Буслаев Ф. О литературе. О литературе
 Скачать 2.38 Mb.
|
|
воителями нездешними разумелось что-нибудь иное, а не такие же мифические лица, только лица более просветленные, нездешние, как выражается сказание — существа более чистые. Это смена одного мифологического периода на другой. Вводя нас в историческое развитие нашей мифологии, это сказанье замечательно и потому, что определяет мифическое значенье камней и скал, которым, как известно1, некогда воздавалась у нас божеская почесть. По нашему сказанью — камень или скала есть окаменелый богатырь, подобно тому как в северной мифологии скалы олицетворялись в образе чудовищных турсов. В своем дальнейшем развитии то же предание переносится на обыкновенных смертных, и именно на девиц и баб, превратившихся уже не в сплошные груды скал, а в каменные, человекообразные статуи. Сюда относится замечательная повесть, в сборнике XVII в., о девицах Смоленских, «како игры творили». «Было от города Смоленска за 30 верст по Черниговской дороге, — так рассказывается в этой повести, — случилось быть на великом поле бесстудному беснованью. Множество дев и жен стеклися на бесовское сборище, нелепое и скверное, в ночь (?), в которую родился Пресветлое Солнце — великий Иоанн Креститель, первый покаянию проповедник, его же ради вся тварь неизреченно возрадовалась. А эти окаянные бесом научены были. 1 Срезневский И. Святилища и обряды языческого богослужения древних славян, 1846, с. 29 и след. 43 И соизволил Господь Бог обличить их в поучение человекам, и послал к ним Св. Великомученика Георгия. Святой явился перед ними и говорил им, чтоб они перестали от такого беснованья; но они нелепо ему возбраняли с великим срамом. Тогда он проклял их, и все они тотчас же окаменели, и доныне на поле том видимы, стоят, как люди: в поучение нам, грешным, чтобы так не творили, да не будем с дьяволом осуждены в муку вечную». Повесть эта, состоящая в очевидной связи со сказанием о превращении богатырей в каменья, сверх того, заслуживает полного внимания по любопытному смешению языческого элемента с христианским, по смешению до такой степени грубому, что Пресветлое Солнце, которому по языческим обрядам действительно праздновали в день Купалы, как эпитет, перенесено к Иоанну Предтече. II Начав обозрение русской поэзии с изустной и чисто мифической и следя за развитием наших мифов, мы незаметно перешли в область поэзии двоеверной, полухристианской, и притом уже не изустной, а письменной. Эта нечувствительность в переходе из одной области в другую лучше всего говорит об очевидном присутствии народных поэтических элементов в нашей древней письменности. Народная поэзия, войдя в древнерусскую литературу, всего скорее и естественнее могла слиться с так называемыми «отреченными книгами», то есть с сочинениями апокрифическими, в которых христианские понятия и предания перемешаны с народными мифами, с различными суевериями и поэтическими вымыслами. На это слияние народной поэзии с отреченными книгами указывает нам уже и древняя письменность, помещая между этими книгами различные суеверия и игры и между прочим хороводы с завиваньем венков. Одно из этих апокрифических сочинений, именно «Беседа трех святителей», получило особенно важное значение в нашей древней литературе относительно развития и распространения в ней поэтических элементов, смешанного, полухристианского характера. «Беседа» эта по своему происхождению относится к отдаленной древности и первоначально занесена к нам, 44 вероятно, из Болгарии вместе с заговорами на лихорадки, с зелейниками и другими отреченными книгами, потому что эта беседа встречается в рукописях болгарских, в которых не видно следов русского влияния. Но усвоенная русским народом, она получила у нас местный колорит и пустила глубокие корни в древнерусской поэзии. Состоя в теснейшей связи с народными суевериями, загадками, приметами и с различными мифологическими воззрениями, эта «Беседа» дала содержание многим народным песням, сказкам, изречениям и в свою очередь, вероятно, многое заимствовала из этих народных источников. Это обоюдное влияние всего лучше говорит в пользу присутствия поэтических элементов в нашей древней письменности. Для того чтобы познакомить вас с этою знаменитою «Беседою», приведу из нее несколько более любопытных мест в связи с фактами из истории нашей народной поэзии, как мифологической, так и смешанной с понятиями христианскими. С этой целью буду рассматривать эту «Беседу», во-первых, в отношении древнейших мифических преданий и, во-вторых, в связи с народными духовными стихами, с загадками и сказками; причем постараюсь объяснить вообще художественный стиль этой «Беседы». 1) Начну с языческих представлений характера космогонического. Сюда принадлежит миф глубокой древности о том, что земля, в символическом образе коровы, происходит от быка1. Этот миф не только вполне согласен с древнейшими представлениями индоевропейских языков, по которым понятия о земле и корове выражаются одним и тем же словом, но и глубоко входит в основы мифических и поэтических преданий родственных народов. По мифологии северной, два господствующих поколения мифических существ — великаны (турсы, йоты) и боги асы — ведут свое происхождение от двух космических начал: от чудовища Имира, тело которого пошло на построение всего мира, и от коровы Аудумблы. От Имира произошли великаны с карликами, а от Аудумблы — асы. Эта мифическая мать божеств до настоящего времени в народных сказках играет мифическую роль несчастной матери, не перестающей, в превращенном виде коровы, утешать и лелеять свою дочь-сиротку. 1 Миф этот в «Беседе» выражен в следующих наивных словах: «Вопрос: что есть вол корову роди? Господь землю сотвори». 45 Из множества сказок этого общего им всем содержания приведу вкратце сербскую, под названием «Пепелюга»1. Однажды девушки пасли стадо и, сидя вокруг ямы, пряли. Вдруг явился им некоторый старец с седою бородою по пояс и предупредил их, чтоб они не роняли веретена в яму; не то: чье веретено в яму упадет, мать той девицы превратится в корову. Так это и случилось с одною из девиц: она уронила веретено и, воротившись домой, нашла свою мать уже в виде коровы. Вскоре потом отец девицы женился на одной вдове, у которой тоже была дочь, но не в пример хуже падчерицы. За то несчастную сироту мачеха невзлюбила и, чтоб ее мучить, задавала ей не под силу уроки — прясть лен и ежедневно пасти стадо. Но девице пряла ее мать-оборотень. Вскоре, однако, подстерегли тайну сироты, и злая мачеха настояла, чтоб корову зарезали. Безутешной девице мать-корова говорила, чтоб она не ела ее мяса, а кости ее собрала и похоронила позадь избы. Потом, уже из земли, будучи погребена, мать не переставала помогать своей дочери различными чудесами. Таким образом, этою чудодейственною могилою сказка — со свойственною ей фантастичностью — выражает мысль об обоюдном переходе мифологических представлений коровы и земли. Мифическое значение земли определяется, между прочим, отношением ее к морю. Даже сквозь понятия христианские нашему древнему грамотнику виделись поэтические образы земли и моря, в их древнем мифологическом значении. Это явствует, например, в следующем «Споре Земли с Морем», по одной рукописи XVI в. «Земля говорила: я мать всем человекам, и Богородице, и Апостолам, и Пророкам, и Святым мужам, и Раю, плодящему цветы и овощ: а ты, море волнуемое, — мать пресмыкающимся гадам и лукавому змию, который ругается животным, и скотам, и нестройным ветрам. А Море говорило Земле — я же мать тебе: если не будешь напоена мною, то не можешь дать по себе никакого плода, ни раю овоща сотворити, ни сама лица своего умыти». 2) Знаменитый народный стих о Голубиной Книге и по внешней форме своей, состоящей в беседе между князем Владимиром и Давидом Есеевичем, и по своему содержанию есть не что иное, как чисто поэтическое воссоздание той же апокрифической беседы. В этом стихе 1 Вук Стефанович. Српске народне приповиетке, № 32. 46 46 та же замысловатость вопросов, переходящих в загадку, та же смесь языческой космогонии с понятиями и предметами христианского мира1. Сходство этих двух произведений до того разительно, что я почитаю совершенно излишним входить в подробности объяснения и ограничусь здесь только приведением из стиха тех мест, которые согласны с «Беседою»: У нас белый вольный свет зачался от суда Божия; Солнце Красное от лица Божьего Самого Христа Царя Небесного; Млад светел месяц от грудей Его; Звезды частым от риз Божиих; Ночи темныя от дум Господних; Зори утренни от очей Господних; Ветры буйные от Свята Духа; У нас ум-разум Самого Христа, Самого Христа, Царя Небесного; Наши помыслы от облац небесных; У нас мир-народ2 от Адамия; Кости крепкие от камени; Телеса наши от сырой земли; Кровь-руда наша от черна моря. ………………………………….. Иерусалим город городам отец. «Почему тот город горадм отец?» Потому Иерусалим городам отец: Во тем во граде во Иерусалиме Тут у нас пуп земле. Собор-Церковь всем церквам мати. «Почему же Собор-Церковь церквам мати?» …………………………………… Стоит Собор-Церква посреди града Иерусалима. Океан море всем морям мати. «Почему Океан всем морям мати?» Посреди моря океянского Выходила Церковь соборная, Соборная богомольная, Святаго Климента Попа Рымского: На Церкви главы мраморныя, 1 Подробные исследования об этом предмете изложены мною в сочинении о влиянии христианства на славянский язык и в других монографиях. 2 Замечательное выражение «мир-народ» встречается в XVII в. в одной из песен, записанных англичанину Ричарду Джемсу (1619 — 1620 гг.): Побежали Немцы в Новгород, И в Нове городе заперлися, И многой мир-народ погубили. 47 На главах кресты золотые. Из той из Церкви из соборной, Из соборной, из богомольной, Выходила Царица Небесная; Из Океяна моря она умывалася, На Собор-Церковь она Богу молилася. От того Океян всем морям мати1. Кит-рыба всем рыбам мати. «Почему же Кит-рыба всем рыбам мати?» На трех рыбах земля основана. Как Кит-рыба потронется, Вся земля всколебается2. …………………………………. Возговорил Володимир Князь, Володимир Князь Володимирович: «Ой ты той еси, премудрый Царь, Премудрый Царь, Давыд Есеевич! Мне ночéсь, сударь, мало спалось; Мне во сне много виделось; Кабы с той стороны со восточной, А с другой стороны с полуденной, Кабы два зверя собиралися, Кабы два лютые собегалися, Промежду собой дрались, билися. Один одного зверь одолеть хочет». Возговорил премудрый Царь, Премудрый Царь Давыд Есеевич: «Это не два зверя собиралися, Не два лютые собегалися; Это кривда с правдою соходилися», и проч.3 1 Сличи с этим символич. толкование «Беседы»: «Что есть: еже рече писание: видех жену седящу на мори и Змия лежаща при ногу ея, егда хотяше жена рожати отроча, и Змия пожирашеть ея. Ответ: Море глаголет весь мир, жена же бысть Церковь, по среде мира, а змия есть дьявол», и проч. Об Иерусалиме: «Который град прежде всех сотворен и больше всех? Ответ: Ерусалим град прежде всех сотворен и больше всех, в нем же пуп земли, и Церковь Святая Святых и Господень гроб». 2 Соответственно тому в древнем стихе о Садке колебанье моря и разлитие рек приписывается пляске Морского царя. Святитель Николай, явившись Садку во сне, говорит: «Расплясался у тебя Царь Морской: А сине море всколебалося, А и быстры реки разливалися, Топят много бусы, корабли, Топят души напрасныя Того народа Православного». 3 См.: Киреевский П. Русские народные песни. Сличи в «Беседе»: «Что есть бел щит, а на беле щите заец бел: и прилете сова и взя зайца, а сама ту сяде». Отв.: «Бел щит есть свет; а заец правда, а сова кривда», и проч. 48 3) Другой важнейший источник, из которого было взято содержание нашего стиха, — это средневековые Бестиарии, то есть так называемые физиологические сочинения, о животных и вообще о природе, с примесью самых фантастических, суеверных понятий. Эти сочинения, господствовавшие на Западе, были очень распространены и у нас, особенно от XV до XVII в. включительно. Кроме трех чудесных китов, наш стих приписывает особенное космогоническое значение другим животным, каковы Стратим-птица, которая живет на Океане и, подобно Морскому царю, колышет море и топит корабли; Индрик-зверь, который ходит под землею, «как солнце по небу», пропущает реки и колодязи, а сам живет в Святой горе. В средние века верованье в чудовищных животных тесно было связано с верованьем в чудовищных людей, которые назывались дивовищами. К этому разряду относили получеловека и полузверя, людей об одном глазе, об одной ноге, даже без головы и т. п. Предания классических народов о сиренах, кентаврах, фавнах были перемешаны с национальными верованиями в оборотней-волков, или волкодлаков, в дев с лебедиными крыльями или вообще в пернатые существа, имеющие человеческую фигуру, и т. п. Таким образом в этой смутной области средневековых верований народное незаметно переходило в заимствованное извне и заимствованное, такое же чудесное и необычайное, легко уподоблялось народному, туземному. На основании своих национальных воззрений сочинитель «Слова о полку Игореве» представлял Всеслава оборотнем-волком, или волкодлаком: «Всеслав-князь людям князьям города рядил, а сам в ночь судил, волком рыскал — великому Хорсу волком путь перебегал». Но почти то же самое русский грамотный человек читал в сказке, очевидно, заимствованной из чужих источников, о Царе Китоврасе: «Был в Иерусалиме Царь Соломон, а в граде Лукорье царствовал Царь Китоврас; и имел он обычай — днем царствует над людьми, а ночью оборачивается зверем Китоврасом1 и царствует над зверьми, а по родству брат Царю Соломону». Изображения человеческих фигур с песьими головами (Кинокефалов) были употребительны в нашей древней живописи; например, на «Страшном Суде» между народами помещались Измаильтяне — Песьи Головы; в Псалтыри, изданной при патр. Иоасафе в листе, со множеством 1 В рукописном Подлиннике «Онокентавр зверь Китоврас, иже от главы яко человек, а от ног аки осел». 49 от руки сделанных миниатюр (в библиотеке Троицкой Лавры), есть одна, на которой изображены, в несколько рядов, народы: между ними целый ряд фигур с собачьими головами. Сверх того по нашим иконописным подлинникам известен древнерусский художественно-религиозный тип с песьею головою. Из чудесных, необычайных людей в нашей «Беседе» упоминаются живущие под негасимым огнем: они не пьют, не едят; куда ветер повеет, туда и люди эти летят, как паутина; а смерти им нет. Поэтический стиль наших духовных стихов, равно как и разбираемой нами «Беседы», вполне соответствует, вообще в истории средневекового искусства, стилю романскому, который в украшениях на капителях, порталах и во всех подробностях скульптурных представляет грубейшую смесь языческого с христианским, смесь верований и воззрений туземных с заимствованными. В нем господствует та же чудовищность в сочетании форм человеческих со звериными или птичьими в изображении крылатых зверей, многоглавых змиев и других небывалых животных. Ряд чудовищных, необычайных изображений в скульптурных украшениях Димитриевского собора во Владимире (1197) хорошо известен любителям нашей старины, которые в этих украшениях видят романский стиль. И здесь и там, и в искусстве и в поэзии, чувствуется одно общее начало: глубокою верою проникнутое, но темное, смутное состояние творческой фантазии, отягченной множеством разнообразных преданий и запуганной страшными видениями двоеверия и полуязычества. В этом отношении отличается высоким романским стилем превосходный народный стих об Егорье Храбром1. Тот вовсе не понял бы всего обаяния народной поэзии в этом стихе, кто решился бы в храбром герое видеть святочтимого Георгия Победоносца, точно так же как в песенном Владимире Красном Солнышке — равноапостольного князя. Разъезжая по земле Светло-Руской и утверждая в ней веру православную, Егорий еще не встречает на Руси людей. Это утверждение веры состояло не в обращении народа в христианство, а в первобытных подвигах героя-полубога, который извлекает дикую страну из ее доисторического мрака неизвестности, пролагает пути и до- 1 См.: Киреевский П. В., Рус. нар. стихотворения. 50 роги по непроходимым дремучим лесам, по зыбучим болотам, через широкие реки и толкучия горы1. Егорий Храбрый является на Русь как новый творец, устроитель вселенной2, подобно финскому Вейнемейнену, и, как этот последний, совершает творческие подвиги с помощью своих чарующих, вещих слов. «Вы лесы, лесы дремучие! (говорит он) Встаньте и расшатнитеся: Расшатнитеся, раскачнитеся... Зароститеся вы, леса, По всей земле Светло-Руской. ………………………………… Ой вы еси, реки быстрыя, Реки быстрыя, текучия! 3 Протеките вы, реки, по всей земли, По всей земли Свято-Руские! По крутым горам, по высокиим, По темным лесам, по дремучиим. ………………………………… Вы горы, горы, толкучия! Станьте вы, горы, по-старому», |