Мы будем жить вечно, Сквозь бури и битвы, Сквозь зло и обиды
 Скачать 304 Kb.
|
|
уже, губы сжимались в тонкую линию. В поведении и настроении тоже наблюдались перемены – от харизматичного, ироничного мужчины не оставалось и следа. Марк делался молчаливым, грубоватым, что выражалось не только в словах, но и в движениях, жестах. Вера, если заставала такие перемены, словно копировала эмоции Марка - тоже начинала кукситься, капризничать, иногда даже плакала по пустякам. Ника списывала такие приливы на посттравматический синдром. Ведь война для Марка прошла далеко не бесследно: стоило только вспомнить усеянный шрамами живот. В один из дней Ника решилась заговорить об этом. Вера в зале смотрела мультфильмы, они же с Марком пили чай на кухне. Когда разговор «ни о чем» плавно сошел на нет и возникла пауза, она решилась. - Марк, на тебя порой наплывает такое отрешенное настроение – ты о чем-то вспоминаешь? О чем-то конкретном? – Ника смотрела в его глаза и видела, что как только вопрос сорвался с губ, он понял. Понял, о чем она. Его щека дернулась, рука нервно отставила чашку с остывающим травяным чаем, так резко, что напиток пролился на столешницу. Марк смотрел на Нику из-подо лба и не торопился отвечать. Когда молчание стало неприличным, а девушка не надеялась услышать от него вразумительного ответа и уже вовсю жалела о том, что подняла довольно болезненную тему, он заговорил. Голос его стал хриплым, Марк отвел глаза в сторону: - Да, это воспоминания, всплывающие в неподходящий момент. Самые неприятные, иногда болезненные. Не думал, что это так заметно. - В такие моменты ты становишься другим, - тихо сказала Ника. Его откровение ошеломило ее. Она не была готова к ответу. Не знала, что делать с этим знанием. Не могла ни посоветовать, ни пожалеть, ни утешить. Такие, как сидящий перед ней офицер, не приемлют ни одного из перечисленных вариантов. Поэтому Ника просто кивнула не впопад и в который раз прикусила язык – какого черта вообще заговорила об этом? - Только не говори, что у меня удлиняются резцы или зрачки сужаются до бумажного сгиба. Марк вытер пролитый чай и криво улыбнулся. Ника же взяла военного за руку и покаялась: - Прости. Мы ведь только знакомимся – я о тебе информацию собираю по крупицам. На том и оставили тему, решив на будущее ее не касаться. Время летело. Осень сдавала позиции зиме – наступили морозы. Проснувшись однажды рано утром и мельком глянув в окно, Ника ахнула – кругом белым-бело! Сколько же она не видела снега? Год или два? Почему-то он не сыпал в ее регионе. Бывшем регионе. Прилипнув носом к кухонному окну, она с восторгом разглядывала покрытые снегом ветки деревьев, лавочки, усланную землю, и сердце билось от счастья как у маленькой. Глядя на природную девственную красоту, думалось о хорошем. Мечталось о светлом будущем, непременно радужном. Марк, уже минуть пять как наблюдавший за девушкой, не мог оторвать взгляда. Какой же юной она оказалась! Совсем еще малышкой. Маленькая, худенькая, хрупкая, ей бы самой еще предаваться детским увлечениям – на санках кататься к примеру. Вон, как смотрит в окошко – затаив дыхание, а сама разрумянилась, улыбается первому снегу, или чему другому - неведомому. Но уже исчезла из глаз детская наивность. Пропала из черт беззаботность. На лице девушки, которой еще полгода ждать двадцатипятилетия, не осталось ничего непосредственно-юного. На нем отразилась горечь войны и боль от многочисленных потерь. Она была молодой и невероятно красивой, но порой от ее взгляда оторопь брала и бежали по коже мурашки. Марк в такие минуты мрачнел. Он ненавидел чертов раздор в стране, ненавидел разжиревших в чиновьих креслах мразей, что эту войну развязали, и ненавидел себя. Потому что он не был пай-мальчиком. И руки его были в крови не по локоть, а по самые предплечья. Да и как знать – быть может, именно он убил ее мужа. Стоило вспомнить о муженьке, как Марк практически впадал в ярость. Что там за борец выискался? Будь Марк на его месте, схватил бы жену с дочкой и не задумываясь, перевез бы в столицу. Или за рубеж. Но не бросил бы на произвол судьбы там – в осаде, а теперь еще и загибающемся краю. Где это видано – оставлять молодую жену с грудником на руках и со спокойной душой отправляться биться? Такие мысли заставляли Марка сжимать руки в кулаки, потому что ладони чесались. Хотелось громко ругаться и крушить все подряд. Ника обернулась и встретилась глазами с хмурым взглядом Марка. Впрочем, он смотрел сквозь нее, а когда сфокусировал зрение, то улыбнулся краешком губ. Ника уже давно приметила, что на улыбки военный скуп. Как известно, кто в армии служил, тот в цирке не смеется. - Доброе утро, лисичка, - приветствовал Марк. Девушка в ответ кивнула и откликнулась: - Доброе. - Вижу, кто-то соскучился по зиме? – Марк сунул руки в карманы брюк и небрежно прислонился к дверному косяку. - У нас в городе осадков кроме дождя не было уже давным-давно. Вера будет в шоке, - Ника плотнее запахнула халат, включила кофе-машину и принялась собирать на стол. Мелкая была в восторге. Она, как недавно мать, прилипла к окну и надышала на нем так, что застило обзор. - Мама, можно скорей на улицу? – С круглыми от счастья глазами, через каждую минуту спрашивала Вера. Каша была недоедена, чай недопит, ребенок ерзал и нетерпеливо вздыхал, а Марк ловил себя на мысли, что так хорошо и спокойно ему никогда прежде не было. - Ну, пойдем, же! – поторопила Вера и, спрыгнув со стула, убежала утепляться. - Когда бы еще так в сад хотела? Обычно сто лет копошится и возится, - усмехнулась вслед дочке Ника. – Ты на работу? – Обратилась уже к Марку. Военный помедлил с ответом, а потом отрицательно мотнул головой. - А куда тогда? – растерялась Ника. Расспрашивать его было неловко – подумает еще, что лезет куда не надо. Но, Марк спокойно пил кофе и о назойливости не помышлял. - Пройдусь с вами, если ты не против, - стукнув по столу пальцами, он посмотрел на Нику. - Конечно не против, - удивилась она. А сама подумала, что назад они вместе пойдут. И говорить о чем-то придется. Это показалось неловким. За время, прожитое вместе, она так и не научилась вести себя с ним, и попеременно то краснела, то бледнела, даже злилась ной раз. В довесок не так часто им выпадало бывать наедине. Многократно они проводили время врозь – он на работе днем, вечером в кабинете, а она в домашних делах да на прогулках. На общей территории, где пересекались чаще обычного – в кухне, зале, часто подле крутилась Вера. Ночами же было не до разговоров. Каждая близость их была пылкой, пьянящей, и все же - разной. Иногда жадной, иногда медлительной и тягучей как патока… Словом такой, что ночи каждый ждал с нетерпением. Когда там болтать. Шли пешком. Вера умоляла о прогулке – ведь не далеко же! По пути она крутила головой, ловила ртом срывающиеся снежинки, за что Ника ее строго одергивала и говорила, что будет болеть горло. Впрочем, когда дошли до сада, оказалось, что варежки малышки насквозь мокрые, щеки красные, а глаза счастливые. Ника вздохнула и достала из сумки запасной комплект – розовенькие перчатки. Сдав дочь на попечение воспитателя, Ника медленно пошла к выходу. Там, за оградой ее ждал самый странный из всех мужчин. Он прохаживался вдоль забора и курил. Увидел Нику и запульнул окурок подальше. Когда Ника приблизилась, Марк по-джентельменски предложил руку, и они двинулись. Снег поскрипывал под ногами и даже этот звук показался Нике неловким. А потом она вдруг подумала – какого черта? Чего она боится – того, что за ненужные вопросы он выгонит их на улицу как котят? Что отправит обратно в разрушенный город? Ересь. Марк был каким угодно, но не малодушным. И он не раздражался по пустякам. И еще ни разу не был с ней жесток. - Марк, - обратилась Ника и крепче сжала его руку. Он повернулся к ней с усмешкой на устах. Он знал, что не утерплю – подумала Ника. Знал, что начну приставать и толкать на искренность. И она не стала его разочаровывать: - Вот ты улыбаешься, а я все равно спрошу. Как ты разглядел меня тогда? Темно же было. Как вообще решился затащить в постель девицу с улицы? Это до сих пор не укладывается в голове. - Лисичка, ты удивишься, но в тот вечер я увидел тебя отнюдь не впервые. - Вот это сюрприз. Когда же тогда? – Ника замедлила шаги и пытливо заглянула в лицо Марка. - Когда ты развозила харчи. То там мелькнешь, то тут. Это было любопытно – ты словно дразнила меня. Однажды я увидел, как ты выгружаешь коробки из-под сидений. Еще лето стояло. На тебе была интересная юбочка и когда ты нагнулась… Ника шутливо дернула его за руку и хмыкнула: - Дальше можешь не продолжать. - Ну почему же. Короче, кровь прилила к одному месту и я присмотрелся. Тогда и заметил, что ты носишь парик, и любопытно стало до одури – не терпелось узнать, какая же девочка-доставщица на самом деле, - Марк остановился и обернулся к Нике. – Я провел тебя до дома и в один из вечеров наше знакомство состоялось. - Интересно, - протянула девушка. Они стояли посреди заснеженной улицы и смотрели друг другу в глаза. Прохожие огибали их и недоуменно оглядывались. Смотрелась пара поистине необычно. Высокий крепкий мужчина – широкоплечий, с явной военной выправкой, лицо которого было сурово, но по-своему привлекательно – той самой мужественностью, резкостью линий и скупостью, что отличает благородных аристократов от холеных щеголей. Скуластое лицо, красиво вычерченные брови, выразительные глаза, тонкие губы. И девушка напротив него – миниатюрная красавица. Он возвышался над ней на добрую голову, нависал, а она смотрела на него чистыми серыми глазами и что было в них – не передать. Там смешались робость, легкое недовольство, удивление. И что-то еще, что не каждому по силам разобрать. Они были разного возраста – его волосы тронула седина, да еще и упрямая, глубокая складка залегла между бровей, а девушка на вид едва отпраздновала совершеннолетие. По крайней мере, так казалось со стороны. Они были по-разному одеты. Мужчина в строгом черном пальто, без головного убора, девушка же в узких джинсах, коричневом полуспортивном пальто, в смешной шапке – с большим помпоном, из-под которой золотой лентой текли длинные волосы. Он смотрел на нее как на самое ценное, что только у него было. Долго смотрел. А потом уверенно шагнул, обхватил ее лицо ладонями, наклонился и поцеловал. Жарко. Требовательно. Она качнулась ему на встречу, обхватила за талию, ответила не менее страстно. А люди все так же обтекали их и все так же оборачивались. Кто-то осуждал, кто-то улыбался и грустно вздыхал. А кто-то злорадно думал, что губы-то потрескаются. На морозе - как пить дать. Домой добирались дольше обычного. Потому что через шаг целовались как подростки. Когда же вошли в квартиру, не сговариваясь, набросились друг на друга. Полетела прочь одежда, ускорившийся сапог задел ключницу и та свалилась с грохотом, но никому не было дела. Устроились прямо на полу в гостиной – на пушистом ковре. От поцелуев саднили губы, было непереносимо жарко и не хватало сил дышать. Ника забралась на Марка и сама не осознавая, что творит, принялась покрывать поцелуями скулы, горло, ключицу, опускаясь все ниже, уже почти не целуя – прикусывая. Когда добралась до пупка, Марк выдохнул шумно, но она не остановилась. Спустилась еще ниже. И еще. Он застонал. В голос, признавая уязвимость. И это Нике понравилось. Она дразнила его. Мучила. Ласкала так, что дрожали колени. Марк подмял ее под себя, когда уже не хватило сил терпеть. Толкнулся, замер внутри нее, со свистом втянув в себя воздух, а Ника распахнула глаза и нетерпеливо заерзала. От этих движений у Марка закончились силы. И он перестал себя сдерживать. К чему красивые слова, нежность и робость, когда хочешь ее так, что темнеет в глазах? От одного только взгляда кипит, бурлит и испаряется кровь. Когда от прикосновений дрожь бежит и пробирает до костей… Марк двигался порывисто, глубоко и Ника забыла, как дышать. Было остро, почти больно. Идеально. Она выгибалась навстречу и кричала. Снова и снова. Когда он зашипел сквозь зубы, замер, а потом до боли укусил ее за губу, Ника засмеялась. То ли от абсолютного блаженства, то ли потому что ей показалось, будто он сказал ей «люблю». Подрагивающими руками прикурил и прищурился. - Я чуть не умер, детка. Сердце вот-вот разорвется. Ника фыркнула и принялась одеваться. Выходило вяло. Марк подцепил ее трусики и принялся вертеть на указательном пальце. Она потянулась за ними, но не достала – он не дал. - Что за детский сад? – Заломила бровь. – Отдай! - А у самой черти в глазах пляшут. Марк рассмеялся, смял в руке белье и сказал: - Мне так нравится. Ника закинула голову и повертела ей из стороны в сторону: - Взрослый человек, называется. Оставь на память. У меня еще есть, - поднялась, и намеренно виляя бедрами, ушла в ванную. В ответ Марк хрипло рассмеялся, крепче сжал руку, в которой было белье, и глубоко затянулся. Вечерело. Еще не было и четырех, но пришлось зажигать свет на кухне. Ника напевала под нос и заваривала чай, когда зашел Марк. Его словно магнитом тянуло к ней. Хотелось быть рядом, впитывать ее запах, смотреть, как она мурлычет, как ест, как прикусывает губу, или морщит лоб. Он хотел быть рядом круглыми сутками. Подошел неслышно, положил руки на узкие плечи. Она вздрогнула, обернулась к нему. Поглядела круглыми от легкого испуга, глазами. Увидев его, расслабилась. Выдохнула. Марк же прижался к ней, подхватил за бедра и усадил на стол. Теперь их глаза оказались на одном уровне. - Откровенность за откровенность, милая. Что скажешь? – И еще более прижался, втянул воздух рядом с ее ухом. Ника смотрела мутно, все больше на его губы. Облизнулась и у Марка пульс участился. - Что скажу? Что совершенно потеряла нить разговора. - Я поделился своими впечатлениями от нашей встречи, а ты мне о другом поведай, - отступил, чтоб успокоить сердцебиение. Важное спросить собирался. Ника осталась сидеть на разделочном столе. Смотрела вопросительно. Марк вмиг стал серьезным, даже нахмурился. Отошел, покрутил в руках чайную ложку, потом небрежно ее на стол бросил. И вдруг спросил: - Любила мужа? Отстраненно заметил, как с ее лица все краски пропали. И жилка на виске забилась сумасшедше. Закусила отчаянно нижнюю губу, уперлась взглядом во что-то за его плечом. Марк сам напрягся, но не стал сожалеть о заданном вопросе. В конце концов он имеет право знать… Ведь имеет же? - Любила, - хрипло ответила Ника, когда военный уже не надеялся услышать признание. Он рассчитывал увидеть рассеянный кивок, возможно, стыдливый румянец, или услышать равнодушное «нет». Но боль, с которой она ответила, полоснула по живому. Это «любила» эхом прокатилось, набатом прогрохотало. Почувствовал, как руки впились в подоконник. Вот-вот пластик захрустит. И страшно стало спрашивать то, о чем секунду назад подумал. И все же… - И до сих пор любишь? – голос предательски сел, прозвучало сипло. Марк впился в Нику взглядом, пытаясь найти ответ в ее мимике, жестах, но она словно окаменела. Смотрела в одну точку, а минута потекла неторопливо. Пустая минута тягостного молчания: холодного, отчужденного. Марку казалось, что Ника недосягаемо далеко, так бесконечно долго она молчала. Ему захотелось кинуться к ней, затрясти за плечи, посмотреть в лицо, которое снится ему каждую ночь. Заглянуть в глаза, увидеть в них любовь. Не к покойному, а значит идеализированному мужу, а к себе. К неидеальному, жесткому, порой грубому, к ревнивцу и собственнику. К тому, кто унизил и бесконечно оскорбил ее достоинство в первые минуты знакомства. Он даже сделал шаг навстречу, но словно натолкнулся на стену. Ника перевела на него взгляд. Пустой-пустой. Стеклянный. И Марк разъярился. Какого черта? Какая мать ее, любовь? Да они знакомы всего ничего. И нужна ли ему эта любовь? Верность – да. Преданность – естественно. Доверие – конечно. Но любовь? И на этой мысли что-то оборвалось. Ему необходима ее любовь. Потому что без нее он загнется. Сколько она уже молчит? Час? Губы пересохли, вот-вот потрескаются, но нужно что-то сказать, чтоб потревожить напряженную тишину. Но что сказать? Прости, лисичка, ответ ясен? И ведь, он ясен, черт возьми! Марк неслышно заскрипел зубами. Ника смотрела на Марка, а видела зверя. Натурально – злого, ощетинившегося. Вся напускная легкомысленность слетела с него как пушинка. Он стоял, наклонившись вперед, со сжатыми кулаками и глядел тяжело, из-подо лба. Дышал часто, прерывисто. Все это девушка отметила краем сознания, без эмоционального страха. И стало понятно, что конец пришел их, так и не начавшимся, отношениям. Эта мысль зацепила, заставила заупрямиться. Да, она любила мужа. Любила так, что, не задумываясь бы, жизнь за него отдала. И как бы пафосно это не звучало, суть оставалась прежней. Но Сашка уже не вернется. Не воскреснет, как бы она не молила. Впрочем, канули в лету времена молитв, как и всякого общения с Богом. Не возвратится муж. И нужно дальше жить, смириться с болью, принять. Все это было ясно, понятно и вообще просто. В теории. На деле же сердце сжималось всякий раз, когда думалось о муже. Ступор находил. И как объяснить Марку, что это – нормально, что мало времени прошло, что не смирилась еще. Получалось, что никак. Такие, как Марк – не приемлют наличие соперника. Пусть даже и почившего. Тем более почившего. Молчание стало враждебным. Ника почувствовала это кожей, мельчайшими волосинками на ней. Захотелось на миг прикрыть глаза и перенестись за тысячи километров. За сотни тысяч лет до создания мира. Раствориться, исчезнуть. Только бы не чувствовать безнадежности и боли. Только бы не быть здесь и сейчас. Увы, в простом как палка, мире, нет магии. И чудес. Ника спрыгнула со стола резко, громко хлопнув по паркету каблуками домашних туфель. Марк не переменил позы. Лишь уголок рта дрогнул. Смотря глаза в глаза, подошла к военному, положила руки ему на грудь. Та напряглась, дернулись под ее кожей мускулы. Поднялась на носочки и шепнула еле слышно: |