Работа. Маленький незнакомец Моим родителям, Мэри и Рону, и сестре Деборе
 Скачать 0.6 Mb.
|
|
— Очень неприятная новость. Но ты-то не сбежишь? Глядя в тарелку, Бетти хлебала суп. — Не знаю… Без мадам все не так. — Перестань! Я понимаю, сейчас в доме грустно. Но у мисс Каролины только мы с тобой и остались. Я не могу постоянно быть здесь, чтобы за ней приглядывать. И если ты уйдешь… — Я вовсе не хочу уходить и по-любому домой не вернусь! Да вот папаша пристает. Казалось, она искренне мучается, и меня весьма тронула ее верность дому, сохранившаяся после всех событий. Раздумывая над ее словами, я смотрел, как она возит ложкой в супе, затем осторожно сказал: — А если твой отец узнает, что скоро в доме произойдут перемены? — Я помялся. — Например, если ты сообщишь, что мисс Каролина собирается замуж… — Замуж? — изумилась Бетти. — За кого? — А как ты думаешь? — улыбнулся я. Сообразив, она покраснела, и я тоже глупо зарделся. — Только об этом не болтай, — сказал я. — Почти никто еще не знает. — А когда свадьба? — взбудоражилась Бетти. — Пока не знаю. Дату не определяли. — Что мисс Каролина наденет? Из-за мадам будет в черном? — Господи, вряд ли! Сейчас не девятнадцатый век. Ладно, ешь суп. — Вот жалость, что мадам этого не увидит! — Глаза ее набухли слезами. — А кто же будет посаженым отцом? Наверное, мистер Родерик, да? — Боюсь, он еще не поправится. — А кто ж тогда? — Не знаю. Может, мистер Десмонд. Или никто. Мисс Каролина сможет и сама передать себя жениху, правда? — Так нельзя! — ужаснулась Бетти. Мы еще немного об этом поговорили, радуясь, что после тяжелого дня возникла столь приятная тема. Покончив с супом, Бетти отерла глаза, высморкалась и поставила наши тарелки с ложками в мойку. Я надел пиджак, зачерпнул еще порцию супа и, накрыв тарелку, с подносом отправился в малую гостиную. Каролина еще спала, но от моих шагов вздрогнула и привстала, опустив ноги с кресла. На щеке ее остался след бархатной обивки. — Который час? — сонно спросила Каролина. — Половина седьмого. Вот, я принес немного супа. Она растерла лицо, взгляд ее прояснился. — Ой, есть не могу, правда. Я опустил поднос на подлокотники, пригвоздив ее к месту, и салфеткой накрыл ее колени. — Ну пожалуйста, чуть-чуть. Иначе расхвораетесь. — Ей-богу, не хочется. — Полно, вы обидите Бетти. И меня тоже… Ну вот, умница. Каролина нехотя помешала в тарелке. Сев на скамеечку и подперев кулаком подбородок, я серьезным взглядом провожал каждую неполную ложку, которую она отправляла в рот, через силу заглатывая густышку. Однако, справившись с супом, Каролина порозовела. Голова болит меньше, сказала она, только во всем теле страшная усталость. Я убрал поднос и взял ее за руку, но она тотчас ее отняла, чтобы прикрыть рот, раздираемый неудержимой зевотой. Потом она отерла заслезившиеся глаза и придвинула кресло к камину. — Господи, нынешний день точно страшный сон, — сказала Каролина, глядя в огонь. — Но это не сон, да? Мама умерла. Она мертва, похоронена, и так будет во веки вечные. Не могу поверить. Кажется, она у себя наверху, отдыхает… Я вот сейчас задремала, и мне привиделось, будто Родди в своей комнате, а возле моего кресла лежит Плут… — Она подняла растерянный взгляд. — Как же все это случилось? — Если бы знать… — покачал я головой. — Нынче одна женщина сказала, что, видимо, дом проклят. — Что? Кто это сказал? — Я ее не знаю. Вероятно, новенькая. В церковном дворе она с кем-то разговаривала и посмотрела на меня, будто я тоже проклята. Словно я дочь Дракулы… — Каролина опять зевнула. — Что ж я так устала-то? Хочется спать, и больше ничего. — Значит, сейчас это самое лучшее. Вот только мне не нравится, что вы здесь совсем одна. — Вы прямо как тетя Сисси. — Она потерла глаза. — Бетти за мной присмотрит. — Она тоже измучилась. Позвольте, я уложу вас в постель. — Заметив, как дрогнуло ее лицо, я добавил: — Не в том смысле. Вы уж совсем меня за скотину держите. Не забывайте, я врач и постоянно вижу молодых женщин в постели. — Но ведь я не ваша пациентка. Поезжайте домой. — Не хочется вас покидать. — А вы не забывайте, что я дочь Дракулы. Ничего со мной не сделается. Она встала с кресла, но покачнулась, и я поддержал ее за плечи, а потом, отведя с ее лица русые волосы, взял его в ладони. Каролина устало прикрыла глаза. Как обычно, набрякшие веки казались влажными и голыми. Я их тихонько поцеловал. Руки ее висели вдоль тела, точно у куклы. Она открыла глаза и уже тверже сказала: — Езжайте домой… И спасибо за все, что вы сегодня сделали. Вы так добры к нам… — Она запнулась. — То есть ко мне… Отыскав пальто и шляпу, я взял Каролину за руку и направился к парадной двери. В зябком вестибюле Каролина поежилась. Чтобы не держать ее на холоде, я быстренько ее поцеловал и шагнул к выходу, но взгляд мой упал на лестницу: было жутко представить, что после столь тяжелого дня Каролина одна побредет в пустые темные комнаты. Я опять ухватил ее за руку и притянул к себе: — Дорогая моя… — Не надо, — вяло поддалась Каролина. — Я очень устала. Я ее обнял и прошептал: — Только скажите: когда мы поженимся? Она чуть отстранилась: — Мне надо лечь. — Когда же? — Скоро. — Я хочу быть с вами. — Я знаю. Знаю… — Ведь я был терпелив, правда? — Да. Только нельзя сразу после маминой… — Конечно, конечно… Может быть, через месяц? Она покачала головой: — Поговорим завтра. — По-моему, месяц достаточный срок. В смысле, чтобы выправить разрешение на брак и прочее. Понимаете, надо определить дату, чтобы я все спланировал. — Еще многое надо обсудить. — С мелочами разберемся… Так что, месяц? Самое большее полтора. Шесть недель от сегодняшнего дня, хорошо? Каролина помешкала, преодолевая усталость. — Ладно, раз вы хотите. — Она высвободилась из моих объятий. — Только сейчас дайте мне лечь. Я ужасно, ужасно устала. Наверное, это прозвучит странно — ведь произошло столько несчастий, — но время после похорон запомнилось как одно из самых радостных в моей жизни. Дом я покинул, бурля планами, и уже на другой день съездил в Лемингтон, чтобы подать заявление на бракосочетание; вскоре определилась дата: двадцать седьмое мая, четверг. Словно в предвкушении события, за две недели установилась чудесная погода; день уже заметно прибавился, а доселе голые деревья и поля вдруг ожили и пышно зазеленели. Со дня смерти миссис Айрес дом стоял запертый ставнями, но теперь на фоне пробуждающейся природы и чистого голубого неба его угрюмая тихость угнетала. Испросив позволения Каролины, в последний день апреля я прошел по всем комнатам первого этажа и аккуратно раскрыл ставни. Некоторые были затворены давно, и потому их петли стонали, а створки исторгали клубы пыли и хлопья растрескавшейся краски. Мне же это стенанье казалось довольным урчаньем существ, пробуждающихся от долгого сна, а скрип половиц, ощутивших дневное тепло, громким мурлыканьем кошек, что растянулись на солнышке. Мне хотелось, чтобы и сама Каролина вот так же ожила, хотелось нежно ее растормошить и пробудить. После того как минула первая острая боль утраты, она слегка захандрила. Теперь, когда отпали похоронные хлопоты, целиком ее поглощавшие, жизнь ее стала бесцельной и вялой. Я возобновил амбулаторные приемы и визиты, что означало долгие отлучки; с уходом миссис Бэйзли дел по дому было невпроворот, но Каролина, по словам Бетти, ничем не занималась, но целыми днями тупо смотрела в окно, вздыхала, зевала, курила и грызла ногти. Она не готовилась к свадьбе и предстоящим переменам, не интересовалась имением, садом и фермой. Даже читать не могла — книги ее утомляли и раздражали; слова скользят, точно мозг мой из стекла, говорила она. Памятуя слова Сили — «увезите ее… новая жизнь», — я подумывал о нашем медовом месяце и представлял благотворное воздействие нового места, где совсем иной пейзаж: горы, отмели, утесы. Вначале я прикидывал вариант Шотландии, затем стал склоняться к Озерному краю. Но потом один мой пациент случайно упомянул Корнуолл, рассказав об отеле в бухте среди скал: изумительно местечко, восхищался он, тихое, романтичное, живописное… Казалось, это судьба. Ничего не сказав Каролине, я раздобыл адрес отеля, навел справки и заказал на неделю комнату для «мистера и миссис Фарадей». Брачную ночь нам предстояло провести в спальном вагоне лондонского поезда; мне казалось, в этом есть какой-то глупый шарм, который Каролине понравится. В одинокие ночные часы я представлял наше путешествие: узкая вагонная полка, лунный отсвет на шторке, тихая поступь проводника в коридоре, мягкая качка и перестук поезда, бегущего по сияющим рельсам. День свадьбы подбирался все ближе, и я пытался обсудить брачную церемонию. — Шафером будет Дэвид Грэм, — говорил я, когда воскресным полднем в начале мая мы прогуливались в парке. — Он мой добрый приятель. Разумеется, Анну тоже пригласим. А вам нужно определиться с подружкой. Мы шли по ковру из колокольчиков, которым за ночь укрылись угодья. Каролина хмуро вертела в руках сорванный цветок. — Подружка, — промямлила она. — Думаете, надо выбрать? — А как же! — рассмеялся я. — Кто-то должен держать ваш букет. — Да, я не подумала. В общем-то, и пригласить некого. — Кто-нибудь найдется. Может, ваша знакомая с больничного бала? Как ее, Бренда? — Ой, нет! — сморщилась Каролина. — Не хочу, нет. — Тогда, может, Хелен Десмонд станет… как это… главной подружкой? Думаю, ей будет приятно. Пальцами с обгрызенными ногтями Каролина неловко обрывала лепестки. — Да, наверное. — Вот и ладно. Хотите, я с ней поговорю? Каролина опять нахмурилась: — Не надо, я сама. — Зачем вам тревожиться по пустякам? — Невеста должна хлопотать, разве не так? — Нет, если ей пришлось столько всего пережить. — Я взял ее под руку. — Я хочу, чтобы все прошло легко. — Легко для меня или… — Не договорив, она высвободила руку. Я остановился. — Что вы имеете в виду? Понурившись, Каролина обрывала лепестки. — Только одно: неужели надо так спешить? — не глядя на меня, сказала она. — А чего ждать-то? — Не знаю. Наверное, нечего… Просто все уши прожужжали… Вчера мясник поздравил, Бетти ни о чем другом не говорит… — Ну и что? — улыбнулся я. — Люди радуются. — Думаете? По-моему, они смеются. Всегда смешно, если вековуха выходит замуж. Наверное, их забавляет, что нашелся покупатель на лежалый товар, с которого сдули пыль, достав из загашника. — Значит, по-вашему, я сдул с вас пыль? Каролина отбросила изуродованный цветок. — Не знаю, что вы сделали, — устало и чуть ли не сердито сказала она. Я взял ее за плечи и развернул к себе. — Я вас полюбил! Если любовь кому-то смешна, значит, у человека идиотское чувство юмора. Каролина вздрогнула, поскольку прежде таких слов я не произносил. Потом закрыла глаза и отвернулась. На солнце сверкнул седой волосок. — Простите, — шепнула она. — Вы очень хороший, а я гадкая. Просто мне тяжело. Все так изменилось. А в чем-то никаких перемен. Я привлек ее к себе: — Когда Хандредс-Холл станет нашим, мы все изменим по своему вкусу. Каролина щекой прижалась к моему плечу, но по ее напряженной позе я догадался, что она смотрит на дом. — Мы никогда об этом не говорили, — сказала она. — Я стану докторской женой. — Превосходной докторской женой. Вот увидите. Она отстранилась и посмотрела мне в глаза: — Но как все это будет? Вы так говорите, словно у вас появятся время и деньги, чтобы наладить имение. Как это произойдет? Хотелось ее успокоить, но, честно говоря, я сам не знал, как все это получится. Грэм опешил, когда я сообщил, что после свадьбы намерен перебраться в Хандредс-Холл. Я-то думал, что вы поселитесь у тебя, сказал он, или подыщете славный дом. Я ответил, что пока «ничего не утряслось» и мы еще «прикидываем». И сейчас я сказал нечто подобное: — Все само утрясется. Ей-богу. Все станет ясно. Я обещаю. Каролина не ответила и лишь тяжело вздохнула. Я вновь ее обнял, но опять почувствовал, что она пристально смотрит на дом. Потом она высвободилась из моих объятий и молча пошла прочь. Наверное, другой мужчина, более опытный с женщинами, вел бы себя иначе. Не знаю. Мне казалось, все уладится, едва мы поженимся. На этот день я возлагал очень большие надежды. Каролина же говорила о свадьбе, если говорила о ней вообще, с удручающей неопределенностью. Она так и не связалась с Хелен Десмонд, в конце концов это сделал я. Хелен пришла в восторг, но град ее вопросов заставил меня понять, сколько еще всего у нас не готово. Поговорив с Каролиной, я был ошеломлен тем, что она совершенно ни о чем не думает — даже о том, что наденет на свадьбу. Я предложил ей посоветоваться с Хелен, но она ответила, что «не хочет, чтобы с ней возились». Я уговаривал ее вместе съездить в Лемингтон, чтобы — как я и собирался — купить ей новые наряды, но она сказала, что не надо «швыряться деньгами», мол, «что-нибудь подберет из имеющегося». Я внутренне содрогнулся, представив ее неказистые платья и шляпки. По моей просьбе Бетти тайком принесла кое-что из ее платьев, и мы выбрали то, что сочли лучшим. Я негласно отправился в Лемингтон, где в дамском салоне спросил продавщицу, нельзя ли заказать наряд соответствующего размера. Я объяснил, что требуется платье для дамы, которая скоро выходит замуж, но сейчас нездорова. Продавщица кликнула пару других, и вся троица начала чрезвычайно возбужденно листать альбомы с выкройками, раскатывать рулоны ткани и перебирать пуговицы. Как я понял, девицы вообразили этакую романтическую историю с невестой-инвалидом. — Передвигаться леди сможет? — деликатно спрашивали они. — Перчатки ей потребуются? Я представил полные крепкие ноги Каролины и ее красивые изработанные руки… Мы остановились на простом платье с пояском из тонкой кремовой ткани, которая, как я надеялся, будет хорошо сочетаться с русыми волосами и карими глазами. На голову и руки я заказал простенькие цветочки из бледного шелка. Все удовольствие стоило одиннадцать с лишним фунтов и сожрало все мои вещевые карточки. Однако, начав траты, я вошел во вкус и получал странное удовольствие. По соседству с ателье располагался лучший местный ювелир, где я попросил показать обручальные кольца. Среди дешевых выбор был небогат: легкие медные колечки, похожие на те, какими торгуют в универмагах. На лотке с украшениями дороже я выбрал тонкое, но тяжеленькое золотое кольцо за пятнадцать гиней. Моя первая машина обошлась мне дешевле. На чеке я поставил витиеватый росчерк, пытаясь создать впечатление, что ежедневно трачу подобные суммы. Кольцо пришлось оставить, чтобы его слегка растянули под палец Каролины. Домой я возвращался без денег и покупок, а потому с каждой милей бесшабашность моя угасала и я, вцепившись в баранку, размышлял над тем, что учудил. Ближайшие дни я провел в холостяцкой панике: судорожно подсчитывал свои доходы, спрашивая себя, на какие шиши вознамерился содержать жену, и вновь переживал из-за Системы здравоохранения. В полном отчаянии я поплелся к Грэму, который сумел меня успокоить, посмеявшись над моими страхами и угостив виски. Через пару дней я отправился в Лемингтон за кольцом и платьем. Меня безмерно взбодрило, что кольцо оказалось тяжелее, чем мне помнилось: оно уютно примостилось на сборчатой шелковой подложке внутри шагреневого футлярчика, с виду дорогого. Платье и цветы в коробках тоже меня воодушевили. Именно такое платье я и хотел: без выкрутасов, хрустящее и сияющее новизной. Продавщицы выразили надежду, что невеста поправится, и, весьма расчувствовавшись, пожелали ей «удачи, доброго здоровья, долгого и счастливого замужества». Был вторник, до свадьбы оставалось две недели и два дня. Вечером я дежурил в больнице; кольцо лежало в моем кармане, а коробка с платьем — в багажнике машины. На другой день я был страшно занят и не смог наведаться в Хандредс-Холл. Однако в четверг днем я въехал в имение через парковые ворота, которые привычно открыл собственным ключом, и двинулся по подъездной аллее, посвистывая в окошко — по случаю великолепной погоды стекла в машине были опущены. С коробками под мышкой я проник в дом черным ходом. У ступеней в подвал я остановился и тихонько окликнул: — Бетти! Ты там? Она вышла из кухни и, моргая, уставилась на коробки. — Мисс Каролина в гостиной? — спросил я. — Да, — кинула Бетти. — С утра там сидит. — Как думаешь, что у меня тут? — Я качнул коробками. Бетти озадачилась: — Не знаю. — Потом лицо ее прояснилось. — Наряд к свадьбе! — Возможно. — Ой! Дайте глянуть! — Не сейчас, потом. Через полчаса принеси нам чай. Тогда мисс Каролина сама тебе покажет. От радости Бетти смешно подскочила; она вернулась в кухню, а я, маневрируя коробками, обогнул зеленую суконную штору и направился в гостиную. Каролина курила на диване. В комнате было душно, густые дымные разводы плавали в теплом воздухе, точно яичный белок в воде. Пристроив коробки на диван, я чмокнул Каролину: — Денек чудесный! Дорогая, вы прокоптитесь. Можно открыть окно? На коробки она не взглянула. — Пожалуйста, если хотите. — Покусывая щеку, Каролина сосредоточенно смотрела перед собой. Наверное, последний раз французское окно открывали в январе, когда через него мы вышли в парк, намереваясь осмотреть стройку. Справившись с неподатливыми ручками, я скрежетнул створками, открывая дорогу к ступеням, густо увитым оживающим вьюнком. В комнату тотчас ворвался влажный, благоухающий зеленью воздух. Загасив сигарету, Каролина привстала, но я ее остановил: — Нет-нет, сядьте. Хочу вам кое-что показать. — Нам надо поговорить. — Да, надо. Я тут для вас похлопотал… Вернее, для нас. Вот, взгляните. — Я много думала… — начала Каролина, будто не слыша, но я протянул ей самую большую коробку, и наконец-то она увидела ярлык. Насторожившись, она спросила: — Что это? От ее тона я занервничал. — Говорю же, я для вас похлопотал. — Уверенность моя поколебалась; облизав пересохшие губы, я торопливо продолжил: — Я понимаю, это вызов традиции, однако, надеюсь, вы не против. У нас все… не очень традиционно. Я так хочу, чтобы этот день стал особенным… Каролина будто испугалась, когда я положил коробку на ее колени. Она сняла крышку, отвела края оберточной бумаги и увидела простое платье. Свесившиеся волосы закрывали ее лицо. — Вам нравится? — спросил я. Она не ответила. — Дай бог, чтоб было впору! Сшито по меркам вашего платья. Бетти мне помогла. Мы с ней как два заговорщика. Если что не так, успеем переделать. Каролина не шевелилась. Сердце мое скакнуло и забилось быстрее. |