И.С. Кон Кризис отцовства. Кризис отцовства как глобальная проблема
Скачать 24.89 Kb.
|
КРИЗИС ОТЦОВСТВА КАК ГЛОБАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА В последней трети ХХ века социологи и педагоги всего мира забили тревогу по поводу «кризиса отцовства». Безотцовщина, физическое отсутствие отца в семье, незначительность и бедность отцовских контактов с детьми по сравнению с материнскими, педагогическая некомпетентность отцов, их незаинтересованность и неспособность осуществлять воспитательные функции стали предметом массовых споров и научных дискуссий. На самом деле на ослабление или неэффективность отцовства жаловались и ветхозаветные пророки, и древние греки классического периода, и французские просветители, и русские писатели ХIХ в., например Достоевский. Но в конце ХХ в. проблема приобрела глобальный характер. Автор книги «Безотцовская Америка» Дэвид Бланкенхорн называет безотцовщину «самой разрушительной тенденцией нашего поколения» (Blankenhorn, 1995, с. 1). Отсутствие или слабость отцовского начала статистически связаны решительно со всеми социальными и психологическими патологиями — преступностью, насилием, наркотической и алкогольной зависимостью, плохой успеваемостью, самоубийствами и психическими расстройствами. Почти 80% американцев, ответивших на анкету Гэллапа в 1996 г., признали отцовство самой серьезной проблемой современности (National Center for Fathering, 1996). Ослабление института отцовства тревожит и политиков. Президент Клинтон в 2001 г. заявил о своей решимости «…сделать преданное, ответственное отцовство национальным приоритетом <…>. Наличие двоих преданных, активных родителей непосредственно способствует повышению школьной успеваемости, снижению наркозависимости, преступности и делинквентности, уменьшению эмоциональных и других поведенческих проблем, понижению риска злоупотребления, заброшенности и подростковых самоубийств. Исследовательские данные ясны: отцы многое значат в жизни своих детей. Любовь, внимание и забота ответственного отца не могут быть заменены ничем другим». Созданная Клинтоном организация Presidential Fatherhood Initiative была поддержана Джорджем Бушем, который ежегодно тратит на «поддержание ответственного отцовства» 300 миллионов долларов. В США и в Европе существует множество государственных и общественных организаций и фондов, специально посвященных проблемам отцовства. Однако в определении причин болезни политики и ученые радикально расходятся. Если одни авторы видят корень зла в слабости современных мужчин, уклоняющихся от ответственности за воспитание детей, то другие считают причиной кризиса «не оставление детей отцами, а политику, которая стимулирует матерей инициировать расторжение брака и развод» (Baskerville, 2004). Чтобы разобраться в этом вопросе, который для России еще более актуален, чем для Запада (злосчастное свойство русской ментальности — склонность рассматривать наши национальные проблемы так, будто все они уникальны и не имеют аналогов в мире), придется начать с уточнения вопросов и терминов. Слово «отцовство» (английское fatherhood) обозначает прежде всего социальный институт, систему прав, обязанностей, социальных ожиданий и требований, предъявляемых к мужчине как родителю и коренящихся в нормативной системе культуры, а также структуре и функциях семьи. Реальные отцовские практики, деятельность, связанная с выращиванием и воспитанием детей (английское fathering), значительно более текучи, изменчивы и разнообразны. Если изучение отцовства предполагает анализ социокультурных норм, чего общество ожидает от отца вообще, то изучение отцовских практик — это описаниеи анализтого, что фактически делают и чувствуют конкретные отцы. Столь же многозначны и прочие понятия. Знаменитая «проблема отцов и детей» в одном случае подразумевает взаимоотношенияпоколений, обладающих разным жизненным опытом, социальным положением и властными функциями, в другом — взаимодействие старших и младших, в третьем — отношения детей и родителей, независимо от пола тех и других, в четвертом — специфические особенности взаимоотношений между отцами и сыновьями и т. д. Жалобы на то, что дети не хотят (или не могут) повторять путь своих отцов и не следуют их добрым советам, универсальны. Их прекращение означало бы конец истории, превращение ее в простое повторение однажды пройденного. Возлагать ответственность за межпоколенные различия на нерадивых отцов так же наивно, как и на непослушных детей. Отцовство — одна из главных мужских идентичностей, а связанные с ним социально-педагогические практики — важный элемент структуры семьи и гендерного порядка. «Кризис отцовства», с одной стороны, аспект кризиса семьи (нестабильность брака, изменение критериев оценки его успешности, проблематичность распределения супружеских обязанностей в мире, где оба супруга работают), а с другой — кризиса маскулинности (ослабление привычной мужской гегемонии и связанное с этим изменение традиционных представлений о мужественности, конфликт между трудовыми и семейными обязанностями, превращение отцовства из обязательного в факультативное, появление новых отцовских практик и связанных с ними психологических проблем и т. д. и т. п.). То и другое преломляется в самосознании мужчины, его идентичности, с которой соотносится его самоуважение и частные самооценки: что нужно, чтобы стать отцом, каковы критерии отцовской эффективности, в чем современные мужчины видят плюсы и минусы отцовства и насколько оно важно для их субъективного благополучия? Чтобы разобраться в этом хитросплетении социокультурных и психологических процессов, нужна как добротная социальная статистика, отражающая не только динамику рождений, браков и разводов, но и количество времени, проводимого отцом с ребенком, так и многообразные нарративы, дневники и личные документы, раскрывающие субъективную ценность соответствующих отношений для каждого из участников. Такие исследования в мире только начинаются. В этой статье я хочу лишь обозначить наиболее общие тенденции развития и порождаемые ими проблемы, причем я буду рассматривать Россию не как самодовлеющий мир в себе, а как часть мировой цивилизации. ЧТО ОСЛАБЛЯЕТ ИНСТИТУТ ОТЦОВСТВА? Знаменитый американский антрополог Маргарет Мид однажды полуиронически заметила, что «отец — это биологическая необходимость, но социальная случайность». В отличие от материнства, предполагающего не только зачатие и рождение, но и выращивание потомства, отцовский вклад у многих биологических видов сводится к акту оплодотворения. У 95% видов млекопитающих отцы мало заботятся о своем потомстве. Даже у тех высших животных, у которых самцы участвуют в выращивании потомства, их функции сводятся к защите от внешних опасностей и, в большей или меньшей степени, жизнеобеспечению. Неоднозначно выглядит институт отцовства и в разных человеческих обществах. Биологическое отцовство и способность к нему всегда считались одним из главных признаков маскулинности. В архаических обществах высокая плодовитость считалась важным показателем «мужской силы». Могущественные мужчины, вожди и воины, спариваясь с множеством женщин, зачинали гораздо больше потомков, чем их менее удачливые соплеменники. Репродуктивный успех был результатом успешной конкуренции с другими мужчинами и ассоциировался с агрессивностью и воинскими доблестями (см. Гилмор, 2005). Юношей папуасского племени ава учат, что их обязанность — заниматься сексом и зачинать детей. У племени баруйя престиж мужчины увеличивается с рождением каждого нового ребенка, он «действительно» становится мужчиной, лишь став отцом по крайней мере четверых детей. Подобные представления существовали и во многих странах Европы. Даже там, где подвиги Дон Жуана высоко ценятся, задачей мужчины считаются не только бесчисленные любовные завоевания, но и деторождение. «Настоящий мужчина» на Сицилии и в Южной Испании — это «мужчина с большими яйцами». Но его потенция должна быть подтверждена. В Южной Италии только беременность жены может подтвердить мужественность ее супруга. Культ маскулинности в средиземноморских культурах подразумевает рождение детей, предпочтительно мальчиков. Честь мужчины в том, чтобы создать большую и сильную семью. Беспорядочные сексуальные приключения — всего лишь юношеское испытание, закладывающее основы для серьезной взрослой жизни. Бездетный супруг вызывает всеобщее презрение вне зависимости от того, насколько сексуально активно он вел себя до женитьбы. Вина за бесплодие возлагается на мужа, поскольку именно ему полагается зачинать и завершать любое дело. «Разве он мужчина?» — насмехаются соседи. Возникают оскорбительные слухи о его предположительных физиологических дефектах, про него говорят, что он сексуальный неумеха, что его гениталии «не работают». «Настоящий мужчина» не только зачинает детей, но и содержит их. Отсюда — высокие требования к его социальной успешности, предприимчивости и т. п. По словам Мид, «каждое известное общество прочно основывается на усвоенном мужчинами поведении — кормить детей и женщин». Но «это поведение, будучи результатом научения, а не врожденным, остается весьма хрупким и может довольно легко исчезнуть при социальных условиях, которые не способствуют его сохранению» (Мид, 2004, с.179, 181). Поскольку отцовство — необходимый компонент брачно-семейных отношений, его кризис ассоциируется прежде всего с ослаблением семьи. Говоря о безотцовщине, все ссылаются на демографическую статистику, согласно которой в большинстве индустриально развитых стран и абсолютное число, и удельный вес детей, воспитывающихся без отцов, под влиянием увеличения количества внебрачных рождений, разводов и распространения альтернативных форм брака неуклонно растет. Из доклада статистического департамента Еврокомиссии (Евростат), приуроченного к всемирному Дню семьи 15 мая 2006 г., явствует, что в 2004 г. в Евросоюзе число заключенных браков составило 4,8 на 1000 человек населения, а число разводов — 2,1. Доля внебрачных детей сильно разнится по странам. В Эстонии и Швеции она превышает 55%, а в Греции и на Кипре составляет всего лишь 4,9% и 3,3%, но общие тенденции сомнений не вызывают. Каждый третий ребенок в ЕС рождается вне брака. Сходные тенденции наблюдаются в США и в Канаде. Крупное канадское исследование, сравнившее данные о детях, рожденных в 1983—1984 и 1997—1998 гг., показало, что доля детей, рожденных в браке, упала с 85% до 69%; все больше канадцев предпочитают законному браку незарегистрованный союз: доля детей, рожденных в таких парах, выросла с 9% до 22%, а у одиноких матерей — с 6% до 10%. Российские показатели брачности, разводимости и внебрачных рождений примерно те же, что и в странах Европы. Если раньше уровень безбрачия был традиционно низок (5—7%), то теперь люди все чаще выбирают свободный союз. Сегодня почти 30% российских матерей при рождении ребенка не состоят в зарегистрированном браке. В 2002 г. 54% всех родившихся в России детей были зачаты, а 29% и рождены вне брака; 14% из них были зарегистрированы формально неженатыми родителями и 15% — одинокими матерями. Особенно велика доля внебрачных зачатий первенцев и в младших возрастных группах (см. Вовк, 2005; Tolts, Antonova, Andreev, 2006). Ослабление брака и семьи всюду вызывает озабоченность. Когда в 1990 г. население 43 стран спрашивали, какая сфера жизни для них самая важная, на первое место — 83% всех ответов — вышла семья. За последние три десятилетия почти во всех странах выросло число людей, согласных с тем, что «для счастливого детства ребенок нуждается в доме, где есть и отец и мать» (Inglehart, 1997). В рамках большого европейского проекта (с 1999-го по 2003 г. было опрошено более 34 тысяч женщин и мужчин от 18 до 75 лет из 14 стран) большинство респондентов выразили тревогу по поводу ослабления семьи. К росту разводимости отрицательно относятся 79%, к снижению рождаемости — 75%, к растущему числу одиноких родителей — 75%, к увеличению количества одиноких людей — 61%, к бездетным парам — 60% опрошенных. Для большинства опрошенных наиболее привлекательным остается совместное проживание пары с детьми (Нравятся ли европейцам современные демографические тенденции, 2006). Вместе с тем люди, лично сталкивающиеся с проблемами, не склонны паниковать по этому поводу. Некоторые проблемы, которые еще недавно казались неразрешимыми, например, неравенство «законного» брака и фактического незарегистрированного партнерства, свою остроту отчасти утратили. Называть всех растущих в таких союзах детей «безотцовщиной» было бы сильным преувеличением. «Кризис отцовства» коренится не только в семье. У современных мужчин заметно ослабла как способность, так и мотивация к деторождению. Первое связано прежде всего с экологическими, а второе — с социальными и психологическими факторами. В результате эмансипации сексуальности от репродукции символическим показателем «мужской силы» давно уже стало не количество произведенных на свет детей, а сама по себе сексуальная активность. В ситуациях, когда деторождение было выгодно мужчинам или хотя бы не сопряжено с личной ответственностью (например, при изнасиловании вражеских женщин во время войн или при связях с проститутками), эти факторы не различались, но в повседневной жизни, как в браке, так и вне его, мужчина привык заботиться о том, как удовлетворить свои сексуальные потребности, не становясь отцом. Появление в конце ХХ в. женской гормональной контрацепции позволило мужчинам переложить эти заботы на плечи самих женщин. Но это дало женщинам дополнительную власть: сегодня сексуально образованная женщина может принять важнейшее репродуктивное решение без согласия и даже без ведома своего партнера, что порождает целый ряд сложных моральных и юридических вопросов, связанных с определением отцовства. Благодаря возможности генетического определения отцовства многие мужчины (по данным разных исследователей, цифры варьируют от 1 до 30%) обнаруживают, что воспитываемые ими дети на самом деле зачаты не ими. Средняя цифра, по подсчетам Джона Мура, составляет 3,7%, так что почти каждый 25-й ребенок появляется на свет не от того мужчины, который считается его отцом. Это еще один источник мужской неуверенности. Получается, что детей не обязательно иметь, трудно содержать, легко потерять, и в придачу они могут оказаться чужими. Ослабление родительской мотивации, характерное не только для мужчин, но и для женщин, неравномерно в разных странах. В среднем по Европе не хотят иметь детей меньше 10% опрошенных, но в Западной Европе (Германии, Нидерландах и Бельгии) их доля существенно выше. В России с суждениями, что «долг каждой женщины — стать матерью» и «долг каждого мужчины — растить детей», сегодня гораздо чаще соглашаются представители старших, нежели младших поколений (Гурко, 2000). Характерная тенденция постиндустриального общества — увеличение числа холостяков и легитимация их социального статуса. B традиционном обществе вступление в брак было обязательным компонентом мужской идентичности. В русской деревне крестьянский парень, сколько бы ему ни было лет, до брака никем всерьез не принимался: «Холостой — что бешеный», «Холостой — полчеловека». Он — не «мужик», а «малый», находящийся в подчинении у старших. Он не имеет права голоса ни в семье («не думает семейную думу»), ни на крестьянском сходе. Полноправным «мужиком» он становится только после женитьбы. Сегодня брак, как и деторождение, — дело свободного выбора. В 1977 г. холостыми были 63,7% американцев от 20 до 24 лет, а в 1994-м — 81%; среди 25—29-летних мужчин доля холостых за эти годы почти удвоилась, с 26 до 50% (Chudacoff, 1999, c. 268). Отчасти это объясняется повышением среднего возраста вступления в брак, а отчасти — увеличением числа незарегистрированных партнерств. Посетители Петербургского клуба холостяков подчеркивают, что они — не принципиальные одиночки, придерживающиеся мнения «все бабы дуры», а, наоборот, любвеобильные существа, желающие поделиться своими мыслями, знаниями и чувствами с как можно более большим количеством людей. Организаторы первого российского сайта для холостяков www.holost.ru называют свое детище не иначе как «свободолюбивый и свободновлюбчивый портал», созданный для мужчин, «которые умеют получать удовлетворение и от своего одиночества, и от предоставляющихся по этой причине безграничных возможностей, и экспериментов со всеми известными стимулирующими разум, характер и самодовольство веществами, а самое главное, для тех, кто не гнушается беспринципной безнаказанности за все, содеянное с самим собой и своими временными спутниками, в чьих глазах зачастую читается лишь зависть и желание быть таким же». Для этих мужчин холостячество — не временный социально-возрастной статус, а равноправная мужская идентичность, с собственным стилем жизни и системой ценностей, в которой дети, увы, не прописаны. |