Мейер вещное право. От редколлегии
 Скачать 2.87 Mb.
|
|
Толкование закона § 8. Толковать закон – значит раскрывать истинный смысл его, изъяснять волю законодателя, облеченную в форму слова. Для приложения закона к случаям действительности толкование его существенно: сам закон не ложится на случай, следовательно, чтобы приложение его было сообразно выраженной в нем воле законодателя, лица, применяющие закон, должны его понимать. Необходимо, конечно, чтобы и сами граждане понимали волю законодателя, так как им приходится сообразовывать с ней свои действия. Понимание закона может быть более или менее затруднительным, смотря по тому, как выражена воля законодателя. Если она выражена на языке живом, развитом, общеупотребительном, если в речи закона нет технических выражений, то понимание его представляет менее затруднения. Однако и при этих условиях не всегда легко определить отношение закона к данному случаю, с одной стороны, по недостаточности самого органа (слова), с другой – потому, что законодатель имеет в виду определить целый ряд случаев, дать закон, который подходил бы ко всем им, и по необходимости должен выразиться вообще, следовательно более или менее неопределенно. Но не должно думать, что толкование относится лишь к темным законам: толкование есть изъяснение смысла речи, ясность же речи – понятие относительное. Потому толкование само по себе может иметь место относительно каждого закона, только иногда может оказаться совершенно ненужным. По лицам, от которых исходит толкование закона, важно различать толкование аутентическое (interpretatio authentica s. legalis) и толкование доктринальное (interpretatio doctrinalis). Первое исходит от законодательной власти, второе – от каждого другого лица. Существенное различие между ними то, что аутентическое, или законное, толкование может пренебрегать всеми логическими законами, тогда как толкование научное должно строго следовать им. Как вправе законодатель издать новый закон, отличный от прежнего, так может он придать и прежнему смысл, которого тот не выражает: любое толкование законодателя получит силу, ибо толкование его есть также закон. Между тем толкование научное всю силу свою заимствует от верности законам мышления. Конечно, и толкование аутентическое должно дорожить логическими правилами: но оно может иметь в виду и другие цели – не одно изъяснение истинного смысла закона, жертвуя для них правилами логики. Бывает иногда, действительно, что законодательная власть, постановляя нечто новое, находит нужным сослаться на прежние определения, из которых новый закон будто бы – только логический вывод, который если и не получал до того времени силы, то потому только, что прежний закон не был надлежащим образом понят. Обыкновенно законодательная власть прибегает к такой политике, когда полагает, что новая мера может показаться очень резкой, произвести сильное впечатление: думают, что впечатление этой меры слабее, если сгладить характер ее новизны. Конечно, при этом может случиться, что новый закон, выдаваемый за изъяснение прежнего, получит обратное действие, чего общим правилом не полагается; но ведь придать обратную силу закону также в воле законодателя. ( Что касается до толкования научного, то поводы и цели его могут быть различными; так, пользоваться им могут: ученые-юристы при изложении науки, в целом или в частях, отдельные граждане для уяснения своих отношений к другим лицам, суды для разрешения отдельных споров о правах и т. п. Каковы бы ни были эти поводы и цели толкования, сами приемы последнего от этого не изменяются, а потому, ввиду каких поводов и целей законодатель не установил бы известные начала толкования, они имеют общее значение. Так, если закон преподает известные начала толкования суду, то, конечно, он главным образом делает это для того, чтобы суд, пользуясь этими началами, установил большую посылку силлогизма, заключением которого и является судебное решение; но независимо от того, преподанные начала должны быть признаны отдельными лицами, учеными-юристами и т. п. Во всех этих случаях начала толкования имеют одинаковую силу и значение, как начала толкования научного. Наше законодательство содержит в себе два правила толкования законов: одно общее, другое – преподанное судам и получающее ввиду вышеизложенного тоже общее значение. Первое предписывает толковать законы по буквальному смыслу. По поводу его высказывалось... – А. Г.) мнение, что наши законы не допускают доктринального толкования законов. Мы не будем говорить о том, что толкование закона необходимо для его понимания и что, следовательно, кто отказывается от толкования закона, отказывается и от его понимания: мы имеем опровергающее доказательство в самом законе. В ст. 65 Основных законов сказано: «Законы должны быть исполняемы по точному и буквальному смыслу оных, без всякого изменения или распространения». Но очевидно, что статья эта не запрещает толкования законов, а требует лишь, чтобы оно соответствовало их буквальному смыслу. И в этом требовании нет ничего особенного. Не принимая деления толкования на буквальное и свободное, мы полагаем, что толкование закона только и может быть одно – согласное буквальному его смыслу: всякое толкование закона, придающее словам его смысл, которого они не выражают, будет не толкованием, а искажением закона. Наши доказательства этим не ограничиваются: законодательство устанавливает порядок, которым должно происходить толкование законов, когда присутственные места затрудняются их пониманием [97] Далее, известно, что Правительствующий сенат, на представления низших присутственных мест об изъяснении смысла какого-либо закона, нередко отвечает, что не было надобности обращаться к нему, что присутственное место само могло изъяснить закон. Наконец, частные лица в сношениях с присутственными местами беспрестанно толкуют законы, и никогда ни одно присутственное место не думало запретить этого. ( Второе правило ставит вопрос о применимости научного толкования вне всякого сомнения; правило это преподано суду, которому предписывается, при наличности известных недостатков (vitia) закона, решать возникший вопрос на основании общего его смысла. Под общим смыслом закона тут следует разуметь то общее начало, к которому может быть сведен сам закон как единичное его выражение или выведенное из целого ряда законов; например, общий смысл закона, требующего, чтобы завещание было совершено в полном уме и твердой памяти [98] , тот, что юридический акт, совершенный при отсутствии сознательной воли, не может обладать силой; или общий смысл законов о неустойке [99] тот, что неустойка есть денежная пеня, а не заранее определенное вознаграждение за убытки неисполнения, и т. д. Что касается недостатков закона, при наличности которых предписывается обращаться к общему смыслу, то их указано четыре: недостаток, неполнота, противоречие и неясность закона [100] Недостаток закона – это полное отсутствие закона, потребного в данном случае; неполнота – отсутствие закона касательно той или другой частности, детали данного случая; противоречие – наличность двух определений, друг друга исключающих; и неясность – получение двух друг друга исключающих выводов из данного закона. Эти недостатки устраняются на основании общего смысла законов таким путем, что в первых двух случаях пробел закона восполняется положением, выражающим собой этот общий смысл законов, а в последних делается выбор из двух действительно исключающих друг друга положений в пользу того, которое более соответствует общему смыслу законов. – А. Г. ) ( В делении толкования на аутентическое и доктринальное, как мы видели выше, проявляется, между прочим, один очень характерный признак – различная степень обязательности результатов того и другого: результат аутентического толкования обязателен так же, как закон; результат толкования доктринального – ни для кого не обязателен, а обладает лишь внутренним авторитетом; первый обязателен ratione auctoritatis, второй – auctoritate rationis. С этой точки зрения, рядом с указанными двумя видами толкования выступил в новейшее время третий, специальный вид – толкование закона кассационными судами. По существу это толкование доктринальное: кассационный суд по поводу отдельных случаев разъясняет смысл законов, неправильно истолкованных низшими судами, стремясь ввести единообразие в их толковании [101] С другой стороны, разъяснения его являются обязательными, подобно закону, для того суда, в котором дело, по отмене решения, переходит на новое рассмотрение; суд этот обязан подчиниться суждениям кассационного суда [102] Далее этих пределов, однако, обязательность решений кассационного суда распространена быть не может. А между тем существует мнение, будто бы решения кассационного департамента Сената имеют обязательное значение для всех судов империи. Мнение это неправильно потому, что кассационному департаменту Сената принадлежит лишь власть судебная, а не законодательная; ст. 69 Основных законов прямо говорит, что судебные решения не могут быть признаваемы законом общим, для всех обязательным, либо cлужить основанием окончательных решений по делам подобным. Особый характер решений Сената, заключающийся лишь в том, что они обязательны для суда, в который дела переходят на перерешение, придан им исключительным законом, применимым только при условиях, в нем указанных. Если бы законодатель желал придать общеобязательную силу решениям Сената, то не установил бы этого исключительного правила. Да и источник наших законов о кассации – французский закон – не признает этой общеобязательности. Трудно предвидеть, к каким тяжелым практическим последствиям привела бы эта обязательность; неизбежными последствиями ее были бы: застой юридической мысли в среде судей, косное отношение их к живому по существу делу, забвение закона, толкование не его, а решений Сената, и т. д. Наконец, с какими неодолимыми затруднениями связано применение этого принципа обязательности решений; например, какое из противоречащих друг другу решений сената применить к делу? Вопрос этот предлагают решать на основании правил о действии закона относительно времени, что уж явно противозаконно. – А. Г.) Примечания: [83] Ст. 1110. [84] Ст. 1671. [85] Можно себе представить и такие исключительные законы, которые клонятся не к выгоде, а ко вреду отдельного лица. Например, иногда, по исключению, верховная власть определяет судить лицо военным судом: военный суд не составляет никакого облегчения, между тем закон о предании лица, по исключению, военному суду должен рассматриваться одинаково с законом льготным. Но индивидуальные законы у нас постановляются обыкновенно в пользу лица и оттого называются льготными. [86] ( В Финляндии действующим гражданским кодексом является шведское Уложение 1734 г. Принятое на сейме, оно 23 февраля 1736 г. было утверждено королем Фридрихом и распространено на все подвластные Швеции страны, в том числе и на Финляндию. При присоединении Финляндии к Российской империи, Манифестом 3 июня 1808 г. Уложение оставлено в прежней силе. Официально оно было издано в 1824 г. на шведском и русском языках под заглавием: «Уложение Швеции, принятое на сейме 1734 г. и Е. И. Величеством утвержденное для Великого Княжества Финляндского». Узаконения, издаваемые с 1808 г., печатаются в Сборнике постановлений В. К. Финляндского (до 1860 г. на шведском, а с 1860 г. и на русском языке). Новейшее частное издание К. Малышева – Общее уложение и дополнительные к нему узаконения Финляндии. СПб., 1891. – А .Г. ) [87] ( В образованном Наполеоном I, по завоевании Пруссии, герцогстве Варшавском декретом герцога Фридриха Aвгуста, 27 января 1808 г., был введен французский Гражданский кодекс. По присоединении Польши к России, на основании постановления Венского конгресса 1815 г., кодекс был оставлен в силе. Через три года, однако, началось исправление его, в смысле наибольшего приспособления к юридическим воззрениям польского народа. В 1818 г. 14 апреля, был издан новый закон о привилегиях и ипотеках, дополненный и измененный законом 1 июля 1825 г. В 1820 г. была образована комиссия из членов Государственного совета и депутатов от обеих палат сейма 1818 г., на которую было возложено составление нового гражданского уложения. Деятельность комиссии ограничилась составлением введения и первой книги, утвержденных 1 июня 1825 г. под названием «Гражданское уложение». В 1838 г. был учрежден комитет по пересмотру законов, действующих в Ц.П.; комитет составил положение о союзе брачном, утвержденное 16 марта 1836 г. Упомянутые три закона заменили собой введение, всю первую книгу и XVIII разд. III книги французского кодекса, в остальных частях в общем оставшегося в силе и посейчас; сделаны лишь некоторые частичные законодательные изменения, помещенные до 1871 г. в «Дневнике законов Ц.П.», а с 1871 г. – в «Собрании законов и распоряжений правительства». Существенные изменения в кодексе вызваны введением судебных уставов. См. Положение 1875 г., 19 февраля, вошедшее в уст. гр. суд: ст. 1482-1798. Официальный перевод введения и первой книги Гражданского уложения 1825 г., положения о брачном союзе 1836 г., второй и третьей книги французского кодекса и законов 1818 и 1825 гг. об ипотеке, издан в 1870 г. под названием «Собрание гражданских законов губерний Царства Польского». – А .Г.) [88] ( Вскоре по присоединении Остзейского края к России осознана была необходимость составления единого Гражданского уложения, могущего заменить собой бесконечно разнообразные законы: шведские, польские, германские и другие, действовавшие в крае. С 1728 г. созывается ряд комиссий, на которые возлагается эта задача. Выполнить ее удалось лишь II Отделению Собственной Е. И. В. Канцелярии при непосредственном участии известного Болугьянского. Составлен был местный Свод, третья часть которого обнимала собой гражданские законы. Окончательная переработка этой части была поручена профессору Дерптского университета Бунге. 12 ноября 1862 г. третий том «Свода местных узаконений губерний остзейских» был утвержден и вступил в действие с 1 июля 1865 г. Лучший курс остзейского гражданского права: Erdmann- System des Privatrechts der Ost seeproviuzen Liv, Est und Curland. 4 т. 1889, 1891, 1892 и 1894 гг. – А. Г.) [89] Местные гражданские законы, действующие в губерниях Черниговской и Полтавской, основаны почти исключительно на литовском статуте, который до 1839 г. действовал во всем западном крае нашего Отечества в настоящих его пределах. Но в это время, имея в виду, что единство законов содействует сближению разных областей государства, правительство наше сочло нужным заменить литовский статут общим законодательством, сохранив действие статута только в губерниях Черниговской и Полтавской. Неизвестно, почему правительство сохранило действие литовского статута в этих губерниях, которые наименее подвергались чужеземному влиянию: потому ли, что правительство считало действие литовского статута здесь наименее неудобным и не нашло нужным для той цели, с которой вытеснен литовский статут, распространять это вытеснение на губернии Черниговскую и Полтавскую, без того уже тесно связанные с великорусскими губерниями; или потому, что правительство желало сохранить след господства этого законодательного памятника, для своего времени в высшей степени замечательного. Но и для губерний Черниговской и Полтавской в настоящее время сам литовский статут не имеет значения действующего законодательства: при втором издании Свода законов (1842 г.) определения литовского статута по гражданскому праву сближены по возможности с определениями общего права и в таком виде внесены в Свод гражданских законов, так что определения литовского статута имеют силу не сами по себе, а как статьи Свода законов, составленные на основании высочайше утвержденного мнения Государственного совета 15 апреля 1842 г. (ст. 111, 118, 167, 176, 232, 255, 258, 264, 295, 400, 430, 466, 522, 540, 556, 970, 991 пр., 999, 1005, 1055, 1133, 1139, 1143, 1157, 1321, 1354, 1459, 1559, 1584, 1586, 1677 пр., 2016, 2032, 2038, 2247, 2327, прил. 7 к ст. 694. – А .Г.) [90] ( При присоединении, по Бухарестскому миру 1812 г., Бессарабии к России были оставлены в силе действовавшие там: шестикнижье К. Арменопуло, собрание законов А. Донича и соборная грамота А. Маврокордато, причем общим законам империи было лишь придано значение вспомогательного источника права. Неоднократные попытки правительства составить для Бессарабии особый местный свод законов не привели к практическому результату; местные источники и посейчас остаются в силе, и деятельность правительства выразилась лишь в издании нескольких законов в отмену национальных и в издании в 1831 и 1854 гг. переводов вышеупомянутых источников бессарабского права. Что касается присоединенной по Берлинскому трактату 1878 г. части Бессарабии, то она поставлена в такое же положение, как и часть, ранее присоединенная к России. – А. Г.) [91] ( В 1859 г. относительно Грузии, Имеретии и Гурии, а в 1870 г. относительно Мингрелии, постановлено: взамен действовавшего там Уложения царя Вахтанга VI ввести общие законы империи, дополнив лишь ч. 1 т. Х некоторыми новыми правилами применительно к этим княжествам (ст. 452 пр., 457, 462, 1130 пр., 1148 1 , 1153 1 , 1322 пр., 1700 пр., прил. 1, 3 к ст.694; прил. 1-5 к ст.1130). – А. Г.) [92] Ст. 1048. [93] Ст. 12. [94] Ст. 1575. [95] Ст. 2039, 2056. [96] Ст. 702, 703. [97] З. осн., cт. 52; Учреждения Правительствующего сената, ст.; 199–204.; Общие губернские учреждения, ст. 474-476. [98] Ст. 1016. [99] Ст. 1583, 1585. [100] У. г. с., cт. 9. [101] У. г. с., ст. 793, 815. [102] Там же, cт. 813. Умственная деятельность, направленная к изъяснению закона, может относиться: а) к тексту закона и b) к самой воле законодателя. Иногда может быть сомнительно, что закон действительно изошел от законодательной власти, именно в том виде, в каком представляется; или могут быть различные чтения одного и того же закона: представляется надобность определить подлинность закона, исследовать верность текста. Эта умственная деятельность называется критикой законов. В отношении к нашему действующему законодательству она не имеет применения, так как Свод законов утвержден законодательной властью и сам по себе имеет силу закона. Критика может касаться разве опечаток, если они встретятся в Своде законов |