Михаил Булгаков часть первая
 Скачать 2.35 Mb.
|
|
вашу фамилию? Говорить ему было трудно. При каждом слове кто-то втыкал ему иголку в мозг, причиняя адскую боль Как Вы и фамилию мою забыли – тут неизвестный улыбнулся Простите. – прохрипел Степа, чувствуя, что похмелье дарит его новым симптомом ему показалось, что пол возле кровати ушел куда-то и что сию минуту он головой вниз полетит к чертовой матери в преисподнюю Дорогой Степан Богданович, – заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, – никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу, – лечить подобное подобным. Единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки сострой и горячей закуской. Степа был хитрым человеком и, как ни был болен, сообразил, что раз уж его застали в таком виде, нужно признаваться во всем Откровенно сказать. – начал он, еле ворочая языком, – вчера я немножко Ни слова больше – ответил визитер и отъехал с креслом в сторону. Степа, тараща глаза, увидел, что на маленьком столике сервирован поднос, на коем имеется нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом ювелиршином графинчике. Особенно поразило Степу то, что графин запотел от холода. Впрочем, это было понятно – он помещался в полоскательнице, набитой льдом. Накрыто, словом, было чисто, умело. Незнакомец не дал Степиному изумлению развиться до степени болезненной и ловко налил ему полстопки водки А вы – пискнул Степа С удовольствием! Прыгающей рукой поднес Степа стопку кустам, а незнакомец одним духом проглотил содержимое своей стопки. Прожевывая кусок икры, Степа выдавил из себя слова А вы что же. закусить Благодарствуйте, я не закусываю никогда, – ответил незнакомец и налил по второй. Открыли кастрюлю – в ней оказались сосиски в томате. И вот проклятая зелень перед глазами растаяла, стали выговариваться слова, и, главное, Степа кое-что припомнил. Именно, что дело вчера было на Сходне, на даче у автора скетчей Хустова, куда этот Хустов и возил Степу в таксомоторе. Припомнилось даже, как нанимали этот таксомотору Метрополя, был еще при этом какой-то актер не актер. с патефоном в чемоданчике. Да, да, да, это было на даче Еще, помнится, выли собаки от этого патефона. Вот только дама, которую Степа хотел поцеловать, осталась неразъясненной. черт ее знает, кто она. кажется, в радио служит, а может быть, и нет. Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся, но Степу сейчас гораздо более интересовал день сегодняшний ив частности, появление в спальне неизвестного, да еще с закуской и водкой. Вот что недурно было бы разъяснить Ну, что же, теперь, я надеюсь, вы вспомнили мою фамилию? Но Степа только стыдливо улыбнулся и развел руками Однако Я чувствую, что после водки выпили портвейн Помилуйте, да разве это можно делать Я хочу вас попросить, чтоб это осталось между нами, – заискивающе сказал Степа О, конечно, конечно Но за Хустова я, само собой разумеется, не ручаюсь А вы разве знаете Хустова? – Вчера в кабинете у вас видел этого индивидуума мельком, но достаточно одного беглого взгляда на его лицо, чтобы понять, что он сволочь, склочник, приспособленец и подхалим. «Совершенно верно – подумал Степа, пораженный таким верным, точным и кратким определением Хустова. Да, вчерашний день лепился из кусочков, но все-таки тревога не покидала директора Варьете. Дело в том, что в этом вчерашнем дне зияла преогромная черная дыра. Вот этого самого незнакомца вберете, воля ваша, Степа в своем кабинете вчера никак не видал Профессор черной магии Воланд, – веско сказал визитер, видя Степины затруднения, и рассказал все по порядку. Вчера днем он приехал из-за границы в Москву, немедленно явился к Степе и предложил свои гастроли в Варьете. Степа позвонил в московскую областную зрелищную комиссию и вопрос этот согласовал (Степа побледнели заморгал глазами, подписал с профессором Воландом контракт на семь выступлений (Степа открыл рот, условился, что Воланд придет к нему для уточнения деталей в десять часов утра сегодня. Вот Воланд и пришел! Придя, был встречен домработницей Груней, которая объяснила, что сама она только что пришла, что она приходящая, что Берлиоза дома нет, а что если визитер желает видеть Степана Богдановича, то пусть идет к нему в спальню сам. Степан Богданович так крепко спит, что разбудить его она не берется. Увидев, в каком состоянии Степан Богданович, артист послал Груню в ближайший гастроном заводкой и закуской, в аптеку за льдом и Позвольте с вами рассчитаться, – проскулил убитый Степа и стал искать бумажник О, какой вздор – воскликнул гастролер и слушать ничего больше не захотел. Итак, водка и закуска стали понятны, и все жена Степу было жалко взглянуть он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда. Да, Хустов была Воланда не было Разрешите взглянуть на контракт, – тихо попросил Степа Пожалуйста, пожалуйста... Степа взглянул на бумагу и закоченел. Все было на месте. Во-первых, собственноручная Степина залихватская подпись Косая надпись сбоку рукою финдиректора Римского с разрешением выдать артисту Воланду в счет следуемых ему за семь выступлений тридцати пяти тысяч рублей десять тысяч рублей. Более того тут же расписка Воланда в том, что он эти десять тысяч уже получил! «Что же это такое – подумал несчастный Степа, и голова у него закружилась. Начинаются зловещие провалы в памяти Но, само собою, после того, как контракт был предъявлен, дальнейшие выражения удивления были бы просто неприличны. Степа попросил у гостя разрешения на минуту отлучиться и, как был в носках, побежал в переднюю к телефону. По дороге он крикнул в направлении кухни Груня! Но никто не отозвался. Тут он взглянул на дверь в кабинет Берлиоза, бывшую рядом с передней, и тут, как говорится, остолбенел. На ручке двери он разглядел огромнейшую сургучную печать на веревке. «Здравствуйте! – рявкнул кто-то в голове у Степы. – Этого еще недоставало И тут Степины мысли побежали уже по двойному рельсовому пути, но, как всегда бывает вовремя катастрофы, в одну сторону и вообще черт знает куда. Головную Степину кашу трудно даже передать. Тут и чертовщина с черным беретом, холодной водкой и невероятным контрактом, – а тут еще ко всему этому, неугодно ли, и печать на двери То есть кому хотите сказать, что Берлиоз что-то натворил, – не поверит, ей-ей, не поверит Однако печать, вот она Да-с... И тут закопошились в мозгу у Степы какие-то неприятнейшие мыслишки о статье, которую, как назло, недавно он всучил Михаилу Александровичу для напечатания в журнале. И статья, между нами говоря, дурацкая! И никчемная, и деньги-то маленькие... Немедленно вслед за воспоминанием о статье прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре, происходившем, как помнится, двадцать четвертого апреля вечером тут же, в столовой, когда Степа ужинал с Михаилом Александровичем. То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на такой разговор, но это был разговор на какую-то ненужную тему. Совершенно свободно можно было бы, граждане, его и не затевать. До печати, нет сомнений, разговор этот мог считаться совершеннейшим пустяком, но вот после печати... «Ах, Берлиоз, Берлиоз! – вскипало в голове у Степы. – Ведь это в голову не лезет!» Но горевать долго не приходилось, и Степа набрал номер в кабинете финдиректора Варьете Римского. Положение Степы было щекотливое во- первых, иностранец мог обидеться на то, что Степа проверяет его после того, как был показан контракт, да и с финдиректором говорить было чрезвычайно трудно. В самом деле, ведь не спросишь его так «Скажите, заключал ли я вчера с профессором черной магии контракт на тридцать пять тысяч рублей Так спрашивать не годится Да – послышался в трубке резкий, неприятный голос Римского Здравствуйте, Григорий Данилович, – тихо заговорил Степа, – это Лиходеев. Вот какое дело. гм. гм. у меня сидит этот. э. артист Воланд... Так вот. я хотел спросить, как насчет сегодняшнего вечера Ах, черный маг – отозвался в трубке Римский, – афиши сейчас будут Ага, – слабым голосом сказал Степану, пока А вы скоро придете – спросил Римский Через полчаса, – ответил Степа и, повесив трубку, сжал горячую голову руками. Ах, какая выходила скверная штука Что же это с памятью, граждане? А? Однако дольше задерживаться в передней было неудобно, и Степа тут же составил план всеми мерами скрыть свою невероятную забывчивость, а сейчас первым долгом хитро выспросить у иностранца, что он, собственно намерен сегодня показывать во вверенном Степе Варьете? Тут Степа повернулся от аппарата ив зеркале, помещавшемся в передней, давно не вытираемом ленивой Груней, отчетливо увидел какого- то странного субъекта – длинного, как жердь, ив пенсне (ах, если бы здесь был Иван Николаевич Он узнал бы этого субъекта сразу. А тот отразился и тотчас пропал. Степа в тревоге поглубже заглянул в переднюю, и вторично его качнуло, ибо в зеркале прошел здоровеннейший черный кот и также пропал. У Степы оборвалось сердце, он пошатнулся. «Что же это такое – подумал он, – уж не схожу ли я сума Откуда ж эти отражения – он заглянул в переднюю и испуганно закричал Груня! Какой тут коту нас шляется Откуда он И кто-то еще с ним Не беспокойтесь, Степан Богданович, – отозвался голос, ноне Грунин, а гостя из спальни, – кот этот мой. Не нервничайте. А Груни нет, я услал ее в Воронеж, на родину, так как она жаловалась, что вы давно уже не даете ей отпуска. Слова эти были настолько неожиданными и нелепыми, что Степа решил, что ослышался. В полном смятении он рысцой побежал в спальню и застыл на пороге. Волосы его шевельнулись, и на лбу появилась россыпь мелкого пота. Гость пребывал в спальне уже не один, а в компании. Во втором кресле сидел тот самый тип, что померещился в передней. Теперь он был ясно виден усы-перышки, стеклышко пенсне поблескивает, а другого стеклышка нет. Но оказались в спальне вещи и похуже на ювелиршином пуфе в развязной позе развалился некто третий, именно – жутких размеров черный кот со стопкой водки водной лапе и вилкой, на которую он успел поддеть маринованный гриб, в другой. Свет, итак слабый в спальне, и вовсе начал меркнуть в глазах Степы. «Вот как, оказывается, сходят сума подумал они ухватился за притолоку Я вижу, вы немного удивлены, дражайший Степан Богданович осведомился Воланд у лязгающего зубами Степы, – а между тем удивляться нечему. Это моя свита. Тут кот выпил водки, и Степина рука поползла по притолоке вниз И свита эта требует места, – продолжал Воланд, – так что кое-кто из нас здесь лишний в квартире. И мне кажется, что этот лишний – именно вы – Они, они – козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе, – вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делают, да и делать ничего не могут, потому что ничего не смыслят в том, что им поручено. Начальству втирают очки Машину зря гоняет казенную – наябедничали кот, жуя гриб. И тут случилось четвертое, и последнее, явление в квартире, когда Степа, совсем уже сползший на пол, ослабевшей рукой царапал притолоку. Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке на голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию. И при этом еще огненно-рыжий. – Я, – вступил в разговор этот новый, – вообще не понимаю, как он попал в директора, – рыжий гнусавил все больше и больше, – он такой же директор, как я архиерей Тыне похож на архиерея, Азазелло, – заметил кот, накладывая себе сосисек на тарелку Я это и говорю, – прогнусил рыжий и, повернувшись к Воланду, добавил почтительно – Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы? – Брысь – вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть. И тогда спальня завертелась вокруг Степы, ион ударился о притолоку головой и, теряя сознание, подумал Я умираю...» Но он не умер. Открыв слегка глаза, он увидел себя сидящим на чем-то каменном. Вокруг него что-то шумело. Когда он открыл, как следует, глаза, он увидел, что шумит море, и что даже больше того, – волна покачивается у самых его ноги что, короче говоря, он сидит на самом конце мола, и что под ним голубое сверкающее море, а сзади – красивый город на горах. Не зная, как поступают в таких случаях, Степа поднялся на трясущиеся ноги и пошел помолу к берегу. На молу стоял какой-то человек, курил, плевал в море. На Степу он поглядел дикими глазами и перестал плевать. Тогда Степа отколол такую штуку стал на колени перед неизвестным курильщиком и произнес Умоляю, скажите, какой это город Однако – сказал бездушный курильщик Яне пьян, – хрипло ответил Степа, – я болен, со мной что-то случилось, я болен. Где я Какой это город Ну, Ялта... Степа тихо вздохнул, повалился набок, головою стукнулся о нагретый камень мола Глава 8 Поединок между профессором и поэтом Как разв то время, когда сознание покинуло Степу в Ялте, то есть около половины двенадцатого дня, оно вернулось к Ивану Николаевичу Бездомному, проснувшемуся после глубокого и продолжительного сна. Некоторое время он соображал, каким это образом он попал в неизвестную комнату с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого металла и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце. Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, и вспомнил, что он находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собою воспоминание о гибели Берлиоза, но сегодня оно не вызвало у Ивана сильного потрясения. Выспавшись, Иван Николаевич стал поспокойнее и соображать начал яснее. Полежав некоторое время неподвижно в чистейшей, мягкой и удобной пружинной кровати, Иван увидел кнопку звонка рядом с собою. По привычке трогать предметы без надобности, Иван нажал ее. Он ожидал какого-то звона или явления вслед за нажатием кнопки, но произошло совсем другое. В ногах Ивановой постели загорелся матовый цилиндр, на котором было написано Пить. Постояв некоторое время, цилиндр начал вращаться до тех пор, пока не выскочила надпись Няня. Само собою разумеется, что хитроумный цилиндр поразил Ивана. Надпись «Няня» сменилась надписью Вызовите доктора Гм. – молвил Иван, не зная, что делать с этим цилиндром дальше. Но тут повезло случайно Иван нажал кнопку второй раз на слове «Фельдшерица». Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, ив комнату вошла полная симпатичная женщина в белом чистом халате и сказала Ивану Доброе утро! Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях неуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебницу, да еще делают вид, что это таки нужно! Женщина же тем временем, не теряя благодушного выражения лица, при помощи одного нажима кнопки, увела штору вверх, ив комнату через широкопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце. За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом ее берегу – веселый сосновый бор Пожалуйте ванну брать, – пригласила женщина, и под руками ее раздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное отделение и прекрасно оборудованная уборная. Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержался и, видя, как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал с иронией Ишь ты Как в «Метрополе»! – О нет, – с гордостью ответила женщина, – гораздо лучше. Такого оборудования нет нигде и заграницей. Ученые и врачи специально приезжают осматривать нашу клинику. У нас каждый день интуристы бывают. При слове интурист Ивану тотчас же вспомнился вчерашний консультант. Иван затуманился, поглядел исподлобья и сказал Интуристы. До чего же вы все интуристов обожаете А среди них, между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с таким познакомился, что любо-дорого! И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, но сдержался, понимая, что женщине эти рассказы ник чему, что все равно помочь она ему не может. Вымытому Ивану Николаевичу тут же было выдано решительно все, что необходимо мужчине после ванны выглаженная рубашка, кальсоны, носки. Но этого мало отворив дверь шкафика, женщина указала внутрь его испросила Что желаете надеть – халатик или пижамку? Прикрепленный к новому жилищу насильственно, Иван едва руками не всплеснул от развязности женщины и молча ткнул пальцем в пижаму из пунцовой байки. После этого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучному коридору и привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, решив относиться ко всему, что есть в этом на диво оборудованном здании, с иронией, тут же мысленно окрестил кабинет «фабрикой-кухней». И было за что. Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с блестящими никелированными инструментами. Были кресла необыкновенно сложного устройства, какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество склянок, и газовые горелки, и электрические провода, и совершенно никому неизвестные приборы. В кабинете за Ивана принялись трое – две женщины и один мужчина, все в белом. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с явною целью кое-что у него повыспросить. Иван стал обдумывать положение. Перед ним было три пути. Чрезвычайно соблазнял первый кинуться на эти лампы и замысловатые вещицы, и всех их к чертовой бабушке перебить и таким образом выразить свой протест зато, что он задержан зря. Но сегодняшний Иван уже значительно отличался от Ивана вчерашнего, и первый путь показался ему сомнительным чего доброго, они укоренятся в мысли, что он буйный сумасшедший. Поэтому первый путь Иван отринул. Был второй немедленно начать повествование о консультанте и Понтии Пилате. Однако вчерашний опыт показал, что этому рассказу не верят или понимают его как-то извращенно. Поэтому Иван и от этого пути отказался, решив избрать третий замкнуться в гордом молчании. Полностью этого осуществить не удалось и, волей-неволей, пришлось отвечать, хоть и скупо и хмуро, на целый ряд вопросов. И у Ивана выспросили решительно все насчет его прошлой жизни, вплоть до того, когда и как он болел скарлатиною, лет пятнадцать тому назад. Исписав за Иваном целую страницу, перевернули ее, и женщина в белом перешла к расспросам о родственниках Ивана. Началась какая-то канитель кто умер, когда да отчего, не пил лине болел ли венерическими болезнями, и все в таком же роде. В заключение попросили рассказать о вчерашнем происшествии на Патриарших прудах, но очень не приставали, сообщению о Понтии Пилате не удивлялись. Тут женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за него по-иному и ни о чем уже не расспрашивал. Он измерил температуру Иванова тела, посчитал пульс, посмотрел Ивану в глаза, светя в них какою-то лампой. Затем на помощь мужчине пришла другая женщина, и Ивана кололи, ноне больно, чем-то в спину, рисовали у него ручкой молоточка какие-то знаки на коже груди, стучали молоточками по коленям, отчего ноги Ивана подпрыгивали, кололи палец и брали из него кровь, кололи в локтевом сгибе, надевали на руки какие-то резиновые браслеты... Иван только горько усмехался про себя и размышляло том, как все это глупо и странно получилось. Подумать только Хотел предупредить всех об опасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его изловить, а добился только того, что попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобы рассказывать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем. Нестерпимо глупо! Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою комнату, где получил чашку кофе, два яйца всмятку и белый хлеб с маслом. Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-то главного в этом учреждении и ужу этого главного добиться и внимания к себе, и справедливости. И он дождался его, и очень скоро после своего завтрака. Неожиданно открылась дверь в комнату Ивана, ив нее вошло множество народа в белых халатах. Впереди всех шел тщательно, по-актерски обритый человек лет сорока пяти, с приятными, но очень пронзительными глазами и вежливыми манерами. Вся свита оказывала ему знаки внимания и уважения, и вход его получился поэтому очень торжественным. Как Понтий Пилат подумалось Ивану. Да, это был, несомненно, главный. Он сел на табурета все остались стоять Доктор Стравинский, – представился усевшийся Ивану и поглядел на него дружелюбно Вот, Александр Николаевич, – негромко сказал кто-то в опрятной бородке и подал главному кругом исписанный Иванов лист. «Целое дело сшили – подумал Иван. А главный привычными глазами пробежал лист, пробормотал Угу, угу И обменялся с окружающими несколькими фразами на малоизвестном языке. «И по-латыни, как Пилат, говорит – печально подумал Иван. Тут одно слово заставило его вздрогнуть, и это было слово шизофрения увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших прудах, а сегодня повторенное здесь профессором Стравинским. «И ведь это знал – тревожно подумал Иван. Главный, по-видимому, поставил себе заправило соглашаться совсем и радоваться всему, чтобы ни говорили ему окружающие, и выражать это словами Славно, славно Славно – сказал Стравинский, возвращая кому-то лист, и обратился к Ивану – Вы – поэт Поэт, – мрачно ответил Иван и впервые вдруг почувствовал какое-то необъяснимое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же собственные его стихи показались почему-то неприятными. Морща лицо, он, в свою очередь, спросил у Стравинского: |