Венчурный капитал_ФЭ_1к. Лекция Венчурный бизнес и его структура 24 Предпринимательство в условиях экономики, основанной на знаниях 24

• Название: Лекция Венчурный бизнес и его структура 24 Предпринимательство в условиях экономики, основанной на знаниях 24
• Дата: 16.10.2022
• Размер: 1.43 Mb.
• Имя файла: Венчурный капитал_ФЭ_1к.docx
• Тип: Лекция; #735934
• страница: 3 из 47

1.1.2. Экономика, основанная на знаниях, и инновационная модель роста

Историю жизни можно рассматривать как серию стабильных состояний, отмеченную в редкие моменты крупными событиями, которые происходят с огромной быстротой и помогают становлению следующей эпохи стабильности. Сегодняшний момент как раз и характеризуется существенной трансформацией "материальной культуры" через работу новой технологической парадигмы, построенной вокруг информационных технологий. Под технологией можно понимать "использование научного знания для определения способов изготовления вещей в воспроизводимой манере".

Кастельс, как и многие другие, включает в информационные технологии сходящуюся совокупность технологий в областях микроэлектроники, создания вычислительной техники (машин и программного обеспечения), телекоммуникаций/вещания и оптико-электронной промышленности. В дополнение, в отличие от некоторых аналитиков, он включает также в область информационных технологий генную инженерию и расширяющееся множество ее достижений и применений.

Вокруг этого ядра информационных технологий – в описанном выше широком смысле – в последние два десятилетия XX века возникает созвездие крупных технологических прорывов в областях новых материалов, источников энергии, в медицине, в производственной технике (наличной или потенциальной, как нанотехнология), в том числе в транспортной технологии.

Более того, происходящий сегодня процесс технологической трансформации расширяется экспоненциально, поскольку он способен создать интерфейс между технологическими полями через общий цифровой язык, на котором информация создается, хранится, извлекается, обрабатывается и передается. Мы живем в мире, который сделался цифровым.

Историческое прошлое технологических революций показывает, что все они характеризовались всеобъемлющим влиянием (pervasiveness), т.е. проникновением во все области человеческой деятельности не в качестве внешнего источника воздействий, а в качестве своего рода основы, в которую такая деятельность вплетена. Иными словами, кроме индуцирования новых продуктов они ориентированы на процесс. Кроме того, в отличие от любой иной революции, ядро трансформации, которую мы переживаем сегодня, связано с технологиями обработки информации и средствами коммуникации, и поэтому подчиняется помимо законов физического мира законам мира информационного, которые открывают новые качества (например, вытекающие из того, что информация и информационные технологии не исчезают при потреблении или передаче в другое место в пространстве и т.п.).

Представляется, что для происходящей сегодня научно-технической революции информационная технология является тем же, чем новые источники энергии были для индустриальных революций, начиная от паровой машины и далее к электричеству, ископаемому топливу и атомной энергии, поскольку производство и распределение энергии было ключевым элементом индустриального общества.

Как и ранее, сегодня любой бизнес, использующий новые технологические процессы с применением более высокой концентрации энергии, получает конкурентные преимущества перед другими, даже если это кажется ненужным (вспомним, что первые пароходы и автомобили были не более эффективными, чем современные им парусники или, скажем, тройки лошадей), – за счет их большей гибкости. Сейчас это происходит с информационными технологиями, внедрение которых часто кажется ненужным, излишним, а то и глупым.

Утверждение о выдающейся роли информационной технологии часто путают с характеристикой нынешней революции, как существенно зависящей от нового знания и информации. В обиходе для обозначения современной постиндустриальной экономики часто используется понятие «экономика, основанная на знаниях» (knowledge-based economy). Это не так, не использование знания как такового составляет содержание настоящей революции. Первая индустриальная революция, не будучи основана на науке, все же опиралась на широкое использование информации, применяя и развивая существовавшие до этого знания. А вторая индустриальная революция (после 1850 г.) характеризовалась решающей ролью знаний и науки в развитии инноваций.

Индустриальное общество, давая гражданам образование и постепенно организуя экономику вокруг знаний и информации, подготовило почву для усиления человеческой мысли, когда стали широко доступными и дешевыми новые технологии работы с информацией.

Нынешнюю технологическую революцию характеризует не просто центральная роль знаний и информации, а применение таких знаний и информации к генерированию знаний и к устройствам, обрабатывающим информацию и осуществляющим коммуникацию (информационно-коммуникационным технологиям) в кумулятивной петле обратной связи между инновацией и направлениями использования инноваций.

Новые информационные технологии являются не просто инструментами, которые нужно применить, но процессами, которые нужно встроить где только возможно (несмотря на то, что иногда это на первый взгляд кажется ненужным или излишним – вспомним прекрасные парусники, тройки, запряженные в кареты, и нелепые первые пароходы и самобеглые коляски) и постоянно разрабатывать и совершенствовать. При этом, в отличие от прошлых революций, пользователи могут захватить контроль над технологией, как это произошло, например, в случае с Интернетом.

Отсюда следует тесная связь между социальными процессами создания и манипулирования символами (культурой общества) и способностью производить и распределять товары и услуги (производительными силами). Впервые в истории человеческая мысль становится непосредственной производительной силой, а не просто одним из решающих элементов производственной системы.

Компьютеры, коммуникационные системы, генетическое декодирование и программирование – все это служит усилению и расширению человеческой мысли. То, что мы думаем и как мы думаем, находит выражение в товарах, услугах, материальной и интеллектуальной продукции, в которые встроены (или при производстве и потреблении которых используются) информационные технологии, – будь то пища, бытовая техника личного пользования кров, транспортные и коммуникационные системы, компьютеры, станки, образование, здравоохранение или образы. Растущая интеграция между мыслями и машинами, включая механизм ДНК, ликвидирует то, что принято называть «четвертым разрывом» (разрывом между человеческими существами и машинами), и фундаментально меняет то, как мы рождаемся, живем, учимся, работаем, производим, потребляем, грезим, сражаемся или умираем.

Дополнительные черты, характеризующие информационно-технологическую революцию по сравнению с ее историческими предшественницами, во многом связаны с особенностью самой информации. Пример этого – единовременная глобальность. Ранее технологические революции имели место лишь в немногих обществах и распространялись в относительно ограниченных регионах, нередко изолированных в пространстве и во времени по сравнению с другими регионами планеты. Конечно, единовременная глобальность и сегодня реализуется негладко и есть исключения – например, так называемый «цифровой разрыв» (digital divide), но не суть в них, а в том, что это возможно и зависит, скорее, от желания, чем от наличия ресурсов.

Как писал Кастельс, "техно-экономическая парадигма есть концентрация взаимосвязанных технических, организационных и менеджерских инноваций, преимущества которых следует искать не только в новом диапазоне продуктов и систем, но более всего в динамике относительной структуры затрат на все возможные вложения в производство. В каждой новой парадигме некое конкретное вложение или их совокупность можно назвать "ключевым фактором" этой парадигмы, характеризуемым падением относительных затрат и универсальной доступностью. Современное изменение парадигмы можно рассматривать как сдвиг от технологии, основанной главным образом на вложении дешевой энергии, к технологии, основанной преимущественно на дешевых вложениях информации (и средств ее обработки), почерпнутых из успехов в микроэлектронике и телекоммуникационной технологии".

Согласно Кастельсу, первая характеристика новой парадигмы состоит в том, что информация является ее сырьем: перед нами технологии для воздействия на информацию, а не просто информация, предназначенная для воздействия на технологию, как было в случае предшествующих технологических революций.

Вторая черта заключается во всеохватности эффектов новых технологий. Поскольку информация есть интегральная часть всякой человеческой деятельности, все процессы нашего индивидуального и коллективного существования непосредственно формируются (хотя, разумеется, не детерминируются) новым технологическим способом.

Третьей характеристикой является сетевая логика любой системы или совокупности отношений, использующей эти новые информационные технологии. Похоже, что морфология сети хорошо приспособлена к растущей сложности взаимодействий и к непредсказуемым моделям развития, возникающим из творческой мощи таких взаимодействий. Сетевая логика нужна для структурирования неструктурированного при сохранении в то же время гибкости, ибо неструктурированное есть движущая сила новаторства в человеческой деятельности.

Четвертая особенность, связанная с сетевым принципом, но явно не принадлежащая только ему, состоит в том, что информационно-технологическая парадигма основана на гибкости. Конфигурацию новой технологической парадигмы отличает ее способность к реконфигурации.

Наконец, пятая характеристика этой технологической революции – это растущая конвергенция конкретных технологий в высокоинтегрированной системе, в которой старые изолированные технологические траектории становятся буквально неразличимыми, причем, если сначала речь шла о конвергенции в области информационных, телекоммуникационных и медийных технологий, то теперь ставится вопрос о включении в процессы конвергенции и голов пользователей.

В последние два десятилетия в мире появилась экономика нового типа, которую Кастельс называет не «информационной», а «информациональной», т.е. информационно-глобальной, что позволяет определить ее отличительные черты и взаимосвязь между ними. Информациональная – так как производительность и конкурентоспособность факторов или агентов в этой экономике (будь то компания, регион или нация) зависят в первую очередь от их способности генерировать, обрабатывать и эффективно использовать информацию, основанную на знаниях. Глобальная – потому что основные виды экономической деятельности, такие, как производство, потребление и циркуляция товаров и услуг, а также их составляющие (капитал, труд, сырье, управление, информация, технология, рынки) организуются в глобальном масштабе, непосредственно либо с использованием разветвленной сети, связывающей экономических агентов. В новых исторических условиях достижение определенного уровня производительности и существование конкуренции возможно лишь внутри глобальной взаимосвязанной сети.

Новые информационные технологии действительно распространились по земному шару с молниеносной (в историческом понимании) скоростью – менее чем за два десятилетия, с середины 1970-х до середины 1990-х годов – продемонстрировав то, что Кастельс предложил считать характерным для этой технологической революции: немедленное применение технологий, которые она создает, к своему собственному развитию, связывая мир через информационную технологию.

Гигантский скачок вперед в распространении микроэлектроники во всех устройствах и машинах произошел в 1971 г., когда Тед Хофф, инженер Intel (в Силиконовой Долине), изобрел микропроцессор, т.е. компьютер на чипе. Таким образом, новые возможности обработки информации получили возможность повсеместного применения и реализовали ее на практике. То была "революция в революции": компьютеры были и ранее, но их было мало и они были дороги, что ограничивало их широкое использование.

В дальнейшем развитие миниатюризации, рост специализации и падение цен на все более мощные чипы позволяют помещать их в любую машину или устройство, применяемые в повседневной жизни, – от стиральных машин и микроволновых печей до автомобилей, электронная начинка которых уже в стандартных моделях 1990-х годов более ценна, чем сталь, а также использовать их в кредитных и даже телефонных картах и, в последнее время, – в проездных и даже разовых билетах.

Даже если развитие современных информационных технологий «упрется» в некие пределы –_ а этого пока не заметно, и законы Мура продолжают действовать – ничего страшного не произойдет. Это подтверждается тем, что в прежней парадигме паровой двигатель был сменен двигателем внутреннего сгорания, появилось электричество, а потом и атомная энергия.

В 1975 году появился предшественник компании Apple, в 1976 - сама Apple, в 1978 – Microsoft, а в 1981 году IBM представила свою собственную версию микрокомпьютера, получившую блестящее название "персональный компьютер" (PC) и ставшую первым по-настоящему массовым компьютером, используемым не только на работе, но и дома, не только в профессиональной деятельности, но и в личной.

Первый промышленный электронный коммутатор ESS-1 был введен в строй компанией Bell Labs в 1969 году. В том же году Advanced Research Project Agency (ARPA) Министерства обороны США создало новую, революционную электронную коммуникационную сеть, которая будет расти в течение 1970-х годов, пока не превратится в нынешний Интернет. В 1974 г. Серф и Канн предложили TCPLP, межсетевой протокол, который ввел "шлюзовую" технологию, позволяющую связывать сети различных типов.

Венчурный капитал принял самое непосредственное участие во всех этих проектах и, пожалуй, как раз и дал большую часть продуктов новой революции, которые родились именно в малом и среднем бизнесе при поддержке венчурного капитала, а не в гигантах промышленности.

В начале 1970-х годов комбинирование генов и рекомбинирование ДНК, заложившие технологическую основу генной инженерии, сделали возможным применение накопленного знания. Уже в 1973 г. были открыты процедуры генного клонирования, что обычно приписывается Стенли Коэну из Стэнфорда и Херберту Бойеру из Калифорнийского университета в Сан-Франциско (хотя их работа была основана на исследованиях нобелевского лауреата из Стэнфорда Пола Берга). В 1975 г. исследователи из Гарварда выделили первый ген млекопитающего из гемоглобина кролика; в 1977 г. был клонирован первый человеческий ген.

Наряду с высокотехнологическими, в США стремительно появился ряд биологических коммерческих фирм, большинство из которых были порождением крупных университетов и медицинских исследовательских центров. Скопления таких фирм возникли в тех же регионах, где была высокая концентрация высокотехнологических фирм – в Северной Калифорнии (Силиконовая Долина), Новой Англии (Шоссе 128) и Мериленде. Научные трудности, технические проблемы и крупные юридические препятствия, вытекавшие из оправданной озабоченности этическими проблемами и вопросами безопасности, в 1980-х годах замедлили хваленую биотехнологическую революцию. Значительные объемы венчурных инвестиций были потеряны, и некоторые из наиболее новаторских компаний, включая Genentech, были поглощены фармацевтическими гигантами (Hoffman-La Roche, Merck и др.), которые лучше чем кто-либо понимали, что не могут позволить себе, подобно ведущим компьютерным фирмам, вести себя самонадеянно по отношению к новичкам, что радикально отличало рост биотехнологических инноваций от того, что происходило в области информационных и телекоммуникационных технологий.

В 1988 г. Гарвард формально запатентовал генетически "спроектированную" мышь, отняв авторские права у Бога и природы, и генетическое клонирование вошло в новую фазу. В следующие семь лет еще семь мышей были запатентованы как вновь созданные формы жизни и идентифицированы как собственность их проектировщиков. В августе 1989 г. исследователи Мичиганского и Торонтского университетов обнаружили ген, ответственный за кистозный фиброз, открыв дорогу генетической терапии.

В 1990 г. правительство США решило профинансировать трехмиллиардную 15-летнюю программу сотрудничества, координируемую Джеймсом Уотсоном и сводящую вместе самые передовые команды микробиологов, чтобы сделать карту человеческого генома – т.е. идентифицировать и установить местонахождение 60–80 тысяч генов, которые составляют «алфавит» человеческого вида, и хотя эта программа не привела к прорыву, ее размер впечатляет.

Вообще оказалось, что применение для биотехнологического бизнеса тех же подходов, что принесли успех в ИТ, не проходит, так как требуются существенно большие по объему инвестиции, непосильные для венчурных фондов, и на более длительные сроки, что не позволяет получить высокую отдачу (по IRR) на вложенный капитал. В дальнейшем такая же ситуация сложилась в области нанотехнологий, где также были велики вложения со стороны государства.

Возникает вопрос, почему открытия новых информационных технологий сконцентрировались в 1970-х годах и главным образом в Соединенных Штатах? В середине 1970-х годов капиталистический мир были поколеблен серьезным экономическим кризисом, воплощением (но не причиной) которого стал нефтяной шок 1973–1974 гг. Этот кризис побудил капиталистическую систему к радикальной реструктуризации в глобальном масштабе, фактически сформировав новую модель накопления, исторически порвавшую с послевоенным капитализмом. Также совпали по времени, но не были непосредственно связаны с кризисом, проблемы с мнимой советской опасностью: США были испуганы тем, что СССР первым запустил сначала спутник, а вскоре и космонавта и разместил ракеты на Кубе в непосредственной близости от США. Впрочем, затем мнимая советская угроза помогла США выйти из кризиса, а потом и победить в «холодной войне» с планами размещения в Европе ракет средней дальности и программой «звездных войн».

Доступность новых технологий, возникших как единая система в 1970-х годах, стала фундаментальной основой процесса социально-экономической реструктуризации 1980-х годов. Использование технологий в 1980-х в большой степени обусловило их широкое применение и наметило траектории развития в 1990-х годах. Возникновение сетевого общества не может быть понято без взаимодействия между этими двумя относительно автономными тенденциями: развитием новых информационных технологий и попыткой старого общества перевооружиться, используя власть технологий на службе механизмов власти.

Развитие информационно-технологической революции способствовало формированию инновационной среды, где открытия и попытки их практического применения взаимодействовали и проходили испытания в повторяющемся процессе проб и ошибок и обучения на практике. Эта среда требовала (и требует по сей день, невзирая на сетевую связь on-line) пространственной концентрации исследовательских центров, институтов высшего образования, передовых технологических компаний, сети вспомогательных поставщиков товаров и услуг и предпринимательских сетей венчурного капитала для финансирования новичков. Коль скоро среда консолидировалась, как было в 1970-х годах в Силиконовой Долине в Калифорнии и чуть позже на Шоссе 128 в районе Бостона, она начинает генерировать свою собственную динамику и привлекать знания, инвестиции и таланты со всего мира.

Концентрация научно-технологического знания, институтов, фирм и квалифицированной рабочей силы стало горнилом инноваций в информационную эпоху. Большинство центров информационно-технологической революции в мире располагаются в метрополисах (а не в провинции, как считают некоторые), что, по-видимому, указывает на то, что критически важный ингредиент в ее развитии – не новизна институциональной и культурной обстановки, а ее способность генерировать синергию на базе знаний и информации, способность, непосредственно связанная с промышленным производством и коммерческим применением инноваций.

Государство, а не предприниматель-новатор в своем гараже, было инициатором информационно-технологической революции, как в Америке, так и во всем мире. Роль инноваторов – таких, как те, кто стоял у истоков Силиконовой Долины или клонирования персональных компьютеров на Тайване – конечно, велика, так как без них информационно-технологическая революция имела бы совершенно иные характеристики, и маловероятно, что она эволюционировала бы в сторону тех децентрализованных гибких технологических устройств, которые распространяются сейчас во всех областях человеческой деятельности. Именно предприниматель-инноваторы превратили информационную технологию в революционную. Однако именно благодаря взаимодействию между макроисследовательскими программами и большими рынками, созданными государством, с одной стороны, и децентрализованной инновацией, стимулируемой культурой технологического творчества и ролевыми моделями быстрого личного успеха, с другой стороны, новые информационные технологии пришли к расцвету. При этом они группировались вокруг сетей, состоящих из фирм, организаций и институтов, чтобы сформировать новую социотехническую парадигму, частью которой и стал венчурный капитал.

Не все ясно с влиянием технологий на производительность. Несомненно, в долгосрочном периоде рост производительности служит источником благосостояния наций, а технология, включая организационный и управленческий аспекты, является важнейшим фактором, стимулирующим производительность. Но, с точки зрения экономических агентов, производительность – не самоцель, как и инвестирование в новые технологии и инновации.

Фирмы и нации (или политические силы разного уровня, такие как регионы или Европейский Союз), эти действительные агенты экономического роста, не нуждаются в технологиях ради самих технологий или в росте производительности ради блага человечества. Они действуют в данном историческом контексте в рамках правил экономической системы информационного капитализма, которая, в конечном счете, поощрит или накажет их за их действия. Таким образом, мотивацией для фирм служит не производительность, а прибыльность, для достижения которой технология и производительность могут быть важными средствами, но, безусловно, не единственными. Что касается политических институтов, имеющих более широкую систему ценностей и интересов, то они в экономической сфере будут пытаться максимизировать конкурентоспособность собственной экономики. Прибыльность и конкурентоспособность в действительности определяют технологические инновации и рост производительности. И именно в их конкретном историческом контексте мы сможем найти ключи к пониманию капризов производительности.

1970-е годы были одновременно и предположительной датой рождения информационно-технологической революции, и разделительной чертой в эволюции капитализма. Во всех странах фирмы отреагировали на фактическое или воображаемое снижение уровня прибыльности, приняв на вооружение новые стратегии.

Некоторые из этих стратегий, такие как технологические инновации и организационная децентрализация, представлялись весьма важными в силу их потенциального эффекта и имели долгосрочную перспективу. Однако фирмы были заинтересованы и в краткосрочных результатах, отражающихся в их бухгалтерии, а для американских фирм – в ежеквартальных отчетах. При данных финансовых условиях и ценах, определяемых рынком, существует четыре основных способа увеличения прибыли: сократить производственные издержки (начав с расходов на оплату труда), увеличить производительность, расширить долю рынка и увеличить скорость обращения капитала. Все четыре способа используются одновременно, и информационные технологии являются важным инструментом в каждом из них. По гипотезе Кастельса, одна из стратегий была использована раньше и немедленно дала результаты – это стратегия расширения рынка и борьбы за долю рынка.

Реальный кризис 1970-х годов вовсе не был вызван шоком от повышения цен на нефть. Он заключался в том, что государственный сектор больше не мог постоянно расширять рынки и соответственно увеличивать занятость (накопление доходов) без повышения налогов на капитал или подпитывания инфляции путем создания избыточного денежного предложения и государственной задолженности. Действительной задачей для фирм и капитализма в целом был поиск новых рынков, способных поглотить растущие мощности производства товаров и услуг. Все это происходило на фоне существенного роста торговли по сравнению с выпуском продукции, а также прямых иностранных инвестиций в последние два десятилетия. Они-то и стали двигателями экономического роста по всему миру.

Для открытия новых рынков, соединяющих наиболее ценные сегменты рынков отдельных стран в единую сеть, капитал нуждался в высокой степени мобильности, а фирмы – в развитых коммуникациях. Все необходимые условия для этого процесса были обеспечены дерегулированием рынков в тесном взаимодействии с новыми информационными технологиями. Непосредственные участники техноэкономических перемен, а именно фирмы, связанные с высокими технологиями, и финансовые корпорации были первыми, кто получил прямую выгоду от этого процесса.

Что касается конкурентоспособности, то это непростое, действительно противоречивое понятие стало знаменем для правительств многих стран и полем битвы между экономистами-практиками и создателями академических моделей. Конкурентоспособность скорее является атрибутом таких экономических объединений, как страны и регионы, но никак не фирм, для которых традиционное и весьма сложное понятие "конкурентная позиция" кажется более приемлемым. С. Коэн весьма точно определил конкурентоспособность:

"Конкурентоспособность имеет разное значение для фирмы и национальной экономики. Национальная конкурентоспособность – это степень, в которой страна при свободных и честных рыночных условиях может производить товары и услуги, отвечающие требованиям международных рынков и одновременно увеличивающие реальный доход своих граждан. Конкурентоспособность на национальном уровне основывается на высоком показателе производительности, достигнутом экономикой, и способности этой экономики переносить внимание на высокопроизводительные виды деятельности, которые, в свою очередь, обеспечивают высокий уровень реальной заработной платы".

Поскольку "свободные и честные рыночные условия" относятся к нереальному миру, то вполне естественно, что политические силы, действующие на международном рынке, расценивают этот принцип как нечто, максимизирующее конкурентные преимущества фирм, находящихся под их юрисдикцией. На самом деле, важно положение национальной экономики по сравнению с другим странам, что и является основным легитимным фактором для правительств. Конкурировать – значит укреплять свое положение относительно других с целью приобретения большей значимости в процессе переговоров, где все политические силы объединяют свои стратегии в единую взаимосвязанную систему.

Сначала Япония, затем "азиатские тигры" и, наконец, Китай, которые долго защищали собственные рынки, начали конкурировать на мировом уровне и смогли завоевать значительную долю рынка. Это явилось хорошей встряской американскому бизнесу и правительству и вызвало немедленную мобилизацию ресурсов, что очень скоро докатилось до Европы, вызвав вторую волну конкуренции уже против американцев и японцев. Новые технологии и отрасли по праву рассматривались как основной инструмент глобальной конкуренции и хороший показатель конкурентоспособности.

Сегодня новое государство поддерживает технологическое развитие собственных отраслей и их производственную инфраструктуру, чтобы увеличить производительность и помочь своим фирмам конкурировать на мировом рынке. Одновременно некоторые правительства максимально ограничивают проникновение зарубежной конкуренции на собственные рынки, создавая таким образом,конкурентные преимущества отдельным отраслям в период их становления. Политика и производительность стали основными взаимодополняющими инструментами конкурентоспособности.

Информационная глобальная экономика чрезвычайно политизирована. Рыночная конкуренция более высокого уровня, проходящая в глобальном масштабе, осуществляется в условиях управляемой торговли. Быстрые технологические изменения совмещают предпринимательские инновации и продуманные государственные стратегии поддержания исследований и целевых технологий.