Практика маркетинг. Луис Сепульведа Старик, который читал любовные романы
 Скачать 391.09 Kb.
|
|
– Да неужели? А ты никогда не задавал себе вопроса, кому принадлежит земля, на которой ты построил свою чертову развалюху? Этот вопрос действительно поставил Антонио Хосе Боливара в тупик. Когда-то у него была бумага, в которой указывалось, что он является владельцем двух гектаров земли. Впрочем, тот участок находился в нескольких километрах от поселка вверх по течению реки. – Так ведь… ничья она, эта земля… нет у нее хозяина. Алькальд торжествующе расхохотался. – А вот и ошибаешься! Вся земля вдоль реки по обоим берегам, от края воды и на сто метров в глубь сельвы принадлежит не кому иному, как государству. А здесь – позволю себе напомнить, если ты вдруг забыл, – государство – это я. Так что мы с тобой еще поговорим. То, что у меня из-за тебя сорвалось выгодное дело, я запомню надолго. Учти, я не из тех, кто легко забывает, а уж тем более прощает обиды. Старик едва сдерживался, чтобы не нажать на курок и не разрядить ружье в толстое брюхо алькальда. Он даже представил себе, как картечь впивается в жирное тело и выходит через спину, прихватив с собой внутренности. Потный толстяк, по всей видимости, почувствовал по блеску глаз Антонио Хосе Боливара всю меру грозящей ему опасности. Решив, что поквитаться со старым упрямцем он еще успеет, алькальд предпочел ретироваться и бросился чуть ли не галопом догонять американцев. На следующий день широкая лодка отчалила от пристани с увеличившимся на двух человек экипажем. К четверым американцам добавились один из поселенцев и индеец-хибаро, которых алькальд не менее живописно, чем старика накануне, расписал гостям как больших знатоков сельвы. Антонио Хосе Боливар Проаньо ждал появления алькальда на пороге своего дома с ружьем наготове. В тот день толстяк так и не показался. Вместо него к Антонио Хосе Боливару пришел в гости Онесен Сальмудио – восьмидесятилетний старик родом из Вилкабамбы. Они не были близкими друзьями, но испытывали друг к другу симпатию, хотя бы потому, что в некотором роде были земляками: оба приехали в джунгли из прибрежных гор. – Привет, старина. Что тут у тебя случилось? – завел разговор Онесен Сальмудио. – Да вроде ничего, старина. А что у меня могло случиться? – Да ладно тебе, не темни. Слизняк ведь и ко мне приходил. Просил, чтобы я проводил этих гринго в джунгли. Привязался ко мне как не знаю кто – веди их, говорит, и все тут. Едва втолковал я ему, что проводник из меня уже никакой. В мои-то годы я и по поселку с трудом хожу, куда уж мне в сельву соваться. А Слизняк – его как подменили: так и крутился вокруг меня, все повторял, что гостям моя помощь будет очень кстати, что они будут просто счастливы нанять меня проводником… Тем более, оказывается, у меня еще и имя такое же, как у гринго. – Подожди, подожди, это-то ты с чего взял? – Да это не я, это они придумали. Не то гринго, не то сам Слизняк. Оказывается, Онесен – это имя одного их святого. Они даже пишут его на своих монетках. Никогда не видел? Имя Онесен пишется в два слова, только они его по-своему произносят и еще букву «т» в конце прибавляют. Вот и получается «Оне сент».[5] Так что я теперь еще и святой, получается. – Знаешь, чует мое сердце, – мрачно сказал Антонио Хосе Боливар, – ты пришел не за тем, чтобы рассказывать, как гринго читают и пишут твое имя. – Это ты правильно заметил, земляк. Пришел я совсем не за этим. Хочу предупредить тебя: Слизняк затаил на тебя большую обиду. Я краем уха слышал, как он просил гринго, чтобы те, когда вернутся в Эль-Дорадо, сказали комиссару, чтобы тот прислал в помощь Слизняку пару полицейских покрепче. Мне так кажется, что он замыслил сломать твой дом и оставить тебя без крыши над головой. – У меня патронов на всех хватит, – грозно заявил Антонио Хосе Боливар Проаньо, убедив при этом в своей непобедимости скорее собеседника, чем самого себя. Несколько ночей после этого разговора он провел не смыкая глаз. Однако то, что случилось неделю спустя, исцелило его от бессонницы. В тот день к пристани Эль-Идилио снова причалила столь поразившая всех широкая плоскодонная лодка с мощным мотором. Впрочем, второе ее появление в поселке мало напоминало первый лихой приезд американцев в Эль-Идилио. Лодка ткнулась носом в столбы пристани, и ее пассажиры даже не удосужились выгрузить свои вещи на берег. На борту лодки оказалось лишь трое американцев. Прямо с пристани они разбежались в разные стороны, стремясь как можно скорее разыскать алькальда. Очень скоро к дому Антонио Хосе Боливара Проаньо подошел вечно потеющий толстяк и обратился к нему в примирительном и даже несколько просительном тоне: – Слушай, старик, давай поговорим спокойно. В конце концов, мы же свои люди. То, что я тебе сказал, – это чистая правда. Я имею в виду, что твой дом построен на государственной земле и у тебя нет никаких прав жить здесь. Больше того: я должен был бы арестовать тебя за незаконный захват земли. Но мы ведь, в конце концов, старые друзья, и я вовсе не хочу тебе неприятностей. А раз так, то, как говорится, рука руку моет и обе задницу подтирают. Так что давай помогать друг другу. – И чего вы от меня хотите? – Ну, во-первых, чтобы ты меня выслушал. Я тебе расскажу, что случилось с гринго. Буквально на второй ночевке от них сбежал тот хибаро, которого я дал им в проводники. С собой он прихватил пару бутылок виски. Да что я тебе говорю – ты лучше меня знаешь этих дикарей! Воруют все, что плохо лежит, а уж перед такой штукой, как спиртное, им точно не устоять. Ну да ладно: сбежал – и черт с ним. Да и тот, что из наших, ну, второй проводник, сказал, что справится и без индейца. Сами-то гринго хотели забраться подальше в сельву, чтобы пофотографировать шуар. Никак в толку возьму: ну что они нашли в этих индейцах? Подумаешь, дикари раскрашенные! Ну ладно, дело-то не в этом. Получилось так, что наш парень без проблем довел их до самого подножия хребта Якуамби. А там, как они говорят, на них напали обезьяны. Честно говоря, я сам до конца не разобрался, что за чушь они городят. Ты бы видел, в каком они состоянии! Орут, трясутся, говорят все наперебой. Они утверждают, что обезьяны убили проводника и одного из их группы. Я-то в это и поверить не могу. Где это видано, чтобы такая мелюзга была опасной для человека! Ну, стащат что-нибудь, ну, швырнут в тебя чем-то, но чтобы нападать и уж тем более убивать людей – не понимаю! К тому же, если бы даже обезьяны настолько и взбесились, то ведь их одним ударом дюжину уложить можно! Нет, убей Бог, не могу в это поверить. По мне, так это скорее всего были какие-нибудь хибаро, а обезьянья стая где-то поблизости на деревьях сидела и разоралась, когда люди их своей возней потревожили. Ты-то что скажешь? – Ваше превосходительство, вы не хуже меня знаете, что шуар всегда стараются избегать каких бы то ни было проблем с властями. Им это ни к чему. Так что я заранее уверен – ни одного стойбища этого племени наши гринго не нашли. Более того: если они ничего не путают и проводник действительно довел их до хребта Якуамби, то могу вас уверить, что шуар там давно не живут. Уже несколько лет как они перебрались из тех мест еще дальше в глубь сельвы. А то, что обезьяны могут нападать на людей, – это правда. Они, конечно, звери маленькие и не слишком сильные. Но не забывайте, какими огромными стаями они живут. Так что маленькие – не маленькие, а если нападут целой стаей, то могут быть очень опасными. Несколько сот обезьянок и лошадь разорвут на куски в мгновенье ока. – Ничего не понимаю! – развел руками алькальд. – Гринго ведь не на охоту собирались. Ничего плохого они обезьянам не сделали. У них и оружия-то с собой не было. – Сельва – такое место… – со вздохом сказал старик. – Это ведь целый мир, о котором вы, ваше превосходительство, многого не знаете. Я-то там пожил, так что кое в чем научился разбираться. Вы вот послушайте меня: знаете, как поступают шуар, когда им нужно попасть на территорию, где издавна хозяйничают обезьяны? Первым делом они оставляют в укромном месте все украшения, снимают с себя все, что могло бы привлечь обезьян, вызвать у них любопытство. Даже клинки мачете они хорошенько замазывают пеплом, чтобы те не блестели на солнце. Вот и подумайте: у наших гринго были фотоаппараты, часы, серебряные цепочки, ремни с блестящими пряжками, ножи в разукрашенных чехлах и прочие побрякушки. Все это просто не могло не вызвать у обезьян самого жгучего любопытства. Я бывал в тех местах и знаю, как ведут себя эти огромные стаи. Горе тому, кто придет на их территорию, забыв снять с себя или спрятать какую-то вещь, которая может привлечь их внимание. Правда, шанс на спасение есть: если одна из обезьян заинтересуется чем-то, что у вас есть при себе, и спустится с дереза посмотреть, что же это такое, единственный верный шаг – отдать то, что ей понравилось. Если же человек начнет сопротивляться, то обиженная обезьянка тотчас же поднимает дикий визг. И уже через несколько секунд на того несчастного, кто осмелился проявить жадность, будто с неба свалятся сотни, тысячи этих маленьких волосатых демонов. Алькальд выслушал старика молча, лишь изредка вытирая пот большим носовым платком. – Объясняешь ты все гладко, – сказал он наконец. – И как тебе не поверить, если ты на самом деле лучше всех знаешь джунгли и умеешь выживать в них. Но не забывай – и ты виноват в том, что случилось. Почему? Да потому, что ты отказался поработать проводником и показать гринго те места, которые они хотели увидеть. А ведь я тебе опять напомню: они даже не собирались охотиться. Пошел бы ты с ними – и ничего бы не случилось. А у них, между прочим, было рекомендательное письмо от самого губернатора. Так что влип я в это дело – дальше некуда. Неприятностей у меня будет столько, что легче прямо здесь застрелиться. Ты уж давай, помоги мне выбраться из той ямы, в которую я угодил и по твоей вине. – Гринго меня не послушались бы, – заметил старик. – Они ведь всегда все знают лучше других. Но сейчас не в этом дело. Вы мне так и не сказали, что вам от меня нужно на этот раз. Алькальд вынул из кармана плоскую бутылку виски и предложил старику глотнуть. Антонио Хосе Боливар согласился только ради того, чтобы узнать, что это за штука такая – виски. Впрочем, мысленно он тотчас же осудил себя за собственное обезьянье любопытство, победившее достоинство. – Гринго хотят, чтобы кто-то добрался до того места, где погиб их товарищ, и привез его останки. Клянусь, они готовы заплатить за это хорошие деньги, и ты – единственный, кто способен это сделать. – Хорошо. Я согласен. Только денег мне никаких не нужно. Я в ваши дела влезать не намерен. Давайте договоримся так: я привожу сюда то, что осталось от мертвого гринго, а вы оставляете меня в покое с моим домом. – Согласен, конечно согласен! Я всегда знал, что с нормальным человеком можно обо всем договориться. Антонио Хосе Боливару не составило большого труда добраться до того места, где американцы останавливались на первую ночевку. Прорубая с помощью мачете тропу напрямик через казавшиеся непроходимыми джунгли, он добрался вскоре до подножия хребта Якуамби, где в сельве росло немало деревьев, дававших вкусные сочные плоды. Старик давно знал, что эта территория испокон веку поделена между несколькими огромными обезьяньими стаями. Долго искать следы трагедии ему не пришлось. Убегая, американцы побросали на своем пути столько самых разных вещей, что он просто шел от одного предмета к другому и вскоре набрел на останки несчастных погибших. Сначала он увидел то, что осталось от проводника. Его голый череп он узнал по абсолютно беззубым челюстям. В нескольких метрах от него лежал американец. Муравьи безупречно сделали свое дело, оставив от человека лишь голый скелет, белый, словно из гипса. К тому времени, как Антонио Хосе Боливар обнаружил останки, муравьи как раз завершали начатое дело, отделяя от головы волосок за волоском и перетаскивая их к муравейнику, словно малюсенькие дровосеки, несущие на плечах огромные бревна. Стараясь не совершать резких движений, старик присел на землю рядом со скелетом и закурил. Некоторое время он наблюдал за работой насекомых, не обращавших на его присутствие никакого внимания. Услышав над головой какой-то шум, он посмотрел туда, откуда тот доносился, и не смог удержаться от смеха: крохотная обезьянка, еще почти детеныш, сорвалась с одной из верхних веток дерева под тяжестью свисавшего у нее с глеи фотоаппарата на ремне. Пролетев несколько метров, обезьянка наконец уцепилась за какой-то сук. Отпустить явно украденное у кого-то из старших сокровище она так и не решилась, предпочитая сорваться и упасть на землю, но не расставаться с такой ценностью. Сигара догорела. Взяв в руки мачете, старик помог муравьям, отделив остававшиеся на голове мертвеца волосы от черепа. Затем он сложил кости в мешок и забросил его за спину. Из всех вещей погибшего он смог обнаружить только ремень с металлической пряжкой. По всей видимости, обезьяны просто не сумели справиться с застежкой, а к тому времени, когда по милости муравьев от человека остался лишь один скелет, уже забыли, что где-то там на земле осталась такая интересная штуковина. Антонио Хосе Боливар без приключений вернулся в Эль-Идилио и отдал останки американцам вместе с тем самым ремнем. Алькальд сдержал слово и оставил его в покое. Старик понимал, что этот покой он должен сохранить во что бы то ни стало. Сил у него оставалось все меньше; построить новый дом было бы для него теперь слишком тяжелой задачей. А здесь, имея крышу над головой, он мог тратить все свободное время на то, чтобы смотреть на реку и, стоя перед высоким столом, неторопливо читать ставшие неотъемлемой частью его жизни книги о любви. И вот опять этот покой оказался под угрозой. И угрожал ему не только алькальд, который явно собирался заставить Антонио Хосе Боливара участвовать в завтрашней экспедиции, но и острые когти и зубы кровожадной кошки, спрятавшейся где-то в дебрях сельвы. Глава седьмая Назначенные в поисковую партию люди стали собираться с первыми проблесками угадывавшейся где-то за тучами зари. Они подходили один за другим, скорее по привычке, чем по необходимости перепрыгивая через лужи: все были босиком и в штанах, закатанных почти до колен. Алькальд приказал жене подать всем кофе и жареные бананы. Сам же тем временем раздал патроны. На каждого вышло по три двойных заряда. Кроме того, алькальд расщедрился на пачку сигарет, коробок спичек и даже бутылку фронтеры для каждого. – Вы только не забывайте, что все это казенное. Когда вернемся, напишете мне расписки. Люди молча ели и с удовольствием вливали в себя первые согревающие глотки. Антонио Хосе Боливар Проаньо стоял чуть в стороне от остальных и так и не притронулся к еде. Позавтракал он еще затемно, потому что прекрасно знал, какие неудобства испытывает человек, выходящий на охоту на полный желудок. Охотник всегда должен быть немного голоден, потому что голод как ничто другое обостряет чувства. Старик использовал свободное время на то, чтобы в очередной раз пройтись точилом по и так уже, казалось бы, безупречному лезвию мачете. – Ваше превосходительство, у вас есть какой-нибудь план? – спросил один из охотников. – Сначала дойдем до фермы Миранды, а там… там видно будет. Толстяк явно не был большим стратегом. Зарядив свой «смит-вессон», прозванный жителями «умиротворителем», он напялил на себя плащ-палатку из прорезиненной ткани. Эта хламида сразу же сделала его похожим на огромный бесформенный мешок. Никто из четверых присутствовавших при этом человек не произнес ни слова. Все злорадствовали про себя, глядя на то, как пот ручьем льется с алькальда, словно вода из проржавевшего крана. «Ну ничего, Слизняк, мы еще посмотрим, – думал про себя каждый. – Вот увидишь, как оно все обернется: оглянуться не успеешь, как сваришься в своем плаще, будто в кастрюле. Сопреешь изнутри». За исключением алькальда все собравшиеся на охоту пришли босиком. Тульи их широкополых соломенных сомбреро были проложены целлофановыми пакетами. В поясных мешочках из прорезиненной ткани были надежно спрятаны от дождя сигареты, спички и патроны. Незаряженные ружья висели за спиной. – Прошу прощения, ваше превосходительство, – сжалившись не столько над алькальдом, сколько над собой и остальными, заметил один из охотников, – но, по-моему, резиновые сапоги будут вам только мешать. Толстяк сделал вид, что не слышит, и отдал приказ отправляться в дорогу. Они прошли мимо последнего дома поселка и через несколько шагов оказались в непроходимой чаще. В лесу лило не так сильно, но падавшие на землю капли были куда более крупными. Дождь не мог пробиться сквозь плотную зеленую крышу, вода скапливалась на листьях, и, когда ветка прогибалась под ее тяжестью, вся масса проливалась вниз, на землю, успев пропитаться лесными ароматами. Они медленно ступали по грязи, продираясь сквозь молодую поросль, почти полностью поглотившую проложенную некогда тропу. Чтобы ускорить продвижение вперед, было решено упорядочить колонну. Впереди шли двое охотников, прорубавших тропу при помощи мачете. За ними пыхтя следовал алькальд, промокший изнутри и снаружи. Замыкали колонну еще двое, на чью долю выпадали отдельные ветки и побеги, пропущенные теми, кто шел в авангарде. Антонио Хосе Боливар по общему согласию был поставлен в замыкающую пару, чтобы у него осталось больше сил к тому моменту, когда в них возникнет особая необходимость. – А ну-ка зарядите ружья. В этой чаще нужно быть готовым ко всему, – приказал алькальд. – Это еще зачем? – в один голос переспросили удивленные охотники. – Куда лучше, если патроны останутся сухими. – Молчать! – рявкнул на них алькальд. – Я здесь командую! – Как прикажете, ваше превосходительство. В конце концов, нам-то что – патроны все равно казенные. Все четверо послушно сделали вид, что заряжают ружья. За первые пять часов экспедиция прошла едва ли больше километра. Время на марше терялось в основном из-за дурацких сапог толстяка. Он то и дело проваливался в жидкую вязкую грязь, и порой казалось, что уже никакая сила не сможет вытащить из трясины его ноги. Вместо того чтобы спокойно, не делая лишних движений, попытаться выбраться на твердую почву, потный увалень начинал истерически дергаться во все стороны, отчего грязь засасывала его еще глубже. Усилиями одного, а то и двух охотников его удавалось перетащить туда, где было посуше, но через несколько шагов все повторялось сначала. Не успевали спасатели перевести дух, как алькальд снова увязал по самые колени. В конце концов толстяк потерял один сапог. Выдернувшаяся из него нога, белая и чистенькая, на мгновение повисла над грязью, но в следующую секунду, чтобы не потерять равновесия, алькальд опустил на нее добрую половину своего немалого веса, и ступня очутилась в жиже, поглотившей сапог. Старик и его напарник помогли алькальду выбраться из лужи. – Сапог! Сапог там остался! Достаньте мне его! – приказал он. – Вам же говорили, что сапоги будут только мешать. Его уже не найдешь. Честное слово, вам же будет легче, если вы пойдете как мы – стараясь ступать на упавшие ветки и торчащие из грязи корни. Босиком идти куда как удобнее и к тому же быстрее. Понимая, что приказами он ничего не добьется, алькальд нагнулся над лужей и попытался вычерпать грязную жижу ладонями. Само собой, из этой затеи ничего не вышло. Сколько бы грязи он ни вычерпывал, она тотчас же стекала обратно, делая его работу абсолютно бессмысленной. – На вашем месте я бы не стал так делать, – заметил один из охотников. – Кто его знает, какие твари спят себе спокойно там, в грязи, и обрадуются ли они, что их так бесцеремонно побеспокоили. – И то верно! Взять, например, тех же скорпионов. На время дождей они зарываются поглубже в землю и стараются переждать непогоду. Не хотел бы я оказаться на месте того, кто нарушит покой скорпиона, характер-то у них тяжелый. – Эти слова, не то угрожая, не то предупреждая, произнес старик. Потный толстяк с ненавистью посмотрел на своих спутников. – Вы что, меня здесь за идиота держите? Думаете, я буду слушать ваши сказки? Хотите, чтобы я поверил этой чуши и пошел по лесу босиком, наподобие тех дикарей, которым вы подражаете? – Вовсе нет, ваше превосходительство. Вы пока уберите руки из ямы и подождите немного. Сказав это, старик одним ударом мачете срезал ближайшую ветку, очистил ее от листьев и сделал несколько зарубок, превратив ветку в некое подобие гарпуна. Затем он пару раз ткнул тонким концом палки в грязь примерно в том месте, где остался свалившийся с ноги сапог алькальда. Выдернув импровизированный гарпун с прилипшими к нему комками мокрой земли, Антонио Хосе Боливар провел по палочке острием мачете. Что-то живое метнулось прочь от металлического лезвия, и на землю упал перепачканный грязью скорпион. Ни влага, ни налипшая на его тело и лапки земля не могли заставить его опустить гордо поднятый хвост, вооруженный смертоносным жалом. – Вот видите, – самым спокойным голосом произнес старик. – А если учесть, что вы все время потеете, то лучшей солененькой приманки для этих замечательных созданий и придумать трудно. Алькальд ничего не ответил. Ошалело глядя на скорпиона, который изо всех сил разгребал под собою грязь, чтобы вновь обрести покой до того времени, когда все вокруг опять высохнет, толстяк машинально достал револьвер и с ходу выпустил все шесть пуль в ядовитую тварь. Потом, все так же не глядя ни на кого из своих спутников, он снял второй сапог и забросил его подальше в чащу. Когда толстяк остался наконец без обуви, дело пошло веселей. Впрочем, очень много времени экспедиция теряла на подъемах. Все забирались в горку без особых проблем и останавливались, наблюдая сверху, как толстяк, встав на четвереньки, карабкается на пару шагов вверх, чтобы затем скатиться шага на четыре назад. – Ваше превосходительно, наступайте на всю ногу. Ставьте ступню крепче, как мы, и шаг делайте пошире. Это только кажется, что так тяжелее. На самом деле вам же легче будет. Делайте шаг всем телом. А то вы семените, как монашка, которая проходит мимо казармы. Давайте, шире шаг! Шевелите ногами не от колена, а от самой задницы. Толстяк с ненавистью глядел на советчиков, но, плюнув на гордость, честно пытался следовать их рекомендациям. К сожалению, грузное тело вновь и вновь подводило его. В итоге дело заканчивалось тем, что четверо охотников выстраивались цепочкой вдоль склона и, поочередно подтягивая к себе алькальда, затаскивали его наверх. Спуски же, напротив, преодолевались быстро и достаточно легко. Путь вниз алькальд проделывал на собственной заднице, на спине или даже на животе. До подножия очередного холма он добирался первым, перепачканный с ног до головы грязью и облепленный листьями и обрывками лиан. К середине дня небо затянули еще более плотные, налитые водой тучи. Впрочем, самих туч сквозь зеленый полог видно не было, и о появлении их на небе можно было судить лишь по неожиданно сгустившимся сумеркам. Пробираться сквозь сельву на ощупь становилось слишком тяжело и опасно. – Дальше не пройти, – задыхаясь, сказал алькальд. – Ни черта не видно. – Очень здравая мысль, – поддержал потного толстяка Антонио Хосе Боливар. – Значит, остаемся здесь. – Давайте сделаем так, ваше превосходительство: вы с остальными побудете здесь, а я поищу более безопасное место. Вы не беспокойтесь, я быстро. Ребята, а вы пока покурите, чтобы мне было проще найти вас по запаху дыма. – С этими словами старик отдал одному из охотников свое ружье и через секунду скрылся в непроходимых зарослях. Охотники закурили, пряча сигареты от дождя в кулак. Старик довольно быстро набрел на подходящее для ночлега ровное место. Он промерил прогалину шагами вдоль и поперек и несколько раз ткнул острием мачете в землю. Опыт не обманул старика: плотно переплетенные корни густой травы образовали на поляне нечто вроде живого матраса, пропускавшего воду сквозь себя и не превращавшегося при этом в хлюпающую грязь. Сориентировавшись по запаху табака, он вернулся к своим спутникам и сообщил им, что нашел подходящее для ночлега место. Выйдя на прогалину, охотники быстро застелили ее свежесрубленными листьями диких бананов. Все с радостью уселись на эту импровизированную циновку и сделали по несколько вполне заслуженных глотков фронтеры. – Жаль, что костер в такой сырости не разжечь, – пожаловался алькальд. – Побольше бы огня – и мы могли бы чувствовать себя в полной безопасности. – Пожалуй, так, без костра, спокойней будет, – заметил один из охотников. – Не нравится мне все это. Терпеть не могу темноту. В конце концов, всем известно, что дикие звери боятся огня, и даже дикари защищаются от них, разжигая костры, – не унимался алькальд. – Ваше превосходительство, поймите – мы сейчас в безопасном месте. Зверя нам, конечно, не разглядеть, даже если он ходит где-то поблизости, но ведь и тигрица нас не увидит. Если же мы разожжем костер, то сделаем ей большой подарок: нас будет видно издалека, не говоря уже о том, что по запаху дыма она отыщет нас за много километров, а мы ее и в упор не разглядим, потому что огонь будет не столько освещать все вокруг, сколько слепить нам глаза. Вы, ваше превосходительство, успокойтесь и постарайтесь поспать. Да и всем нам вздремнуть не помешает. Да, и самое главное: давайте будем молчать. От нас не должно исходить ни одного лишнего звука. Охотники последовали совету старика и, наскоро посовещавшись, распределили очередность дежурства. Сам Антонио Хосе Боливар вызвался нести караул первым и разбудить своего сменщика. Усталость от долгой и мучительной дороги быстро сделала свое дело: путники мгновенно уснули, сидя спина к спине. Руки обнимали согнутые в коленях ноги, а лица прикрывали поля сомбреро. Монотонный шум дождя заглушал тихое дыхание спящих. Антонио Хосе Боливар остался сидеть, прислонившись спиной к стволу дерева. Время от времени он ласково поглаживал клинок мачете и внимательно прислушивался к звукам, раздающимся в ночной сельве. Повторяющиеся то и дело всплески говорили о близости речной протоки или сильно разлившегося ручья. В сезон дождей стекавшая с деревьев и кустов вода несла с собой огромное количество смытых по пути насекомых, и у речных рыб начинался праздник. Они наедались до отвала и от восторга даже выпрыгивали из воды. Антонио Хосе Боливар вспомнил, как впервые увидел настоящую речную рыбу. Это случилось очень давно, в те далекие годы, когда он сам не был еще знатоком сельвы, а всего лишь делал первые шаги в новом для себя мире. Как-то раз, проведя целый день на охоте, он почувствовал, что у него чешется от пота и пыли все тело. Выйдя на берег какого-то ручья, он разделся, чтобы окунуться и смыть с себя грязь. Судьбе было угодно, чтобы с другого берега ручья его заметил индеец шуар. Увидев, что белый человек собирается совершить безрассудный поступок, он предостерегающе крикнул. – Не вздумай нырять! Опасно. |