Курс молодого бойца. Курс молодого бойца
 Скачать 48.68 Kb.
|
|
Насмеши прапорщика Если у тебя чего-то нет, скажи об этом прапорщику, насмеши его. Материально наша обалденная элитарная престижность не ощущалась от слова никак. Сколько потом я ездил по войсковым частям, нигде не видел, чтобы кормили настолько отвратно. Или свалявшаяся перловка, или макаронные рожки, такие склизкие, что их сравнивали с опарышами. Располагались мы по четыре человека за столом, столовые приборы там металлические, все нормально. На стол ставилась миска якобы с мясом, где в каком-то машинном масле плавали куски неопределённого происхождения, часто со щетиной. Шрам на моей руке – это я порезал, когда таскал австралийские туши то ли кенгуру, то ли баранов – ещё с пятидесятых годов, из госрезерва, которыми нас кормили. Тайна, что это было за мясо такое, так и осталась до конца не раскрыта. По воскресеньям нам давали варёные яйца, в воскресенье их выходило больше, поскольку ты ел ещё и яйца, предназначенные для боевого товарища, судьбой закинутого в увольнение. По самым большим праздникам давали котлеты – вкусные вполне, но настолько редкие – мы в ресторан «Пекин» чаще ходили. Спасением были чипок – так называли буфет, где брали яйцо майонезом или просто яйцо сырое, выливая его в стакан и размешивая с кусками хлеба. Там ещё были шикарные эклеры. Правда, это стоило денег, получали мы тогда по семь рублей в месяц, на старших курсах по пятнадцать. Но на столовке нашей долго не протянешь. Так что тратили деньги на еду. Объяснялось это безобразие со жратвой просто. Зампотылу был армянин-полковник в шапке-аэродроме и очень богатый. Прапорщики наши – это отдельная песня. Они как мыши опустошали вещевые склады. Куда они девали эти сапоги простыни – просто непонятно. Закончилось всё это дело для них кисло. Схема была такая. Разворовываешь свой склад. Когда ревизия, звонишь такому же прапорщику из Академии Фрунзе и из других Академий и заводишь с их складов имущество, чтобы отчитаться перед комиссией. Когда в Академии проверка – помогаешь им тем же. Особисты, видимо, прочухали это, и были организованы одновременные встречные проверки во всех академиях. С последующими уголовными делами. Наш полковник, военный историк, человек потрясающего чувства юмора и язвительности, помню, поймал прапорщика, тащившего домой украденный шмат мяса, и гордо конвоировал его по институту. Впрочем, сапоги яловые нам давали, обмундирование тоже, так что страждущими мы не выглядели. Только первые два курса воровали друг у друга хлястики для шинели. Стоит одному хлястику пропасть, как все начинают снимать их у соседей, потому как без хлястика нельзя – нарушение формы одежды. Интересно, у нас были некие маркеры, кроме курсовок на рукаве отмечающие срок службы. Распущенные ремни, как у дембелей в армии, были не приняты, хотя на первом курсе все ходили затянутые, потом ослабляли ремни, но не до безобразия. А вот сумки – это другое дело. Для тетрадей и учебников нам выдавали клеёнчатые сержантские сумки. В них мало что влезало, и были они страшненькие. Но командиры следили, чтобы ходили именно с ними. На втором курсе нам начали позволять менять их на кожаные офицерские. А родители у многих были офицеры, поэтому и отдавали им. Но это было ещё так, шуточки. Настоящий престиж начинался с четвёртого курса, а у "переводов " - со второго-третьего. Когда начинали таскать дипломаты. Обычные портфели не котировались. Вот дипломат – это да. Тогда в ходу были индийские «Вип» - стоили дорого, да ещё и дефицитные, но мы доставали, и сразу переходили в категорию людей серьёзных. Но за «переводами» нам было не угнаться. Они во время заграничных практик накупят таких дипломатов, которых в России и не видывали – с отливом, роскошными замками. Это было как бы обозначение – кто есть кто. Мы завидовали. Но без злобы. Ещё один заскок был – но это уже на пятом курсе. Поскольку институт был старше по статусу, чем обычное военное училище, давал академическое образование, то нас страшно бесило, что мы как обычные люди вынуждены носить синие поплавки военных училищ. Как-то там по статусу могли таскать белые академические поплавки, но нам их никто не давал. И перед выпуском прапорщики развернули торговлю ими. То ли десятку стоил, то ли типа того. Но в войска уехали на какие-то там синие поплавковые «дубы», а «академики». Кстати, на местах эта пыль в глаза действовала, не раз слышал – такой молодой, а уже академию закончил. Потому что поступление в Академию было мечта для строевого офицера, а тут лейтенант – и уже оттуда. Завидно же! Общага На четвёртом курсе нам объявили, что мы теперь взрослые люди. Мы оставили казарму и переехали в общагу - такое многоэтажное здание на территории института, где были комнаты на два-четыре человека и один санузел на две комнаты. Ну, роскошь просто нереальная. Переводчики её давным-давно прозвали «Хилтоном». Ещё более приятным выглядело то, что нам, кто по полгода без увольнительных сидел и города не видел, разрешили ночевать дома. В девять, после сампо – самоподготовки, уезжаешь. И приезжаешь к восьми утра. Ну, шикарно же. На метро покатаешься, где люди ходят не в форме. Себя покажешь, такого красивого. Правда, счастье это было москвичам. И ещё женатиками. На третьем курсе все начали жениться обрастать тёщами и детьми. И даже появился женсовет, женкомитет какой-то – и там курсанты наши собрались такие юркие, настырные, все время чего-то там требовали, чем раздражали всех. Но была одна заковырка. Домой не отпускали двоечников и залётчиков. То есть схватил пару, не пробежал лыжню на время – гуд бай родной дом. Сиди в Хилтоне. А так как у меня постоянно что-то там не срасталось, то постоянно я и зависал. Через некоторое время такой жизни становится уже вообще до фонаря, что там на воле происходит. Ну не отпустили в воскресенье в увал, сидишь, жрёшь за весь курс масло, яйца и ещё что дадут, в кино сходишь – лепота. Комсомольцы Это была отдельная каста. По традиции лучше всего распределялись по окончании института активисты комсомольцы и отличники. У комсомольцев шансов было больше, кто там за курс или факультет отвечал, и туда лезли не самые преданные делу партии, а самые ушлые. И выплывали они наверх, часто портя жизнь окружающим, кого-то в чем-то изобличая и комсомольски карая. У нас как-то эти внесудебные комсомольские расправы над неугодными не практиковались. Но все же пострадавший у нас был – выпихнули из комсомола и из института уже на четвёртом курсе. Лева – двухметровый толстенный детина с наивным улыбающимся лицом, профессиональный залётчик. Конечно, заскоки у него были – грешков было немало, ему все вспомнили, в том числе и прослушивание в комнате эмигрантских песен. Я и ещё пара человек голосовали против того, чтобы до его покарать, но в лучших традициях перестроечной истерики (ещё до перестройки) все так накрутили друг друга, что вполне искренне избавились от врага. Тогда я понял, что при желании даже самый терпимый коллектив можно накрутить на что угодно. Были и профессиональные стукачи. Курсантам, без пяти минут офицерам, по Москве запрещалось ходить в гражданской одежде. По уставу ты всегда должен быть в форме. Но помимо того, что обустраивать личные дела в таком виде не всегда удобно, а тут ещё комендатура. Мы сами ходили в комендантские наряды по городу и прекрасно знали, что у старшего патруля одна задача – записать как можно больше народу за нарушение формы одежды, иначе ему самому будут неприятности за бездействие. Поэтому попадание на глаза патрулю означало, что тебя как столб осмотрят и обязательно докопаются. Запишут замечание, а потом из комендатуры в институт бумага с твоим именем – и сиди месяц без увольнений. А патрулей тогда много было, чуть ли не на каждой станции. И не пройдёшь мимо. Эти гонки с патрулями стали народным спортом. Наиболее отвязанные наши парни с ними просто дрались. Были такие молотобойцы, которые отбивались боксёрскими ударами от патруля и перемахивали через забор института ласточкой. Интересно, но последствий это не имело, забор патрули предпочитали не пересекать, а оружия пристрелить негодяя у них не было – в Москве у патрульных были только штык ножи. В общем, понятно, при таких раскладах все переодевались в гражданку. Для этого в окрестных домах снимали квартиры – ну ещё кого привести, чайку попить. Скидывались, получалось недорого. И вот перед распределением такая сволочь из комсомольского комитета на комсомольском собрании института выступает и открытым текстом: - Многие курсанты ходят по городу в гражданке. И закатывает глаза – более ужасного в жизни ничего не видел. - И гражданку они хранят на съёмных квартирах. Заложил так заложил. После этого какие-то рейды организовали, чтобы эти хаты вычислить. И вся малина закончилась. Вообще, такие псведопринципиальные комсомольцы и догробили СССР. Это такая каста приспособленцев, лишённая какой-то морали и чувства локтя, но держащая нос по ветру. Они быстро перекрасились из комсомольцев в либералов и продолжают нас терзать под новыми лозунгами... Иностранцы Был факультет иностранцев – готовили юристов для военных структур всего нашего дружеского мира. Это вообще люди были забавные. Монголы присылали угрюмых, с пытливыми глазами офицеров, которые ни с кем не откровенничали, жили своей жизнью, ничего обычно не нарушали и держались строго. Кубинцы – их все любили. Курсанты – подвижные, весёлые, спортивные. На Кубе особое внимание уделяется до сих пор спорту и здоровью, и мы наглядно видели, как это происходит. Все были гимнастами. Карате тогда было запрещено в СССР, а на Кубе чуть ли не обязательно, и они устраивали спарринги. Правда, у нас рукопашку преподавал избранным знаменитый Тадеуш Касьянов, а стиль у него жёсткий. И наши каратисты говорили, что ударная техника у кубинцев никакая, это был больше балет, чем драка. Но выглядело красиво. Учились они очень напряжённо. Не знаю, правда или нет, но поговаривали, что неуспевающих вполне могли отозвать на Родину и там отдать под трибунал за то, что нерадиво расходуют государственные деньги и позорят перед старшим братом Остров Свободы. Кто его знает. Но по ним удрученности заметно не было. Люди очень позитивные были, и общались в рамках дозволенного с ними с удовольствием. Отдельная песня – афганцы. Они проявляли потрясающие способности в освоении русского языка. Буквально через пару месяцев они уже вполне свободно лепетали по-русски. На этом их учёба заканчивалась - они уходили в фарцовку. Постижение премудростей юриспруденции их не интересовало вообще. Тогда в СССР дублёнки стоили по тысяче рублей при зарплате в сто пятьдесят, и тех не было. А в Афгане этих дублёнок завались. Вот они их и возили сюда, продавали, а туда увозили то, чего там нет – часы, калоши, утюги, примусы, всякую ерунду, которая у нас за товар не считалась, а там ценилась сильно. Восторг восточного человека – торговля. Остальное суета… Практика За четыре года службы привыкли, что мы никто – бесплатная рабочая сила на кухне и караульные, иногда почитывающие учебники по юриспруденции. Ты солдат, чья голова забита всякими ненужностями типа уголовного процесса и криминалистики, но употребить, куда многочисленные знания, не совсем понятно. Притом было полное ощущение, что так будет веки вечные. Горы сотрутся и моря высохнут, а мы все будем ходить в караулы и на кухню… И тут практика – сначала следственная, потом прокурорско-судебная. И вот ты попадаешь в совершенно другое качество. Тебя объявляют приказом и.о. следователя, выдают прокурорское удостоверение, по которому к тебе ни один патруль докопаться не может, поскольку особый статус. И ты из чёрного раба превращаешься в белого пока ещё не господина, но так – господинчика. Офицеры, которые тебя гоняли, что ты честь не так отдаёшь, не так свистишь, не так голос подаёшь, уже смотрят с опаской – а что ты, сволочь такая, накопаешь в его части и лично на него. Конечно, он может тебе попенять, что ботинок не чищен, но сделать ничего не может без риска превышения полномочий. Красота! И тут выясняется, что голова у тебя забита вполне востребованными знаниями. И учили тебя неплохо. В первый же день работы следователем я расколол взяткодателя, которого безуспешно колола вся прокуратура. Включая зампрокурора. Мы с ним поплакались друг у друга на груди, и он со словами «Далеко пойдёшь, курсант» выдал мне явку с повинной, кому и за что давал взятки. Там командир автомобильной роты ВВ умудрился организовать небольшой гешефт – вместе с гаишниками от своей части сделал несколько сот левых водительских удостоверений за две сотни рублей всем желающим, кто по-другому сделать не мог – там попадались и увечные, и один дальтоник, который тут же врезался на светофоре. Вызывали мы на допрос даже секретаря райкома, что по тем временам было вообще чем-то невероятным. В общем, поняли мы, что учили нас не зря. Что мы кое-что можем. И что у нас есть реальная власть от имени государства. Не то, чтобы нас сильно тянуло к власти, но всё же у курсантика, который ещё вчера выгребал пищевые отходы, от этого голова кружилась сладостно. Потом прокурорская практика – там вообще ты король, потому что при должных усилиях можешь так напроверять, что все командиры вылетят. Ну, в каком-то стройбате я и накопал им несколько палок – мордобития там и прочее, командир чуть не плакал, умоляя – забудем. А я – у меня старший есть, пусть он и принимает решение. В общем, самолюбие своё мы приподняли нормально. И работать научились немножко на практике, а не в теории. Интересной была практика в трибунале в Северо-Кавказском военном округе в Ростове. Там впервые увидел дела тридцатых годов, троек, приговоры времён войны, которыми были завалены все архивы. «А ещё он говорил, что немецкий шнапс лучше. Штрафная рота». Много интересных дел трибунал рассматривал. Так, тогда приговорили к расстрелу офицера КГБ. Он при зарплате триста рублей набрал около миллиона рублей взяток со священников, которых курировал – без его ведома ни один перевод в новый приход не мог состояться. А денег тогда уже в церкви было достаточно. С практики мы приехали – и опять к нарядам, караулам и в столовку. В общем, опять выяснилось, что ты вовсе и не белый человек, а снова негритёнок. И можешь только первокурсникам втирать о своей нереальной крутости - они на тебя смотрят с уважением, поскольку ты был на следственной практике, а они даже не знают, доживут ли до неё. Распределение Распределение это было шоу. Судьями трибуналов назначали с двадцати пяти лет, а мы были в основном младше, поэтому нас сначала отправляли начальниками канцелярий. В трибунале всегда считалась работа солидная. Во-первых, трибуналов меньше, чем прокуратур, и они обычно в больших городах, а не в каких-то глухих деревнях. Во-вторых, судьи получали больше. В третьих работа гораздо спокойнее. В четвертых, была возможность уехать в загранку – в группу войск. Поэтому трибунал всегда выбирал лучших, отличников, зная, что они согласятся на это. У нас курс был каким-то двинутым по фазе. Мы наслушались лекций по криминалистике, насмотрелись на профессора Кондратьева в Сербском. И нам всем вдруг сразу захотелось примерить на себя фраки непримиримых борцов с уголовной преступностью, которым суждено изменить мир. В результате в трибуналы вообще все идти отказались. И ихние кадровики чуть не плача умоляли идти к ним – для них это был абсурд. Но кое-как упаковались. Несколько человек улетели в юридическую службу – юрисконсультами. По-моему кто-то даже попал военным адвокатом – такая ерунда была в группах войск, где гражданского адвоката взять неоткуда. Но основная масса - это рабочий класс, следователи прокуратуры. И вопрос главный – кто куда поедет? Самый блатной, естественно, Московский округ. Он был зарезервирован для детей и внуков. Все расписано, и можно не надеяться и не стремиться. С первого курса нам говорили – кто лучше учится, тот лучше распределится. Может, когда так и было. Но во время нашего выпуска прокурор Среднеазиатского округа накатал гневную бумагу в ГВП, что ему присылают из института одних двоечников – так и было, туда отправляли залётчиков. Поэтому всех наших отличников взяли и запихали в Киргизию и Казахстан. Мой друг уехал в Киргизию и несколько лет обслуживал всю Республику, не вылезая из самолётов и поездов. Забайкальский военный округ, который переводили, как забудь вернуться обратно. Льготной зоной они не считался, в отличие от Северов, и служить там могли десятилетиями, перемещаясь из каких-то там деревень в Монголию и обратно. Его тоже решили разбавить отличниками. Помню, один из наших крансодипломников, умница, отличник, с каменным лицом выслушивает приговор кадровика: - В Лесогорск ЗАБВО едете. Да, климат там тяжёлый. Оперативная обстановка сложная. Квартир нет. С едой туго. Но вы не бойтесь, лет через десять мы вас заменим. Парень не выдержал и процедил: - Да пошёл ты на … Кстати, теперь он зам начальника военно-следственного управления по Москве, так что у него заслуженно все сложилось отлично, человек сделал себя сам своим умом и трудолюбием. Я попросился в Закавказье – там тепло и города большие. Меня туда и направили. Как раз приказ был – кавказцев туда не направлять. В развитие этого приказа все кавказцы вместе со мной туда и поехали – у них у всех обстоятельства были исключительные... Военные юристы Ну а что теперь с моим родным ВУЗом. Недавно проезжал мимо него, и меня поразило, насколько же он маленький. Для меня это был целый мир, а сейчас сего лишь небольшая площадь. И невзрачно как-то. Шикарный забор чугунный с пиками, на которых самовольщики боялись пронзёнными повиснуть и куда мы вешали стащенный с кабинета криминалистки манекен в военной форме, который дежурные принимали за обнаглевшего курсанта-самовольщика – сейчас там унылая бетонная ограда. «Хилтон» снесли, на его месте с теперь жилой дом со стеклянными окнами. Всё как-то не так. Или это старческое брюзжание? Перемены тряхнули наш институт сильно. Когда напасть и мор навалились на нашу страну, какое-то болезненное мироощущение проникло и туда. Девяностые стали переломом. Пошло разложение. Шустрые курсантики упёрли несколько ящиков с автоматами – воришек поймали, автоматы вернули, но после этого огнестрельное оружие из института вывели и караулы кончились. В Хилтоне юристы старшекурсники со знанием дела уже начали влезать в какие-то юридические аферы, там все время изымали то наркотики, то большие суммы денег. Апофеозом стала история с гей-бригадой. Один из руководителей крупнейшей госкорпорации задвинул в институт с глаз подальше сына-гомосека. Но тот и там не пропал. Нашёл таких же - откуда, леший их забери, при нас таких не водилось вообще ним в каком виде! Создал из них шарашку для оказания интимуслуг. И развозил их по гей-клубам – говорят, хорошо зарабатывали. Но и это пережили. Сегодня это единый Военный Университет. Туда собрали всех – теперь там и экономисты, и журналисты, и ещё Бог знает кто. Даже дирижёров готовят. Несколько военных училищ, в том числе Львовское политическое, влили. Как и все образовательные реформы прошло все бестолково, глупо и вредоносно, зато современно и эффективно. Теперь есть там платные отделения, как у людей, специальности вместо понятных юрист-правовед стали называться так, что язык сломаешь, но так и не поймёшь, о чем речь идёт. Большую часть профессорско-преподавательского состава растеряли. Уровень преподавания начал обрушиваться. Былая респектабельность, традиции – и ВКИМО, и других вузов, вошедших в Университет, растворились, будто и не было, вместе с нашим фирменным куражом и самомнением. Но худо-бедно доколдыбали до наших времён. Это уже хорошо – не все ВУЗы военные выжили. А сейчас существование военно-юридического факультета под вопросом. Судьи военные вообще лишились погон. У прокурорских и следкомитета свои ВУЗы. Юридическая служба в Минобороны усохшая и народу много не поглотит. Дознаватели военной полиции? С ними вообще пока ничего не ясно. И кого будет готовить наш ВУЗ? Вопрос ставится об уничтожении военно-юридической специализации, и это будет очередная катастрофа. Потому что у нас была прекрасная школа военно-юридического образования, которое само по себе достаточно специфично и отличается от обычного гражданского. У нас были научные школы. Военная администрация, уголовное право – все это сильно специфичные сферы, которые требуют отдельного подхода. Ну и традиции. Из нас, оболтусов, делали государственных людей. Тех, кто ныне занимает ведущие позиции во всех ветвях власти. Мы были надёжой и опорой государства. Готовы были хоть в Ирак, хоть в Чечню, хоть к чёрту в пасть. В нас вдалбливали, что государство это все, а собственный карман – ничего, и многие, не все, конечною впитали это и приняли как единственно возможное в этой жизни. Равно нельзя сбрасывать со счетов и уникальную школу военного перевода. Тоже сфера настолько специфичная, что требует особого подхода особых специалистов. Этот тоже люди востребованные и государству необходимые. Надеюсь, не я один это понимаю. Мы праздновали в прошлом году тридцатилетие выпуска. Многих уже нет в живых. Многие стали большими начальниками, нефтяными олигархами, или тихими пенсионерами. Годы пролетели быстро. И со слезами на глаза я благодарил судьбу за то, что завалился на экзаменах в МГУ и таким образом попал во ВКИМО, мой родной ВУЗ с родными мне людьми. |