курсовая нозанин 12. Курсовая работа этническая и гражданская идентичность личности соотношения феноменов направление образования
 Скачать 59.57 Kb.
|
|
3. Применение неформализованных методов в изучении «феномена» социальной идентичности. Метод интервью-гайд. Концепт социальной идентичности обладает существенными возможностями, позволяющими предсказывать и интерпретировать различного рода социальные связи и взаимоотношения индивидов друг с другом. Это отражается уже в самой дефиниции понятия социальная идентичность, а именно как «определение личности в терминах групповых атрибутов, которые возникают из идентификации с группой для того, чтобы описать или определить самого себя», либо как «связующий процесс между коллективным феноменом, индивидуальными социальными когнициями и поведением». Дискуссия в связи с изучением феномена социальной идентичности возникает при выборе адекватных форм измерения данного явления. Формализованные методики — ограничивают привлечение понятий и суждений об идентичности из эмпирического опыта самих людей, но позволяют верифицировать данные статистическими методами. Качественные или полуформализованные методы позволяют выявлять субъективный категориальный аппарат респондента, но не предлагают какой-либо логически-стройной модели его интерпретации. Поэтому проблема адекватных методов в исследовании социальной идентичности остается открытой В предлагаемой работе рассматривается возможность применениянеформализованных методов в изучении «феномена» социальной идентичности. В качестве примера хочется привести исследование, проводимое в г. Краснодаре в середине 90-х г. Они использовали «мягкий метод», а именно интервью-гайд, который позволил бы получить представление о пространстве групповых отношений в дискурсе респондента о субъективной идентификации (МЫ-идентичность) и противопоставлении с группой (ОНИ-идентичность). Методом полустандартизированного интервью было опрошено 13 респондентов, в качестве которых выступили русские мигранты, переехавшие из бывших советских республик не территорию Краснодарского края в середине 90-х и в настоящее время, и инвалиды, проживающие в городе Краснодаре. Основной круг вопросов, который предполагалось решить, применяя технику интервью сводился к тому, чтобы: выявить совокупность различного рода субъективных суждений, представлений респондента о социальном пространстве «своих – не своих» групп. Далее, на основании полученных высказываний описать проявленные стратегии конструирования пространство групповых взаимоотношений7. Логика работы с нарративами интервью была следующая: Первым шагом явилось вычленение из текста номинаций идентификационного МЫ-ОНИ пространства и элементарное деление указанных номинаций по одному единственному основанию – размер группы. Так как все используемые МЫ-ОНИ номинации так или иначе отражают социальные общности и группы, то шкалой деления является переменная малые/большие группы, рассматриваемые в рамках социально-психологического подхода. Применяя указанную переменную к идентификационным парам мы получили три основных «сценария» конструирования идентификационного пространства МЫ-ОНИ: - МЫ-малая – ОНИ-большая группа - МЫ-малая – ОНИ-малая группа - МЫ-большая — ОНИ-большая группа (Таб. 3.1*) Таблица 3.1*
Вводимые сценарии МЫ-малая – ОНИ-малая; МЫ-малая – ОНИ-большая; МЫ-большая – ОНИ-большая представляют собой простое разграничение основных, названных респондентом номинаций социальной идентичности. Но так как мы рассматриваем пространство МЫ-ОНИ взаимоотношений, поэтому нам необходимо диагностировать качество границы между этими группами. Такую диагностику невозможно провести опираясь только лишь на социально-психологическое различение групп по размеру, поэтому мы применили типологическую модель социальных отношений, предложенную Фердинандом Теннисом. Теннис, обозначив два крайних типа социальной связанности, в научной традиции известные как Gemeinschaft (общностная, традиционная)/Gesellschaft (общественная, современная), тем самым установил идеальные логические пределы или стандарты сравнения, с помощью которых осмысляются процессы изменения в социальных взаимоотношениях индивидов, а также более крупные сдвиги в социальных системах8. В данной работе указанная типология применима для диагностики преобладающего типа социальной связи и склонности к толерантному/не толерантному взаимодействию. Несмотря на то, что подобная типология опирается на очень широкие обобщения и в силу этой широты остается относительно неопределенной, «рыхлой», тем не менее, она создает контекст объяснения или согласования со всей схемой. Такого рода социологические типы, ориентированные на поиск наиболее общего и повторяющегося, в силу абстрактности своего содержания оказываются применимыми к различным эмпирическим случаям. Анализ интервью: пространство групповых МЫ-ОНИ взаимоотношений Соотнося теоретические постулаты, выдвинутые Теннисом для характеристики каждого из обозначенных им типов и их эмпирические референты, которые были выявлены в дискурсе респондентов в форме соответствующих языковых конструкций, мы получили следующие результаты. Были проявлены несколько случаев с проницаемой, открытой границей между группами и несколько случаев, соответственно с непроницаемой, закрытой границей. Основные эмпирические импликации следующие: 1) Для ряда случаев граница между группами в пространстве МЫ-ОНИ может быть открытой, прозрачной при определенных условиях. Во-первых, если пространство МЫ-ОНИ групп существует в рамках единого Gemeinschaft-го целого. Тогда группы «своих – не своих» воспринимаются не как противопоставляемые категории, но как различные (в связи с появлением Gesellshaft-х ресурсов: статус, богатство, власть) в рамках этого единого сообщества. (Например, когда респондент указывает на то, что другие – это часть «своих», но различающиеся по соответствующим критериям). В этом случае восприятие идентификационного пространства единым реальным или символическим социальным целым нейтрализует возможную поляризацию групп. В дискурсе респондента также фиксируется возможность взаимо-перехода между группами, готовность принимать «других» в свою собственную группу и выстраивать сотруднические отношения. Во-вторых, проницаемость границ возможна, в случае, если между группами существует различие, например МЫ-малая – ОНИ-большая, но диагностируя границу в указанном пространстве, обращаясь к дискурсу респондента обнаруживается, что обе группы конструируются при помощи схожих Gemeinschaft параметров. Это может означать, что пространство групповых отношений воспринимается неразрывным. То есть ОНИ – это своего рода проекция МЫ, но при определенных условиях «если…то», ив неопределенном будущем. Здесь также предполагается возможность перехода из одной группы в другую и, соответственно, если граница транспарентна, то напряженность между группами минимизирована. В-третьих, граница между группами может быть выстроена внешне, например, разница в географическом положении, но при мысленном конструировании обладать свойством транзитивности, то есть переноса социальных характеристик и основанных на них отношений со «своей» группы на «чужую» и наоборот. Тенденция к открытости границы не обнаруживает связанности с преобладанием Gemeinschaft либо Gesellschaft-го конструирования: и та и другая стратегия групповых отношений допускает существование транспарентной границы между группами МЫ и ОНИ. 2) Для ряда случаев граница в пространстве групповых отношений МЫ-ОНИ может быть закрытой. Такого рода стратегия возможна в результате нескольких следствий: Во-первых, если «другая» группа воспринимается как враждебная, инородная. Такая стратегия аналогична описанной Теннисом Gemeinschaft-Gesellschaft-ной форме социальных отношений. Здесь граница четко отделяется – это «свои», а это «чужие», которые могут соприкасаться, даже в определенной мере влиять на «своих», но никогда не стать частью МЫ-единства. МЫ и ОНИ это два сообщества, которые в силу определенных обстоятельств вынуждены сосуществовать в пространстве социальных отношений, сохраняя постоянную дистанцию. Такого рода идентификационная стратегия — наиболее конфликтная в смысле взаимодействия людей, так как не допускает или минимизирует какие-либо контакты вообще, ибо последние – могут привести к жесткому противостоянию групп. Такого рода стратегия конструирования пространства отношений может обострять напряженность в большом обществе. Во-вторых, закрытость границы может быть обусловлена симметричным, «зеркальным» прямым противопоставлением, которое становится возможным в результате антиномичного восприятия пространства социальных отношений. Но в отличии от первого описанного случая, такого рода стратегия конструирования не предполагает «жесткого» противостояния, «латентного» конфликта, так как обе группы: и МЫ и ОНИ взаимообусловлены друг другом и существование одной возможно только при условии появления или наличия другой. Антиномия в этом случае не преодолима, то есть граница остается не проницаема, поскольку и МЫ и ОНИ – являются полярными сторонами, зеркальным отображением друг друга, и возможность перехода, то есть открытость может означать нивелирование самой группы. Группы в этом случае взаимообусловлены, соответственно, ликвидация одной группы влечет за собой исчезновение противоположной. Предлагаемый подход в изучении феномена социальной идентичности ориентирован на диагностику границы в пространстве МЫ-ОНИ взаимоотношений; возможности/не возможности взаимодействия между группами; а также фиксации преобладающих параметров и механизмов идентификации и противопоставления с группой/общностью. Это, в свою очередь, что позволяет выявлять случаи конфликтных, нетерпимых форм взаимодействия групп и наоборот, отмечать те случаи, в которых напряженная ситуация между группами минимизирована или не возможна. Предпринятая попытка использования качественной методологии позволяет расширить представление о способах конструирования пространства отношений между людьми и выявить формы репрезентации собственной социальной идентичности в рамках дискурса респондентов. Такой подход в изучении феномена социальной идентичности способствует диагностике возможности/не возможности взаимодействия между группами; а также фиксации преобладающих параметров и механизмов идентификации и противопоставления с группой/общностью, что позволяет выявлять случаи конфликтных, нетерпимых форм взаимодействия групп и наоборот отмечать те случаи, в которых напряженная ситуация между группами минимизирована или не возможна. 4. Этническая идентичность В мировой науке существует несколько объяснительных концепций этнического возрождения второй половины ХХ века. Разные социологические школы объясняют рост этнической идентичности: а) реакцией отставших в развитии народов на порождающую этнокультурное разделение труда экономическую и технологическую экспансию народов более развитых; б) мировой социальной конкуренцией, в результате которой интенсифицируется внутриэтническое взаимодействие несмотря на унификацию материальной и духовной культуры; в) повышением влияния больших социальных групп в экономике и политике и облегчением процессов их сплочения благодаря средствам массовой коммуникации. При этом утверждается, что именно этнические общности оказываются в более выгодном положении, чем другие большие группы, например классы. Мы не будем анализировать достоинства и недостатки этих социологических концепций, так как в любой из них, как справедливо отмечает этносоциолог А.А. Сусоколов, этнос рассматривается как группа, призванная обеспечивать экономические и политические преимущества. А психолога этнос интересует прежде всего как психологическая общность, способная успешно выполнять важные для каждого человека функции: 1) ориентировать в окружающем мире, поставляя относительно упорядоченную информацию; 2) задавать общие жизненные ценности; 3) защищать, отвечая не только за социальное, но и за физическое самочувствие9. Человеку всегда необходимо ощущать себя частью «мы», и этнос — не единственная группа, в осознании принадлежности к которой человек ищет опору в жизни. Среди таких групп можно назвать партии, церковные организации, профессиональные объединения, неформальные объединения молодежи и т.д. и т.п. Многие люди целиком «погружаются» в одну из подобных групп, но с их помощью стремление к психологической стабильности не всегда может быть реализовано. Опора оказывается не слишком устойчивой, ведь состав групп постоянно обновляется, сроки их существования ограничены во времени, самого человека могут за какой-то проступок из группы исключить. Всех этих недостатков лишена этническая общность. Это межпоколенная группа, она устойчива во времени, для нее характерна стабильность состава, а каждый человек обладает устойчивым этническим статусом, его невозможно «исключить» из этноса. Именно благодаря этим качествам этнос является для человека надежной группой поддержки. Современные этнические общности не имеют столь непререкаемых традиций и стабильной картины мира, многие элементы их культуры размываются — интернализируется хозяйственная деятельность, жилище, пища, искусство. Этносы в значительной степени оторваны от традиций, поведение предков не рассматривается членами группы как эталон. Согласно терминологии М.Мид, это кофигуративные культуры, в которых «…преобладающей моделью поведения для людей оказывается поведение их современников». Но американская исследовательница предсказывала появление еще одной культурной нормы — префигуративных культур, где не предки и не взрослые современники, а сам ребенок определяет ответы на сущностные вопросы бытия. В этом случае старшие не видят повторяющимся в жизни молодых их собственный опыт. Жизнь родителей не является моделью для детей, происходит разрыв поколений. Дети как бы говорят родителям: ты никогда не был молодым в мире, где молод я10. В жизни современного общества можно обнаружить свидетельства того, что прогноз М. Мид сбывается. Тенденция к росту влияния сверстников на процесс формирования ценностнонормативных ориентаций подростков и к одновременному снижению влияния семьи зафиксирована и в эмпирических исследованиях отечественных социальных психологов. Так, Е.П. Авдуевская и С.А. Баклушинский выявили достаточно яркие, хотя и не достигшие статистической значимости изменения в социальной сети московских подростков: между 1991 и 1993/94 гг. доля сверстников в ней возросла с 42% до 50%, а доля семьи снизилась с 50% до 41%. Но если бы предсказание американской исследовательницы сбылось полностью, человечество исчезло бы с лица земли. Несмотря на любые инновации, человечеству, чтобы самовоспроизводиться и саморегулироваться, необходимо сохранять связи между поколениями. Не случайно, и результаты упомянутого исследования Авдуевской и Баклушинского свидетельствуют о том, что даже в условиях быстрых социальных изменений российские подростки, хотя и интенсифицируют связи со сверстниками, ориентируются прежде всего на нормы и ценности взрослых. Более того, в современном мире наблюдается психологический сдвиг в настроениях людей — больший интерес к корням, к традициям и обычаям предшествующих поколений. Это умонастроение есть последствие международных конфликтов, опасности ядерной войны, экологической угрозы. Человек ощущает нестабильность окружающего мира, уменьшается его оптимизм и желание смотреть вперед. Все больше людей — даже молодых — склонны смотреть назад и вглубь, искать поддержку и защиту в стабильных ценностях предков. Поэтому именно межпоколенные стабильные общности, прежде всего этносы, несмотря на предсказанные М. Мид и действительно наметившиеся тенденции к их разрушению, приобретают столь существенное значение в жизни современного человека. Итак, мы выделили одну из психологических причин роста этнической идентичности во второй половине двадцатого века — поиск ориентиров и стабильности в перенасыщенном информацией и нестабильном мире. Вторая психологическая причина лежит на поверхности и ее наличие не требует особых доказательств. Это интенсификация межэтнических контактов, как непосредственных (трудовая миграция, студенческие обмены, перемещение миллионов эмигрантов и беженцев, туризм), так и опосредованных современными средствами массовой коммуникации от спутникового телевидения до сети «Интернет». Повторяющиеся контакты актуализируют этническую идентичность, так как только через сравнение можно наиболее четко воспринять свое «украинство», «еврейство» и т.п. как нечто особое. Во второй половине нашего столетия в мировом масштабе наметились процессы, характеризующиеся всплеском осознания своей этнической идентичности — принадлежности к определенному этносу (этнической общности). В то же время в украинской науке остается множество белых пятен, связанных с ее исследованием11. Даже значение термина «этнос» до сих пор остается неоднозначным. В мировой науке широкое распространение получил еще один подход к изучению этнических общностей: как социальных конструкций, возникающих и существующих в результате целенаправленных усилий политиков и творческой интеллигенции для достижения коллективных целей, прежде всего обеспечения социального комфорта в рамках культурно однородных сообществ. Однако для психолога важны не различия — действительно радикальные — между подходами к интерпретации этноса; не столь существенно, представляют ли этносы изначальную характеристику человечества или они созданы заинтересованными в этом идеологами. Для него более важно то общее, что есть во всех подходах — от отцов-основателей психологии народов М. Лацаруса и Г. Штейнталя до Л.Н. Гумилева — признание того, что этнос является для индивидов психологической общностью, а этническая идентичность представляет собой одну из (или даже единственную) его характеристику. Итак, с позиции психолога можно определить этнос как устойчивую в своем существовании группу людей, осознающих себя ее членами на основе любых признаков, воспринимаемых как этнодифференцирующие. Рост этнической идентичности, затронувший население множества стран на всех континентах, вначале даже получил название этнического парадокса современности, так как сопутствует все нарастающей унификации духовной и материальной культуры. В настоящее время этническое возрождение рассматривается одной из основных черт развития человечества во второй половине ХХ века. Почти повсеместный интерес к своим корням у отдельных людей и целых народов проявляется в самых разных формах: от попыток реанимации старинных обычаев и обрядов, фольклоризации профессиональной культуры, поисков «загадочной народной души» до стремления создать или восстановить свою национальную государственность. Но если во всем мире представители разных наук уже более тридцати лет изучают этническое возрождение, то в бывшем СССР, если верить многочисленным специалистам-обществоведам доперестроечной поры, процесс шел в противоположном направлении: национальные общности не только расцветали, но и сближались, а национальный вопрос был полностью решен. На самом деле ситуация в нашей стране не отличалась от мировой, и у многих народов наблюдался рост этнической идентичности и даже этнической солидарности12. Исключение, пожалуй, составлял лишь русский народ, привилегированность которого приводила к тому, что очень многие его представители очень слабо осознавали свою к нему принадлежность и не проявляли явных национальных чувств. Так, согласно результатам этносоциологических исследований, проведенных в 1988 г., около 25% русских затруднялись ответить, что их роднит со своим народом кроме «пятого пункта» в паспорте. Национальная напряженность проявлялась во многих регионах, случались и массовые выступления: например в 70-х — начале 80-х гг. они происходили в Грузии, Абхазии, Северной Осетии, Якутии. Этнографы и социологи знали, что на территории СССР существуют многочисленные узлы межнациональных противоречий, которые в любой момент могут вспыхнуть — Абхазия, Нагорный Карабах, Южная Осетия и многие другие. И все-таки кризис конца 80-х гг., когда гласность выпустила джинна из бутылки, застал всех врасплох. Кризис затронул практически все народы, населяющие одну шестую часть света, но формы его проявления, связанные с ростом этнической идентичности и этнической солидарности, крайне разнообразны. Не подготовленными к кризису оказались не только государственные структуры, но и научное сообщество, многочисленные специалисты, занимавшиеся доказательством расцвета и сближения наций: историки, философы, социологи, демографы. Не подготовленными оказались и психологи, но по другой причине — этнопсихология в это время находилась в нашей стране в зачаточном состоянии. Этнопсихологические исследования не проводились с 30-х гг., когда их фактически запретили, прямо связывая с расизмом и национализмом. И если в жизни современного человека осознание своей принадлежности к определенному народу, поиски его особенностей — в том числе и особенностей психики — играют столь важную роль и оказывают столь серьезное влияние на отношения между людьми — от межличностных до межгосударственных, то совершенно очевидно, что необходимо изучение психологического аспекта этнического фактора. |