Мы будем жить вечно, Сквозь бури и битвы, Сквозь зло и обиды
 Скачать 304 Kb.
|
|
- Я разлюблю. Со временем обязательно. Опустила глаза, когда услышала порывистый вдох. Боялась посмотреть в лицо любовнику. Ведь и не скажешь по-другому: не брат, не сват. Любовник. И помнится, он предупреждал – как любить станешь, так и заживем. Стало быть, плохо все. Не сумела полюбить. И обмануть не смогла. Марк схватил ее за талию, сжал до боли. Поморщилась, но не вырвалась. Глаза подняла. - Обещаешь? – спросил и замер. В ответ кивнула. И заморгала часто, борясь со слезами. Марк посмотрел на дрожащие губы, на бледные щеки, заострившийся нос и поверил: - Я подожду. Услышав такое, Ника вдруг вдохнула глубоко – потому что тесно в груди стало, а глаза защипало, зажгло. Сморгнула и плотину прорвало. Потекли дорожки щекотные, горячие. Марк обхватил ее еще жестче, а она обняла его за шею и закрыла глаза. Сколько так стояли? Долго. За окном окончательно стемнело. - Прости, - целуя ее соленые губы, шепнул Марк. – Поспешил. Ника вцепилась в его рубашку и вздохнула. - Поеду за мелкой, - сказал Марк и Ника кивнула. Вроде бы обошлось – подумала девушка, когда за военным захлопнулась дверь. Она разлюбит Сашку. Когда-нибудь - обязательно. После произнесенных откровений в их привычной уже жизни мало что поменялось. Марк часто уезжал и работал допоздна, Вера ходила в сад и училась премудростям лепки, рисования, а так же иного разнообразного творчества вроде поделок из соленого теста. Ника занимала будни заботой о доме – готовила, помогала приходящей раз в неделю домработнице: мела пыль, протирала стекла, словом, старалась подсобить. Пожилая уже женщина на помощь обижалась и категорически от нее отказывалась. Вскоре, Ника перестала делать то, чего не просят. И вдруг стало больше времени. Теперь можно было на несколько часов забраться с ногами в кресло и насладиться в тишине и одиночестве увлекательной книгой из обширной библиотеки Марка. Или подольше побродить по парку. Или пройтись по столичным магазинам. Словом, времени было вдосталь и это радовало. В один из дней Ника снова встретилась с хамоватой соседкой. На этот раз пересеклись у подъезда. Ника как раз возвращалась из детского сада, куда только отвела дочку, а едкая соседушка разговаривала у парадного по телефону. Завидев Нику, она отняла трубку от уха и сунула ту в карман. Ника же интуитивно подобралась – решила, что соседка опять наговорит гадостей. И не ошиблась. - Пешком ходим - еще не наплакала на машинку? Плохо стараешься, плохо, - сказав это, девица выпятила подбородок и спиной прислонилась к двери. Обойти соседушку не представлялось возможным - не хватать же за руки. - Что вы прицепились ко мне? Больше не на кого ядом плевать? – Склонив голову на бок, поинтересовалась Ника. Ей было гадко ввязываться в склоку, опускаться до банальной сцены, но от чего-то девица неимоверно ее злила. Быть может от того, что Ника подозревала ту в некоторой романтической связи с Марком. Да, теория была притянута за уши, но та, первая фраза, брошенная соседушкой, не давала так просто отмахнуться. К тому же – положа руку на сердце, девица была хороша. Холеная, вся такая благоухающая. Мимо такой невозможно пройти. А уж если живешь с подобной красоткой в одном доме и невольно пересекаешься изо дня в день… Словом, была теория хоть и надумана, но, тем не менее - вполне вероятна. Пока Ника размышляла, соседка подбоченилась одной рукой, хмыкнула и ткнула в нее пальцем, с наманикюреным ногтем длиной в Днепр: - Не доросла еще рот открывать, пигалица. Понаехали тут, да еще и выродков своих прихватить не забыли. Дышать тяжело – провинцией воняет. От такого хамства Ника опешила. На мгновение. А потом такой силы ярость накатила, что все вокруг в красный цвет окрасилось. Забурлила в крови позабытая злость, бесшабашность, без которой не выжить было на озлобленных улицах. Сколько раз она дралась на смерть с обезумевшими от голода бабами? А с ребятней, что напади всегда скопом – с железками в руках и битыми бутылками. Ника повзрослела в такой атмосфере, в таком аду, что такая вот сука, что напротив сейчас стояла – была как козявка под ногами. Поэтому, наклонилась к ней, выплюнула в лицо: - Никому не позволю так о дочери отзываться, слышишь, дрянь? И не давая времени на ответ, Ника со всей силы ударила грубиянку по лицу. Соседка глухо ударилась затылком о железную дверь, рефлекторно сделала шаг вперед и упала на колени. Следом раздался короткий визг, на снег брызнула кровь. Зажав нос руками, она пыталась унять хлеставшую струйку, но та сочилась сквозь пальцы. - Ты, ты ответишь! – завизжала девица и затряслась. - А ты - знаешь, где меня найти, - Ника обошла новоприобретенную врагиню и пошла домой. Руки тряслись от отдачи – затопившего адреналина, озноб пробрал. Ника прислонилась лбом к холодной кухонной стене, облицованной кафелем, и замерла. У каждого поступка имеется последствие. И она даже боялась представить, что скажет Марк, узнав о ее сегодняшней выходке. Но, Марк молчал, а сама Ника рассказывать поостереглась. Тот вечер и несколько следующих, прошли спокойно и размеренно. А потом вдруг произошло событие – нашлась работа! И забылся инцидент с хамоватой соседкой. В один из дней, по обыкновению уже устроившись в гостиной, Ника пила какао и перечитывала «Овода», когда к ней присоединился Марк. Он вернулся из офиса раньше обычного и заинтриговал Нику загадочной полуулыбкой. - Кто ты по образованию, милая? – мягко спросил мужчина, параллельно массируя Нике плечи. - Переводчик, - Ника закинула голову назад и посмотрела на Марка. Даже вверх тормашками тот выглядел солидно, но в тот раз Нику это не озаботило. Не отдавая себе отчета, начала привыкать к военному – к его привычкам, к любви жить роскошно. Он же, в свою очередь, поразился ее беззащитности, доверчивости. Впился Нику покрепче, словно боясь, что она вот-вот растает, растворится. - Прекрасно. С английского? - И французского, - Ника обернулась, посмотрела с надеждой, - есть работа? Марк усмехнулся краешком губ, желая зацеловать ее всю – от изящных бровей, до кончиков пальцев на ногах. - Есть. Работа была сложная, хорошо оплачиваемая, такая, что оказалась Нике по душе. Переводить нужно было художественную литературу. Контракт предлагал известный издательский дом, и как Марку удалось найти ей такую работу, девушка не представляла. Условия были вполне комфортными – получать, а так же отправлять текст необходимо было по электронной почте, сроки оказались вполне лояльными, а за сверхбыстрый перевод полагалась премия. Работа показалась Нике творческой, удобной – отправляй ребенка в сад и занимайся себе интересным делом – попивая кофе, в удобном кресле, укутавшись теплым пледом… Контракт Ника подписала не задумываясь. И понеслась. Утренние семейные завтраки, легкие бытовые хлопоты, работа, беседы за ужином, жаркие ночи… Дни сменяли друг друга, складывались в недели, месяцы. За окном набирал обороты март – таяли снега, пели птицы, воздух наполнялся упоительной весенней сладостью. Ника все чаще ловила себя на мысли, что она счастлива. Порой это осознание было горьковатым как чересчур крепкий кофе – казалось, что она уподобилась миллионам столичных жителей – размякла, забыла о боли и голоде, предала память погибших близких, оставшейся в «зоне конфликта» Таши, которая категорично отказалась переезжать, хоть Ника и умоляла. Горько было осознавать, что человек, в самом деле, ко всему привыкает – а к роскоши и комфорту в особенности быстро. Слишком скоро из головы выветрились застарелые воспоминания об ужасе вернуться с роботы домой и застать руины вместо родной многоэтажки. Или того хуже – воочию увидеть смерть близких, а самой остаться без рук или ног - лучше уж тогда заснуть и не проснуться... Забылось ощущение паники от шума разрывающихся поблизости снарядов – когда в животе стынет все, тугим комом сворачивается, а руки и ноги будто бы отнимаются, немеют. Нет сил подхватиться, схватить дочку и броситься в укрытие – потому что в голове дикая неразбериха и в то же время ватная пустота, а желудок скручивается от нарастающей гастритной боли. Только в перерывах между залпами приходит ясное осознание – нужно укрыться, и в тот же час еще более яркое – не успеть. И дергаться смысла нет – при артобстреле счет идет на секунды. Рыпнешься и разорвет в клочья осколками снаряда. Лучше запереться в ванной, где нет опасной близости стекол, а несущая стена куда надежней перегородки в коридоре… Нике позабылись и последствия шока – трясущиеся, как у запойного, руки, колотящееся где-то в горле, сердце, пересохшие губы и такая неуемная тоска, что удавиться хотелось. Все это – боль, страх, отчаяние и безнадежность, остались на периферии сознания – воспоминание не исчезло, но померкло, словно приснилось. Иногда, засиживаясь до полуночи с чашкой крепкого, сладкого кофе, ожидая Марка с работы, Ника закрывала книгу, отрывалась от переводов, и, обжигаясь глотками, разрешала себе подумать, вспомнить. Плакала, а потом мужественно смирялась. После чего прощалась с остатками сохранившегося ужаса. Мирилась с собой, договаривалась. Убеждала, что прошлое – в прошлом. И через некоторое время это возымело действие. Не сразу, нет, но все же. Заросло прошлое, пусть и грубыми шрамами, но уже не кровоточило. И это откровение стало ярчайшим событием – затмившим все до той минуты. Ника тогда долго смеялась: громко, заливисто, и в тот миг окончательно и бесповоротно решила – будет счастлива. Беззаботно, отчаянно, абсолютно счастлива! Решив так, Ника легко уступила новым ощущениям, стала беззаботно радоваться мелочам повседневности, на полную отдалась зарождающимся чувствам к Марку. Эти новые чувства к мужчине были похожи на робкие касания весеннего, теплого ветра, они казались едва ощутимыми, но свежими, волнующими, пробуждающими – они будоражили, заставляли шире чувствовать, осязать. А еще эта легкая приязнь сравнима была с мимолетным касанием кошки – когда та случайно задевает открытые участки кожи своим мягким мехом. Приятно. Прошло достаточно времени, чтобы исчезли ненависть и раздражение. Как только Ника смогла видеть и осязать шире, когда отреклась от предрассудков, то разглядела его настоящего: верного слову, заботливого, искреннего. Несомненно, Марк имел множество недостатков, как и каждый человек – Ника вполне это осознавала и принимала, как и то, что он наделен необычайными качествами – честностью, ибо говорил то, что думал, равновесием – потому, что Марка было невозможно вывести из себя. На любые сложности или бытовые раздражители он реагировал невозмутимо, словно не видел проблемы вовсе. Постепенно Ника впитывала в себя излучаемые им настроения – в основном непоколебимую уверенность и спокойствие, наполнялась как сосуд – до краев. Сквозь поры на коже в нее проникали и его эмоции, чувства – приязнь, удовлетворение, удовольствие. Марк неосознанно, даже не подозревая, настраивал ее на свою волну, заполнял душевные и эмоциональные пустоты своими многогранными качествами, подстраивал ее под себя, лепил заново. Ника смотрела на него порой и не могла отвести взгляда – как она не замечала такого яркого блеска глаз, почему не рассмотрела ямку на левой щеке, что появлялась во время его лучистой улыбки? Странно, как могла она не замечать теплоту, которой наполнялся его взор, стоило ему обратить внимание на Веру. Когда же он смотрел на нее саму, то неосознанно улыбался, смягчался. Голос его приобретал терпкую сладость, руки непроизвольно касались Ники – словно невзначай трогал ее локоть, или поправлял выбившуюся из прически прядь, стирал шоколад с губ, после чего всегда облизывал палец… Зарождающееся чувство к Марку было по-детски робким, почти что наивным. Сперва эти легкие лучики теплоты к военному были неприметны, но с каждым днем росли, разгорались, делались осязаемы, что чувствовала как Ника, так и Марк. Ее влюбленность пропитывала огрубевшее сердце военного, делала его мягче, согревала. Чистая, словно родниковая вода, она меняла его. Неуловимо еще, но меняла. Он сам не мог понять, что именно творится с ними, с ним самим. От взгляда на Нику перехватывало дыхание, дрожало в груди. Больше всего ему хотелось схватить ее в медвежьи объятия и утащить куда-то на край света. Такие мысли заставляли Марка немо усмехаться – чертов собственник. Ника же познавала для себя новые грани зарождающихся чувств – от тяги смотреть на военного, до желания впиться в него, раствориться. Так и кружили вокруг друг друга – несмело еще, боясь ненароком задеть или остаться непонятыми. А время текло. Промозглый март уступил более ласковому апрелю. Солнце грело смелее, заставляя оставлять в прошлом пуховики и теплые пальто – люди разоблачались, забывая на антресолях хмурые думы и унылые гримасы. Все чаще мелькали на лицах улыбки, и Ника не стала исключением. Когда совсем потеплело, Марк предложил прокатиться за город – отведать шашлыков, прогуляться в сосновом бору, подышать, отдохнуть. И пусть Ника совсем не устала, с радостью согласилась. Оказалось, что за чертой города, под сотню километров прочь, у Марка имелся отчий дом. Предупредить или подготовить ее не догадался. Или не пожелал – кто разберет. Остановился у добротного деревянного двухэтажного дома, помог выбраться из машины Вере, после ей. Выгрузил покупки – вино, мясо, прочие продукты, молча – не торопясь объясняться. А к ним навстречу уже торопилась высокая седая женщина. Приложив ко лбу ладонь козырьком, она остановилась на миг у резного крылечка, а потом заторопилась пуще, в ее походке Ника уловила нетерпение, а еще радость. И стало понятно кто она – по тому, как зажглись ее глаза, как раскинулись в стороны руки, словно крылья. Обняла порывисто Марка, погладила по голове, провела сухой ладонью по плечам. Сморгнула как соринку влагу в глазах. Окинула сына взглядом – беспокойным, но уже с нотками удовлетворения. Потом перевела глаза на Нику – и не было там ни недовольства, ни недоумения – счастье от встречи с сыном затмило все. И только когда Вера показалась из-за спины матери, женщина удивленно подняла бровь, замерла всего на мгновение. Впрочем, Ника успела заметить, как она тут же смягчилась. Марк же будто очнулся: - Принимай гостей, мама. Это Ника, мелкую Верой звать, - и, не объясняя, кто есть кто для него самого, подхватил пакеты и легкой походкой двинулся по выложенной красным кирпичом дорожке прямиком к дому. - А меня Надеждой Ивановной зовут, - улыбнулась женщина. – Пойдемте, у меня блины только со сковородки, заодно варенье клубничное откроем. И они пошли. Когда сладковатый дым томящегося на углях мяса проник в нос, чем вызвал обильное ворчание голодного желудка, дом уже был осмотрен, а дружеский контакт с матерью Марка установлен. Она оказалась женщиной весьма прямолинейной, что несказанно объединяло их с сыном в Никиных глазах. На Веру она смотрела мягко, улыбалась при этом шире обычного, и вскоре малышка доверчиво льнула к ее подолу. В целом, знакомство прошло гладко. Надежда Ивановна радовалась приезду сына и никаких острых вопросов не задавала. Вечер удался. Стол накрыли на улице, под зимней вишней. Надежда Ивановна вынесла белую скатерть с затейливым алым рисунком, застелила ее клеенкой, вытерла лавки, а потом укрыла их свернутым в несколько раз пледом. Ника покрошила салаты, вымыла фрукты. Марк колдовал над шашлыками, а Вера крутилась у коробки с новорожденными, но уже толстолапыми, повизгивающими щенками. Разговор тек неторопливо, мирно и Ника расслабилась окончательно. Сели за стол. Марк разлил напитки – себе водку, дамам постарше вино, а совсем мелким - компот из той самой вишни, под сенью которой сидели. Вино оказалось приятно сладковатым, мясо вкуснейшим, сочным. В уюте навеса находиться было отрадно – ветра не обдували спины – тыл защищали деревянные стены, свет нескольких лампочек создавал ощущение уединения, словно одни они тут – среди пьянящего запаха костра и хвои. Вера носилась от стола к щенкам и обратно со скоростью спринтера, как следствие - умаялась так, что едва отужинав, стала клевать носом. Ника, отказавшись от помощи, отнесла ее в дом, дав, наконец, возможность матери с сыном побыть наедине, наговориться. Переодела дочку, поцеловала в теплый лобик, погладила волосы и по привычке перекрестила на ночь. Выключила свет в спальне и неторопливо зашагала в гостиную, решив немного задержаться. В комнате разгорался камин – это Марк затопил его, чтоб прогреть дом для девочек. Ника улыбнулась проявленной заботе и окинула комнату более внимательным взглядом. Наткнулась на фотографии у каминной полки. Их было много и все – семейные. На черно-белых снимках еще совсем молодая Надежда Ивановна под руку с высоким, красивым мужчиной – в глазах у обоих безграничное счастье. У Ники не возникло вопроса - кто рядом с Надеждой Ивановной – лицо мужчины было точной копией Марка. Позже на фотографиях появился он сам. Пухлощекий, в смешных зеленых гольфах и белой рубашечке с коротким рукавом, Марк смотрел серьезно, будто уже тогда все будущее свое знал. Много фотоснимков было на полке. Ника смотрела жадным взглядом и не могла оторваться. Будто вся жизнь этой семьи перед глазами. Взрослеющий Марк, все такие же счастливые родители. Строгое лицо отца, нежность в глазах матери и серьезный до невозможности сын. Было что-то в Никином любопытстве неправильное, от чего щеки стыдливо разгорелись, словно подглядываешь в замочную скважину. Слишком много чувств и эмоций уловила Ника, разглядывая лица, почти интимных чувств, сокровенных. И не все же не могла себя заставить уйти. Вот проводы Марка в армию – опечаленные близкой разлукой лица друзей и родных, а вот снимок уже после службы – гордая осанка, упрямо поджатые губы, прямой взгляд, от которого мороз по коже… А еще очень скоро – череда фото, где одна Надежда Ивановна под руку с сыном – в глазах печаль, затаенная боль, с которой уже не справиться. Дальше на фотокарточках не было отца Марка. Только они с матерью – одинокие в своем горе. Горько сделалось, хоть и не знала каким был отец Марка. Жаль стало Надежду Ивановну, глаза которой больше не зажглись пламенем радости. Только отчаяние глухое запечатлевала камера. |