О некоторых категориях понимающей социологии
 Скачать 54.42 Kb.
|
|
II. Мотивы социального действия Социальное действие, подобно любому другому поведению, может быть: 1) целерациональным, если в основе его лежит ожидание определенного поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в качестве “условий” или “средств” для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели, 2) ценностно-рациональным, основанным на вере в безусловную — эстетическую, религиозную или любую другую — самодовлеющую ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему оно приведет; 3) аффективным, прежде всего эмоциональным, т. е. обусловленным аффектами или эмоциональным состоянием индивида; 4) традиционным, т. е. основанным на длительной привычке. 1. Чисто традиционное действие, подобно чисто реактивному подражанию, находится на самой границе, а часто даже за пределом того, что может быть названо “осмысленно” ориентированным действием. Ведь часто это только автоматическая реакция на привычное раздражение в направлении некогда усвоенной установки. 2. Чисто аффективное действие также находится на границе и часто за пределом того, что “осмысленно”, осознанно ориентировано; оно может быть не знающим препятствий реагированием на совершенно необычное раздражение. Если действие, обусловленное аффектом, находит свое выражение в сознательной эмоциональной разрядке, мы говорим о сублимации. В таком случае этот тип уже почти всегда близок к “ценностной рационализации”, или к целенаправленному поведению, или к тому и другому. 3. Ценностно-рациональная ориентация действия отличается от аффективного поведения осознанным определением своей направленности и последовательно планируемой ориентацией на нее. Общее их свойство заключается в том, что смысл для них состоит не в достижении какой-либо внешней цели, а в самом определенном по своему характеру поведении как таковом. 4. Целерационально действует тот индивид, чье поведение ориентировано на цель, средства и побочные результаты его действий, кто рационально рассматривает отношение средств к цели и побочным результатам и, наконец, отношение различных возможных целей друг к другу, т. е. действует, во всяком случае, не аффективно (прежде всего, не эмоционально) и не традиционно. 5. Действие, особенно социальное, очень редко ориентировано только на тот или иной тип рациональности, и сама эта классификация, конечно, не исчерпывает типы ориентации действия; они являют собой созданные для социологического исследования понятийно чистые типы, к которым в большей или меньшей степени приближается реальное поведение или — что встречается значительно чаще — из которых оно состоит. III. Социальное отношение Социальным “отношением” мы будем называть поведение нескольких людей, соотнесенное по своему смыслу друг с другом и ориентирующееся на это. 1. Тем самым признаком данного понятия служит — пусть даже минимальная — степень отношения одного индивида к другому. Содержание этого отношения может быть самым различным: борьба, вражда, любовь, дружба, уважение, рыночный обмен, “выполнение” соглашения, “уклонение” иди отказ от него, соперничество экономического, эротического или какого-либо иного характера; сословная, национальная или классовая общность.Таким образом, понятие “социальное отношение” как таковое ничего не говорит о том, идет ли речь о “солидарности” действующих лиц или о прямо противоположном. 2. Речь здесь идет о предполагаемом участниками эмпирическом смысле — о действительном или усредненном в конкретном случае, о конструированном в “чистом” типе, но никогда — о нормативно “правильном” или метафизически “истинном”. 3. Мы никоим образом не утверждаем, что индивиды, соотносящие свое поведение друг с другом, вкладывают в социальное отношение одинаковый смысл или что каждый из них внутренне принимает смысл установки своего контрагента, что, следовательно, в этом смысле здесь существует взаимность. “Дружба”, “любовь”, “уважение”, “верность договору”, “чувство национальной общности”, присущие одной стороне, могут наталкиваться на прямо противоположные установки другой. Если данные индивиды связывают со своим поведением различный смысл, социальное отношение является объективно “односторонним” для каждого из его участников. Объективно “двусторонним” отношение может быть лишь постольку, поскольку его содержание соотнесено таким образом, что оно соответствует ожиданиям партнеров. 4. Социальное отношение может быть преходящим или длительным, т. е. основанным на возможности того, что повторяемость поведения, соответствующего смыслу этого отношения существует. 5. Содержание социального отношения может изменяться; так, например, в политических отношениях солидарность может превратиться в коллизию, вызванную столкновением интересов. 6. Смысловое содержание, констатирующее социальное отношение на длительное время, может быть сформулировано в “максимах”, следования которым, усредненного или приближенного по своему смыслу, стороны ждут от своих партнеров и на которые они, в свою очередь (усреднение или приближенно), ориентируют свое поведение. 7. Содержание социального отношения может быть сформулировано по взаимному соглашению. IV. Типы социального поведения. Нравы. Обычаи В области социального поведения обнаруживается фактическое единообразие, т. е. последовательность действий с типически идентично предполагаемым смыслом повторяется отдельными индивидами или многими. Фактически существующую возможность единообразия в установках социального поведения мы будем называть нравами, в том случае, если их существование внутри определенного круга людей объясняется просто привычкой. Нравы мы будем называть обычаем, если фактические привычки укоренялись в течение длительного времени. Обычай мы будем определять как “обусловленный интересами”, если возможность его эмпирического наличия обусловлена только чисто целерациональной ориентацией поведения отдельных индивидов на одинаковые ожидания. 1. “Мода” будет причисляться к нравам в том случае, если причиной ориентации становится нечто новое в поведении. Мода близка к “условности”, так как, подобно “условности”, она связана с сословными престижными интересами. 2. “Обычаем”, в отличие от “условности” и “права”, мы будем называть не гарантированное внешним образом правило, которым действующее лицо фактически руководствуется добровольно — то ли просто “не задумываясь”, то ли из “удобства” или по каким-либо другим причинам — и вероятного следования которому оно из тех же соображений может ждать от людей того же круга. В этом смысле обычаи не являются чем-то “значимым”, ни от кого не “требуют” их соблюдения. Переход от этого к условности и праву, конечно, точно установлен быть не может. 3. Многочисленные бросающиеся в глаза проявления единообразия в социальном поведении, прежде всего в экономическом поведении, объясняются отнюдь не ориентацией на какую-либо считающуюся “значимой” норму, но и не обычаем, а просто тем фактом, что данный тип социального поведения, по существу, больше всего в среднем соответствует, по субъективной оценке индивидов, их естественным интересам и что на эти взгляды и знания они ориентируют свое поведение. 4. Стабильность обычая основана на том, что индивид, не ориентирующийся на него в своем поведении, оказывается вне рамок “принятого” в его кругу, т. е. должен быть готов переносить всякого рода мелкие и крупные неудобства и неприятности, пока большинство окружающих его людей считается с существованием обычая и руководствуется им в своем поведении. V. Понятие легитимного порядка Поведение, особенно социальное поведение, а также социальные отношения могут быть ориентированы индивидами на их представление о существовании легитимного порядка. Возможность такой ориентации мы будем называть “значимостью” данного порядка. 1. Под “значимостью” порядка следует понимать нечто большее, чем простое единообразие социального поведения, обусловленное обычаем или констелляцией интересов 2. Содержание социальных отношений мы будем называть “порядком” только в тех случаях, когда поведение ориентируется на отчетливо определяемые максимы. Говорить о “значимости” порядка мы будем только в тех случаях, когда фактическая ориентация на эти максимы происходит хотя бы отчасти потому, что они считаются значимыми для поведения индивида, т. е. обязательными для него, или служат ему образцом, достойным подражания. В действительности в основе ориентации действующих лиц на систему лежат различные мотивы. 3. “Ориентировать” поведение на “значимость” порядка можно, конечно, не только “следуя” его смыслу. Даже в тех случаях, когда этот смысл “обходят” или сознательно “нарушают”, на поведение в ряде случаев продолжает оказывать действие возможность того, что порядок в какой-то мере сохраняет свою значимость , прежде всего из чисто целерациональных соображений. Но бывает, что в самом деле сосуществуют различные понимания смысла данной системы; тогда каждое из них “значимо” для социологии в той мере, в какой оно определяет реальное поведение. VI. Типы легитимного порядка: условность и право I. Легитимность порядка может быть гарантирована только внутренне, а именно: 1) чисто аффективно: эмоциональной преданностью; 2) ценностно-рационально: верой в абсолютную значимость порядка в качестве выражения высочайших, непреложных ценностей (нравственных, эстетических или каких-либо иных); 3) религиозно: верой в зависимость блага и спасения от сохранения данного порядка. II. Легитимность порядка может быть гарантирована также (или только) ожиданием специфических внешних последствий, следовательно, интересом, причем это ожидание особого рода. Порядком мы будем называть: а) условность, если ее значимость внешне гарантирована возможностью того, что любое отклонение натолкнется внутри определенного круга людей на (относительно) общее и практически ощутимое порицание; б) право, если порядок внешне гарантирован возможностью (морального или физического) принуждения, осуществляемого особой группой людей, в чьи непосредственные функции входит охранять порядок или предотвращать нарушение его действия посредством применения силы. 1. Условностью мы будем называть “обычай”, который считается в определенном кругу людей “значимым” и невозможность отклонения от которого гарантируется порицанием. В отличие от права (в принятом нами смысле слова) здесь отсутствует специальная группа людей, осуществляющая принуждение... Следование “условности”, т. е. необходимость придерживаться принятой манеры приветствия, одежды, определенных границ в общении по форме и содержанию, весьма серьезно “ожидается” от индивида как обязательное соответствие принятым образцам и отнюдь не предоставляется его свободному решению на манер того, как обычай позволяет индивиду по своему усмотрению выбирать свои трапезы. При нарушении условности социальный бойкот со стороны людей одной профессии часто оказывается значительно более действенной и ощутимой карой, чем та, которую мог бы вынести судебный приговор 2. Мы в данном случае считаем решающим для понятия “права” наличие специальной группы принуждения. Такой группой может быть, например, “род” (в вопросах кровной мести и “файлы”), если для его реакции действительно значимы установления какой-либо системы. 3. Значимьй порядок не обязательно должен быть общим, абстрактным по своему характеру. Значимое “правовое положение” и “судебное решение” в конкретном случае совсем не всегда были так резко отграничены одно от другого, как нам представляется вполне естественным сегодня 4. “Внешне” гарантированные системы могут быть гарантированы и “внутренне”. “Этическим” социология считает тот критерий, для которого специфическая ценностно-рациональная вера людей служит нормой человеческого поведения, пользующегося предикатом “хорошего” в нравственном отношении, так же как поведение, применяющее предикат “красивый”, прилагает к своему определению эстетический критерий. В этом смысле этические нормативные представления могут очень сильно влиять на поведение людей без какой-либо внешней гарантии. Подобное обычно происходит в тех случаях, когда нарушение указанных норм серьезно не затрагивает чужих интересов. Подлинно значимая в социологическом смысле этика в большинстве случаев обычно гарантируется тем, что ее нарушение может вызвать неодобрение, т. е. гарантируется конвенционально. МАКС ВЕБЕР «НАУКА КАК ПРИЗВАНИЕ И ПРОФЕССИЯ» Источник конспектирования: Макс Вебер. Избранные произведения. -- М.: Прогресс, 1990 Отношение к научному производству как профессии обусловлена тем, что наука вступила в стадию специализации, неведанной прежде. Отдельный индивид может создать в области науки что-либо завершенное только при условии строжайшей специализации. Когда исследование вторгается в соседнюю область, то: у социологов такое вторжение происходит постоянно, притом по необходимости, у исследователя возникает смиренное сознание, что его работа может предложить специалисту полезные постановки вопроса, которые не так легко придут на ум, но его собственное исследование неизбежно должно оставаться в высшей степени несовершенным. Завершенная и дельная работа в наши дни всегда специальная работа. Если человек науки не способен проникнуться мыслью, что вся его судьба зависит от того, правильно ли он делает это вот предположение в этом месте рукописи, тот пусть не касается науки. Он не испытает того, что называют увлечением наукой. Без странного упоения, вызывающего улыбку у всякого постороннего человека, Без страсти и убежденности в том, что "должны были пройти тысячелетия, прежде чем появился ты, и другие тысячелетия молчаливо ждут" удастся ли тебе твоя догадка человек не имеет призвания к науке ибо для человека не имеет никакой цены то, что он не может делать со страстью. Даже при наличии страсти еще долго можно не получать результатов. Страсть является предварительным условием самого главного –"вдохновения". Сегодня считают, что наука стала чем-то вроде арифметической задачи, что она создается в лабораториях или с помощью статистических картотек одним только холодным рассудком, а не всей "душой", так же как "на фабрике". Однако, рассуждающие подобным образо не знают ни того, что происходит на фабрике, ни того, что делают в лаборатории. И там и здесь человеку нужна верная идея, и только благодаря этому условию он сможет сделать нечто полноценное. Ничего не приходит в голову по желанию. Одним холодным расчетом ничего не достигнешь, хотя он составляет необходимое условие. Конечный результат часто оказывается мизерным, если переложить решение задачи на механическую подсобную силу. Но если у исследователя не возникает идей о направлении его расчетов, а во время расчетов – о значении отдельных результатов, то не получится мизерного итога. Идея подготавливается только на основе упорного труда, но не всегда. Идея дилетанта с научной точки зрения может иметь точно такое же или даже большее значение, чем открытие специалиста. Дилетант отличается от специалиста тем, что «ему не хватает надежности рабочего метода, и поэтому он большей частью не в состоянии проверить значение внезапно возникшей догадки, оценить ее и провести в жизнь». Внезапная догадка не заменяет труда. Однако, труд не может заменить или принудительно вызвать к жизни такую догадку, так же как этого не может сделать страсть. Оба момента вместе ведут за собой догадку., которая появляется тогда, когда это угодно ей, а не когда это угодно нам. Лучшие идеи: (по Иерингу), приходят на ум, когда раскуриваешь сигару на диване, (по Гельмгольцу) – во время прогулки по улице, слегка поднимающейся в гору, или в какой-либо другой подобной ситуации, но, во всяком случае, тогда, корда их не ждешь, а не во время размышлений и поисков за письменным столом. Но, догадки не пришли бы в голову, если бы этому не предшествовали именно размышления за письменным столом и страстное вопрошание. Научный работник должен примириться с тем придет вдохновение или не придет? Вдохновение не играет в науке большей роли, чем в практической жизни, где действует современный предприниматель. И с другой стороны – оно играет здесь не меньшую роль, чем в искусстве. Например: математическая фантазия, (по Вейерштрассу), по смыслу и результату, конечно, совсем иная, чем фантазия художника, но психологический процесс здесь один и тот же. Обоих отличает упоение (в смысле платоновского "экстаза") и "вдохновение". У кого-то научное вдохновение зависит от скрытых от нас судеб, а кроме того, от "дара". Эта истина сыграла важную роль в возникновении у молодежи установки служить некоторым идолам. Эти идолы "личность" "переживание". Переживание создаёт личность и составляет ее принадлежность. «Люди мучительно заставляют себя "переживать", ибо " переживание" неотъемлемо от образа жизни, подобающего личности, а в случае неудачи нужно по крайней мере делать вид, что у тебя есть этот небесный дар. Раньше такое переживание называлось "чувством" (sensation)». "Личностью" в научной сфере (и не только) является только тот, кто служит лишь одному делу. Например, личности Гете нанесло ущерб то обстоятельство, что он посмел превратить в творение искусства свою "жизнь". Даже такому художнику, как Гете, рождающемуся раз в тысячелетие, приходилось за это расплачиваться. Точно так же обстоит дело в политике. Но в науке совершенно определенно не является "личностью" тот, кто сам выходит на сцену как импресарио того дела, которому он должен был бы посвятить себя, кто хочет узаконить себя через "переживание" и спрашивает: как доказать, что я не только специалист, как показать, что я -- по форме или по существу -- говорю такое, чего еще никто не сказал так, как я, -- явление, ставшее сегодня массовым, делающее все ничтожно мелким, унижающее того, кто задает подобный вопрос, не будучи в силах подняться до высоты и достоинства дела, которому он должен был бы служить и, значит, быть преданным только своей задаче. Так что и здесь нет отличия от художника. Научная работа вплетена в движение прогресса. В области искусства в этом смысле не существует никакого прогресса. Совершенное произведение искусства никогда не будет превзойдено и никогда не устареет; индивид лично для себя может по-разному оценивать его значение, но никто никогда не сможет сказать о художественно совершенном произведении, что его "превзошло" другое произведение, в равной степени совершенное. Что-либо сделанное нами в области науки устареет через 10, 20. 40 лет. Таков смысл научной работы, которому она подчинена и которому служит, и это как раз составляет ее специфическое отличие от всех остальных элементов культуры; всякое совершенное исполнение замысла в науке означает новые "вопросы", оно по своему существу желает быть превзойденным. С этим должен смириться каждый, кто хочет служить науке. Научные работы могут долго сохранять свое значение, доставляя "наслаждение" своими художественными качествами или оставаясь средством обучения научной работе. Но быть превзойденными в научном отношении -- не только наша общая судьба, но и наша общая цель. Этот прогресс уходит в бесконечность. Вопрос: В чём тогда смысл науки? Зачем наука занимается тем, что в действительности никогда не кончается и не может закончиться? Ответ: «ради чисто практических, в более широком смысле слова – технических целей, чтобы ориентировать наше практическое действие в соответствии с теми ожиданиями, которые подсказывает нам научный опыт». Но это имеет какой-то смысл только для практика. Человек науки утверждает, что заниматься наукой "ради нее самой", а не только ради тех практических и технических достижений, которые могут улучшить питание, одежду, освещение, управление. Научный прогресс является частью того процесса интеллектуализации, который происходит с нами на протяжении тысячелетий и по отношению к которому в настоящее время обычно занимают крайне негативную позицию. Интеллектуалистическая рационализация. Пример: человек едет в трамвае, если он не физик по профессии, не имеет понятия о том, как трамвай приводится в движение. Ему и не нужно этого знать. Достаточно того, что он может "рассчитывать" на определенное "поведение" трамвая, в соответствии с чем он ориентирует свое поведение, но как привести трамвай в движение -- этого он не знает. Возрастающая интеллектуализация и рационализация означает: Что люди знают или верят в то, что стоит только захотеть, и в любое время все это можно узнать; Что, следовательно, принципиально нет никаких таинственных, не поддающихся учету сил, которые здесь действуют, Что, напротив, всеми вещами в принципе можно овладеть путем расчета (мир расколдован). Больше не нужно прибегать к магическим средствам, чтобы склонить на свою сторону или подчинить себе духов, как это делал дикарь, для которого существовали подобные таинственные силы. Теперь все делается с помощью технических средств и расчета. Вот это и есть интеллектуализация. В произведениях Льва Толстово поставлен вопрос; имеет ли смерть смысл или нет? Для культурного человека – "нет". Жизнь отдельного человека, жизнь цивилизованная, включенная в бесконечный "прогресс", по ее собственному внутреннему смыслу не может иметь конца, завершения. Включенный движение прогресса, всегда оказывается перед лицом дальнейшего прогресса. Умирающий не достигнет вершины, она уходит в бесконечность. Человек культуры может устать от жизни, но не может пресытиться ею. Он улавливает лишь часть того нескончаемого, что рождает духовная жизнь, поэтому смерть -- событие, лишенное смысла. А так как бессмысленна смерть, то бессмысленна и культурная жизнь как таковая – ведь именно она своим бессмысленным "прогрессом" обрекает на бессмысленность и самое смерть. (Рассказ Платона о людях в пещере, которые видели лишь тени предметов, но не знали их сути, а один повернулся лицом к свету и увидел реальные предметы. Рассказав другим, они не верили). Молодежь считает, что «мыслительные построения науки представляют собой лишенное реальности царство надуманных абстракций, пытающихся своими иссохшими пальцами ухватить плоть и кровь действительной жизни, но никогда не достигающих этого». В том, что для Платона было игрой теней на стенах пещеры, бьется пульс реальной действительности, все остальное лишь безжизненные, отвлеченные тени, и ничего больше. Во время Платона впервые был открыт для сознания смысл одного из величайших средств всякого научного познания – понятия (Открыто Сократом). В Индии обнаруживаются начатки логики, похожие на ту логику, какая была у Аристотеля. Но нигде нет осознания значения этого открытия, кроме как в Греции. Тогда, впервые в руках людей оказалось средство, с помощью которого можно заключить человека в логические тиски, откуда для него нет выхода, пока он не признает: или он ничего не знает, или это -- именно вот это, и ничто иное, – есть истина, вечная, непреходящая в отличие от действий и поступков слепых людей. Это было необычайное переживание, открывшееся ученикам Сократа. Здесь и кроется причина их занятий наукой. Инструмент научной работы эпохи Возрождения – рациональный эксперимент как средство надежно контролируемого познания, без которого была бы невозможна современная эмпирическая наука. Пример: в Древней Греции существовал математический эксперимент, связанный с военной техникой, в средние века эксперимент применялся в горном деле. Но возведение эксперимента в принцип исследования как такового -- заслуга Возрождения. |