Хобсбаум Э. - Эпоха крайностей_ Короткий двадцатый век (1914—1991) - 2004. Хобсбаум Э. - Эпоха крайностей_ Короткий двадцатый век (1914—199. Независимая
 Скачать 19.71 Mb.
|
|
ОIО Времена упадка ной стороны, растущее благосостояние, усилившийся интерес к частной жизни и развлечениям, а также потребительский эгоизм делали политику менее важной и привлекательной, с другой— граждане, считавшие, что выборы им ничего не дают, их просто игнорировали. С 1960 по 1988 год число рабочих, принимавших участие в президентских выборах в США, уменьшилось на треть (Leighly, Way/or, 1992, р- 73-0- Упадок массовых партий, классовых или идеологических, устранил основной общественный механизм превращения «простых людей» в политически активных граждан. Даже коллективная идентификация со своей страной теперь осуществлялась через национальные виды спорта, спортивные команды и другие неполитические символы, а не через государственные институты. Может сложиться впечатление, что в результате деполитизации гражданского населения у власти появилась большая свобода принятия решений. Но в действительности все оказалось наоборот. Различные меньшинства, не прекращавшие борьбу за отдельные аспекты общих интересов или — несколько чаще — за узкие интересы своих групп, получили возможность влиять на отработанный процесс принятия решений столь же (если не более) эффективно, как и многоцелевые политические партии. Ведь в отличие от крупных партий малые инициативные группы концентрировали всю свою энергию на преследовании единственной цели. Более того, растущее стремление правительств обойти выборный процесс укрепило политическое влияние средств массовой коммуникации, которые теперь проникали в каждый дом и превратились в мощное средство передачи информации из общественной сферы рядовым мужчинам, женщинам и детям. СМИ сделались значимыми игроками на политической арене прежде всего благодаря своему умению выискивать и обнародовать то, о чем власти предпочли бы умолчать, а также служить средством выражения тех общественных настроений, которые более не могли транслироваться посредством формальных демократических механизмов. Политики использовали СМИ в своих целях и в то же время боялись их. Ведь технический прогресс весьма затруднил эффективный контроль над ними даже для авторитарных режимов. А общее ослабление государственной власти, присущее демократическим режимам, не допускало их монополизации. К концу двадцатого века стало очевидным, что СМИ превратились в более важный компонент политического процесса, чем партии и избирательные системы, и, скорее всего, таковым они и останутся—если только политики не откажутся от демократии. Однако, несмотря на роль мощного противовеса секретно- сти, насаждаемой правительствами, СМИ ни в какой мере не являлись инструментом демократического правления. Ни СМИ, ни законодательные органы, избранные посредством всеобщего голосования, ни «народ» сам по себе не могли управлять в прямом смысле этого слова. С другой стороны, правительство (или любой другой подобный На пути к третьему тысячелетию 6п ему орган принятия решений) теперь могло управлять народом против его воли или даже без его участия не в большей степени, чем «народ» мог обходиться без решений правительства или не повиноваться этим решениям. Хорошо это или плохо, но в двадцатом веке простые люди стали полноправными коллективными участниками исторического процесса. Все режимы, за ис- ключением теократических, получали свои полномочия именно у народа. Сказанное справедливо даже для тех режимов, которые проводили политику террора и убивали своих граждан в огромных количествах. Само понятие «тоталитаризма», некогда довольно модное, подразумевало популизм; ибо, если не важно, что «народ» думает о тех, кто управляет от его имени, зачем напрягаться и заставлять его думать так, как этого хотели бы его правители? Все меньше оставалось тех правительств, которые черпали свои полномочия в непререкаемом послушании божеству или традиции или в уважении низших к высшим в иерархически построенном обществе. Даже исламский фундаментализм, самый успешный вариант теократии, опирался не на волю Аллаха, а на массовую мобилизацию простых людей против непопулярных правительств. Имел «народ» право избирать правительство или нет, его влияние на общественные дела, активное или пассивное, было решающим. И действительно, именно потому, что двадцатый век знал множество чрезвычайно жестоких режимов, а также режимов, стремящихся силой навязать власть меньшинства большинству — как, например, апартеид в ЮАР,— он ярко продемонстрировал ограниченность власти, основанной исключительно на принуждении. Даже самые безжалостные и жестокие правители прекрасно понимали, что сама по себе неограниченная власть не заменяет политических качеств и навыков, необходимых в деле государственного управления: убеждения общества в легитимности режима, некоторой поддержки со стороны народа, умения разделять и властвовать и—особенно во времена кризиса—готовности граждан к послушанию. Когда в 1989 году граждане отказались подчиняться социалистическим правительствам Восточной Европы, власти сложили с себя полномочия, несмотря на полную поддержку со стороны чиновников, вооруженных сил и сил безопасности. Иначе говоря, опыт двадцатого века (каким бы странным на первый взгляд ни казалось такое утверждение) прежде всего показал, что против воли всего народа вполне можно управлять некоторое время, против воли некоторой его части—долгое время, но нельзя управлять все время против воли всего народа. Сказанное не может служить утешением для постоянно подвергающихся угнетению меньшинств или народов, страдавших от угнетения в течение одного или нескольких поколений. Разумеется, это не является и ответом на вопрос, какими должны быть идеальные отношения между принимающими решения властными структурами и народом. Для выработки эффективной политики руководителям при- 012 Времена упадка дется учитывать пожелания людей или, во всяком случае, большинства из них, даже если власти и не собираются следовать воле народа. Вместе с тем управлять на основе одной только этой воли невозможно. К тому же навязать непопулярные решения сложнее именно массам, а не малочисленным группировкам, наделенным какой-либо властью. Проще установить предельные нормы выброса загрязняющих веществ для нескольких крупных автомобильных компаний, чем убедить миллионы водителей сократить потребление бензина. Все европейские правительства уже осознали, что если отдать будущее Евросоюза в руки простых избирателей, результаты окажутся, скорее всего, неблагоприятными или, во всяком случае, непредсказуемыми. Каждый серьезный обозреватель прекрасно понимает, что многие политические решения, которые необходимо принять в начале двадцать первого века, будут непопулярными. Возможно, очередная эпоха всеобщего благоденствия и роста, подобно «золотой эпохе», и смягчила бы настроение граждан, но ни возврата в 19бо-е годы, ни снижения социальной и культурной нестабильности и напряженности «десятилетий кризиса» в ближайшее время не ожидается. Если наиболее распространенной политической практикой останется всеобщее голосование—что весьма вероятно,—нас ожидают два основных сценария. В странах, где процесс принятия решений все еще осуществляется в рамках демократической процедуры, он все чаще будет протекать, минуя выборы или, скорее, сопряженные с ними формы контроля. Выборные органы власти будут, подобно осьминогу, все больше скрываться за облаком туманной риторики, сбивая с толку избирателей. Второй возможностью является воссоздание такого консенсуса, который предоставил бы органам власти значительную свободу действий, по крайней мере до тех пор, пока граждане не имеют достаточных причин для недовольства. Такая политическая модель появилась в девятнадцатом веке во времена Наполеона III: это демократические выборы «спасителя народа/- или режима, спасшего нацию,—т. е. «демократия плебисцита». Подобный режим не обязательно приходит к власти конституционным путем, но если он ратифицируется посредством достаточно честных выборов с несколькими соперничающими между собой кандидатами и даже некоторой оппозицией, то удовлетворяет критерию демократической легитимности, присущему fin de siecle. Это, однако, не оставляет перспектив для либеральной парламентской демократии. VII В этой книге читатель не найдет готовых ответов на вопросы, с которыми человечество столкнулось в конце второго тысячелетия. Написанное мною поможет разве что разобраться в сущности возникших проблем и лучше понять На пути к третьему тысячелетию 013 предпосылки их решения, но отнюдь не укажет, существуют ли эти предпосылки сегодня и появятся ли они в будущем. По прочтении этой книги станет более очевидной вся ограниченность наших знаний — например, насколько плохо разбирались в происходящем те, кому пришлось принимать важнейшие общественные решения двадцатого столетия. И насколько мало число тех событий, особенно во второй половине двадцатого столетия, которые были спрогнозированы заранее. Все это только подтверждает давно известную истину, согласно которой история—в числе прочих, возможно, более важных феноменов—является хроникой преступлений и безумств рода человеческого, А значит, историку не к лицу пророчествовать. Так что я не стану завершать написанное прогнозами по поводу ландшафта будущего, ведь жизнь уже изменилась до неузнаваемости благодаря тектоническим сдвигам «короткого двадцатого века», а события настоящего приведут к еще более серьезным переменам. Сегодня у нас меньше оснований для надежд на лучшее будущее, чем в середине igSo-x, когда автор этой книги завершил трилогию, посвященную истории «долгого девятнадцатого столетия» (1789—194), следующими словами: «Имеются достаточные основания предполагать, что мир двадцать первого столетия переменится к лучшему. Если человечеству удастся избежать тотального уничтожения (например, в результате ядерной катастрофы), то вероятность такого поворота событий достаточно высока». Но даже историк, в силу своего возраста не смеющий надеяться на благие перемены до конца своей жизни, не станет отрицать возможность некоторых улучшений в ближайшие двадцать или пятьдесят лет. Вполне вероятно, что пришедшая на смену «холодной войне» дезинтеграция окажется временной, хотя сейчас она и представляется несколько более затянувшейся, чем период распада и разрушения после двух мировых войн. Разумеется, все эти надежды и страхи нельзя считать прогнозами на будущее. Но мы все же догадываемся, что за непроницаемым облаком нашего незнания и неумения точно предвидеть конечный результат все еще действуют те исторические силы, которые опредешли ход двадцатого века. Мы живем в мире, который завоеван, лишен своих корней и изменен мощлым процессом экономического и научно- технического развития капитализма, властвующего уже два или три столетия. Мы также знаем или, во всяком случае, имеем достаточные основания для предположений о том, что такое развитие событий не может продолжаться ad in/mi turn. Появились внутренние и внешние признаки того, что мы вплотную приблизились к историческому кризису, а значит, наше будущее не может быть продолжением настоящего. Силы, созданные научно-техническим прогрессом, являются теперь достаточно мощными для уничтожения всего сущего, а значит, и материальных основ жизни человека. Общественные структуры, включая социальные основания капиталистической эконо- 014 Времена упадка мики, могут вот-вот обрушиться из-за распада всего того, что мы унаследовали от прошлого. Наш мир могут подорвать как влияния извне, так и процессы внутренней дезинтеграции. А значит, ему придется измениться. Мы не знаем будущего. Мы знаем только, что так сложилась история, и__ если читатель разделяет аргументацию автора этой книги—понимаем, почему. Мы можем быть уверены только в одном. Если человечество задумывается о будущем, то это будущее не может быть продолжением прошлого или настоящего. Попытки построить третье тысячелетие на прежних основаниях будут обречены на неудачу. А ценой неудачи, т. е. альтернативой изменившемуся обществу, является пустота. Библиография Abrams, 1945: Mark Abrams, The Condition of the British People, 1911—1945 (London, 1945). Acheson, J9/o: Dean Acheson, Present at the Creation; My Years in the Stare Department (New York, 1970). Afanassiev, 1991: Juri Afanassiev, in M. Paquet ed. Le court vingtieme siecle, preface d'Alexandre Adler (La Tour d'Aigues, 1991). Agosti/Borgese, 1992: Paola Agosti, Giovanna Borgese, Mi pare un secolo: Ritratti e parole di centosei pro- tagonisti del Novecento (Turin, 1992). A/bers/Go/dschmidt/Oehlfce, 1971: Klassenkampfe in Westeuropa (Hamburg, 1971). Alexeev, 1990: M. Alexeev, book review in Journal of Comparative Economics vol. 14, p. 171—173 (1990). Allen, 1968: D. Elliston Allen, British Tastes: An enquiry into the likes and dislikes of the regional consumer (London, 1968). Amnesty. 1975: Amnesty International, Report on Torture (New York, 1975). Andric, 1990: Ivo Andric, Conversation with Goya: Bridges, Signs (London, 1990). Andrew, 1985: Christopher Andrew, Secret Service: The Mafcing of the British Intelligence Community (London, 1985). Andrew/Gordievs/cy, /991: Christopher Andrew and Oleg Gordievsky, KGB: The Inside Story of its Foreign Operations from Lenin to Gorbachev (London, 1991). Anuario, rpSp: Comision Economica para America Latino у el Caribe, Anuario Estadistico de America LatinayelCaribe: Edicion 19? 9 (Santiago de Chile, 1990). Adacchi, 1983: Pino Arlarchi, .Vta/ia Business (London, 1983). Armstrong, Glyn, Harrison: Philip Armstrong, Andrew Glyn, John Harrison, Capitalism Since 1945 (Oxford, lygiedn). Arndt, 1944: H. W. Arndt, The Economic Lessons of the 19305 (London, 1944). Asbeck, 1939: Baron К М. van Asbeck, The Netherlands Indies'Foreign Relations (Amsterdam, 1939)-Ados, 1992: A. Freron, R. Herin, J. July eds, Arias de la France Universitaire (Paris, 1992). Auden: W. H. Auden, Spain (London, 193?)- Babef, 1923: Isaac Babel, Konarmiya (Moscow, 1923); Red Cavalry (London, 1929). Bairoch, 1985: Paul Bairoch, De Jericho a Mexico: villes et economic dans Fhistoire (Paris, 1985)-Bairoch, 1988: Paul Bairoch, Two major shifts in Western European Labour Force: the Decline of the Manufacturing Industries and of the Working Class (mimeo) (Geneva, 1988). Bairoch, 1993: Paul Bairoch, Economics and World History: Myths and Paradoxes (Hemel Hempstead, 1993). Ball, 1992: George W. Ball, 'JFK's Big Moment' in New Yorfc Review of Books, p. 16—20 (13 February 1992). Bail, 1993: George W, Ball, 'The Rationalist in Power' in New Yorfc Review of Books 22 April 1993, p. 30—36, ОIО Библиография Baltimore, 1978'- David Baltimore, 'Limiting Science: A Biologist's Perspective' in Daedalus 107/2 spring 1978, p. 37—46. Banharn, 1971- Reyner Banham, Los Angeles {Harmondsworth, 1973). Banham, 1975'- Reyner Banham, in C. W. E. Bigsby ed. Superculture: American Popular Culture and Europe, p. 69—82 (London, 1975). Banks, 1971'- A. S. Banks, Cross-Polity Time Series Data (Cambridge MA and London, 1971). Barghava/Singh Gill, 1988: Motilal Barghava and Americk Singh Gill, Indian National Army Secret Service (New Delhi, 1988). Barrier, 1981: Richard Barnet, Real Security (New York, 1981). Becker, 1985: J. J. Becker, The Great War and the French People {Leamington Spa, 1985). Bedarida, 1992: Francois Bedarida, Le genocide etle nazisme: Histoire et temoignages {Paris, 1992). Beinart, 1984'- William Beinart, 'Soil erosion, conservationism and ideas about development: A Southern African exploration, 1900—1960', in Journal of Southern African Studies u, 1984, p. 52—83. Bell, 1960: Daniel Bell, The End of Ideology (Glencoe, 1960). Bell, 1976: Daniel Bell, The Cultural Contradictions of Capitalism (New York, 1976). Benjamin, 1961: Walter Benjamin, 'Das Kunstwerk im Zeitalter seiner Reproduzierbarkeit' in Illuminatio- nen: Ausgewahlte Schriften, p. 148—184 (Frankfurt, 1961). Benjamin, 1971: Walter Benjamin, Zur Kritik der Gewalt und andere Aufsdtze, p. 84—85 (Frankfurt, 1971). Benjamin, 1979: Walter Benjamin, One-Way Street, and Other Writings (London, 1979). Bergson/Levine, 1983: A. Bergson and H. S. Levine eds. The Soviet Economy: Towards the Year 2000 (London, 1983). Berman: Paul Berman, 'The Face of Downtown' in Lissent autumn 1987, p. 569—573. Bernal, 1939: J. D. Bernal, The Social Function of Science (London, 1939). Bernal, 1967'. J- D. Bernai, Science in History (London, 1967). Bernier/Boily: Gerard Bernier, Robert Bcily et al., Le Quebec en chiffres de 1850 a nos jours, p. 228 (Mon- ' treal, 1986). Bernstorff, 1970: Dagmar Bernstorff, 'Candidates for the 1967 General Election in Hyderabad' in K. l^ach and S. N. Mukhejee ads, Elites in South Asia (Cambridge, 1970). Beschloss, 1991: Michael R. Beschloss, The Crisis Years: Kennedy and Khrushchev 1960—1963 {New York, 1991). Beyer, 1981: Gunther Beyer, 'The Political Refugee: 35 Years Later' in International Migration Review, vol. XV, p. i—219. Bfocfc, 1977: Fred L. Block, The Origir.s of International Economic Disorder: A Study of United States International Monetary Policy from World War II to the Present (Berkeley, 1977). Bobinska/Pilch, 1975: Celina Bobinska, Andrzej Pilch, Employment-seeking Emigrations of the Poles World—WideXIXandXXC. (Cracow, 1975). Bocco, 1966: Giorgio Bocca, Gloria del}'Italia Partigiana Settembre 1943—Maggio 1945 (Bari, 1966). Bokhari, 1993: Farhan Bokhari, 'Afghan border focus of regions' woes' in Financial Times, 12 August 1993. Boldyrev, 1990: Yu. Boldyrev in Literaturnaya Gazeta, 19 December 1990, cited in Di Leo, 1992. Bolotin, 1987: B. Bolotin in World Economy and International Relations № n, 1987, p. 148— 152 (in Russian). Bourdieu, 1979: Pierre Bourdieu, La Distinction: Critique Sodale du Jugement (Paris, 1979), English trs: Distinction: A Social Critique of the Judgment of Taste (Cambridge MA, 1984). Bourdieu, 7994: Pierre Bourdieu, Hans Haacke, Libre- Echange (Paris, 1994). Britain: Britain: An Official Handbook 1961, 1990 eds. (London, Central Office for Information). Briggs, i 9 6i: Asa Briggs, The History of Broadcasting in the United Kingdom vol. i (London, 1961); vol. 2 (1965); vol. з (1970); vol. 4 (1979). |