкость. "Кто не учтет характеры своих будущих слушателей, — продолжает платоновский Сократ, — кто не сумеет различить существующее по видам и охватить одной иде­ей все единичное, тот никогда не овладеет мастерством красноре­чия..." ("Федр", 273 Е).

Комментируя этот отрывок, Т.А. Миллер размышляет: "Если со­фист брался управлять реакцией слушателя по своему усмотрению, а Исократ ставил эту реакцию в зависимость от того, как именно изображен предмет речи, то Платон предлагал изучить и система­тизировать саму эту реакцию, понять ее не как нечто субъективное и неуловимое, а как что-то причинно-обусловленное, с чем оратор должен считаться. Если софист заявлял, что речь не может быть абсолютно истинной и точной, и умел ловко говорить об одном и том же прямо противоположные вещи, то Платон нашел критерий правильности высказываний в логическом ходе рассуждений о предмете, в таком способе изображения вещи, который не может меняться по прихоти оратора"10.

В "Кратиле" Платон довел это рассуждение до логического кон­ца, опровергнув допущение софистов о том, что слово — это услов­ность, плод договоренности между собой, как обозначить предметы реального мира. Исходя из объективного существования окружаю­щей реальности он создал учение о
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   19


написать администратору сайта