Буслаев Ф. О литературе. О литературе
 Скачать 2.38 Mb.
|
|
«Тропник», и за ним еще стихотворение, писанное силлабическими виршами: «Двоестрочием о безмерном питии и о злом запойстве». И в Румянцевском сборнике после повести о высокоумном Хмелю вписано «Слово о ленивых и о сонливых и упиянчивых», то есть упьянчивых. Как «Тропник», так и это «Слово» заслуживают внимания читателей. «Тропник» — собственно творение Иннокентия, папы римского, вообще нравоучительного содержания, но в Архивном сборнике есть не что иное, как собрание разных изречений только о вреде пьянства с присовокуплением некоторых историй, как церковных, так и мирских. В таком же виде располагаются наставления в «Пчелах», разделенные на главы: об уме, о богатстве, о счастии и т. п.; так что этот «Тропник» можно рассматривать как главу из «Пчелы» о пьянстве. Остановимся на двух светских историях. Одна помещена между рассказами о Сампсоне и Юдифи: «Греческий царь Михаил со игрецем Василием в пиянстве изгубили зерцало; а то зерцало винных людей без суда обличало. Да среди двора царева стояло райское древо со многими птицами; да на Цареве ж дворе была палата от древ негниющих, а в палате были три камени, аки корчаги, день и нощь светили: то есть все в пиянстве изгубили». Эта статья взята из Хронографов. Другая история помещена в конце «Тропника», перед заключением. Она особенно любопытная по характеристике русских нравов начала XVII в. 1 В рук. «в цари». 2 Костомаров Н. И. Памятники старинной русской литературы, 1860, с. 137. 183 «Как стоял Владислав Жигимонтович под Москвою; и сметили Поляки, миром вина подвезли на Ходынку; продавали питии ковш по московске. И Московские люди на вино падки: множество вина покупая, пили. И тогда Поляки на Ходынке за седмь верст от белого города Московских людей посекли 2030». Далее идет стихами: А все сие от пианства учинилось, Толико телес под меч подклонилось. Они себе погубили, Что вельми много вина пили. Только было им вина не много пити, И такой бы силе потраченой не быти. Затем автор заключает «Тропник» следующими словами: «И во многих писаниях о пианстве много обретох писано, где что от запойства изгибло; и много зде не писах; по не мало вкратце нечто объявих, пользы ради слышащим. Аще бы нам вино в меру славя Бога пити; ино было бы добро, и Богу угодно, людем не проторно, убогим необидно, вельможам и властителем росправно, сиротам приятно, нищим кормно, попам стройно, а мастеровым бы людем было сытно». Еще замечательнее в литературном отношении «Слово о ленивых и о сонливых и упиянчивых». Это стихотворение в народном духе, по складу, а частию и по мыслям довольно сходное с «Горем-Злочастием». В рукописи оно писано в сплошную строку, и в начале с припискою обращения, приличного поучению или слову, но не принадлежащего этому стихотворению. Вот оно все сполна: О чадо мое любимое! Размотряйтеся и разумейте истинну. Не долго спите, не долго лежите; Якожь многожды спати имамы без меры, Добра не добыти, а лиха не избыти, А славы добрые не получити, А красные ризы не носити, А медвяны чаши не испивати, А своего хлеба не едати, А Богу и князу милу не бывати, А сладости не видати. А беда его по голеням бьет, А недостатки дома живут, А раны по плечам лежат, А хула по ушима его, А уныние на главе его, А срам у него на бороде, 184 А оскомина ему на зубех, И печаль ему на сердце; А во чреве у него воркота, И во всех жилах и во удех у него слабо, И убожие у него в калите1 седит, А в прикалитке себе гнездо свило. Стихотворений о вреде пьянства, как кажется, довольно много было слагаемо в XVII в. В Сборнике, откуда взяты мною повесть о Волоте Волотовиче и несколько сатирических пиес, помещено следующее «Слово о пиянстве», очевидно, основанное на приведенной выше «Повести о хмельном питии». Аще кто станет много вина испивати: И будет беды и бесчестия претерпевати, И по сем с хмелем содружитца И отчаян ко всем явитца. Cue ево Хмелева дружелюбие и к пияницам похваление: Аще содружитца со мною властелин, И он будет аки глупый поселянин. Аще содружитца со мною власть, Тогда постигнет его вскоре велика напасть. Аще содружитца со мною игумен, Ходить начнет с сумою меж гумен. Аще содружитца со мною протопоп, И он будет глупый пустопоп. Аще содружитца со мною поп, И он будет аки кабацкий кот. Аще содружитца со мною чернец, И он будет аки верченой жеребец. Аще содружитца со мною черница, И она будет непостоянная в монастыре жилица. Аще содружитца со мною какова чина муж, И я ему сотворю всяких злых нужд. Аще содружитца со мною жена, И она будет мужу строптивая жена. 1 В мешке, в суме. 185 Аще со мною поселянин содружитца, То все село его пусто сотворитца. И станет рости вместо пшеницы крапива, А он безпрестани станет желати вина пити. И тогда, яко гнусная свиния, будет скитатися, ..... в скаредной грязи валятися. И потом впадет в великия беды И совершенныя злые погибели. Аще кто от меня от хмеля не истрезвится, То злою смертию в бедном житии окончится. Того ради подобает отстати, Чтобы от него зле не страдати. Аще кто от него не престанет, В сих бедах всяко постраждет. Начало болезнем от пиянства, И злое творение от безмернаго запойства. Пиянство от Бога отлучает, И велию пагубу души содевает. Аще кто безмерно станет пити, И утробу свою дуплити: Многие болезни от пиянства бывают, Вельми вся уды с него растлевают. Мозг во главе истнивает, И вся кости зельне сокрушаютца. Жилы истончеваются, И силы в нем умаляютца. Образ изменитца, И лице обрюзгло явитца. Очи не видят, Уши не слышат. Нос люте зловонит, Уста смрад испущают. Хребет погорбляет, И брюхо ссыхаетца. 186 Руце трясутца, Нозе не гнутца. Весь одряхлеет, Ничем не владеет. О горе в сем веце пиянице И в будущем веце злое мучение. Лутче от сего пиянства престати И в трезвости и молитве пребывати. И трезвенный квас не буяющи пити, И тем себе полезно дуплити. Или живобыстрая пити вода, Не мутящая, ниже колебая ума. Народный рифмоплет, начитавшись силлабических виршей, создавал себе более удобный размер, но еще не умел ладить с искусственным стихом. Тривиальностью своею это слово напоминает не только подписи к лубошным картинкам, но и сатиры Кантемира, составляя переход от древнерусских филиппик против пьянства к грубой сатире начала XVIII в. IV Показав отношение Горя-Злочастия к господствовавшему на Руси пороку и к сочинениям, в которых он обличается, мы должны заметить, что, ограничившись только сказанным, мы оставили бы нетронутою важнейшую и существеннейшую сторону, которою стихотворение касается действительности, именно отношение его к жизни семейной. Несчастный молодец является непослушным сыном и вероломным — из подозрительности — женихом. Своевольно вышел он из своей семьи и, сколько ни скитался по чужой стороне, не нашел семейного покоя, не завелся семьею вновь, не свил себе гнездышка. Родительское благословение, которым и начинается рассказ о злосчастии доброго молодца, есть главная двигательная сила всех нравственных интересов стихотворения. Куда бы несчастный ни пришел, чтобы ни предпринял, сколько удачно бы ни шли дела его, всегда и везде несет он на своей совести тяжелый грех — он отказался 187 от отца и матери, от роду и племени. Рассматривая стихотворение с этой точки зрения, не можем не заметить, что оно ясно указывает на эту эпоху, когда узы семейные и родовые считались столь священными, что уже только одно нарушение их, как величайший грех, влекло за собою неминуемые бедствия. Не покорился молодец отцу с матерью и за то должен был поклониться и покориться нечистому Горю-Злочастию — вот нравственная связь родительского благословения, которым начинается рассказ, с беспощадными преследованиями, которые претерпевает молодец от неумолимого своего спутника, и которые составляют главный предмет повести. Ту же нравственную мысль выражают старинные пословицы; например, в Архивном сборнике XVII в.: «Кто не слушает отца да матери, тот станет слушать телячьи кожи», то есть плети, кнута; в рукописном сборнике 1749 г.: «Не слушавши родителя, послушаешь палача». Именно таким палачом выведено Горе-Злочастие, которое бессемейному бобылю навязалось на шею и, как бы в насмешку над неудачною его попыткою обзавестись женою и домиком, сулит ему свою собственную семью с родственниками гладкими, умильными. Но войдем в некоторые подробности о выведенных в нашем стихотворении семейных отношениях. Первое, на что обращается наше внимание, — это родительское наставление, освященное благословением, которому народная песня недаром дает эпитет великое: «благословение великое». Наставленье родительское состоит в тесной связи с общим направлением нашей древней литературы, направлением по преимуществу назидательным: потому что великая задача, разрешавшаяся нашими грамотными людьми в течении многих столетий, главнейшим образом состояла в том, что бы просветить, образовать те грубые массы населения, которые встречала грамотность, разносимая по далеким концам нашего отечества благочестивыми поборниками учения книжного, то есть просвещения. Простота в изложении первоначальных, так сказать, элементарных понятий нравственности и религии, иногда пленяющая своею детски добродушной наивностью, составляет отличительную черту большей части поучений, сложенных просветителями древней Руси. Таковы, например, поучения Преподобного Феодосия, Луки Жидяты. Вот как начинает свое слово один из русских ораторов, занесенное в «Златую Цепь» XIV в.: «Придите, братия и сестры, 188 придите, малые и большие, придите, попы и учителя правой веры! Придите и послушайте не пустошных басен, но правой веры учения. То на вред душе, а это на спасение, и на погибель бесам, и на прогнание грехам. Начну же говорить не завито, ни покровенно, чтобы всяк разумел. Братия, первое, приняв святое крещение правой веры, научимся бояться Бога и творить волю Его», и т. д. С тою же простотою и снисхождением к первоначальным потребностям своих слушателей продолжает этот оратор, призывая к просвещению не только грамотных, но и не умеющих грамоте, которых на первый раз обязывает немногими краткими молитвами1; подобно тому, как Владимир Мономах советует своим детям беспрестанно читать, сидя на коне, по крайней мере «Господи помилуй», если они не знают никакой другой молитвы. Впрочем, мы вовсе не имеем намерения распространяться в этой статье о предмете столь обширном и разнообразном, какова назидательная литература в памятниках нашей древней письменности. Надобно же было коснуться этого рода произведений для того, чтобы выставить в надлежащем свете поучения родителя детям как одну из господствующих форм древнерусского красноречия. Отец являлся здесь в отношении к детям не только главою семейства, но и просветителем, наставником в важнейших правилах нравственности: он в тесном круге своей семьи совершал то же великое дело просвещения, те же духовные подвиги во имя истины и добра, которые на великом поприще широкой России представлялось совершать Кириллу Белозерскому, Стефану Пермскому, Зосиме и Савватию Соловецким. Само собой разумеется, что и поучение детям, равно как и прочие литературные формы, вошло в нашу словесность по образцам греческим. Владимир Мономах имел перед собою не только поучения юношеству Св. Василия2, как он сам об этом говорит, но, вероятно, и неко- 1 Вот подлинные слова рукописи: «Подобает же себе пети неумеющим грамоты, сице им пети: Святы Боже 3, Пресвятая Троице, Отче наш. Господи помилуй». 2 Для любителей родной старины предлагается здесь сличение отрывка из «Поучения» Мономахова о Василии Кесарийском с словом этого святителя по той же рукописи «Златой Цепи»: «Поучение Святаго Василья о Житьи семь суетнем»: Из «Поучения» Владимира Мономаха. Якоже бо Василий учаше: собрав ту уноша, душа чисты, нескверни Из «Златой Цепи». Удобрение нраву, телесно удручение, глас смирение (вм. — я), яде- 189 торые другие сочинения в этом роде. Так, в «Изборнике» Святославовом 1076 г. встречаются трогательные поучения Ксенофонта двоим своим сыновьям, святой Феодоры сыну. Для примера приведем последнее: «Блаженная Феодора, взяв свое детище на колени, лобзала его, говоря: «Сын мой любимый! Время кончины моей пришло. Иду, откуда уже не возвращусь. Не говори, что осиротеешь. Бог и старшие тебе вместо отца, сверстники — братья, малые — чада. Будь воздержен. Воссылай к Богу молитвы, третий час и девятый, и вечернюю и утреннюю хвалу. Сын мой1 терпи голод, и насытишься. Подавай алчущим хлеб свой и одежду свою нагим. Чужого добра не желай. Зла не говори брату своему. Мир имей со всеми. Будь кроток, не славолюбив. И когда тебя вопрошают, отвечай с тихостию. Не радуйся беде твоего врага. Не дивися доброте лица. Если на кого слышишь (?), то моли за него. Болящих посещай, старых утешай, убогих напитай, скорбящих утешь, заблуждающихся научи. Вдовицам будь помощник. Мертвых погребай. Не бойся пакостей дьявола: они бессильны. Не бойся и мятежей его. Молись, да не внидешь в напасть. А если внидешь, опять молись, дабы ее избыть. Трудись всегда, да видит Господь труд твой и пошлет тебе свою помощь. Если во всем будешь поступать так, то в царствии Божий водворишься». Поучение Ксенофонтово, между прочим, замечательно тем, что в нем отец приводит в пример детям собственную свою жизнь, как это делает и Мономах в своем сочинении. «Не укорил я никого, — говорит Ксенофонт, — никому не вредил, никому не завидовал, не презирал нищих, не помышлял о чужом добре, не познал жены другой, кроме вашей матери. Так и вы живите, дети мои, да и вас ублажит Господь», и т. п. телеси худу, кротку беседу и в меру слово Господне, яди, питью без плища быти; при старых молчати, премудрых слушати, старейшим покорятися, с точными и меньшиими любовь имети; без луки беседующе, а много разумети; не свереповати словом, ни хулити беседою, не обило смеятися, срамлятися старейших, к женам нелепым не беседовати, долу очи имети, а душю горе, прибегати, не стрекати учить? легких власти ни в кую же имети, еже от всех честь. ние и питье бес клича с въздержанием, пред старци молчание, пред мудрейшими молчание и послушание, с подооными любовь имети с меншими любовное сочтание и наказание; плотьскых любосластных вещии бегати; мало глаголати, а боле разумевати; не дерзу быти, словом ни пререкати, в речех не скоро в смех впадати; соромяживу (т. е. стыдливу) быти, очи долу имети, а душю горе; не отвещевати противу, не роптати, послушливу быти до смерти. Сличи это место с выпискою из Поучения Василия Кесар. в 17-й гл. «Домостроя». 190 В старинных рукописях нередко встречаются безыменные поучения от отца к сыну или вообще к детям. Древнейшие из таких сочинений носят на себе характер по преимуществу религиозный. В позднейших к религиозному и византийскому элементу присовокупляются наставления практической, житейской мудрости. К древнейшим принадлежит, например, «Слово некоего отца к сыну, слово душеполезное в той же «Златой Цепи» XIV в. Вот как оно начинается: «Сын мой! чадо мое! приклони ухо твое и послушай отца своего, советующаго тебе спасение. Чадо! приблизь разум сердца своего и внемли глаголам родившаго тебя». Возвышенный образ мыслей и человеколюбие составляют содержание таких поучений. Как, например, благородно следующее наставление в том же поучении: «Не стыдися всякому созданному во образ Божий главы своея покланяти». Позднейшие поучения идут об руку с переделками «Пчелы», с собраниями изречений мудрецов и великих людей, известными в рукописях XVII в. и в старинных печатных изданиях XVIIIa. под именем «Апофегмат», а также с повестями и сказками наставительного содержания. Так, уже выше было замечено, что в Румянцевской рукописи XV в. записано поучение отца сыну, составленное русским, под влиянием арабской сказки, издавна переведенной на славянский язык под именем повести или сказки о Синагрипе. Вот некоторые из наставлений этого поучения: «Чадо, отца своего почти, да имение свое тебе оставит; в ночь без оружия не ходи: кто знает, с кем встретишься; если не хочешь есть, то не ешь, да не назовешься объядчивым; если тебя позовут на обед, то по первому зову не ходи, а если позовут в другой раз, то знай, что тебя чествуют, и иди с честью; если хочешь дружиться с другом, то прежде искуси его: скажи ему свою тайну, а через день с ним поссорься; и если он объявит твою тайну, то не друг», и т. п. В полном своем развитии родительское поучение является в половине XVI в., в сочинениях иерея Сильвестра, именно в «Домострое» и в «Послании и наказании ото отца к сыну». Не будем теперь говорить о «Домострое», об этом наставительном сочинении, объемлющем весь внутренний быт русского человека XVI в.; это увлекло бы нас слишком далеко за пределы нашей статьи. Но не можем перейти молчанием «Наказания ото отца к сыну», тем более что в нем находим перечень важнейших 191 наставлений, изложенных подробнее в отдельных главах Домостроя». В своем «Наказании» Сильвестр соединяет в одно стройное целое древнейшие поучения религиозного характера и византийского происхождения с правилами житейской мудрости, выработанными русским здравым смыслом и опытностью. Начинает он почти так же, как тот благочестивый отец, которого слово, обращенное к сыну, мы заметили в «Златой Цепи». «Милое мое чадо, дорогое! Послушай отца своего наказание, родившаго тя и воспитавшаго в добре наказании и в заповедех Господних». Приводит в образец свою собственную жизнь, как это находим у Ксенофонта в «Изборнике» Святослава 1076 г. и у Владимира Мономаха. Даже, может быть, в этом месте «Наказания» Сильвестр подражал Ксенофонту не только в мыслях, но и в самом порядке изложения, как это кажется из сличения того и другого сочинения1. Едва ли после этого сличения можно сомневаться, что Сильвестр имел у себя под руками поучение Ксенофонта, вероятно, в позднейшем списке. К наставлениям чисто религиозным Сильвестр присоединяет мудрые и добрые советы, как поступать с людьми подначальными, как пещись о их благе, как верою и правдою служить царю. Все это изложено так просто, так удобоприменимо и убедительно, как излагали только лучшие из наших древних просветителей. Впрочем, не надобно забывать, что рядом с этими в высшей степени существенными вопросами жизни Сильвестр со свойственною нашей старине наивностью входит в некоторые мелочные подробности об умении жить и вести свои дела расчетливо. Например: «Гостей приезжих у себя кори; а с соседями и 1 Например: |