Беликов В.И. Социолингвистика (2001). Литература по гуманитарным и социальным дисциплинам для высшей школы и средних
 Скачать 2.83 Mb.
|
1.11. ДиалектТермин диалект (греч. Siateicrogот глагола Siateyouai - 'говорить, изъясняться') используется обычно для обозначения территориальных разновидностей языка и чаще применяется к разновидностям речи, которыми пользуются сельские жители, хотя в специальной литературе можно встретить словосочетания "социальные диалекты", "городские диалекты", "профессиональные диалекты" и т. п. Например, Е. Д. Поливанов писал о социальных диалектах и социальной диалектологии – науке, которая должна стать в один ряд с традиционной диалектологией, изучающей крестьянские говоры. В американской социолингвистике имеется немало работ о городских диалектах; в частности, к диалектам относят речь негритянского городского населения США, английский язык которого существенно отличается от других разновидностей American English. Французские лингвисты наряду с термином диалект (dialecte) используют термин патуd (patois), который также обозначает локально ограниченную речь определенных групп населения, главным образом сельского (в другом своем значении этот термин обозначает небрежную, неправильную речь с элементами арго и жаргонов). Территориальный, или местный, диалект по своему названию свидетельствует скорее о географическом, нежели социальном, делении языка. Однако территориальная локализованность – лишь одна из характерных черт этой подсистемы национального языка. Одновременно это и социальная языковая разновидность, поскольку местным диалектом владеет круг лиц, достаточно определенных в социальном отношении: в современных условиях, во всяком случае в русском языковом сообществе, это крестьяне старшего поколения. В. М. Жирмунский подчеркивал, что "традиционное деление диалектов на территориальные и социальные является мнимым, что всякая территориальная диалектология в соответствии с самой языковой действительностью должна быть и диалектологией социальной" [Жирмунский 1969: 23]. Отметим основные свойства территориальных диалектов, отличающие эту разновидность национального языка от всех других. К ним относятся:
4) нивелирование своеобразия диалектной речи под влиянием литературного языка (через средства массовой информации, книги, систему образования и т. п.). 1.12. СоциолектЭтот термин возник в лингвистике сравнительно недавно - во второй половине XX в. Он образован из двух частей-части социо-, указывающей на отношение к обществу, и второго компонента слова "диалект"; это, по существу, стяжение в одно слово словосочетания "социальный диалект". Социолектом называют совокупность языковых особенностей, присущих какой-либо социальной группе – профессиональной, сословной, возрастной и т. п. – в пределах той или иной подсистемы национального языка. Примерами социолектов могут служить особенности речи солдат (солдатский жаргон), школьников (школьный жаргон), уголовный жаргон, арго хиппи, студенческий сленг, профессиональный "язык" тех, кто работает на компьютерах, разнообразные торговые арго (например, "челноков", торговцев наркотиками) и др. Термин социолект удобен для обозначения разнообразных и несхожих друг с другом языковых образований, обладающих, однако, общим объединяющим их признаком: эти образования обслуживают коммуникативные потребности социально ограниченных групп людей. Социолекты не представляют собой целостных систем коммуникации. Это именно особенности речи – в виде слов, словосочетаний, синтаксических конструкций. Основа же социолектов – словарная и грамматическая – обычно мало чем отличается от характерной для данного национального языка. Так, в современном уголовном арго имеется довольно большое число специфических обозначений, в том числе метафорических: балда 'голова', кусок 'тысяча рублей', мент 'милиционер', хаза, малина 'воровской притон', хрусты 'деньги', шмонать 'обыскивать', этапка 'пересыльная тюрьма' и т. п., но склонение и спряжение этих слов, их объединение в предложения осуществляются по общеязыковым моделям и правилам; общеязыковой является и лексика, не обозначающая какие-либо специфические реалии "профессиональной" и бытовой жизни уголовников (Ударили меня по балде; Это он купил за два куска; На хазу нагрянули менты и обшмонали всех, кто там был, и т. п.). 1.13. Арго. Жаргон. СленгТермины арго и жаргон – французские по происхождению (фр. argot, jargon), сленг – английский (англ, slang). Эти термины часто употребляются как синонимы. Однако целесообразно разграничивать понятия, скрывающиеся за этими названиями: арго – это, в отличие от жаргона, в той или иной степени тайный язык, создаваемый специально для того, чтобы сделать речь данной социальной группы непонятной для посторонних. Поэтому предпочтительнее словосочетания "воровское арго", "арго офеней" – бродячих торговцев в России XIX в., нежели "воровской жаргон", "жаргон офеней". Как считают авторы современного словаря лингвистических терминов, "...в жаргоне преобладает выражение принадлежности к [данной] группе, в арго – языковая маскировка содержания коммуникации" [Васильева и др. 1995: 38]. Но такое противопоставление касается прежде всего истории формирования жаргонов и арго. Синхронно "секретность" уголовного арго весьма относительна; те, кто борется с преступностью, как правило, владеют этим языком вполне хорошо, а идея тайно договориться на арго в присутствии предполагаемой жертвы преступления выглядит вообще наивно. Для этой цели в рамках конкретных преступных сообществ создаются разовые коды того же типа, какими, судя по кинофильмам, пользуются в открытой переписке вражеские шпионы и советские разведчики: обычным словам придаются особые тайные значения, причем так, чтобы для постороннего слушателя речь не казалась странной и имела бы свой обычный смысл, складывающийся из нормативных лексических значений. "Скрытность" же языка уголовников чаще нарочитая, показная, рассчитанная в первую очередь на сохранение групповой идентичности, на противопоставление "своих" и "не своих". В арго существует множество слов, которые, в силу незначительного отличия от нормативных, не могут претендовать на секретность (ср. больничка 'больница, любое медицинское учреждение', поджениться 'завести сожительницу'), в других случаях внешне неотличимые от нормативных единицы имеют в арго лишь несущественные для рядового носителя языка отличия в семантике. Неслучайно в арго слово люди обозначает лишь тех, кто соблюдает воровской закон; если, входя в камеру, вор (не любое 'лицо, совершившее кражу', как в нормативном языке, а тот, кто имеет признаваемый в уголовном мире ранг вора в законе) спрашивает: "Люди есть?", он имеет в виду принадлежащих к уголовному миру. Еще одна причина существования арго – потребность в удовлетворении экспрессии. В связи с этим многие словарные единицы заменяются в арго относительно часто, другие, эмоционально менее окрашенные, остаются неизменными на протяжении столетий. Д. С. Лихачев [1935] указывает на еще одну важную причину возникновения и существования арго: особенностью воровского мышления является наличие элементов магического отношения к миру. Первобытно-магическое восприятие сказывается и на отношении к языку: неудачно, не вовремя сказанное слово может навлечь несчастье, провалить начатое дело. В связи с этим в преступном мире обычные слова заменяются арготическими, существует также ряд табуированных тем, о которых не принято говорить даже на арго. В этом отношении уголовное арго напоминает жаргонную и профессиональную речь охотников, военных и лиц других связанных с риском профессий. Степень понятности текста на уголовном арго сильно варьирует в зависимости от тематики. Вот два текста. Первый – отрывок из бытового описания жизни заключенного [Балдаев и др. 1992: 325, 327]. После живодерни мантулю в дымогарке на угольке. Моего напарника, мужика-кирюху, трюманули за махаловку и оборотку совком по бестолковке одному животному с блудой, он у него из шаронки царапнул антрацит. После больницы работаю в кочегарке. Моего напарника, заключенного, не принадлежащего к воровскому миру, посадили за драку в карцер. Он двинул совковой лопатой по голове мошеннику (тот был с ножом), который украл из его куртки хлеб (пер. Д. С. Балдаева). К описанию такой, вполне обычной для преступного мира, ситуации арго хорошо приспособлено, и без специальных знаний точный смысл текста понять трудно. Другой текст представляет собой пример использования арго в нехарактерном для него стиле. Это отрывок из шуточной "Истории отпадения Нидерландов от Испании", написанной профессиональным историком Л. Н. Гумилевым, который, дважды подвергшись сталинским репрессиям, имел возможность в тюрьме и лагере вполне овладеть уголовным арго [Снегов 1991: 202-203]: Работяга Вильгельм Оранский поднял в стране шухер Его поддержали гезы. Мадридская малина послала своим наместником герцога Альбу. Альба был тот герцог! Когда он прихлял в Нидерланды, голландцам пришла хана. Альба распатронил Лейден, главный голландский шалман. Остатки гезов кантовались в море, а Вильгельм Оранский припух в своей зоне. Альба был правильный полководец. Солдаты его гужевались от пуза, в обозе шло тридцать тысяч шалашовок. Но Альба вскоре даже своим переел плешь. Все знали, что герцог в законе и лапу не берет. Но кто-то стукнул в Мадрид, что он скурвился и закосил казенную монету. Альбу замели в кортесы на общие работы, а вместо него нарисовались Александр Фарнезе и Маргарита Пармская, рядовые придурки испанской короны. Понимание этого текста не вызывает особых затруднений у рядового носителя русского языка, в частности потому, что большинство из попавших в него арготизмов глубоко внедрилось в современную разговорную речь. До революции арго развивалось совершенно автономно от общеупотребительного языка; в художественной литературе арготическая и другая жаргонная лексика употреблялась почти исключительно для речевой характеристики отдельных персонажей. В СССР в 1920-е годы в связи с резким повышением социальной мобильности населения языковая норма дестабилизируется, повседневный язык пронизывается словами уголовного происхождения, часть их прочно закрепляется в разговорном стиле, и скоро их происхождение перестает осознаваться: барахло, по блату, липовый (в значении 'ненастоящий') и др. С 1930-х годов в связи с усилением официального контроля за письменными текстами они становятся более нормативными, но устная речь, в первую очередь молодежный, армейский и другие жаргоны, благодаря постоянным массовым контактам представителей всех слоев общества с пенитенциарной системой находится под заметным воздействием арго. Арготическая лексика широко используется в неподцензурной художественной литературе (ср. у И. Бродского: Челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою; В этих шкарах ты как янки; Это я верный закон накнокал)12. В годы перестройки с отменой цензуры существенно арго-тизируется язык всех видов письменных текстов, средств массовой информации и публичных выступлений. Один политик характеризует своего вполне интеллигентного оппонента фразой Пахан никогда не будет бороться со своей малиной, другой предлагает обществу жить по законам, а не по понятиям. В повседневную языковую практику широких слоев населения арготизмы проникают уже не только "снизу", но и "сверху", из языка политиков и журналистов. Заимствования из арго могут заметно менять значения. Например, опустить (в арго – 'придать максимально низкий социальный статус путем гомосексуального насилия') в речи современных журналистов и политиков означает 'поставить на место, унизить'; гопник (первоначальный, с XIX в., смысл в арго – 'оборванец', затем также 'грабитель') в современном молодежном жаргоне приобретает в качестве основного значение 'малокультурный агрессивный подросток; "качок"; "любер"', а также 'любитель "попсы", низкопробной, с точки зрения говорящего, музыки'. При перенесении уголовной фразеологии в разговорный или жаргонизированный вариант общего языка часто утрачивается внутренняя форма, ср. дать в/на лапу 'дать взятку' (из уголовн. дать лапу, где само слово лапа имеет значение 'взятка'); без балды 'всерьёз, без обмана' (из без булды, где булда, ранее бульда, имеет значение 'педерастия'); голый Вася 'пусто, безнадежно' (из голый вассер, значение то же). Термин сленг более характерен для западной лингвистической традиции. Содержательно он близок к тому, что обозначается термином жаргон. Арго, жаргон, сленг – это разновидности социолекта. Специфика каждого из этих языковых образований может быть обусловлена профессиональной обособленностью тех или иных групп либо их социальной отграниченностью от остального общества. Компьютерный жаргон (сленг) – пример профессионально специфичных языковых образований, воровское арго, студенческий сленг – примеры социально специфичных субкодов. Иногда группа может быть обособлена и профессионально, и социально; речь такой группы обладает свойствами и профессионального, и социального жаргона (арго, сленга). Пример – солдатский жаргон, поскольку военное дело представляет собой профессию, а люди, занимающиеся этой профессией, живут своей, достаточно обособленной от остального общества, жизнью. 1.14. КойнеТермин койне (греч. κοινη 'общий язык') первоначально применялся лишь к общегреческому языку, который сложился в IV–III вв. до н. э. и служил единым языком деловой, научной и художественной литературы Греции до II–III вв. н. э. В современной социолингвистике койне понимается как такое средство повседневного общения, которое связывает людей, говорящих на разных региональных или социальных вариантах данного языка. В роли койне могут выступать наддиалектные формы языка – своеобразные интердиалекты, объединяющие в себе черты разных территориальных диалектов, – или один из языков, функционирующих в данном ареале. Понятие койне особенно актуально при описании языковой жизни больших городов, в которых перемешиваются массы людей с разными речевыми навыками. Межгрупповое общение в условиях города требует выработки такого средства коммуникации, которое было бы понятно всем. Так появляются городские койне, обслуживающие нужды повседневного, главным образом устного, общения разных групп городского населения. Помимо городских койне выделяют койне ареала, т. е. определенной территории, на которой распространен данный язык (или языки). Так, в многоязычной республике Мали (Африка) в качестве койне используется язык бамана, имеющий наддиалектную форму [Виноградов 1990]. Понятие койне иногда применяется и к письменным формам языка – например, к латыни, использовавшейся в качестве языка науки в средневековой Европе. 1.15. ПросторечиеПросторечие – это речь необразованного и полуобразованного городского населения, не владеющего литературными нормами. Просторечие можно рассматривать как разновидность койне. Сам термин просторечие употребителен главным образом в отечественной социолингвистике, поскольку просторечие – "наиболее русская" языковая подсистема, специфичная для русского национального языка. Если территориальные диалекты и тем более литературный язык имеют прямые аналоги в других национальных языках, то у просторечия таких аналогов нет. Ни французская подсистема languepopulaire, ни то, что в англоязычной лингвистической литературе называется nonstandardили illiteratespeech, не являются подобиями русского просторечия, отличаясь от последнего как в отношении социальной базы (т. е. состава носителей), так и в отношении структурных и функциональных свойств. Так, languepopulaireтолько приблизительно соответствует русскому просторечию: хотя эта разновидность речи стоит между арго и фамильярным стилем литературного французского языка, она арготизована, т. е. насыщена элементами различных социальных арго – в гораздо более сильной степени, чем русское просторечие (правда, конец XX в. отмечен усилением влияния разнообразных арго и жаргонов на эту подсистему русского языка). Кроме того, и это главное, languepopulaire – это не только социальная, но и стилистическая разновидность французского языка: носители литературного языка в ситуациях непринужденного общения используют элементы languepopulaire. В русской же литературной речи просторечные единицы могут использоваться только с целью иронии, шутки, сознательного стилистического контраста и т. п. То, что может быть сопоставлено с русским просторечием в английском языке, в частности в его американском варианте, – это так называемый общий сленг, который, однако, не имеет своих носителей, а является функционально-стилистической разновидностью английского языка (элементы общего сленга широко используются в средствах массовой информации; в последнее время некоторые отечественные лингвисты настаивают на том, что и в русском языке можно выделить так называемый общий жаргон, занимающий промежуточное положение между просторечием и социальными жаргонами: см. [Ермакова и др. 1999]). Еще более сложная картина в немецком языке, где промежуточные (между литературным языком и территориальными диалектами) формы Halbmundartи Umgangsspracheсодержат целый комплекс языковых, функциональных и социальных черт, не позволяющих однозначно квалифицировать эти языковые образования и, во всяком случае, приравнивать их к русскому просторечию по статусу и свойствам. В родственных славянских языках просторечию также нет точного соответствия. Например, obecndcestina– функционально-стилистическая разновидность современного чешского языка, наиболее близкая к русскому просторечию, – отличается от него одной (по крайней мере) существенной особенностью: ею могут пользоваться, главным образом в бытовых ситуациях, и люди вполне культурные (см. об этом в [Нещименко 1985]), в то время как носителям современного русского литературного языка просторечие несомненно "противопоказано" (оно воспринимается как признак низкой культуры или как сознательное "ёрничанье"). Польские городские диалекты в гораздо большей степени, чем русское просторечие, опираются на крестьянские говоры; болгарские, сербские и хорватские городские койне близки к их диалектной основе, что также отличает их от русского просторечия (см. [Толстой 1985]). Просторечие реализуется исключительно в устной форме. Наиболее типичные сферы и ситуации реализации просторечия: семья (общение внутри семьи и с родственниками), очередь, "посиделки" во дворе коммунальных домов, суд (свидетельские показания, прием у судьи), кабинет врача (рассказ пациента о болезни) и немногие другие. В целом по сферам функционирования просторечие сопоставимо с территориальными диалектами: и в том, и в другом случае преобладают узкобытовые и внутрисемейные ситуации общения. Поскольку просторечие складывалось в результате смешения разных диалектных и жаргонных потоков, их преобразования в условиях городской языковой жизни, в нем сосуществуют черты южных и северных диалектов (например, и [г] взрывное, и [у] фрикативное, чавд, вдуть, тестов, хотишь, в пальтё и т. п.), и элементы жаргонной речи (втихаря, no-быстрому, балдетъ, приперлись по нахалке и т. п., личные обращения типа друг, кореш, хозяин и др.) – подробнее об этом и других свойствах современного русского просторечия см. в книге [Крысин 1989]). Иногда говорят об анормативности просторечия: в нем может быть представлено всё, что допускается системой данного языка, его словарными и грамматическими возможностями. Это не совсем так. Действительно, в просторечии нет нормы в узком понимании термина норма, поскольку данную подсистему языка никто не кодифицирует. Но просторечию, как и другим некодифицированным подсистемам языка, присуща определенная традиция использования языковых средств. Иное дело, что здесь гораздо шире вариативность используемых единиц: носитель просторечия может сказать и хотишь, и хочешь, и делав, и дел (родительный падеж множественного числа), и ёздию, и ёздю, и езжу и т. п. 1.16. Диглоссия и двуязычиеОписанные выше термины, обозначающие подсистемы национального языка, свидетельствуют о том, что естественные языки принципиально неоднородны: они существуют во многих разновидностях, формирование и функционирование которых определяются социальной дифференцированностью общества и разнообразием его коммуникативных потребностей. У некоторых из этих разновидностей есть свои носители, т. е. совокупности говорящих, владеющие только данной подсистемой национального языка (территориальным диалектом, просторечием). Другие разновидности служат не единственным, а дополнительным средством общения. Например, студент пользуется студенческим жаргоном главным образом в "своей" среде, в общении с себе подобными, а в остальных ситуациях прибегает к средствам литературного языка. То же верно в отношении профессиональных жаргонов: программисты и операторы ЭВМ используют компьютерный жаргон в непринужденном общении на профессиональные темы, а выходя за пределы своей профессиональной среды, они употребляют слова и конструкции общелитературного языка. Подобное владение разными подсистемами одного национального языка и использование их в зависимости от ситуации или сферы общения называется внутриязыковой диглоссией (диглоссия – от греч. δι – дву(х)- и γλοσσα, – язык; буквально – 'двуязычие'). Помимо этого, диглоссия может обозначать и владение разными языками, тогда термин употребляется без определения "внутриязыковая". Понятие и термин диглоссия в 1959 г. ввел в научный оборот американский исследователь Ч. Фергюсон [Ferguson 1959]. До этого в лингвистике использовался (и продолжает использоваться сейчас) термин двуязычие – как русский перевод интернационального термина билингвизм. А для ситуаций, в которых могут функционировать несколько языков, принят термин многоязычие (ср. англ, multilingualism, фр. plurilinguisme). Прежде чем выяснять, для чего потребовалось новое понятие диглоссия, рассмотрим более детально, что скрывается за термином двуязычие. Двуязычие и многоязычие, как следует из буквального значения терминов, – это наличие и функционирование в пределах одного общества (обычно – государства) двух или нескольких языков. Многие современные страны дву- или многоязычны: Россия (ср. существование на ее территории, наряду с русским, таких языков, как башкирский, татарский, якутский, бурятский, осетинский и мн. др.), страны Африки, Юго-Восточной Азии, Индия и др. Функционирование двух и более языков в обществе было бы невозможно без двуязычия отдельных членов языкового сообщества (даже если индивид владеет несколькими языками, его часто называют билингвом, а само явление – билингвизмом, или двуязычием). Различаются три основных типа индивидуального билингвизма. При субординативном билингвизме говорящие воспринимают второй язык через призму родного: понятия соотносятся с лексическими единицами родного языка, а последние – с единицами второго языка. В силу естественного различия семантических структур двух языков при порождении и восприятии текста на втором языке неизбежны ошибки типа анекдотического перевода русского диалога: Который час? – Два часа. – Так много? – Кому как. – Whichwatch? – Twowatch. – Suchmuch? – Whomhow. При координативном (чистом) билингвизме два языка совершенно автономны, каждому соответствует свой набор понятий, грамматические категории двух языков также независимы. Смешанный билингвизм в идеале подразумевает единый механизм анализа и синтеза речи, а сосуществующие языки различаются лишь на уровне поверхностных структур. Л. В. Щерба называл такую коммуникативную систему одним языком с двумя терминами. Разумеется, реально полного изоморфизма грамматических систем двух языков не наблюдается, происходит лишь их большее или меньшее уподобление. Словарь же действительно может быть единым в плане содержания, различаясь только планом выражения. Один из авторов данного учебника в ходе полевой работы в дер. Лёждуг Коми АССР в 1968 г. получил запись рассказа рыбака на его родном языке коми о том, как в сетях запуталась окольцованная утка-чирок. Последнее предложение выглядело так: Снимитiм колъцосэ и узнайтiм, что чирокыс зимуйтэма Францияын 'Мы сняли кольцо и узнали, что чирок зимовал [ранее, предпрошедшее время] во Франции'. Здесь носитель смешанного двуязычия при полном сохранении морфологии языка коми совершенно свободно и бессознательно (показательно, что текст был им записан!) использует русскую лексику. В других контекстах в значениях 'снять', 'узнать', 'зимовать' он мог бы употребить соответствующие единицы из этнического языка: босыпны, тддны, тдвйыны. Три выделенных типа билингвизма, конечно, представляют собой идеальные упрощения; у реального билингва преобладает один из них. Субординативный билингвизм по своей природе означает вторичное, неполное владение вторым языком и характерен для начинающих билингвов, но уже на ранних стадиях овладения языком ему сопутствуют элементы координативного и смешанного двуязычия. При эффективном двуязычии реально сосуществуют координативное и смешанное двуязычие (а часто и элементы субординативного) с преобладанием одного из них. Обычно двуязычие продуктивно, т. е. билингв способен активно использовать второй язык. Особый случай двуязычия представляет пассивный (рецептивный) билингвизм – такое владение вторым языком, когда индивид его понимает, но сам текстов на нем практически не порождает. Для "двустороннего" пассивного билингвизма, когда каждый из коммуникантов пользуется своим языком, но понимает язык другого, иногда используется термин дуалингвизм (англ, dual-lingualism; явление дуалингвизма описано, например, в [Lincoln 1979]). Такое явление чаще встречается на границах распространения различных (как правило, родственных) языков. В норме билингвы владеют хотя бы одним языком в полном объеме. Однако возможны случаи, когда общение индивида с носителями его родного языка ограничено, а уровень коммуникативного взаимодействия с носителями языка, доминирующего в языковом сообществе, невысок. В подобной ситуации адекватное знание родного языка утрачивается, а второй язык осваивается в ограниченных пределах. Это явление получило название полуязычия (англ. semilingualism). Лексический состав обоих языков оказывается ограниченным, а грамматическая структура упрощена [Полинская 1987]. Особые формы полуязычия образуются в условиях, когда контактирующие языки близкородственны. Так, в результате смешения украинского и русского языков возникает так называемый суржик (см. о нем [Труб 2000]), а смесь белорусского и русского языков получила название трасянка (см. [Типология... 1999: 9]). Для полуязычия, как и для субординативного билингвизма, переключение кодов нехарактерно. В отличие от двуязычия, диглоссия обозначает такую форму владения двумя самостоятельными языками или подсистемами одного языка, при которой эти языки и подсистемы функционально распределены: например, в официальных ситуациях – законотворчестве, делопроизводстве, переписке между государственными учреждениями и т. п. – используется официальный (или государственный) язык, если речь идет о многоязычном обществе, или литературная форма национального языка (в одноязычных обществах), а в ситуациях бытовых, повседневных, в семейном общении – другие языки, не имеющие статуса официальных или государственных, иные языковые подсистемы – диалект, просторечие, жаргон. Важным условием при диглоссии является то обстоятельство, что говорящие делают сознательный выбор между разными коммуникативными средствами и используют то из них, которое наилучшим образом способно обеспечить успех коммуникации. Из этого ясно, что двуязычие не обязательно сопровождается диглоссией – хотя и редко, но языки билингва могут никак не распределяться в соответствии с коммуникативной ситуацией. Кодовый репертуар одноязычного индивида может быть чрезвычайно ограничен, и в различных коммуникативных ситуациях он будет использовать одну и ту же языковую подсистему. В этом случае можно говорить о его моноглоссности. 1.17. Сферы использования языкаИз всего, о чем говорилось до сих пор, становится ясно, что язык может обслуживать очень широкий спектр коммуникативных потребностей отдельного человека и общества в целом. В соответствии с разными областями человеческой деятельности – производством, образованием, наукой, культурой, торговлей, бытом и т. п. – выделяются разные сферы использования языка (или языков, если речь идет о неодноязычном обществе). Сфера использования языка – это область внеязыко-вой действительности, характеризующаяся относительной однородностью коммуникативных потребностей, для удовлетворения которых говорящие осуществляют определенный отбор языковых средств и правил их сочетания друг с другом. В результате подобного отбора языковых средств и правил их сочетания друг с другом формируется более или менее устойчивая (для данного языкового сообщества) традиция, соотносящая определенную сферу человеческой деятельности с определенным языковым кодом (субкодом) – самостоятельным языком или подсистемой национального языка. Так, в средневековой Европе латынь была коммуникативным средством, использовавшимся при богослужении, а также в науке. Другие сферы деятельности обслуживались соответствующими национальными языками и их подсистемами. В России роль культового коммуникативного средства долгое время принадлежала церковно-славян-скому языку. На современном Памире один из памирских языков – бесписьменный шугнанский – используется преимущественно в сфере семейного и бытового общения шугнанцев, в официальных же ситуациях, а также при общении с "чужими" они прибегают к помощи таджикского и русского языков. Языки и их подсистемы по сферам деятельности могут распределяться нежестко: один из языков или одна из подсистем преобладают в данной сфере, но допускается использование элементов и других языков (подсистем). Так, в семейном общении жителей современной русской деревни преобладает местный диалект, он же используется ими и при производстве сельскохозяйственных работ. Однако в современных условиях чистый диалект, как мы уже выяснили выше, – редкость. Он сохраняется лишь у некоторых представителей старшего поколения сельских жителей. В речи же большинства он сильно "разбавлен" элементами литературного языка и просторечия. Так, в Белоруссии в сфере гуманитарного образования используется белорусский язык (это поощряется официально проводимой политикой государства), но здесь можно встретить и элементы близкородственного русского языка. В сфере производства, несмотря на государственную поддержку родного языка, преобладает русский язык (в специальной терминологии, в технической документации, в профессиональном общении специалистов). Использование белорусского, естественно, не возбраняется. 1.18. Речевая и неречевая коммуникацияТермин коммуникация многозначен: он употребляется, например, в сочетании "средства массовой коммуникации" (имеются в виду пресса, радио, телевидение), в технике его используют для обозначения линий связи и т. п. В социолингвистике коммуникация – это синоним общения. Иноязычный термин в данном случае более удобен, так как легко образует производные, а они необходимы для обозначения разных сторон общения: коммуникативная ситуация, коммуниканты (= участники коммуникативной ситуации) и некоторых других. Коммуникация может быть речевой и неречевой (или, в иной терминологии, вербальной и невербальной – от лат. verbum'слово, выражение'). Скажем, общение людей в ряде спортивных игр (баскетбол, футбол, волейбол) не обязательно включает вербальный компонент или включает его минимально – в виде возгласов: Пас! Беру! и пр. Не всякая физическая работа требует словесного общения. Например, в цехах с высоким уровнем шума – штамповочном, механосборочном, литейном – обходятся без слов, но люди, работающие в таких цехах, все же общаются (например, при помощи жестов). Значительно большая часть видов человеческой коммуникации происходит с помощью речи (ведь и язык-то предназначен главным образом для общения). Эти виды в первую очередь и интересуют социолингвистов. Речевая коммуникация происходит в рамках коммуникативной ситуации13. 1.19. Коммуникативная ситуацияКоммуникативная ситуация имеет определенную структуру. Она состоит из следующих компонентов: 1) говорящий (адресант); 2) слушающий (адресат); 3) отношения между говорящим и слушающим и связанная с этим 4) тональность общения (официальная – нейтральная – дружеская); 5) цель; 6) средство общения (язык или его подсистема – диалект, стиль, а также параязыковые средства – жесты, мимика); 7) способ общения (устный / письменный, контактный / дистантный); 8) место общения. Эти компоненты суть ситуативные переменные. Изменение каждой из них ведет к изменению коммуникативной ситуации и, следовательно, к варьированию средств, используемых участниками ситуации, и их коммуникативного поведения в целом. Так, общение судьи и свидетеля в зале судебных заседаний отличается большей официальностью используемых обеими сторонами языковых средств, нежели общение этих же лиц не во время судебного заседания: меняется место, но все другие ситуативные переменные сохраняются неизменными. Обращение судьи к свидетелю с целью выяснения биографических данных с необходимостью предполагает вопросно-ответную форму общения с соответствующими синтаксическими свойствами диалога (эллиптичность высказываний, повтор отвечающим некоторых элементов вопроса и т. п.). Обращение судьи к свидетелю с целью воспроизвести показания последнего на предварительном следствии предполагает преобладание монолога судьи и лишь подтверждающую или отрицающую реакцию свидетеля (меняется цель общения, с сохранением всех других ситуативных переменных). Выходя из служебной роли, судья перестает находиться со свидетелем в тех отношениях, которые предписывают им обоим определенное речевое поведение. Скажем, в "транспортной" ситуации, если и тот, и другой едут в автобусе - при социальных ролях "пассажир - пассажир" - их речь, разумеется, менее официальна. Если судья и свидетель знакомы друг с другом, то тем не менее обстановка судебного заседания и их роли предписывают им обоим официальную тональность общения; вне этой обстановки, при "возврате" к ролевым отношениям "знакомый – знакомый" (или "приятель – приятель") тональность общения может меняться на неофициальную, даже фамильярную, с использованием средств разговорного языка, просторечия, жаргонов. Общение судьи и свидетеля на приеме у судьи (вне судебного заседания), когда общение контактно и устно, допускает эллиптиррванные формы речи; собственноручные же письменные показания свидетеля (дистантность и письменная форма общения) требуют эксплицитных, синтаксически законченных форм выражения. Заметим, что в чисто иллюстративных целях, чтобы показать, как может изменяться каждая ситуативная переменная, мы в значительной степени упростили описанные ситуации, схематизировали их. В реальном же общении ситуативные переменные взаимодействуют друг с другом и каждая из них приобретает определенные значения вкупе с другими. Например, если меняется место общения, то это часто означает одновременно и изменение его цели, а также отношений между коммуникантами и тональности общения. Контактность взаимодействия говорящего и слушающего обычно связана с использованием устно-разговорных форм речи, а дистантность – письменной речи (ср., однако, общение-по телефону) и т. д. Приведем пример записи речи одного и того же лица, рассказывающего в разной обстановке об одном и том же – о научной командировке. При сохранении темы речи изменению подвергается весь спектр ситуативных переменных: цель, место, отношения между участниками коммуникации, тональность, контактность / дистантность, устная / письменная формы речи. Соответственно меняется весь строй речи: выбор лексики, синтаксических конструкций, интонационная структура высказываний, логическая последовательность изложения и т. п.
Ситуативные переменные имеют разный "вес" с точки зрения силы их влияния на характер коммуникативной ситуации. Большим весом обладают те переменные, которые отражают некоторую лингвистическую или социальную заданность структуры общения, меньшим – переменные, соответствующие многообразию реальных коммуникативных ситуаций. Число значений первых переменных конечно, значения вторых представляют собой незамкнутые множества. Так, цель общения реализуется каким-либо конкретным речевым актом, типы которых исчислимы, с использованием определенных функций языка. Например, сообщая что-либо, говорящий прибегает к речевому акту сообщения и использует при этом язык в его информационной функции, возможно, в сочетании с эмотивной (это зависит от намерений говорящего: хочет ли он просто информировать слушающего о чем-либо или же еще и прокомментировать сообщаемое, внося свои оценки). Просьба, угроза, клятва, извинение, приказ, оправдание и тому подобные интенции говорящего облекаются в форму соответствующих речевых актов, которые отличаются друг от друга как по целям, так и по характеру совмещения в них разных функций языка. Несмотря на то что тональность на первый взгляд кажется такой ситуативной переменной, которая имеет недискретные значения, в действительности говорящие не только отчетливо ощущают различия между официальным, нейтральным и дружеским (фамильярным) общением, но и знают заранее, какая тональность соответствует тем или иным коммуникативным ситуациям. В отличие от этих переменных, место общения не является наперед заданной переменной, и число значений этой переменной едва ли можно признать конечным. В связи с этим заметим, что и вес этой переменной меньше, чем вес таких факторов общения, как цель, отношения между коммуникантами, тональность общения и др. Изменение места коммуникации далеко не всегда ведет к изменению характера речевого поведения общающихся: если отношения между ними остаются прежними, то изменение фактора "место" оказывается нерелевантным (ср., например, общение учителя и ученика в классе и вне класса). Изменение места общения чаще всего значимо в сочетании с изменением каких-либо других условий общения. Так, если в результате изменения места усиливается зависимость одного из коммуникантов от другого, то меняется характер речевого поведения первого. Например, нарушитель дорожного движения, будучи задержан сотрудником ГИБДД, в условиях городской улицы может позволить себе вербальный протест и несогласие с применяемыми к нему санкциями в большей степени, нежели в отделении милиции, куда в случае необходимости его доставляет милиционер (зависимость нарушителя от милиционера, асимметрия их социальных отношений налицо и в том, и в другом случае, однако во втором – в отделении милиции – она, несомненно, усиливается). 1.20. Речевое общение, речевое поведение,речевой актВсе три термина, вынесенные в заголовок этого раздела, имеют непосредственное отношение к речевой коммуникации. Первый термин – синоним термина речевая коммуникация. Важно подчеркнуть, что оба синонима обозначают двусторонний процесс, взаимодействие людей в ходе общения. В отличие от этого в термине речевое поведение акцентирована односторонность процесса: им обозначают те свойства и особенности, которыми отличаются речь и речевые реакции одного из участников коммуникативной ситуации – или говорящего (адресанта), или слушающего (адресата). Термин речевое поведение удобен при описании монологических форм речи, например коммуникативных ситуаций лекции, выступления на собрании, митинге и т. п. Однако он недостаточен при анализе диалога: в этом случае важно вскрыть механизмы взаимных речевых действий, а не только речевое поведение каждой из общающихся сторон. Таким образом, понятие речевое общение включает в себя понятие речевое поведение (о разграничении терминов речевое общение и речевое поведение см. также в книге: [Винокур 1993]). Термин речевой акт обозначает конкретные речевые действия говорящего в рамках той или иной коммуникативной ситуации. Например, в ситуации покупки товара на рынке между покупателем и продавцом возможен диалог, включающий разные речевые акты: запрос об информации (– Сколько стоит эта вещь? Кто производитель? Из какого она материала?), сообщение (- Две тысячи; Южная Корея; Натуральная кожа), просьбу (– Отложите, пожалуйста, я сбегаю за деньгами), обвинение (– Вы мне сдачу неправильно дали!), угрозу (– Сейчас милицию вызову!) и др. В середине XX в. английский философ Дж. Остин, а вслед за ним американские ученые Дж. Серль и Г. Грайс разработали теорию речевых актов, в которой выявили ряд закономерностей, характерных для процесса речевой коммуникации, и сформулировали принципы и постулаты, следование которым обеспечивает успех тому или иному речевому акту и в целом речевой коммуникации: например, "выражайся ясно", "будь искренен", "будь краток", "избегай непонятных выражений" и др. (см. [Грайс 1985: 222– 223]). Делаются попытки разработать правила речевого общения, которые не только учитывали бы закономерности использования языковых средств, но и регламентировали их совмещение друг с другом в зависимости от характера коммуникативной ситуации. Примером могут служить правила речевого общения, предложенные американской исследовательницей С. Эрвин-Трипп [Ervin-Tripp 1971]. Термин правило С. Эрвин-Трипп употребляет для описания, а не для предписания, не для регламентации тех или иных речевых действий, т. е. для констатации некоторых нормальных, типичных актов коммуникации. С. Эрвин-Трипп различает три типа подобных правил:
Особо рассматриваются правила взаимодействия собеседников, когда говорящий стремится к тому, чтобы окружающие или партнер по диалогу, принадлежащие к данной социальной или профессиональной группе, признали его "своим", одобрили его речевое поведение и правила переключения с одного кода на другой при смене ситуации и социальной роли говорящего. Следует обратить внимание на то, что перечисленные правила достаточно абстрактны. Они легко применимы к относительно простым коммуникативным ситуациям, какими являются этикетные речевые акты (типа приветствий, поздравлений, прощания и т. п.), а при описании более сложных и при этом более естественных, реальных коммуникативных ситуаций использование этих правил сопряжено с рядом неясностей и затруднений. Неясно также, насколько обязательны правила, предлагаемые С. Эрвин-Трипп. Если, например, говорящий, используя сленг, придерживается литературного произношения, означает ли это, что он строит свою речь "не по правилам", отклоняется от стандартов речевого поведения? Всегда ли говорящий должен выбирать те формы общения, которые приняты в данной социальной среде, т. е. социально или профессионально окрашены, или же и его собственная, свойственная ему манера речевого поведения может обеспечить коммуникативный успех? При всей условности рассмотренных правил идея своеобразных социолингвистических грамматик, содержащих правила социально-языкового поведения людей в различных ситуациях, весьма привлекательна и заслуживает изучения и разработки. Вместе с тем эта идея чрезвычайно трудна для реализации. Для этого необходимы по крайней мере два компонента: 1) разработанные грамматики конкретных языков, которые позволяли бы порождать не только грамматически правильные высказывания, но и разного рода разговорные конструкции, отклоняющиеся от стандарта, принятого в кодифицированном языке; 2) более или менее исчерпывающие описания всех форм социального поведения членов языкового сообщества. На современном этапе развития социолингвистики можно говорить лишь о фрагментах как того, так и другого. 1.21. Коммуникативная компетенцияносителя языкаВ процессе речевой коммуникации люди пользуются средствами языка – его словарем и грамматикой – для построения высказываний, которые были бы понятны адресату. Однако знания только словаря и грамматики недостаточно для того, чтобы общение на данном языке было успешным: надо знать еще условия употребления тех или иных языковых единиц и их сочетаний. Иначе говоря, помимо собственно грамматики носитель языка должен усвоить "ситуативную грамматику", которая предписывает использовать язык не только в соответствии со смыслом лексических единиц и правилами их сочетания в предложении, но и в зависимости от характера отношений между говорящим и адресатом, от цели общения и от других факторов, которые в совокупности с собственно языковыми знаниями составляют коммуникативную компетенцию носителя языка14. Характер навыков общения, входящих в коммуникативную компетенцию и отличающихся от знания собственно языка, можно проиллюстрировать на примере так называемых косвенных речевых актов. Косвенным называется такой речевой акт, форма которого не соответствует его значению и цели. Например, если сосед за обеденным столом обращается к вам со следующими словами: – Не могли бы вы передать мне соль?, то по форме это вопрос, а по сути просьба, и ответом на нее должно быть ваше действие: вы передаете соседу солонку. Если же вы поймете эту просьбу как вопрос и ответите утвердительно: Да или Могу, не производя соответствующего действия и дожидаясь, когда же собеседник действительно, прямо попросит вас передать ему соль, – процесс коммуникации будет нарушен: вы поступите не так, как ожидал говорящий и как принято реагировать на подобные вопросы-просьбы в аналогичных ситуациях. Р. Якобсон обратил внимание на то, что в роли слушающего человек обладает более высоким уровнем языковой компетенции, чем в роли говорящего. "Интересной лингвистической задачей, – писал он, – является точное сравнение более высокой, как правило, языковой компетенции индивида в роли слушающего с более низкой языковой компетенцией того же индивида в роли говорящего" [Якобсон 1985: 382]. Это несоответствие отражает фундаментальное различие между двумя интеллектуальными категориями – знанием и владением. Знание – например, языка – может быть пассивным, в то время как владение языком с необходимостью предполагает наличие определенных активных навыков в обращении с языковыми средствами (подробнее см. об этом в разделе "Владение языком как социолингвистическая проблема" главы 2). В сферу коммуникативной компетенции входят правила этикета (в русском языковом сообществе они касаются, в частности, употребления местоимений ты и вы, в японском и корейском - многообразных глагольных форм вежливости), правила общения ребенка со взрослыми (и взрослых с детьми), правила общения со "своим" и с "чужим", с "высшим", "низшим" и равным (по социальному статусу), правила соблюдения "социальной дистанции" при значительной асимметрии социального положения участников коммуникации, разнообразные поведенческие (но выражающиеся и в языке) стратегии, управляющие реализацией таких речевых актов, как просьба, требование, обвинение, угроза, обещание и многое другое. Большая часть этих правил и стратегий – "неписаные": еще не созданы ситуативные грамматики (о чем мы говорили в конце предыдущего раздела), которые регламентировали бы речевое поведение человека в соответствии с условиями коммуникативной ситуации. Вместе с тем подавляющее большинство носителей языка владеет правилами и стратегиями речевого общения в разнообразных жизненных обстоятельствах, что обеспечивает нормальное и эффективное взаимодействие их друг с другом. * * * * Мы рассмотрели ряд ключевых социолингвистических понятий. Разумеется, это не исчерпывающий их список, однако в целом он достаточен для дальнейшего обсуждения проблем, методов и направлений современной социолингвистики. В ходе этого обсуждения мы будем по мере необходимости обращаться и к другим терминам и понятиям, каждый раз указывая тот смысл, в котором они употребляются. |