О чем. О чём думает наш мозг, пока мы делаем вид, что живём
 Скачать 410 Kb.
|
|
И замолчал, а самому интересно, умная она или обидчивая? – Знаешь, другие твои рассказы мне понравились, – голос серьезный, но мягкий. Чем мне нравятся воспитанные девушки, так это тем, что они умеют быть вежливыми и тактичными, когда это нужно. – Поэтому я верю, что у тебя в любом случае получится интересно. «Да, а еще ты веришь в то, что голуби живут, чтобы разносить орнитоз, что девушке нельзя поднимать ничего тяжелее, чем кружка с двойным капучино, что настоящий парень только тот, который знает, что идя с девушкой по улице, ему следует держаться ближе к проезжей части, и что если ты молча поджимаешь губки, то всякий должен непременно без всяких слов догадаться, чем именно ты не удовлетворена в данный момент»! – Спасибо, Оль, буду стараться. – Еще я хотела сказать, что мне нравится, как ты искренне рассуждаешь. – Да, спасибо, но мне пора бельё развешивать, давай позже созвонимся. – Хорошо. – Пока. Отбросив телефон, я добросовестно продолжил писать. Но, не закончив новый абзац, понял, что получается ужасно сыро и почему-то про онанизм. Удалить. И теперь я сижу, глядя на мигающий курсор, и пытаюсь выбрать. Перезвонить Кате или рассказать, как обещал, про мои отношения? После минуты раздумий принял решение отвести взгляд от курсора. Оглядел комнату и понял, что грущу. По всей видимости, из-за разговора с Олей. Возможно, она тоже сейчас испытывает что-то подобное, но у неё хотя бы есть этот крысёнок, которого всегда можно потискать. Попробовал потискать ноутбук. Восстановил недописанный абзац. И снова удалил. Чёрт! Решено. Кате прямо сейчас я звонить не могу, ни к чему показывать ей мое уныние, а значит слушайте про мои отношения. Вернее про мое отношение к отношениям в моем теперешнем положении. А положение такое, что нет у меня сейчас никаких отношений, поэтому будет вполне логично, если я сходу заявлю, что в отношениях с противоположным полом нет ничего хорошего. А особенно ничего хорошего нет в длительных отношениях. То есть не так. Вот зачем я себя обманываю? Вообще-то длительные отношения – это здорово, ведь в них есть стабильность, взаимопонимание и множество до жути романтических совместных воспоминаний, которые всегда очень выручают, когда кто-то вдруг оступится. Словом, длительные отношения, это то, к чему стоит стремиться! Но все переворачивается с ног на голову, когда они заканчиваются, вот именно в этом ничего хорошего и нет. Это погано, особенно, когда отношения были чудесными. Так было у меня. Но ведь всё рано или поздно заканчивается. И когда это нехитрое объяснение помогает преодолеть самые тяжелые времена, то такая естественная вещь, как биологическая потребность найти себе пару заставляет покинуть неуютную раковину одиночества. Кроме того не в меньшей степени к этому подстёгивают еще две вещи. Первая – это патологическая уверенность, что бывшая уже непременно счастлива с каким-нибудь следователем (у неё всегда была слабость ко всяким ФСБшникам и МВДшникам, а вот чем в свое время её так привлекло моё необременённое должностью лицо, для меня до сих пор загадка). Вторая – неумолимо истекающий срок годности презервативов, закупленных в старые добрые времена. Казалось бы, собственное желание в совокупности с дополнительными мотивами должны помочь мигом справиться с любыми задачами, но подводные камни есть даже там, где их не ждёшь. Так я узнал, что даже старые добрые времена могут сыграть злую шутку, когда во время нового знакомства оказывается, что делать комплименты другой девушке очень непривычно и как-то неестественно. Да и безобидные шутки, не делают скидку на чужое чувство юмора, и не разряжают атмосферу, как задумывалось, а наоборот увеличивают эмоциональную отчужденность. Впрочем, в этом есть свой плюс. Если язык еле поворачивается сказать девушке, что у неё милое личико, которое остается неизменно-каменным даже после действительно остроумной шутки, то огорчение, возникающее во время удаления её номера из записной книжки после первой же встречи, сводится к минимуму. Но с Катей все было наоборот. У нас сразу возникла взаимная симпатия. Славная девушка. И общение с первой встречи было легким и непринужденным. Правда, у нас была всего одна встреча. Полдня и вечер проведенные вместе. Уже месяц прошел. Странное чувство оттого, что все это время мы не виделись. Это было идеальное знакомство, такое о котором мечтаешь, но не надеешься, что оно произойдет. Именно знакомство, а не «списались в интернете» или «ну, я к ней (она ко мне) и подкатил(а)», и даже не «ну, сначала мы были просто коллегами». Я тогда в книжный заглянул, а там на стеллаже толстый томик Сапковского (один из двух, но все лучше, чем ничего), тот самый, который всего один раз в год в одном экземпляре появляется. Обрадовался, но не успел протянуть руку, как меня опередила девушка. Помню, как в голове пронеслось: «Вот дрянь»! Взяла, а не уносит, стоит – читает. Я понадеялся, что цена её отпугнет, или живо описанные монстры или… И тут я посмотрел на нее. «Дрянь» оказалась чертовски привлекательной особой. Волосы до груди, темные, волнами. Дышит спокойно, и грудь тоже так спокойно поднимается и опускается под тонким шерстяным свитером в сине-серую полоску. И глаза темно-карие по строчкам бегают. То, что она читала именно Сапковского, добавляло ей все недостающие баллы. Вот только не было у неё недостающих баллов. Это меня расстроило. Если она захочет купить книгу, будет сложно её переубедить. Красивую девушку переубедить сложнее. Но не попробовать было глупо. – Если выбираете новогодний подарок своему парню, то, – я быстро перевел взгляд на полки и прочитал название первой попавшейся книги, как назло в мягкой обложке. – «Лохмоног – губитель нечисти» куда более удачный вариант. Перевела взор на меня. Удивленная. Лицо у неё овальное, даже вытянутое, но длинные волосы гармонируют с ним как нельзя лучше. На носу едва заметные веснушки, которые она, похоже, не пытается прятать под косметикой. На губах неяркая помада, но рот при этом выразительный, возможно, из-за чуть выступающего вперед подбородка. – К тому же кучу денег сэкономите, – поспешил сгладить нелепость своих слов. – Чем же Лохмоног лучше Геральта? Вот дерьмо! Но отступать поздно. – Лохмоног ужаснее. – «Что за чушь я несу»?! – Не сомневаюсь, что он ужаснее, но я выбираю для себя, и мне не нравятся ужасные герои, – улыбнулась, и вдруг вся неловкость прошла сама собой. Еще тогда отметил, какой у неё голос приятный. – Я ценю вашу помощь, но мне не нужны советы от того, кто не разбирается в литературе. А если вам нравятся ужасы, то стенд в другой стороне зала. «Умная, значит. Но так легко не отделаешься»! – Как ни странно, но самый страшный роман, который я читал, стоит не в разделе ужасов. – Хорошо, можете забрать Лохмонога с собой и найти для него более подходящее место. «Дрянь»! – Вообще-то я говорил не про… Чёрт, да я впервые вижу этого Лохмонога. Самый страшный роман для меня – это «Коллекционер» Фаулза. Её лицо изменилось. Просто мимика. Секунда, но сразу стало ясно, что мы уже не просто два незнакомца. – Женя, – слово сошло с моих губ столь же естественно, как выдох. Протянул руку. Поддерживая тяжелую книгу левой рукой, правой взяла мою. – Катя, – с этой секунды я и представить не мог, что когда-нибудь смогу назвать эту девушку «дрянью». Даже в мыслях. – Я до жути боялась, когда читала Коллекционера. Потом с месяц не могла нормально с людьми общаться. Всюду мерещились признаки безумия, особенно у скованных молодых людей. – Отпустила мою руку. Взметнула свою к волосам, привычным жестом попыталась убрать локоны за ухо, но ничего не вышло – прическа объемная, волнистая. Рука замерла у волос, а я уже на губы смотрел. – Если все-таки разбираешься в книгах, к чему этот спектакль? – Я за этим томиком, – киваю на книгу в её руке, – уже давно охочусь. – И что ты сделаешь, если его купит опередившая тебя девушка? – Я на ней женюсь. И книга останется в семейной библиотеке. Засмеялась. И грудь её тоже засмеялась. А я нет, мне неловко вдруг стало. – Мне тоже очень нравится Сапковский. – Захлопнула книгу, вернула на полку, и получилось, что ко мне ближе оказалась. Духи приятные с оттенками новой замши и ванили. – А что мне будет, если я уступлю тебе? Мне тогда показалось, что это такой вопрос, на который можно ответить правильно или неправильно. И мне очень не хотелось ошибиться. – Я дам тебе почитать. – Это само собой, – улыбается. – А сегодня что? – Кофе могу угостить. – Кофе я и сама себя могу угостить, – у меня внутри что-то упало куда-то вниз. – А вот приятная беседа стала бы замечательным дополнением к… Я вообще-то чай больше люблю. Зеленый. Что-то упавшее внутри вернулось на место. Я расплатился за книгу, и мы пошли в кафе. За чаем – я тоже люблю зеленый – разговаривали про литературу, в основном про фантастику, включая творчество Сапковского. Оказалось, что она прочитала даже больше его романов, чем я. Два против одного. Не припомню, о чем именно мы тогда разговаривали, но помню, что не все наши интересы совпадали, впрочем, это компенсировалось легким, возникшим самим собой единодушием. Реплики не были официальными, и мы могли перескакивать на любые отвлеченные темы, не теряя целостности диалога. Несколько раз мы смолкали, но тишина не сгущала воздух. Не было никакой неловкости, просто мы давали себе время найти наиболее интересные мысли для продолжения разговора. Точно помню, как в одну из пауз Катя вдруг спросила: – О чём ты думаешь? – Пожалуй, если бы не этот вопрос, то вы не читали бы сейчас этот рассказ. Мне всегда казалось, что это вопрос с подвохом. – Я думаю о том, что бы такое тебе ответить… Ещё о том, как ты на это отреагируешь… А пока я об этом думаю, то дальше ухожу от ответа, который ждешь ты, но с другой стороны, я думаю и об этом… – Ты растерялся? Неужели это такой сложный вопрос? – Не такой сложный, когда знаешь его природу. – И какая, по-твоему, природа была у моего? – Я не знаю, в том и сложность. Возможно, ты хочешь узнать меня лучше. – Неправда, если бы я хотела узнать тебя лучше, то спросила бы о твоей работе, увлечениях или о том, что тебя восхищает. Кстати, что тебя восхищает? Она улыбнулась. – Чистый лист, – кажется, ответ её удивил, но она промолчала. Я достал из сумки самый обычный лист, продемонстрировал Кате. – Это самое уникальное из того, что изобрел человек! А уникален он тем, что может показать нам то, чего мы хотим. – Правда? – С помощью чистого листа мы можем не только узнать, о чём думаем, но увидеть это. Лист, – я взял в руку карандаш, – на котором мы начинаем рисовать по собственному желанию – это зеркало для нашего подсознания. Даже лучшее, чем пятна Роршаха. Ведь когда мы видим рисунки, сделанные кем-то другим, мы всё же ищем интерпретацию, это как помехи. Ты видела, как рисуют дети? Они или вовсе, или почти не владеют никакой техникой рисования, что позволяет им как бы выплескивать свое подсознание без искажений. И если позволить этому произойти, то лист уже не будет чистым, даже если к нему не успели прикоснуться кистью. Его заполнят образы из нашего подсознания – это работа воображения. Это и есть чистое творчество. Но этого мало. Чтобы творческая мысль обрела форму, – стержень карандаша уперся в лист и начал выводить линию, – необходимо усердие. Так происходит выражение мыслей, а чтобы творец мог поделиться своими мыслями с другими – нужен талант. Но при этом нужно знать, что не важно, что ты скажешь, важно, что услышат другие, именно поэтому нельзя назвать самого себя талантом. Я показал наскоро сделанный эскиз Кате. – Это мы, – сказала она, увидев наброски, символически напоминающие две человеческие фигуры, симметрично сидящие за столиком. – Еще не закончено, но мне нравится ход твоих мыслей, – я вновь положил лист перед собой и продолжил рисовать. Это не мешало нам продолжить диалог. Разговаривали про всякую чепуху, много смеялись. Я зачем-то начал сравнивать Катю с волшебницей. Ей-богу только поклонники фантастики поймут, что в этом забавного. Потом сравнил себя с ведьмаком и пригласил её к себе в крепость. Она ответила, что я скорее похож на менестреля, но согласилась посетить мою хижину. Компромиссным названием для моей квартиры в итоге выбрали «апартаменты», а мы с Катей в виду неумения убивать монстров, играть на лютне и творить магию остались сами собой. Когда стемнело, мы были у меня. После расставания с Дашей – моя бывшая – Катя стала первой девушкой, с кем я оказался наедине. Катя выглядела очень спокойной и необъяснимо свободной, и я тоже расслабился. Помню, как подумал тогда, что приятно находится рядом с открытым человеком. А Катя казалась именно открытой, не могу другое слово подобрать. Уверенно держалась, и при этом без всяких, знаете, поджатых губок или задранных головок. Молча подошла к книжной полке и замерла. А я к ней и обнял сзади, и лицо в волосы погрузил. Так и стояли, я дышал ею, а она чем обычно, потом еще руки мои своими накрыла. Я тогда словно оцепенел от счастья. Ни о чём не думал. Вообще ни о чём. Не знаю, сколько времени прошло. Не знаю, сколько вдохов сделал. Запах ее, казалось, накрыл меня с головой. А потом она сказала: – Может чаю? Я свои руки высвободил и тоже как она сверху положил, и еще раз её к себе прижал на мгновение, и тут же ушел на кухню чай готовить. – У тебя к чаю что-нибудь есть? – доносится её голос. Чёрт, вечно у меня ничего к чаю нет. Главное, борщ есть, а даже паршивого печения нет. – О! – воскликнул, сам удивился. – Мёд есть. – Хорошо, мёд я люблю. Чайник шуметь начал. Я хлеб достал, на небольшие ломтики порезал и маслом каждый стал на три четверти намазывать, чтобы брать удобнее было. Потом подумал, а вдруг Катя масло не любит, и три ломтика без масла оставил. А потом подумал, что вдруг она и хлеб не любит, и сунул в пиалу с мёдом еще одну ложку. Чайник еще громче расшумелся. А я стою, смотрю на мёд, и две ложки точат. Подумал, что решит, что я собственник, и выбросил вторую ложку в раковину. Когда вернулся в комнату с двумя кружками, она стояла у окна опять спиной ко мне, я опять соблазнился обнять ее, но с кружками неудобно, и передумал. К тому же в комнате итак уже пахло ею. Это я в хорошем смысле. – Чай, – ставлю на стол. Повернулась. – Спасибо, – и на диван села. Я еще за мёдом и хлебом заход сделал. Приступили к чаю и о всяких обычных вещах разговаривали. Она хлеб и с маслом ела, и без, так что я так и не понял, как она больше любит. А потом я дурака свалял. То есть тогда-то мне это почему-то умным показалось, как это обычно бывает. Решил рассказать ей про Дашу, что у меня с ней отношения почти два года, и что расстались недавно. Подумал, что парень, который был нужен кому-то лучше, чем тот, который взялся непонятно откуда. Слово-за-слово, разошелся, что даже сожаление от расставания очень уж искренним получилось, собственно, я сочинять и не собирался. Катю это, похоже, растрогало, и она меня по ноге погладила. Правда, я в таких случаях по голове больше люблю, но по ноге тоже утешительно получилось. После такой сцены мое воображение начало рисовать лакомые подробности дальнейшего развития вечера, но я постарался не терять нить разговора, поскольку Катя тоже стала рассказывать о каких-то эпизодах её личной жизни. Но вдруг, как-то без слов, мы поняли, что разговор про бывших не очень-то воодушевляет. И стали целоваться. Помню, как тогда неожиданно меня охватило чувство непонятное. Вроде неловкости, только неосознанной какой-то. Не понравилось мне, что сблизился с Катей через стимулирование её материнских инстинктов. Обнажил перед ней уязвимость своей натуры, вроде как слабость проявил, а Катя жалеет меня. Однако то, как она отвечала на каждый поцелуй, на каждое прикосновение, вовсе не походило на жалость. Так и не успел я понять, что за мысли меня тогда осаждали (а может, наоборот, о чём-то предупреждали), как Катины руки проникли мне под футболку, и все мысли из моей головы улетучились, все, кроме вполне известных. Я от Кати решил не отставать – я за равноправие в отношениях – и тоже под её тонкий свитер нырнул, под ним еще маечка какая-то оказалась, но она хорошо тянулась, не блузка какая-нибудь, поэтому быстро до застёжки добрался. Одной рукой обычно не проблема расстегнуть, но почему-то не вышло, решил вперёд от свитера её избавить. Перед этим она с меня футболку успела стащить. Я опять к застёжке – двумя руками на этот раз. И опять ничего. И вдруг Катя замерла. И я замер. – Подожди, – говорит. И обняла меня, только не так, как мгновение назад. Нежнее, но без страсти. Лицом прижалась к моей шее, а потом выше поднялась. Я подумал, что она тоже мной дышит, наверно. И застёжку в покое оставил. Тоже обнял её нежно. Опять не знаю, сколько времени прошло. – Мне пора, – сказала таким голосом, что у меня внутри ничего никуда не упало. Снаружи тоже. Подал ей свитер, она ту странную маечку расправила, надела, следом свитер. Я кружки на кухню унес. Вернулся, она готовая смотрит на меня. – Мне, правда, пора. – Конечно, о чём речь, – говорю, и рукой жест, дескать, выход там. Прошла мимо, я следом. – Тебя проводить? – Не нужно. Куртку помог надеть. Дверь открываю. – Спасибо за чай и за все остальное. – Да какой вопрос, – так и сказал. Сумку на плечо, вышла. – Подожди. Остановилась, развернулась. – Подожди, – повторил, а сам уже в комнату убежал. Вернулся, а она в прихожую вступила, смотрит. И взгляд у нее: тот самый! Я этот взгляд всего два раза до этого момента видел. А тут третий. С этого взгляда началась моя жизнь. И это не метафора никакая. Знаете, у каждого человека есть первое сознательное воспоминание. Я тогда совсем маленьким был, года четыре, наверно, точнее не скажу. Жили я, мама и папа вместе. А рядом Светка жила, тоже с мамой и папой. Она меня на пару лет старше была. Иногда со мной играть приходила. Растрепанная вечно, но аккуратная, как хотите, так и понимайте, только так оно и было. Не то, чтобы я без неё скучал, но мне нравилось, когда она приходила. А без неё у меня и своих игр хватало. Я хоть ходить тогда уже умел, но очень уж ползать любил на четвереньках. И игры у меня всякие ползательные были. Иной раз заползешь куда-нибудь, где тесно и пыльно, но так уютно, что и выбираться не хочется. Но приходила Светка, и приходилось играть в её игры, а что делать, ведь она была старше и знала, что такое школа. Игры её были скучные, но она много болтала. Рассказывала, обо всем, что знала, а знала она намного больше меня, поскольку уже умела читать. Еще говорила, как сильно хочет пойти в школу. Но больше всего на свете она хотела братика. Этим она делилась каждый раз, при этом она меня обнимала крепко-крепко, и её растрёпанные волосы щекотали мне лицо, мне это очень нравилось, и объятия тоже очень нравились. Прижмёт меня к себе и шепчет прямо в ухо, какой я хороший, и что у неё такой же братик однажды будет. Правда, я в эти моменты не особо желал, чтобы у Светки братик появился, но ей я об этом не говорил, я вообще тогда не очень хорошо умел свои мысли выражать. И вот в один раз, когда она меня тискала, то ли я как-то неловко головой мотнул, то ли она не так повернулась, только и помню, как головой об её подбородок ударился. Мне не сильно досталось, а у Светки губа разбитой оказалась. Я к ней повернулся, смотрю молча на нее, а она на меня. И взгляд у неё такой невыразимо расстроенный, но при этом добрый-предобрый. Может, по-детски, наивно, но любила она меня, а я ей больно сделал. Но Светка тогда не заплакала, то ли потому что аккуратная была и знала, что в гостях плакать некрасиво, то ли потому что простила меня и не хотела, чтобы я себя виноватым чувствовал. Так и запомнился мне её взгляд добрый и огорченный. Так я впервые сделал больно девочке, которая меня любила. Вскоре, – я еще до школы не дорос, – родители, и правда, подарили Светке братика, и их семья куда-то переехала, больше Светку я не видел, но тот её взгляд на всю жизнь запомнил. А сейчас на меня точно так же смотрела Катя. И волосы её были немного растрепаны. Молча протянул руку с книгой про Геральта. – Возьми, почитаешь. Взяла, в сумку сунула. – Я верну, спасибо. – Хорошо. Вернулся в комнату, включил ноутбук и впервые за полгода начал что-то писать. Когда писать надоело – развернул лист бумаги из кафе и нарисовал второй рисунок: Катю с книгой в руках, перед её уходом. Уснул поздно и проспал до обеда. Проснулся, – это было воскресенье – на завтрак доел ложкой мёд, и хотел позвонить Кате, но вместо этого опять включил ноутбук и прочитал ночную писанину. Семь страниц полнейшей чуши. Пасмурная погода, оборванные троеточиями фразы, невысказанная печаль, не двузначный намёк на крайне трагичный финал и т.п., словом все обязательные атрибуты дилетантской работы. Разумеется, всё удалил, кроме одного предложения, которое мне чем-то приглянулось: «И о чём думает наш мозг, пока мы делаем вид, что живём»? Пообедал борщом и вечером проведал с Ромку с Аней. Кате так и не позвонил. Весь понедельник переживал, что вчера не позвонил ей, и с нетерпением ждал конца рабочего дня. Когда приехал домой, набрал её номер. – Привет! – Привет, хорошо, что ты позвонил! И мы проговорили полчаса. Не помню о чём. Кроме одного. – Мне жаль, что так вышло, – сказала ни с того, ни с сего, но я сразу понял, о чём она говорит. – Да, я… – и потянул слог, словно не знал, что сказать, а на самом деле, просто решил, что не очень уместно добавлять «… тебя не виню». – Хочу, чтобы ты знал, что тебя я тоже не виню. «Что? Это уже чересчур»! Но спросил спокойно: |