Басинский Бегство из рая. Лев Толстой Бегство из рая
 Скачать 0.79 Mb.
|
|
— Pourquoi touchez la robe de m-lle Sophie? [5] — послышался вдруг резкий голос Анастасии Сергеевны, матери Саши. — Влюблен. Все дружно засмеялись, и все взоры обратились на Соню, более смущенную, чем ее обожатель». Ничего подобного не могло произойти с Лизой. Вот и тридцатипятилетний профессор Нил Александрович Попов, «степенный, с медлительными движениями и выразительными серыми глазами» мужчина, тоже влюбился в Сонечку. И еще — учитель русского языка Василий Иванович Богданов, которому в результате пришлось отказать от дома. И сын придворного аптекаря. И сын знаменитого партизана и поэта Дениса Давыдова. И еще Янихин, сын известного акушера. В Соне было что-то такое, что притягивало к ней мужчин всех возрастов. Это «что-то» называется одним словом «женственность». Это было сочетание живого характера, мгновенной грусти и рано проявившегося материнского инстинкта. Сонечка была женщиной par eсellеnce . Она была прекрасной артисткой в домашнем театре и могла изображать даже мужчин, тонко чувствуя их характерные слабости. «Лиза всегда почему-то с легким презрением относилась к семейным, будничным заботам, — писала Кузминская. — Маленькие дети, их кормление, пеленки — всё это вызывало в ней не то брезгливость, не то скуку. Соня, напротив, часто сидела в детской, играла с маленькими братьями, забавляла их во время их болезни, выучилась для них играть на гармонии и часто помогала матери в ее хозяйственных заботах». В то же время в Соне была черта, которая насторожила бы другого мужчину, но которая не могла не привлечь Толстого с его сновидческими представлениями об Идеальной Жене. «Она имела очень живой характер, — пишет Кузминская, — с легким оттенком сентиментальности, которая легко переходила в грусть. Соня никогда не отдавалась полному веселью или счастью, чем баловала ее юная жизнь… Она как будто не доверяла счастью, не умела его взять и всецело пользоваться им. Ей всё казалось, что сейчас что-нибудь помешает ему… Отец знал в ней эту черту характера и говорил: „бедная Сонюшка никогда не будет вполне счастлива“». Но только такой комплексный характер мог вполне удовлетворить Толстого. Не забудем, что в это время, да и потом всю жизнь он очень увлекался музыкой. В Соне была «музыкальность»! Нет, со слухом и исполнительским талантом у нее как раз были определенные проблемы. Но «музыкальность» была в самой ее природе, поступках, оттенках настроений. Вот как будто ничего не значащий случай, который, однако, выразительно рисует «расстановку сил» в милой троице в глазах Л.Н. Покровское, весна. Лиза, Соня, Таня, их брат Петя отправились гулять с Л.Н., профессором Поповым и учителем французского Жоржем Пако. По своей привычке, Толстой повел всех неизвестной тропой, и скоро на их пути возник не то ручей, не то глубокая лужа. Что делать? Таня прыгает Л.Н. на закорки, и он переносит свою «мадам Виардо», как он шутливо называл ее за прекрасный голос, на ту сторону. Лиза степенно переходит ручей, приподняв платье, по сучьям, которые принес Пако. Танечка смотрит на нее и думает: «Ведь вот никто не предложит перенести ее. Отчего? Она совсем другая». А Соня? Ей предлагает услуги Попов. — Софья Андреевна, вы не решаетесь и ищете место для перехода. Я помогу вам, перенесу вас. — Нет! — закричала Соня, вся покраснев и, видимо, испугавшись его намерения. Она сразу шагнула в воду и быстро, с брызгами во все стороны, перебежала ее. «Попов без чутья, — замечает про себя Танечка, — нельзя нести Соню — она большая, а он хотел, как Лев Николаевич. Меня можно». Казалось бы, какой из этого можно сделать вывод? Никакого. Но, однако же, перед тем как лечь спать, Соня с Таней (без Лизы, та — в стороне) горячо обсуждают это «событие». И вдруг оказывается, что это «событие» взволновало и Толстого. — Он очень одобрил меня, что я не позволила Попову перенести себя, — сказала Соня. — Я это самое и ожидал от вас, сказал он мне. Потом расспрашивал, что я делала за всё это время и чем увлекалась. Есть вещи, которые нельзя объяснить. Например, почему все аргументы «за» для Толстого были на стороне Сони, а все аргументы «против» — на стороне Лизы. Маленькая Танечка это хорошо понимала. Поэтому она была «в игре», а Лиза «вне игры». — Соня, tu aimes le comte? [6] — однажды спросила сестру Танечка. — Je ne sais pas [7] , - тихо ответила та, нисколько не удивившись. — Ах, Таня, — немного погодя заговорила она, — у него два брата умерли чахоткой… Это было начало третьего этапа вхождения Толстого в семью Берсов, который не мог завершиться ничем, кроме женитьбы на Соне. Толстой еще не влюблен, и Соня еще не влюблена. Вернее, она чуть-чуть влюблена в другого — в кадета Митрофана Поливанова, друга ее брата Саши. «Это был высокий, белокурый юноша, умный, милый, вполне порядочный». Соня тайно «помолвлена» с Поливановым, также как Таня — со своим кузеном Сашей Кузминским. Это детские, но вполне серьезные и многообещающие связи, которые в иной ситуации (то есть, говоря прямо, при отсутствии Толстого) закончились бы, наверное, удачными семейными романами. Саша Кузминский был родственник и «свой» в семье Берсов. Митя Поливанов, сын генерала императорских конюшен, коим и сам стал впоследствии, больше подходил по своему социальному положению Берсам с их «буржуазной», «аптекарской» родословной. Женитьба Толстого на Соне была всё-таки мезальянсом. Соня не была графиней, и за ней не было ни гроша приданого. После катастрофы с Сергеем Николаевичем Таня вышла замуж за Кузминского, ставшего судебным деятелем, а затем даже сенатором, но это уже не мог быть счастливый семейный роман. С самого начала их жизнь была отравлена ревностью мужа к Толстым. И не только к Сергею Николаевичу которого Таня любила всю жизнь, а к Толстым вообще, к самой их слишком выдающейся, талантливой породе, к тому, что его жена была беспредельно влюблена в Ясную Поляну и не мыслила своей жизни без нее, а значит, и без Толстых. К тому, что она уже не могла отделить себя от Наташи Ростовой. Соня и Таня догадались о влюбленности графа в Соню раньше своих родителей и Лизы. Любовь Александровна и Андрей Евстафьевич поначалу были уверены, что если граф сделает предложение, то непременно Лизе. По Москве уже ходили слухи о скорой женитьбе Толстого на Лизе Берс. А сам Толстой не только не чувствовал себя влюбленным, но и заранее был уверен, что на Лизе никогда не женится. 22 сентября 1861 года он пишет в дневнике: «Лиза Берс искушает меня; но это не будет». После этого он прерывает дневник на полгода и начинает его в мае 1862-го, когда бежит в самарские степи лечиться кумысом. Он в самом деле серьезно болен, худеет, даже «хиреет» на глазах. Призрак чахотки, сгубившей двух его братьев, преследует его, несмотря на заверения А.Е.Берса, что это не чахотка, а только «мокрота в крови». Но бегство в Башкирию весной 1862 года еще и очень напоминает бегство от Арсеньевой в Петербург. На пароходе Толстой «возрождается кжизни» и «к осознанию ее», «…меня немного отпустили на волю», — пишет он, имея в виду натянутые отношения с Лизой, которая ждет предложения руки и сердца. И вновь, как это было в истории уже с Тютчевой, он почти готов жениться. Но холодно, без любви. «Боже мой! Как бы она была красиво несчастлива, ежели бы была моей женой», — пишет он за неделю до того, как сделать предложение Соне. «Я начинаю всей душой ненавидеть Лизу», — пишет он через два дня, когда его отношение к Соне определилось окончательно: «Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить». А Соня? Это уже не та девочка, которая, краснея от стыда и восхищения, прислуживала за столом автору «Детства». Соня вполне отдает себе отчет в том, что граф, возможно, болен чахоткой и может оставить ее вдовой раньше, чем она насладится семейным счастьем. Она уже способна осуждать его пороки: например, игорную страсть. А Л.Н.? В последние дни перед тем, как сделать Соне предложение, он не спит ночами и страдает ужасно! Толстой впервые боится. Не того, что сделает неправильный выбор, а что ему откажут. Он чувствует себя и невозможно старым, и «16-летним мальчиком». Носит с собой письмо с объяснением в любви, комкает его в кармане в присутствии Сони и не решается отдать. Он готов даже прибегнуть к посредничеству Танечки. Да, я старый, говорит он себе, «но я прекрасен своей любовью». Попросту говоря, сходит с ума. «Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так будет продолжаться». Разумеется «да» Нам кажется таким простым и естественным то, что история любви Л.Н. и Сони Берс перешла в роман «Анна Каренина» практически «без редактуры». В самом деле, сватовство и женитьба Левина на Кити в мельчайших деталях совпадают с тем, что было между Толстым и Сонечкой. Но в том-то и величайшая загадка Толстого-художиика, непостижимый «фокус» его художественного гения. Каким образом живая жизнь, существенно не изменяясь, перетекает в плоть романа и фиксируется в ней на века? Это такая же загадка, как рождение человека от банального соития, с той разницей, что в случае Толстого мы не видим процесса перехода из одного состояния в другое. Всё происходит вдруг и сразу. Нет границы и ее преодоления. Наверное, секрет в том, что история сватовства и женитьбы Левина, как и другие семейные страницы «Анны Карениной» и «Войны и мира», были созданы Толстым до того, как они легли на бумагу. Через полвека символисты, футуристы и другие представители радикальных течений русского искусства будут мечтать о художнике-демиурге, который сплавляет воедино искусство и жизнь. Толстому это удалось намного раньше. В какой-то степени реальные истории, которые он «разыграл» в жизни или которые были «разыграны» под его наблюдением, даже полнее и объемнее «бумажных» версий. Например, знаменитая сцена «Анны Карениной», когда Левин пишет на ломберном столике начальные буквы объяснения в любви Кити, в реальной жизни имела ряд деталей, которые не вошли в «Анну Каренину». Во-первых, в романе нет Лизы и соперничества с ней средней сестры. Нет этого волнующего момента женского соревнования, где на кон поставлен не кто-нибудь, а Толстой. Во-вторых, в этой сцене не хватает третьего лица. Вездесущей, быстроногой Танечки, будущей Наташи Ростовой. Когда Толстой в сельце Ивицы деда сестер Берс Исленьева писал на столике: «В. м. и п. с. с. ж. н. м. м. с. и н. с.» («Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья»), они были в гостиной не одни. Под роялем сидела Таня, спрятавшаяся от взрослых, которые заставляли ее петь. Этот несносный соглядатай стал свидетелем того, что Толстой скрыл в своем романе. А именно: Соня, в отличие от Кити, разобрать сложной аббревиатуры не смогла. «Сестра по какому-то вдохновению читала… Некоторые слова Лев Николаевич подсказал ей», — пишет Т.А.Кузминская. Ну, а если уж совсем держаться правды, Соня потом призналась сестре, что понять, что написал le comte на ломберном столе, она вовсе не могла. Но Толстой не ставил задачи испытать Сонечку на сообразительность. Ему надо было приобщить ее к тайне. Заставить склониться вместе с ним над ломберным столом и сделать соучастницей заговора против старшей сестры. Да, заговора! В отличие от добряка Левина, Толстой-жених вел себя отнюдь не безупречно. Подав Лизе повод мечтать о замужестве с ним, он понимал, что сделать предложение средней сестре в обход старшей — это, мягко говоря, не comme il faut. Это не просто душевная травма, но очень серьезный подрыв репутации девушки как невесты. В реальности Толстой писал на ломберном столе не только высокие слова о «невозможности счастья». Он писал еще и том, что в семье Берсов сложились превратные представление о его отношениях с Лизой. И просил Соню вместе с Танечкой (она тут, рядом, но они не знают об этом) помочь выпутаться из щепетильной ситуации. Так что если Сонечка по первым буквам угадала косвенное признание в любви, то она должна была угадать и предложение вступить в заговор против сестры. Это было жестоко по отношению к Лизе? Конечно! Месяц спустя, став хозяйкой Ясной Поляны, графиня Толстая покается в дневнике: «А Лизу бедную измучила, так меня и точит, так грустно, ужас…» Перед тем как приехать в Ивицы, Берсы остановились в Ясной Поляне. Это был август 1862 года. Девушкам отвели «комнату под сводами», где раньше была кладовая, а теперь находился кабинет Толстого. Одного спального места не хватало, и хозяин предложил использовать раздвижное кресло. — А тут я буду спать, — немедленно заявила Соня. — Я вам сейчас всё приготовлю, — сказал хозяин. И Толстой стал… стелить Соне постель. В воспоминаниях Т.А.Кузминской это описано с юмором, как Толстой «непривычными, неопытными руками стал развертывать простыни, класть подушки, и так трогательно выходила у него материальная, домашняя забота». Но в воспоминаниях С.А. эта сцена имеет иной смысл. «Мы стелили с Дуняшей, горничной тетеньки, как вдруг вошел Лев Николаевич, и Дуняша обратилась к нему, говоря, что троим на диванах постелили, а вот четвертой — места нет. „А на кресле можно“, — сказал Лев Николаевич и, выдвинув длинное кресло, приставил к нему табуретку. „Я буду спать на кресле“, — сказала я. „А я вам сам постелю постель“, — сказал Лев Николаевич и неловкими движениями стал развертывать простыню. Мне стало и совестно, и было что-то приятное, интимное в этом совместном приготовлении ночлегов…» Когда Толстой вышел, Лиза устроила Соне сцену. Но было уже поздно. Пожалуй, Соня и сама не ожидала такого поворота судьбы. Летом 1862 года она пишет повесть «Наташа», которую, после серьезных сомнений, показала Толстому. Жаль, что эта повесть была уничтожена после свадьбы, как и ее девичьи дневники. Это особенно жаль потому, что «Наташа» произвела сильное впечатление на Толстого и определила некоторые черты и даже имена семейства Ростовых в «Войне и мире». По сути, еще не будучи невестой писателя, С.А. написала для него черновик будущих семейных страниц его произведения. О содержании повести мы знаем из воспоминаний Т.А.Кузминской. В повести два героя: Дублицкий и Смирнов. Дублицкий — средних лет, непривлекательной наружности, энергичен, умен, с переменчивыми взглядами на жизнь. Смирнов — молодой, лет двадцати трех, с высокими идеалами, положительного, спокойного характера, доверчивый, делающий карьеру. Героиня повести — Елена, молодая девушка, красивая, с большими черными глазами. У нее старшая сестра Зинаида, несимпатичная, холодная блондинка, и меньшая — пятнадцать лет, Наташа, тоненькая и резвая девочка. Дублицкий ездит в дом без всяких мыслей о любви. Смирнов влюблен в Елену, и она увлечена им. Он делает ей предложение, она колеблется дать согласие. Родители против этого брака, по молодости его лет. Смирнов уезжает по службе. Описание его сердечных мук. Тут много вводных лиц. Описание увлечения Зинаиды Дублицким, разные проказы Наташи, любовь ее к кузену и т. д. Дублицкий продолжает посещать семью Елены. Она в недоумении и не может разобраться в своем чувстве, не хочет признаться себе самой, что начинает любить его. Ее мучает мысль о сестре и о Смирнове. Она борется со своим чувством, но борьба эта ей не по силам. Дублицкий увлекается ею, а не сестрой, и тем самым, конечно, привлекает ее еще больше. Она сознает, что его переменчивые взгляды на жизнь утомляют ее. Его наблюдательный ум стесняет ее. Она мысленно сравнивает его со Смирновым и говорит себе: «Смирнов просто, чистосердечно любит меня, ничего не требуя от меня». Приезжает Смирнов. При виде его душевных страданий и вместе с тем чувствуя влечение к Дублицкому, она задумывает уйти в монастырь. Повесть заканчивалась тем, что Елена устраивает брак Зинаиды с Дублицким, а потом выходит за Смирнова. Благоразумная создательница «Наташи» всё-таки устроила брак Дублицкого со старшей сестрой, а сама предпочла более мягкий вариант женской судьбы — со Смирновым. Реальная С.А. уничтожила «Наташу», а для себя избрала роль служения гению. Но этой своей жертвы она не забыла. Брак с гением — всегда мезальянс, всегда неравенство, но кто в этом неравенстве «равнее» по части «жертвы»? Эта проблема была незримо заложена в основание семейного рая Толстых еще до свадьбы. Но должно было пройти немало времени, чтобы из зерна этой проблемы вырос настоящий конфликт. Отношение Толстого к «Наташе» было сложным. Повесть, с одной стороны, озадачила его, а с другой — подстегнула чувства к Соне, которые именно с этого момента приняли необратимый характер. Нет лучшего способа разжечь пламя страсти из тлеющего прутика, чем заставить «немножечко ревновать». С.А. вспоминала, что Л.Н. вернул ей «Наташу» «холодно». Вообще-то он просил ее показать дневники, но она отказала, и тогда они согласились на повесть. «Что за энергия правды и простоты», — с восторгом пишет Толстой в дневнике. Нужно ли говорить, что образ Дублицкого задел Толстого? «Всё я читал без замиранья, без признака ревности или зависти, но „необычайно непривлекательной наружности“ и „переменчивость суждений“ задело славно. Я успокоился. Всё это не про меня…» «Не про него» возможность семейного счастья с Соней. Он стар, некрасив, она молода и прекрасна. «Дурак, не про тебя писано…» «Не про тебя, старый черт, — пиши критические статьи!» «Дублицкий, не суйся там, где молодость, поэзия, красота, любовь — там, брат, кадеты». «Вздор — монастырь, труд, вот твое дело, с высоты которого можешь спокойно и радостно смотреть на чужую любовь и счастье…» «О, Дублицкий, не мечтай!» «Господи, помоги мне, научи меня. Матерь Божья, помоги мне». «Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить». Удивительно! Толстой мечтал о женитьбе почти двадцать лет, с пятнадцатилетнего возраста. С женой он прожил почти полвека. А вот период его жениховских ухаживаний занимает всего месяц. Да и какие это ухаживания? До последнего момента никто в семье Берсов, даже Соня, не знали, на ком остановит свой выбор Л.Н. 16 сентября он сделал предложение, 23 сентября была свадьба. В тот же вечер молодые уехали в Ясную. По-настоящему ни Толстой не успел почувствовать себя женихом, ни Сонечка — невестой. Как это было непохоже на сватовство ее отца к ее матери. Там была старинная поэзия, были гадания дворовых девушек с блюдечком воды и перекинутыми через него «мостиком» палочками. Поставленный на ночь под кровать Любочки Иславиной, этот «мостик» должен был присниться девушке вместе с Андреем Евстафьевичем и, разумеется, приснился. О невестиных сновидениях Сонечки не известно ничего. Единственный сон, который заносит в дневник Толстой в это время, не сулит ничего хорошего: «Во сне жалкая борзая больная собака». О неделе, проведенной в невестах, С.А. вспоминала без энтузиазма. «Возили меня по магазинам, и я равнодушно примеряла белье, платья, уборы на голову. Приходил Лев Николаевич, и его волнение, поцелуи, объятия и прикосновения нечистого, пожившего мужчины страшно смущали меня и заражали дурным чувством. Я была вся как раздавленная; я чувствовала себя больной, ненормальной. Ничего я не могла есть кроме соленых огурцов и черного хлеба…» 16 сентября Толстой пришел в дом к Берсам, держа в кармане письмо с предложением. «Предложение было написано на грязной четвертушке простой писчей бумаги, и Лев Николаевич носил его в кармане целую неделю, не решаясь мне его подать», — пишет С.А. «Софья Андреевна! Мне становится невыносимо. Три недели я каждый день говорю: „нынче всё скажу“, и ухожу с той же тоской, раскаяньем, страхом и счастьем в душе. И каждую ночь, как и теперь, я перебираю прошлое, мучаюсь и говорю: зачем я не сказал, и как, и что бы я сказал. Я беру с собой это письмо, чтобы отдать его вам, ежели опять мне нельзя или недостанет духу сказать вам всё. Ложный взгляд вашего семейства на меня состоит в том, как мне кажется, что я влюблен в вашу сестру Лизу. Это несправедливо. Повесть ваша засела у меня в голове оттого, что, прочтя ее, я убедился в том, что мне, Дублицкому, не пристало мечтать о счастии, что ваши отличные поэтические требования любви… что я не завидовал и не буду завидовать тому, кого вы полюбите. Мне казалось, что я могу радоваться на вас, как на детей. В Ивицах я писал: „Ваше присутствие слишком живо напоминает мне мою старость и невозможность счастия, и именно вы…“ Но и тогда, и после я лгал перед собой. Еще тогда я бы мог оборвать всё и опять пойти в свой монастырь одинокого труда и увлеченья делом. Теперь я ничего не могу а чувствую, что я напутал у вас в семействе, что простые, дорогие отношения с вами как с другом, честным человеком, потеряны. А я не могу уехать и не смею остаться. Вы, честный человек, руку на сердце, не торопясь, ради Бога не торопясь, скажите, что мне делать. Чему посмеешься, тому поработаешь. Я бы помер со смеху, ежели бы месяц назад мне сказали, что можно мучаться так, как я мучаюсь, и счастливо мучаюсь, это время. Скажите как честный человек, хотите ли вы быть моей женой? Только ежели от всей души, смело вы можете сказать: „да“, а то лучше скажите „нет“, ежели есть в вас тень сомненья в себе. Ради Бога, спросите себя хорошо. Мне страшно будет услышать „нет“, но я его предвижу и найду в себе силы снести; но ежели никогда мужем я не буду любимым так, как я люблю, это будет ужасней». Сонечка, такая практичная и рассудительная, обладала еще одним качеством, которого не хватало старшей сестре. Она была девушкой не только рассудка, но и порыва, страсти, способной молниеносно принимать судьбоносные решения. Получив от графа письмо, она пошла в девичью комнату и заперлась на ключ. Старшая пошла за ней, стала стучаться в дверь. — Соня! — кричала она. — Отвори дверь, отвори сейчас! Дверь открылась. Она молчала, держа в руке письмо. — Говори, что le comte пишет тебе! — закричала Лиза. — Il m'a fait la proposition [8] . — Откажись! Откажись сейчас же! Соня прошла в комнату матери, где ждал ее ответа Толстой. — Разумеется «да»! — сказала она. Через несколько минут начались поздравления. Лиза в девичьей комнате рыдала. Потом, узнав об «измене» Сонечки, в детской комнате будет биться в истерике кадет Поливанов. Ему было очень стыдно, но он не мог сдержаться. Когда Соня и Л.Н. венчались в кремлевской церкви, Поливанов держал над головой невесты венец. «Поливанов испил чашу до дна», — вспоминала С.А. Провожая Соню, рыдала вся семья Берсов. Кроме Андрея Евстафьевича, который был болен и не в духе, потому что кульбит графа с женитьбой на средней сестре в обход старшей ему не нравился. Молодые зашли к нему в комнату попрощаться отдельно. Для поездки Толстой специально купил новенький дормез, огромную карету в которой можно лечь во весь рост. Процитируем дневник Л.Н. «В день свадьбы страх, недоверие и желанье бегства. Торжество обряда. Она заплаканная. В карете. Она всё знает и просто. В Бирюлеве. Ее напуганность. Болезненное что-то. Ясная Поляна. Сережа (брат. — П.Б .) разнежен, тетенька уже готовит страданья. Ночь, тяжелый сон. Не она». Не она ? Не та, которая приснилась в Чепыже, «сразу узнанная, хотя никогда не виданная»? А что же Соня? «Она как птица подстреленная», — пишет Толстой о своем впечатлении от невесты после ее согласия на брак. Еще он пишет о странном видении, которое возникло между ними, когда они остались вдвоем, уже как жених и невеста. «Непонятно, как прошла неделя. Я ничего не помню; только поцелуй у фортепьяно и появление сатаны…» Вечером 24 сентября 1862 года граф Лев Николаевич Толстой и графиня Софья Андреевна Толстая приехали в свой яснополянский рай. |