Н. Р. Уокер Переводчик
 Скачать 0.56 Mb.
|
|
Глава 3 – Говорю вам, было невероятно, – рассказывал я, а Лола, Габриэль, Даниэла и Эмилио глазели на меня. Мы пили кофе в тату–салоне, сидя там, где клиенты ожидали своей очереди или пролистывали тату–журналы, что стало нашей утренней воскресной традицией. Я как обычно прихлебывал зеленый чай, они – кофе, и проходил через традиционный допрос после старта нового дельца. Какой он? Он извращенец? Есть ли у него фетиш на надувные куклы? Ну, знаете… нормальные такие вопросы. – У него на стене в гостиной висят иллюстрации, написанные им самим, – сказал я им. – Карандашные наброски, но фон – акварельный. Охеренные картины. – Я кивнул на книги по татуировкам на кофейном столике, что стоял между нами. – Ничего лучше в жизни не видел. – Н–да? – спросил Эмилио. Как татуировщик он бы оценил то, о чем я вещал. – Он рисует мультики? – Он делает видео–борды, которые отправляют аниматорам, – пояснил я. – Нереально круто. А еще в гостиной у него огромный рояль. – И что, в шкафу не скрываются похожие на живых синтетические секс–куклы? – разочарованно задала вопрос Даниэла. Эмилио шутливо насупился. – Не все такие же извращенцы, как ты. Он хмыкнула. – Спасибо, малыш. – Я не смог сдержать хохот. Эмилио и Даниэла стали мне очень близкими друзьями. Арендодатели – да, но Эмилио мне как старший брат, а его красавица–жена – названная сестра. – Значит, он симпатичный и совершенно нормальный? – спросила Лола. Я пожал плечами. – Настолько хорошо мы еще не знакомы, то есть секс–игрушек в ящиках я еще не видал, но да. Если существует такое понятие как «нормальный». И говорю вам, он – прекрасная замена предыдущему парню. Габриэль прыснул. – О, да ладно, – сказал он. – Что плохого в том, что пацан двадцати с копейками лет коллекционирует ложки, а его диваны обернуты в полиэтилен? Я покачал головой, вспоминая первые впечатления от посещения квартиры того парня. Меня передернуло. – То была наименьшая из проблем. Чувак был жутким как черт. Лола рахохоталась. – А тот говнистый супербогач перед ним? Который считал своего бойфренда приобретаемым товаром и никак не мог врубиться, почему парнишка подался в бега. – Это я посоветовал парнишке податься в бега, – пояснил я. – Я предпочел парня с полиэтиленом и «Клороксом4» вместо этого козла. – Было вполне реально справиться с дебилизмом Раймонда, но самовлюбленный «самодельный» миллионер Джерард считал, что за деньги можно купить любую прихоть, включая людей. Такое дерьмо со мной не прокатывало. – И когда Человек–Рояль будет здесь? – спросил Эмилио. Мы всегда давали моим клиентам погоняла: Человек–Клорокс, Говнистый супербогач, Шерстяной парень, Человек–Жопа. Для всех нашлись походящие. Но по какой–то причине мне не понравилась идея навесить ярлык на Эндрю, тем более что прозвище принижало его. – Его зовут Эндрю, – заявил я и решил оставить без внимания направленные в мой адрес взгляды и распахнутый рот Даниэлы. – Он будет здесь с минуты на минуту. Как по заказу Эндрю, выглядя, как очень привлекательный ботаник в своем свитере с ромбиками и классических брюках, остановился перед дверью в салон. Он разглядывал название, абсолютно не замечая пятерых человек, наблюдавших за ним изнутри. Покачал головой, пробормотал что–то под нос и хотел вроде постучать, но потом на секунду «завис» и опустил руку. Сделал глубокий вдох и быстро тукнул по двери, решив, вероятно, не дожидаться пока потеряет самообладание и сбежит. – Иди, спасай его, – пихнула меня Лола своей туфлей на высоком каблуке. До меня дошло, что я сидел и, как идиот, пялился на него. – Точно, – сказал я и быстро зашагал к двери отпирать задвижку. – Привет, – поздоровался я. Эндрю послал мне полуулыбку. – Привет. Я отступил немного назад. – Проходи, знакомься с моей командой. – Эндрю вошел, благоухая всевозможными приятностями, и я запер дверь: технически салон не работал еще час или около того. Выглядел он потерянным и не на своем месте, таращась на всех, кто таращился на него. Казалось, он либо грохнется в обморок, либо убежит. А, может, и все сразу. – Эндрю, – начал я, положив ладонь ему на плечо и немного подтолкнув вперед. – Это Даниэла и ее муж Эмилио, они владельцы салона. С Лолой ты уже встречался, а это ее парень Габриэль или Габ, как мы его зовем. Ребята, это Эндрю. Все четверо помахали, брякнули тихое «привет» и неловко перекинулись парой слов. Эндрю вытер ладони о бедра, поэтому пока никто не успел ничего ляпнуть, чтоб смутить его еще больше, я посмотрел на него, все еще придерживая рукой за спину, и сказал: – Готов? Он быстро кивнул. – Конечно. Повернувшись к друзьям, которые смотрели на нас и улыбались, я произнес: – Мы пошли. Словимся позже. Запрете за нами? – я направился к входной двери, отпер ее и придержал для Эндрю. Дверь еще не успела закрыться, и клянусь, я уловил, как Лола визгливо зашептала, что она делает только в периоды эмоционального возбуждения. – О, боже мой! Вы видели лицо Спэнсера? – Кто–то что–то забормотал, кто–то засмеялся, но, к счастью, дверь со щелчком закрылась, и больше я ничего не услышал. По воле Господа или благодаря хорошим манерам Эндрю вроде ничего не заметил. Я же мысленно отметил: убить своих так называемых друзей. Я указал на ведущую к пляжу улицу. – Сюда. Пройдя полблока в тишине и немного поболтав о его поездке до моего дома, он проговорил: – Твои друзья классные. Я захохотал. – Обычно они так себя не ведут. Они реально хорошие люди. Большинство считает татуировщиков бандитами, что совсем не так. Эмилио и Даниэла – очень верные друзья, а Лола… чокнутая. Но она моя лучшая подруга. Милая, суровая и чокнутая. – Мало кто мог бы носить розовые волосы, черно–белое полосатое платье и бирюзовые туфли. Теперь я ухмылялся. – Да, мало кто. Она смахивает на девочку из пятидесятых, встретившую панк–рокершу. Он улыбнулся. – Правда. – За углом есть небольшой марокканский чайный дом, – поведал я ему, кивнув вверх по улице. – У них отличные завтраки. Ты ел? – Несколько часов назад. Господи, было воскресенье, десять часов утра. – Ты давно встал? – Уже успел сходить в зал. Я покачал головой. – Тогда аппетит должен был появиться. – Никогда не пробовал ничего марокканского. На завтрак, конечно. Я открыл дверь в кафе и поймал себя на том, что улыбался ему. – Тогда сегодня у тебя первый раз. Внутренний интерьер кафе – сочетание оранжевого, пурпурного и красного. Здесь пахло специями и лимоном. Столы из темного дерева были низкими, а скамьи устелены подушками, и я был благодарен, что мой любимый столик пустовал. Располагался он в углу возле окна, в которое проникал солнечный свет. Я уселся и ждал того же от Эндрю. Он устроился напротив меня, оглядываясь вокруг и улыбаясь. – Люблю это место, – признался я ему. – А этот стол? Если б можно было принеси книгу и весь день получать чай, я бы никогда не ушел. Особенно зимой, когда солнце проникает в окно. Он улыбнулся, в уголках глаз появились морщинки, и опять меня поразило, какой же он красавец. Коротко постриженные волосы песочного цвета были зачесаны на бок, но все равно немного взъерошены. Он был чисто выбрит и пах невероятно хорошо: мылом, дезодорантом и мужчиной. Он был такой весь из себя американский мальчик–аккуратист, знавший все на свете. Я постарался представить его в одежде примерно моего стиля или в чем–то ином, нежели чем в свитере с ромбиками и классических брюках, но не преуспел. Ему все это очень шло. Если бы существовал журнал под названием «Сексуальные ботаники», он был бы на обложке. Хозяйка, пожилая женщина по имени Зинеб, подошла к нам и сверкнула улыбкой. – Спэнсер, давно не виделись. – Знаю! Был занят на неделе, – сообщил я ей. – Но мой друг никогда не пробовал ничего марокканского. Как считаете, с чего ему начать? – С хобз бчехмы с бараниной и перцем, – ответила она. – Приготовлены сегодня утром, и мсемен, твой любимый. Я усмехнулся. – Как всегда. Пожалуйста, с медово–инжирным вареньем. Она закатила глаза. – Разумеется. Чай? – Для меня – да, пожалуйста. – Я махнул рукой на Эндрю, изумленно смотревшего на меня. – И латте с двухпроцентным молоком, без сахара и сиропа. Спасибо. – Я сделал для него заказ ровно так, как ему нравилось. Зинеб оставила нас и выкрикнула что–то по–арабски своему мужу. Боже, я обожал это место. – Ты запомнил? – спросил Эндрю. – Какой кофе я пью. – Конечно, – ответил я. Будто для него никто и никогда не делал таких простых вещей. – Моя работа – помнить о тебе все. – Да, безусловно, – сказал он, неожиданно обнаружив что–то интересное в меню. – Что напоминает мне, – добавил я. – О любимой песне. – Понимаешь, не так–то все легко. – Нет, легко. – Тогда какую песню ты любишь больше всех остальных? – Кавер Джеффа Бакли «Аллилуйя». Он моргнул. – Так просто? – Так просто. – Хорошая песня. – Песня прекрасная, – поправил я. – Не пойми неправильно, мне нравится версия Леонардо Коэна. Но версия Джеффа Бакли… ну… прекрасна. – Прекрасна? Довольно громкое заявление. – Он помрачнел. – Прекрасная песня? Как ты определяешь прекрасную песню? Я поймал себя на том, что улыбался ему. – Не выворачивай ее наизнанку, вот как. Отбрось весь технический шлак: параметры, аккорды и прочую лабуду. Исходи из ощущений. Что ты чувствуешь здесь. – Я прижал руку с груди. – Эта песня остановит меня, где бы я ни был. Он рассматривал меня с намеком на улыбку, но в глазах мелькнуло понимание и невысказанное согласие. – Что ж, если ты определяешь прекрасную песню именно так, то я бы назвал «Лунную сонату» Бетховена. – Он тяжело сглотнул и пожал плечами, как бы извиняясь. – Она не крутая или что–то типа того, но это красивая песня. Хотя формально это даже не песня, а музыкальная композиция. – Формальности в сторону, не извиняйся, – сказал я. – Никогда. Если тебе нравится, признай. Повторяй за мной… – Он в ожидании уставился на меня. И я произнес: – Моя любимая песня – музыкальная композиция Бетховена «Лунная соната», потому что она охренеть какая классная. Он зашелся в хохоте и огляделся вокруг убедиться, не слышит ли кто мои ругательства. – Говори, – надавил я на него. Он прокашлялся и тихо залепетал: – Моя любимая песня – музыкальная композиция Бетховена «Лунная соната», потому что она… охренеть какая классная. Я хмыкнул. – Видишь? Разве не стало лучше? Он усмехнулся как раз в тот момент, когда Зинеб принесла наши напитки и с надеждой посмотрела на меня. – Ну? – сказала она. – И кто твой друг? Эндрю остолбенел, глядя на нее, а я представил их друг другу. – Это Эндрю. Эндрю, это Зинеб, творец самого вкусного зеленого чая во всем ЛА. Он просияла. – Ему нравится марокканский зеленый, – обратилась она к Эндрю. – Мало кому он нравится. Купи ему чай, и ты завоюешь его сердце. – Я фыркнул, а Эндрю почти проглотил язык. – Еда скоро будет, – добавила она и удалилась, по–видимому, не обратив внимания на ужас, отразившийся на лице Эндрю. – Она считает, мы…? Он кивнул. – Лучше привыкнуть, – сказал я, разворачивая чашку чая. – Нужно, чтоб публика думала, что мы встречаемся. Особенно Эли. Брови Эндрю сошлись на переносице, но он кивнул. – Да. Наверно. – Не такой уж я и страшный, – брякнул я, пошутив лишь наполовину. – Что? Нет! – яростно воскликнул он. – Ты просто… ну, знаешь… – Нет, не знаю. – Это могло плохо закончиться. Мне практически не хотелось задавать вопрос. – Это хорошее «ну, знаешь» или плохое «ну, знаешь»? – Хорошее, – протарахтел он. Шею покрыл слабый румянец. – Просто ты такой… стильный. – Он поежился от сказанного слова. – А я нет. – Ну, простите мистер любитель «Заводного апельсина» и «Лунной сонаты», – парировал я с улыбкой. – Это чертовски круто. Он покачал головой, полностью игнорируя мои слова. – Но посмотри, как ты одет. Я глянул на свою одежду: брюки три четверти песочного цвета, белая рубашка на пуговицах и синие замшевые «оксфорды». – Я одет как–то не так? – спросил я. Всем всегда нравился мой стиль. – Хотел еще нацепить подтяжки, но не стал. Он покачал головой. – Все в порядке. И мне бы понравились подтяжки на тебе. Ты выглядишь так, словно сошел со страниц «Модного Лос–Анджелеса». Я фыркнул. – Ты еще и журналами занимаешься? – поинтересовался я. – Мне ты достался из «Сексуального ботаника», – признался я, а он с недоверием расхохотался. – У меня ты был на обложке. Не на какой–то там четвертой странице, как я у тебя. О нет, друг мой, у меня ты на обложке. Он тихо хихикнул и отпил кофе. – Окей, я переуступлю тебе обложку. Я расплылся в улыбке. – Спасибо! – Сексуальный ботаник, – мягко повторил он, качая головой. – Ты бредишь. – Я искренне верю, что ты вписываешься в обе категории, – сказал я, покрутив чашку. – И, хочется добавить, достаточно неплохо. Мне нравится, как ты одет. Он снова вспыхнул, порозовели даже кончики ушей. Я высунул ногу. – Как бы то ни было, эти ботинки я люблю. Отвалил за них целое состояние. – Заметно, – проговорил он, любуясь моими «лоферами». Я протянул руки, чернила покрывали каждый миллиметр моей кожи от закатанных рукавов рубашки до запястий. – Тебе нравятся мои татуировки? Он снова застыл, но прежде чем успел ответить, Зинеб принесла наш заказ. – Вы поделитесь между собой, мальчики? – спросила она. – Да, – ответил я, освобождая место на столе. – Попробуем всего по чуть–чуть. – Зинеб расставила нашу еду, раздала нам тарелки и приборы и удалилась. – Попробуй сначала закуску, – сказал я ему. – Очень вкусно. Пряная баранина и средиземноморские овощи в лепешке. А мсемен – как блины. Муж Зинеб сам делает медово–инжирное варенье. Оно божественное. Он подцепил вилкой хобз бчехму, отправил в рот и простонал – хриплым гортанным звуком, от которого мою кожу начало покалывать. – Окей, ничего себе. Я засмеялся, стараясь игнорировать свою реакцию на него. – Супер, да? Он кивнул и продолжил есть. А в перерыве задал вопрос: – Теперь моя очередь спрашивать? Черт. Я кивнул. – Ага. – Из какой части Австралии ты родом? – Сидней. – И живешь здесь два года? Я кивнул, запивая еду глотком чая. – Да. – Почему ты переехал? Я задумался, как лучше ответить. Мне не стоило углубляться в семейную историю перед парнем, которого, по всей видимости, я не увижу уже через месяц, поэтому решил высказаться уклончиво. – Я ненавидел свою работу и хотел путешествовать. Билеты в ЛА были выставлены на распродажу, так что я упаковал чемодан и теперь сижу здесь. Какое–то время он переваривал информацию. Я понятия не имел, поверил он мне или нет. Казалось, что да. – Семья? Боже. Ладно, может, и нет. Нужно было проработать свои способности выворачиваться из подобных ситуаций. – Родители до сих пор женаты. Два брата. Оба младше меня. – Они не возражали насчет твоего переезда на другой край света? – Нет. – Они навещали тебя? – надавил он. – Или ты бывал у них с тех пор? Рот был забил едой, так что говорить я не мог, даже если б и хотел. Нельзя было признавать правду. Я покачал головой. – Скучаешь по ним? – Да. – Слово вылетело немного быстрее, чем должно было. Он кивнул, больше для себя, чем для меня, и тогда я понял: он видел меня насквозь. К счастью, он не стал прессовать, а просто сменил тему. – Любимая еда? – Ты ешь ее. – Самая нелюбимая? – Моллюски. Я аллергик. Его вилка тормознула на полпути к губам. – Серьезно? Я вытащил из кармана «ЭпиПен5» и поднял, чтоб он смог рассмотреть. – Очень. Обычно я таскаю с собой такой пузырек, если питаюсь в новом месте, и, как правило, не ем выходцев из воды. – После чего в шутку добавил: – Если только он не идет в душ первым. Эндрю рассмеялся. – В общем, никаких морепродуктов. Я покачал головой и убрал «ЭпиПен» обратно в карман. – Не–а. Для полной безопасности я не ем ничего, что добывают из воды, типа рыбы, что по факту не является моллюском. Также не употребляю азиатские блюда, потому что они используют рыбный соус в качестве основы. В ресторанах приходится постоянно задавать кучу вопросов, прежде чем поесть, но до некоторых так и не доходит. Например, тайский салат из говядины? Кажется, все нормально, там же только говядина и салат, но в заправке рыбный соус. Даже парней, с которыми я работаю… ну, фальшивые свидания, – я указал на нас обоих, – мне приходится просить не есть ничего, что может спровоцировать аллергию. Если нам придется целоваться, а он только что заточил лобстера… Не очень–то хорошо будет смотреться, если я впаду в анафилактический шок перед бывшим. Он выглядел потрясенным. – Такое случалось? Я послал ему улыбку. – Нет. На лице отразилась задумчивость, и он положил вилку на пустую тарелку. – Ты целуешься со всеми клиентами? – Хочешь знать, придется ли нам? Он кивнул. – Если это привлечет внимание Эли – да. Если это вынудит его возжелать закинуть тебя на плечо и утащить в свою пещеру, снова сделать тебя своим – да. – Я позволил ему минутку обо всем подумать; сомнений не было, в голове у него проносился видеоряд. – Клянусь, я отлично слежу за гигиеной полости рта, у меня сверхмягкие губы, а язык подключается, только если это оправдано. Он громко загоготал и снова покраснел. Господи, он был таким простым. – О… эм… точно. Я поменял тарелки местами и выставил вперед блины, сбоку пристроив варенье, чтоб он смог попробовать. Что также дало ему время собраться с мыслями. – В общем, думаю, сегодня мы могли бы пробежаться по расписанию Эли. – Ой. – Он с трудом сглотнул. – Конечно. – Можем провести небольшое расследование, – объяснил я. – Промониторить его «фейсбук», узнать, где он бывал, что–то подобное. Он задумчиво кивнул. – Окей. – В курсе, где он живет? Он насупился и покачал головой. – Нет. – Где он работает? – В центре. – Чем занимается? – Работает в типографии на Уилшире. Не так уж и далеко. – Хобби? Зал? Любимые бары? – Мы состоим в одном и том же клубе, но с тех пор я не видел его там, – сказал Эндрю. – Мы ходили в несколько баров в Эхо–Парке – не моя стихия. – А какая у тебя стихия? Он прокашлялся. – Недалеко от его работы есть джаз–бар. Великолепная еда, невероятная музыка. – Ты любишь джаз? Он кивнул. – Люблю. – С невинным выражением лица он подцепил вилкой марокканских блинчиков с медово–инжирным вареньем, закинул в рот и застонал – глубоким, хриплым, восхитительным стоном, отчего по моему телу побежали мурашки, а по члену прокатилась волна приятной боли. – О, боже мой, – пробормотал он. Я уставился на него. Господи, что это был за звук. Если он так стонал от еды, я бы с удовольствием послушал его в постели. – Что? – спросил он, вырывая меня из похотливого оцепенения. Черт. Меня поймали на подглядывании. Я поерзал на стуле, стараясь подавить наполняющее член желание, и прочистил горло. – Блинчики хороши, да? Он кивнул. – Очень хороши. – Он положил в рот очередную порцию, но в этот раз вздохнул. Я почти расстроился. Зинеб появилась возле столика с проницательной улыбкой. – Ему нравится джем, да? – спросила она и пихнула меня локтем. – Или он издает эти звуки для тебя? Заметно, что ты в восторге, Спэнсер. Эндрю чуть не выронил вилку, но смущен был именно я. Щеки вспыхнули от прилива тепла, и мне пришлось прятаться за смехом, но я краснел. Иисусе. Хотелось умереть. Шок Эндрю перешел в стыдливость, хотя он не стал таким же бардовым, как я. – Было громко? Я решил поглумиться. – О, да. – Ой, – тихо сказал он. Он не смеялся. Он смотрел на Зинеб. – Прошу прощения. Она взяла со стола пустую тарелку и рассмеялась. – Не стоит извиняться. Спэнсеру понравилось. – Она похлопала по моему плечу и отправилась обратно к стойке, а меня окатило новой волной позора. – Мне реально неловко, – прошептал он. Дерьмо. Я схватил его за руку и сжал ее, решив не пускать ситуацию на самотек. – Не надо. Это моя вина. Мне не стоило… – Я покачал головой. – Хочешь уйти отсюда? Он кивнул. Все еще держа его за руку, я поднялся и пошел к стойке, отпустив его, только чтоб оплатить по счету. Протянул Зинеб свою карту, молясь, чтоб она не смутила меня еще больше. Не повезло. Она сладко улыбнулась. – Я так рада видеть Спэнсера с мужчиной, благодаря которому он счастлив. Я рассматривал возможность начать молиться богам землетрясений, чтоб они встряхнули Сан–Андреас, земля разверзлась и полностью меня поглотила. Но вместо этого стоял там как дебил, став темно–розового оттенка, и пробормотал: – Спасибо вам, Зинеб. Вы вообще сегодня не опозорили меня. Она вернула карту, глядя на меня в замешательстве. – Что? Ты не влюблен в этого мальчика? Я покачал головой и проглотил ком в горле, который, скорее всего, был моим сердцем. – Спасибо, Зинеб. До следующего раза. Она еще больше пришла в замешательство. – Но, Спэнсер, на других парней ты смотришь иначе. Чтоб не оказаться на линии огня с ложной информацией, я сграбастал руку Эндрю и потащил его из кафе, на выходе помахав Зинеб. Промчавшись около двадцати метров по улице, я отпустил его руку, упираясь ладонями в колени и переводя дыхание. Эндрю поразил меня своим смехом. Я ожидал целый список реакций от гнева до стыда, даже возмущения. Но хохот? Я посмотрел на него. – Чего тут веселого? – Ты, – ответил он. – Выражение твоего лица. – Она до чертиков смутила меня! – Она смутила тебя? Да она всему кафе поведала, что я издаю звуки, которые тебе нравятся! – Ну, должен сказать, твои секс–звуки – просто бомба. Он вытаращил глаза и разинул рот. – Мои кто? Теперь настала моя очередь смеяться. Я выпрямился. – Неважно. Давай просто забудем все, что она сказала. Он глазел на меня. – Мои секс–звуки? – То, как ты стонал, – пояснил я, кашлянув. – Было… до ужаса сексуально. Он скрестил руки, потом выпрямил, затем засунул в карманы. Выглядел он довольно взбешенным, но окрасивший его пылающий румянец выдал с головой. – У тебя привычка такая – нести неуместную фигню? – Только когда парни издают неуместные стоны, вынуждающие меня думать о развратных вещах, что приводит к озвучиванию такой фигни вслух. – Я пожал плечами. – И вообще, по мне так вполне уместно сказать правду. Твои стоны очень эротичны. Он закрыл глаза ладонью. – О, Господи. – Его рука опустилась вниз, и он уставился на меня. – Не могу поверить, что ты это произнес. – Не могу поверить, что ты об этом не знаешь, – ответил я. – Никто никогда не говорил тебе? Он был в ужасе. – Мы не будем вести такую беседу. Вето. Я захохотал и кивнул на тату–салон. – Пошли, нам надо отследить твоего приятеля. Салон был открыт. Я придержал дверь для Эндрю. – После вас. Он вошел внутрь и засунул руки в карманы – верный признак его нервозности или неуверенности. Эмилио пребывал на рабочем месте, а на стуле сидело знакомое лицо с обнаженной и украшенной чернилами грудью. – Здорова, Спэнсер! – крикнул Эрик, протягивая руку. Я ударил по его кулаку. – Привет, мужик. – Эрик был постоянным клиентом. Я пристально посмотрел на многообещающий рисунок на его груди. – Выглядит круто. Эмилио без отрыва от работы произнес: – Эй, Спэнсер, можешь подать проспиртованную вату? – Разумеется, – ответил я, направляясь к шкафу, где у него все хранилось, и положил коробку на столик рядом с его рукой. – Лола и Габ еще здесь? – Ага, – донесся голос Лолы. – Вторая кабинка. Я кивнул Эндрю, безмолвно приглашая пройти за мной, и повел его в дальнюю часть салона к приватным кабинкам. Шторка была слегка приоткрыта, и я нырнул в зазор головой: Габ лежал на столе, а Лола и Даниэла стояли возле него, осматривая его зажатый сосок. – Привет, – со смешком сказал я. – Мне стоит поинтересоваться? Габ закатил глаза. – Лола хочет проколоть мне соски. Я вошел, а Эндрю остался возле входа с выражением шока и нездорового любопытства на лице. Я взглянул через плечо Лолы на вытянутый и зажатый сосок Габа. Он еще не был проколот, но Лола держала в руке иглу. – Ты собираешься колоть? Она взволнованно кивнула. – Даниэла контролирует, но да, я проткну кожу и вставлю маленькую штангу. – Даниэла занималась пирсингом и позаботилась, чтоб все прошло идеально. Габ вздохнул. – Я начинаю думать, что у моей девушки помешательство на боли. Я фыркнул. – Только если боль твоя, мой друг. – Хочешь, сделаю и тебе? – спросила Даниэла. Я инстинктивно прикрыл руками соски. – Нет. – Больше приятно, чем больно, – сказала Даниэла, поиграв бровями. – Поверь. – А как насчет принца Альберта6? – спросила Лола. Мой член попытался забраться внутрь тела. – Господи, нет. Отсмеявшись, Лола посмотрела на Эндрю. – Как позавтракали? Эндрю улыбнулся ей. – Хорошо. Ели марокканскую кухню. Походу, я издавал секс–звуки, и Зинеб заявила, что Спэнсер влюблен в меня. Секунды три все таращились на него и изумленно молчали, пока я не зашелся в хохоте. Просто не верилось, что он это произнес. – Ты не должен был им рассказывать! Эндрю хмыкнул и посмотрел на моих друзей. – Вам стоило видеть его румянец. Я направил взгляд на Лолу. – Он врет. У него расстройство – он патологический врун и постоянно толкает подобное дерьмо. Эндрю рассмеялся, но когда Лола, Даниэла и Габ повернулись в его сторону, он медленно покачал головой. – Это правда. – Окей, – сказал я, хлопая в ладоши. – На этой ноте мы, пожалуй, и свалим. Я попытался выпихнуть Эндрю за дверь, но он смотрел на вытянутый сосок Габа и хмурился. – Выглядит болезненно. Лола подняла иглу и взмахнула ресницами. – Больно только до тех пор, пока боль не уходит. В этот раз я схватил Эндрю за руку и потащил к задней двери салона. – Она реально проткнет ему сосок? Я поднес руку к замку и не успел его отпереть, как из второй кабинки донесся вопль Габа: –Оу! Святые угодники! Рот Эндрю распахнулся, и я кивнул. – Можно принять как «да», – сказал я. Эндрю немного побледнел, а я открыл для него дверь. – После вас. |